Сергей Овчинников
Обращение Вити Кошеля
– Витя, постой. К тебе предъяв никаких. Ты марвихер почётный, хоть и залетный. Малявы за тебя все чистые.
– Ну успокоил, Григорий! – Виктор зло оскалился.
– Но полковник тот непростым оказался, да и вещица фамильная. – Гриша изобразил подобие улыбки.
– У интенданта фамильная? Не смеши! Там немецкие клейма. – Вскипел Витька и понял, что язык подвёл.
– Ну, я же говорю, что ты. – Григорий довольно ухмыльнулся. – Значит слушай. К папе от МУРовского начальства приезжали. Цацку надо вернуть. Ты её не продал. – Гриша хмуро покачал головой. – И уже не продашь! Сроку день.
Виктор молча играл желваками.
– Ты же у нас воевал. – угрюмо продолжил Григорий. – Сдохнуть не боишься. Маруху твою накажем – учти. Вечером в семь у Даниловского, короче, и пацаненка ёйного захвати.
Виктор помрачнел.
– Понял? Ответа не слышу!
– Приведу.
***
Во двор Колька входил королём! На лавочке снова в одиночестве сидел Витька, лущил семки, щурился на ярком солнце и смотрел теперь выжидательно на медленно приближающегося пацана.
– Ну что, враг повержен? – Витька небрежно выплюнул шелуху.
– Ага. Подбит стремительным тараном! – Гордо воскликнул мальчуган, видимо подражая манерой вальяжно развалившемуся за столом учителю.
– А в кулаке что? – Насмешливо продолжал тот свой допрос.
Вместо ответа Колька разжал кулак. На ладони блестели три пуговицы с обрывками ниток. Колька улыбался теперь уже немного виновато.
– Ну, хорошо хоть не зубы! – Усмехнулся и снова шумно выплюнул шелуху.
Как обычно, некстати появилась мать.
– Ну вот, опять! – Всплеснула руками, брови домиком – уставилась на непутёвого сына. Но тот, вспомнив важное, будто не услышал:
– Мама, завтра последний эшелон с фронта! Пойдем папку встречать!?
Гримаса боли исказила её лицо, как от удара. Она быстро зашла обратно в дом, сунула руку за пазуху. Сложенный вчетверо листок был на месте. Листок со злыми буквами, расплывающимися перед глазами, после которых становилось непонятно, как жить дальше и зачем.
Сделала шаг обратно во двор, но остановилась в дверном проеме, привалившись головой к косяку.
– Я тогда один пойду! – Колька бросил быстрый взгляд на Витьку, по-своему истолковав материно замешательство.
Она хотела что-то сказать ему, одернуть, но горло перехватило. Оттого лишь закрыла глаза и плотно поджала губы. Потом порывисто сунулась к Кольке обнять. Но он вывернулся, зло сверкнув глазами, и скрылся за домом.
Виктор нагнал Кольку, обогнув дом и выйдя на улицу. Тот остановился в нерешительности, и Витька подошёл вплотную.
– Мать не дергай! Она ни при чём! Под сердцем письмо нехорошее носит – тебе показать боится. – Витька говорил быстро, вполголоса. Колька остолбенел:
– Похоронка?
– Почти. «Пропал без вести» там накорябано. – Глядя в расширяющиеся глаза Кольки и по-бабьи скривившийся рот, Витька схватил того обеими руками и несколько раз сильно встряхнул: – Слушай меня! Скажу тебе, хоть и не стоит! Слушай и молчи, понял? – Теперь он уже шипел, злобно вращая глазами вплотную к Колькиному лицу, что до того долетали брызги, и он брезгливо утирался рукавом.
– Он так-то не погиб! На ту сторону сдёрнул, к союзникам – я ему помог, а с меня так взял слово о вас с матерью позаботиться. – Витька криво усмехнулся. – Я и позаботиться! Должок у меня перед ним, что жив. Такая вот петрушка.
Колька стоял, словно громом пораженный.
– П-почему? – Он тихо произнес, вспомнив взгляд встреченного солдата.
