Будьте как дети – Владимир Шаров

Отвратительная обложка, никуда не годная. Пустоглазый пупс с намёком на долгую несчастливую эксплуатацию поколениями мёртвых детей и тягостное чуланное посмертье до кровавых слёз – что за игрушки? без такой сентиментально-некрофилической визуализации с перспективой беспробудной интеллектуальной дрочки на трудное детство и бесцельно прожитые годы современные русские книжки совсем туго идут, что ли, не в то горло? Второй, впрочем, вариант, где как раз-таки куда-то идут – и довольно бодро и целеустремленно – хорош исключительно тем, что трафаретные пионеры в красно-чёрном монохроме пытаются попутно сбить скалками указатель на шорт-лист премии – заБУДЬТЕ проБукер хулиКАК ДЕТИ – но ничего у них не выйдет, вон, значок 18+ даже не пошатнулся. И больше ничем он не хорош: шершавым языком ничего вам тут вылизывать не будут, плакатная социально-утопическая вакханалия не соответствует содержанию даже в большей степени, чем полинявшая невеста Чаки – под которой, скрипя сердцем, и стану писать.И чего я разгневалась, спрашивается? Выискала тоже проблему – художественное оформление… В электронном раю вообще можно счастливо не вспоминать, чем эти книгопокрытия пахнут (в бренном же мире материальных объектов и чувственного их восприятия – можно и газеткой обернуть, например), важно ж другое – понять, что ж там такое под ними шелестит (и приличные люди для этого аннотацию читать тоже вряд ли станут внимательно). Но в том-то и закавыка, что осваивать шаровские книги было бы намного правильнее, представляя, что они не шелестят вовсе, ни в каком виде, что не тексты это, а изображения, живопись, чтоб ей пусто было. Не-не, не в том смысле, которым вы только что коллективно прониклись: ага, живописьненько, значит, там у него, красочным и подробным образом прописанная глубина и изнанка жизни по законам перспективы, во всём роскошестве трёхмерно-временного пространства, а, может, импресьон вибрирующими мазками-многоточиями, а, может, рококо-кококо за фигурными скобками: не зелёный, а изумрудный, не синий, а берлинская лазурь, переходящая в маренго, – непременное острое зрение, верная рука, непременный описательный «сочный язык», выпукло рисующий поражающую глаз и воображение картинку для привлечения внимания. Ничего подобного. Нет, не то. Не на что тут смотреть. Как на чёрный квадрат или закопчённый запрестольный образ, или на чахлый летаргический пейзаж Левитана вот – чего вы там не видали? Нечего пялиться на иконы, как на новые ворота, двери в нелинейный мир, если нет ключей. Универсальная отмычка не подойдёт. А подобрать ключи к этой прозе – которую можно было б назвать хоть «метафизическим реализмом» (кабы его не застолбил мёртвый Мамлеев под свои эзотерически-завывательные нужды), хоть «шаманской» практикой в попытке достучаться в глухой бубен до верхнего мира, вылечить арктическую истерию, договориться с демонами, оправдать неизбывный инфантилизм вечных чьих-то детей с комплексом отцеубийства (кабы это не было в компетенции психотерапевтов), хоть литературой «литургической» (кабы кто что-нибудь в этом разумел и не шарахался как от ладана) – совсем не просто. Шаров писатель редкий, систематизации не поддающийся, от типологии ускользающий, издатели плохо понимают, под каким соусом его подавать (Платонов? не к ночи будь Проханов? Курёхин? Иеремия? Быков курильщика? ещё какой блаженный?), а читатели – с чем его есть. Но что-то, безусловно, с этим делать надо – с белой ручки не смахнешь, калибр не тот.