Владимир Николаевич Положенцев
В ней жила птица
Огонь в камине погас, так же как и свечи на столе. Чиркнул зажигалкой, зажег один из огарков. Прикрывая ладонью пламя, подошел к окну, отдернул занавеску. Светало. Мозг заработал вдруг четко, как часовой механизм. В прихожей есть старые куртки и валенки, до Москвы доберусь. Но здесь больше ни минуты. Хотя, нет, минуту как раз потрачу.
Вернулся в комнату, поднял с пола картину, переложил в кресло. Взял столовый нож, вонзил острие в полотно Моне. Провернул несколько раз, дернул лезвие в одну сторону, в другую. Ткань вспарывалась с хрустом, но он не боялся, что потревожит любовников. Он больше ничего не боялся.
На углу стола лежала открытая пачка с таблетками. Поднес свечу. Феназепам. Три блистера пусты, два полные. Повертел в руках, облизал сухие губы. Высыпал в бутылку с вином все таблетки, разболтал, опустился в кресло. Вот так. Поспите, голубки, до страшного суда. Встал, решительно направился к выходу, но остановился на полпути. Что же я делаю? Не стоят они погибели моей души. Вернулся к столу, вылил отравленное вино на распоротую Камиллу. Анечка, ведьма, чуть до греха не довела.
В прихожей накинул первую попавшуюся куртку, сунул ноги в валенки. Прихватил также солдатскую шапку-ушанку без кокарды. Почтой верну, ну пока. Ах, да. Достал из холодильника бутылку коньяка, положил в карман .
Выйдя на улицу, где было довольно тепло и туманно, Сокольников направился не к дороге, ведущей на станцию, а к лесу. На холме, заросшем березами и соснами, откуда хорошо был виден дом Анечки, присел на упавшее дерево, вытянул ноги. Хорошо провел время, ничего не скажешь. На что надеялся, на чудо? Сколько раз можно убеждаться в том, что люди не меняются никогда. По крайней мере, в лучшую сторону. Опять на душе заскребли кошки. Вернее, они никуда и не пропадали, только когти у них стали более острыми. Свинтил крышку бутылки, запрокинул голову. Немного отпустило.
-Дай и мне хлебнуть, зябко.
Удивился? Скорее, нет. Уже ничем она его не могла удивить. Не оборачиваясь, протянул бутылку. Анечка села рядом. Поверх японского кимоно на ней была шерстяная шаль.
-Ты меня осуждаешь?
-Нет.
-Знаю, что я дрянь.
-Еще какая.
Вдруг эмоции вырвались наружу.
-Для чего ты все это со мной сделала?! В чем я перед тобой виноват?! Ты понимаешь, что я тоже живой человек?!
-Три вопроса сразу, на которые у меня нет ответа.
Взглянул ей в глаза. Птиц в них он не заметил. У нее были глаза печальной, растерянной собаки, которую бросил хозяин. Сразу захотелось обнять Анечку, прижать к сердцу и все ей простить. Но он знал, что так уже никогда не поступит.
-Ладно, я пошла, – сказала она. Поставила бутылку на снег, так и не сделав ни глотка. -Да, картина с Камиллой ломаного гроша не стоит. Грубая мазня, а не подлинник. Моне никаких копий с "Японки" не делал.
-Почему же сразу не сказала Паше?
-Дура потому что.
Он не нашелся, что на это сказать.
-Кстати, в Европе аномальные холода, каналы в Венеции замерзли, – перешла вдруг она на другую тему.
-Когда-нибудь оттают. Иди, буди своего Пашу.
-Он уже не проснется.
-Почему?
-Умер.
Заныла шея, свело сначала правую ногу, потом левую. Что-то гигантское летело на него с горы.
-Как умер? Зачем?
-Сорок таблеток бензодиапезина с вином, без вариантов. Проверено. Пульса уже нет.
-Ты бредишь?
-Оставьте меня все в покое.
Она встала. Поправила шаль, повела крупными плечами, сделала шаг в сторону дома.
-Прости меня, Сокольников. Прости, если сможешь. Впрочем, мне все равно. Я тоже уже умерла. Давно. А ты и не заметил, что общался с мертвой. Уходи, сейчас приедет полиция, я ее уже вызвала.
Фигура в цветном кимоно терялась среди деревьев. Стой, хотелось крикнуть ему, ты все придумала! Но он не посмел ее остановить.
Кусал губы: "Птицы – прямые потомки динозавров. Плохой из меня орнитолог".
Так стоял и смотрел, как она подошла к дому, села у крыльца. Вскоре подъехала полицейская машина, а за ней карета скорой помощи. Потом, где-то через час, вынесли носилки, покрытые белой простыней. Еще через полтора часа Анечку посадили в машину и увезли. Перед тем как сесть в нее, она обернулась в сторону леса и, кажется, поймала его глазами.
Конечно, издалека Сокольников не видел, кто в них теперь живет, но чувствовал, что птицы там больше уже нет.
Она улетела навсегда.