Я вот, похоже, только что назвала роман Шарова иконой. Ну да, общего много. Например, если отключиться от встроенной системы распознавания сакральных образов и попытаться своими словами пересказать, попросту описать изображённое – получатся весёлые картинки, скорее всего. Ну или криповые, как кому. Вот как шестиглазый Спаситель с монобровью или Креститель его, задумчиво рассматривающий собственную голову на блюде. Пока северные олени с пулеметами на рогах караулят случайного неприятеля в дремучих среднерусских болотах, северный народец энцы плывёт на льдине через весь мир к островам Безнадёжности у берегов Антарктиды, на дикий французский Кергелен – единственное место, где не знают о добре и зле, потому что некому, метеорологи и пингвины – не в счёт; солдаты, решившие в 17-м году целыми армиями раскаяться в грехах, походным строем маршируют в сторону Китеж-града; старообрядцы и синодальные в ажиотации любви и братского крестного хода размазывают друг друга в кровавую кашу – кто посолонь, кто против, кто в лес, кто по дрова; Ленин, имитируя в Горках полураспад на плесень и липовый мёд, посредством Дзержинского и слепого отрока (зато он нюхает и слышит хорошо) приводит в движение последний, выпускной апостольский класс, достойный вступить в Царство – ничьих детей – без памяти, без греха; беспризорники кратчайшей дорогой уходят из Крыма (хоть там тепло, там яблоки) по лунной дорожке через Чермное море в Иерусалим обетованный; каторжные народники и социал-демократы плодят в чумах в низовьях Лены свежее поколение богоизбранных оленеводов-богоборцев; шаман из Якутска всё ещё идет прогонять Путина, раз уж Богородица не захотела (ой, не в то окно)… Казалось бы, поняли, что реальности свойственно быть более патологичной, чем любая выдумка, а вероятность прорваться сквозь этот балаган скобок, точек с запятой и прочих знаков в посконной постчего-тотам традиции с колоритно-национальным уклоном хоть к какой-то «метафизике» – стремится к нулю. Верной дорогой идёт, в общем. А если учитывать, что основного времени действия в романе как бы и нету, то есть происходит в основном вечное сейчас, хоть и рассказывает о нём вылупившийся в 50-е историк в промежутках между эпилептическими припадками и каникулами в дурдоме, каноническими худ.методами пытаясь найти оправдание бесчеловечному советскому проекту – то моя иконическая версия очень даже рабочая. Литургия вот тоже каждый день, если что, и ежедневно полагается съедать и выпивать Христа, иначе не спасёшься. Желательно соборно, конечно.Шаров, кстати, умер. В прошлом году, тоже в августе (звёзды, астры) – повышающий градус пафоса биографический факт, не отвертишься. Хоть и неисповедимы пути, но все там будем – и червивая сырость грунта сразу пухом станет. А ещё мертвые всё обо всём знают, бесповоротно, даже вот сосед Валера, жертва боярышника, больше меня знает – тоже факт, не говоря уж о человеке, которому явно было не пофиг, что тут и какого хрена происходит. Для понижения и равновесия скажу, что в мою биографию Шаров за отведённое ему время тоже успел вписаться: его «Репетиции» – единственная вещь, которую я спёрла в процессе знакового и окончательного путешествия из Москвы в Петербург (не считая ангорского кота и чьих-то лучших лет жизни) – читала всю дорогу, идеальный текст для подобных случаев, точно такой же, как рецензируемый про нищих духом детей, бесконечно бредущих в вечность в компании бесноватых поводырей, – один в один. Писать всю жизнь одинаковую книжку – эка невидаль для русской литературы, это фактически крест, Шаров – он русская литература и есть – аватар. А слово это я скоммуниздила обобществила из рецензии на нищих духом и так далее приснопамятного Л. Данилкина, который всё знает и так, без поминок с блинами. Там, правда «аватар» Платонова был. Возможно, это важно: как и Платонов, Шаров верит в то, что пишет, а ещё в спасение души и в светлое будущее, в котором четвёртому Риму не бывать. Это важно: эсхатологическое осознание, что не вот мы такие эксклюзивные, мол, Рим, а что последние вообще, всё. И как-то наши косяки надо оправдывать, чтобы не было мучительно стыдно. Или неважно: Данилкинский «Пантократор пылинок» та же достоевщина плюс Ленин, что и Быковское «Оправдание» минус честность, плавно переходящее в истерику Маяковского и роковые яйца Акунина – любая картинка подойдёт, систематизация излишня. Или не надо ничего оправдывать – завязывайте-ка читать, пока не умерли вообще, а? Один мой знакомый с красным дипломом философского факультета бросил – и ничего, жив-здоров, привет передаёт.

Дети бывают разные: черные, белые, красные. Так и герои Шарова разделились в этом метафорическом танце и кружатся в причудливом узоре, выкидывая коленца. Сначала смотришь на всю эту кутерьму и хочешь назвать ее вакханалией с этими безумными прыжками сюжета и причудливым изломом ритма, но под конец наступает прозрение и видишь смысл. Каждый «ребенок» олицетворяет собой огромный пласт мыслей и культурных слоев, которые Шаров умудрился соединить в одно произведение. Не сразу же язык поворачивается назвать «Будьте как дети» цельной. Только на последних страницах, когда звуки задающего ритм барабана достигают наивысшей точки, приходит озарение, что весь этот пройденный путь был не просто игрой воображения такого же взрослого ребенка, а Идеей. Альтернативная история, альтернативное осмысление прошлого. Двадцатый век, начиная с его разлома в виде революции и Гражданской войны, еще долго будет притягивать русских писателей, и Шаров присоединился к ним. Сам он по профессии историк, чего сложно сказать по его произведениям, в которых он намеренно уходит от всего того, что историкам обычно дорого. Он через несуществующие судьбы рисует несуществующие линии в надежде, что они что-то объяснят. Отвергая историю как ложь, он творит своё. В романе несколько причудливых линий, витиевато сплетающихся и держащихся на слабенькой веточке линии главного рассказчика, больного эпилепсией и лечившегося в психбольнице. Через него вводятся в историю многие персонажи, вроде Ирины, добровольно перетягивающей на себя грехи, чтобы очистить свою дочь. Ее историей начинается и заканчивается книга. Внезапно всплывает Ленин, который в своем затухающем разуме ловит идею организации крестового похода детей на Иерусалим. В крестовый и крестный поход собираются или ходят многие герои, но никто не доходит. И Гражданская война, звучит версия, тоже начинается с того, что два крестных хода не смогли разойтись, понять друг друга, отчего случилась давка и наступил Апокалипсис. От этого такая кутерьма, такая боль в этом мире, но впереди еще есть свет. Люди еще могут спастись, если объединится всем и пойти не каждый в свой отдельный крестовый поход, но в общий. История рассказывается от лица больного человека и все вокруг больны в том или ином смысле – падают в припадках, ломаются под натиском ударов жизни, сходят с ума. Они умирают, их убивают. Хорошее олицетворение того, что творилось в 20 веке, где все кажется пропитано болезнью, болью и страданием. И всю эту боль нужно осмыслить через образы. Шаров плетет мифы и вкрапливает религиозные аллюзии. Он пишет о времени, насквозь пропитанном лозунгами, молитвами о светлом будущем и надеждой на спасение с приходом коммунизма. Все это заменяется на религиозно-сектанские мотивы, что ломает шаблон о том времени, вызывает вопросы и настраивает на грядущую вакханалию с привязанными к рогам оленей пулеметами. «Будьте как дети» написана в 2007 году и является 7 по счету романом. Со своеобразной философией Шарова, чтобы начать с этой книги, нужно либо иметь уж очень хорошо прокаченные скиллы анализа и понимания современной русской литературы, куда встроить автора в нужную иконочку, либо готовиться к очень своеобразному крестному ходу, который далеко не всем может зайти.

июнь и начало июля 1962 года я провёл в санаторном отделении больницы имени Кащенко(с) В. Шаров…а я ещё и начало августа 2019(с) ХойтиВ незапамятном детстве неизгладимое впечатление произвели на меня сказки из собрания сочинений Алексея Толстого. Особенно «Медведь Липовая Нога» – первый в жизни ужастик – и «Война грибов» – первый абсурд… ну, или второй, после Чуковского с его лисичками, поджигающими море. При чтении романа (?) «Будьте как дети» (далее БКД) почему-то вторая из них вспомнилась. Может быть, не одной мне:Это как «Ленин – гриб» на 400-х страницах…(с) Schekn_Itrch 23 июня 2016 г. – а может быть, даже и автору БКД Владимиру Шарову изначально. Хотя он мог бы и что-нибудь другое вспомнить: вон, у него папа самый настоящий писатель, ну, Александр Шаров , он и сказочник, и фантаст, много у него и с удовольствием прочитала, но лучше всего – Волшебники приходят к людям , вот это прямо рекомендую.

С Владимиром же никакого волшебства не вышло. Скорее уж колдовство, морок и паутина в мозгу.

И грибы. Они меня просто преследовали. Почти все основные персонажи романа оборачивались своей грибной сущностью и безглазо глядели на меня словно со страниц определителя: лисичка Дуся, боровик Евлампий Перегудов, подОСИНовик (он же КРАСНОголовик) Ленин, волнушка Крупская, тонконогие опята – беспризорники, маслята Амвросий и Никодим, белый груздь Троцкий, моховик Ноан, бледная поганка Кузьмацкий, рыжик Серёжа… К месту вспомнились и кадры из старого познавательного диафильма (да, заглавный завет БКД я выполняла по полной программе) – о грибах, которые выше деревьев… правильно, это в тундре бывает, где грибы нормального размера, а берёзка – карликовая. Теперь вот думаю, что это прямо об энцах Шарова-мл. сказано, о новом, знаете ли, богоизбранном народе. Кстати (запишу сразу, чтобы не забыть), вот что произвело впечатление: энцы стали не нужны после того, как их предания были записаны этнографами – они, предания, теперь и так сохранятся, аккуратные и стерильные, как шампиньоны в бондюэлевских баночках. Грустно за энцев.

Вспомним, хотя бы из школьных уроков биологии, что грибы – это третье царство живого мира, они не растения и не животные, и такая неопределённость немного пугает и добавляет загадочности пластинчатым и трубчатым нашим соседям по планете.

Грибница повествования хаотично ветвится во все стороны, разбрасывая споры (в обоих смыслах), и ближе к середине книги грибы совершенно захватывают разум то ли автора, то ли читателя. Во всяком разе, на высадке ягеля в Полесье и оленях с пулемётами на рогах я чуть было не сломалась под самый корешок.

И вот что странно: только что Лёня red_star легонько так ударил в бубен нижнего мира – и ровным гудением-резонансом отозвался во мне этот текст. Параллели с ПВО (и с другим Пелевиным тоже) возникали неоднократно. А ещё – с «Очарованным странником» Лескова, а из современников – с Чудаковым и Водолазкиным, вот кто от них в восторге, те, может, и Владимиром Шаровым не подавятся.

«О чём книга-то?» – спросила green_dragonfly , сочувственно наблюдая моё не лишённое сумасшедшинки мрачное ликование по поводу того, что БКД наконец-то дочитаны. И я пару раз мекнув-бэкнув, принялась рассказывать, попутно вяло удивляясь тому, как много, оказывается, в голове удержалось, и тому, что изложить всё это не проще, чем сюжет оперы Верди «Трубадур» :)

«Понятно, – резюмировала дочь, – это как у „Сплина“:…Где музыка Баха смешалась с полотнами Босха и не дружат между собой полушария мозга(за цитату спасибо, в точку!)

А если серьёзно, то я, наверное, не слишком подходящий читатель для этой книги, увы. Тот же фламандец-сокомандник Леонид, историк по прямому образованию, с куда большей результативностью сочинение В. Шарова прочитал бы, наверное. Уверена: в этой фантасмагории наверняка ещё множество отсылок к реальным событиям, которые мне не удалось разглядеть. Мне бы чего попроще, например:31 июня 1922 года. Ленин, обсуждая поход на Иерусалим, пишет Дзержинскому…Тридцать первого, говорите?! А, ну тогда всё ясно :)

Желаю удачи будущим читателям БКД. Так и вижу кого-то из них вступающим в этот заколдованный лес: бледного, решительного, в опущенной руке острыйножик…