Владимир Никитин
Остров Небесных сетей

Полная версия

И в ад, и в рай

Войдём мы вместе, неразлучно.

Тикамацу Мондзаэмон ¹

Темнота – странная штука: когда не видишь лица человека, есть ощущение, что он, не отрываясь, смотрит на тебя.

Перед нами была понтонная переправа. На той стороне ждали другие водители, как будто вглядываясь в нашу сторону. Мост начал сходиться. Я хлопнул по карману, проверяя, со мной ли пачка сигарет.

Возвращаясь к машине, я заметил мужчину в бушлате – он курил, развалившись на скамейке около шлагбаума. Курил так вальяжно, словно вся эта переправа принадлежала ему, и он один решал, кому проехать на ту сторону, а кому – нет.

– Здесь можно и пешком перейти, – сказал он нам из темноты. – Лед уже сковал воду.

– Мы на машине, – ответил я.

Сашка прошептал:

– А этот дядя живёт здесь?

– Вряд ли. Работает, наверное.

– А мне кажется, он здесь всегда. Может, это его работа – всегда быть тут?

– Работа всегда быть… – машинально повторил я.

Служащий поднёс ко рту сигарету, и было слышно, как потрескивает отсыревшая бумага.

«Да почему служащий! – перебил я в мыслях сам себя. – Какой-то местный от нечего делать вышел покурить на лавке около переправы, поглазеть на проезжающих. А если повезёт, то и переброситься с ними парой слов, показать свою нужность, посоветовать дельное. Видать, совсем скучная у него жизнь».

Нас осветили дальним, и на секунду мы превратились в статуи из света.

– Мальчики, – позвала жена. – Возвращайтесь быстрее, не только же нам проехать надо…

Мы поспешили к машине.

Я неторопливо проехал по переправе. Впереди, словно зарево пожара, горели сотни стоп-фонарей. Пять минут назад наступил новый день, но время не ощущалось вовсе. В свете фар темнота будто раскачивалась.

Я снова почувствовал взгляд и обернулся. Любопытный местный всё ещё курил на скамейке и покачивался, как на волнах. Я заметил, что у него кудрявые волосы и впалые глаза, как у слепого.

Машина медленно въехала на дорогу, а потом жена закричала. Я повернулся – она испуганно смотрела на меня. Из детского кресла рядом с ней исчез ребёнок. Ремни были застёгнуты, а сына не было.

***

Мы одновременно выскочили из машины и бросились к переправе. С той и другой стороны не было машин. Скамейка около шлагбаума опустела. Понтонный мост был разведён.

– Что, чёрт возьми, происходит? – прошептал я.

– Сашка упал в воду, выпал из машины, – причитала жена. – Нужно позвонить, нужно…

Я схватил её за плечи.

– Он не мог выпасть. Двери заблокированы. Он был пристёгнут в кресле. Стекло закрыто. Да и о чём ты, прошла пара секунд…

Жена вырвалась и кинулась к машине. Я знал, что она будет его искать и не найдёт. Как не мог утонуть сын, так не мог за секунды разойтись мост, не могли исчезнуть все машины. И почему нам не холодно? Мы выскочили из машины без зимней одежды и не чувствуем мороз.

– Что за чудовищный сон, – пробормотал я и услышал плач жены. Она, конечно же, не нашла Сашку. Помочь сейчас могло только одно – действие.

В машине я сказал, что нужно продолжать путь, что только в дороге есть наш шанс – мы выясним, что здесь происходит, или найдём помощь. Жена вытерла слёзы и кивнула. Действие её всегда успокаивало.

Как только мы тронулись, запищал сигнал. Я бросил взгляд на панель и даже не удивился. Почему-то я этого ожидал.

– Ты же сказал, что заправлялся?

– Я заправлялся, – как-то равнодушно ответил я.

Не буду рассказывать, что в следующие минуты происходило в машине. Я не перебивал. Потом мягко сказал:

– Нет ни моста, ни машин, даже того бедолаги на скамейке нет. И бензина осталось столько, чтобы мы доехали до какой-то точки. Какой – узнаем.

– О чём ты вообще говоришь? Наш сын….

– Наш сын жив. Может, мы спим или сошли с ума. Может, умерли. Второе и третье, конечно, неприятно. Но в любом случае он жив.

Ответ, как ни странно, её успокоил. Она положила голову мне на плечо.

– Спасибо, – прошептала она. – Даже если ты врёшь, всё равно спасибо.

***

Мы отдалялись от переправы, так и не встретив ни одной машины. Да и окрестности мало напоминали населённые пункты, дальше которых располагалась наша дача. Жена, уткнувшись в моё плечо, на счастье, не следила за дорогой. Я знал, что она не спит. Только чувствовал, как опускаются и снова взлетают её ресницы. И понимал – она ждёт, когда мы наконец приедем туда, где всё разрешится. Где найдём сына.

По обеим сторонам дороги тускло загорелись фонари, и темнота расступилась. Лампочка на приборной панели мигала всё быстрее, и я знал, что мы скоро приедем.

Когда машина заглохла, жена подняла голову и осмотрелась, слегка прищурившись. И тогда ярко загорелись лампы и осветили небольшой дом, который они окружали, словно стражи. Крыша дома была высокой и сходилась под углом, как руки, сложенные в молитве. Её покрывала солома, которую мягко подсвечивал лунный свет.

– Будто молятся, – прошептала жена и невольно взяла меня за руку, будто сплетение наших рук было не менее сакральным.

Мне было понятно, чего она боится. Если молитва возвышается над зданием, то здесь наверняка нашли свой последний приют ушедшие в иной мир.

Я подошёл к дому; жена последовала за мной. Большая деревянная дверь оказалась плотно закрыта. с силой толкнул её, но без толку.

– Посвети вот тут.

Я выполнил её просьбу. Она подошла и начала сдвигать дверь вбок, и, к моему удивлению, ей это удалось.

– Первый раз вижу такую дверь.

– А это и не дверь. Скорее ширма. Зря ты не поехал на выставку интерьера и декора. Был там и японский домик. Двери так же расходились.

Я нагнулся и провёл рукой по полу. Земляной. Потрогал стены – как будто бамбук и глина.

Через пару шагов едва не споткнулся.

– Осторожнее, здесь ступеньки, – сказал я шёпотом.

Но когда занёс ногу, полагая, что будет вторая ступенька, а за ней и остальные, то моя нога повисла в пустоте. Никакой лестницы не было – всего лишь возвышение. Но теперь мы наступали на что-то мягкое.

Я посветил телефоном вниз. Под ногами лежали квадратные соломенные маты. Чуть выше на полках – две пары белых носков. Я хотел пройти дальше, но жена остановила меня:

– Неудобно в обуви. Тут так чисто.

Я повернулся, чтобы сказать, что через пару шагов нас может ожидать что угодно, например, убийца, и довольно глупо умирать в белых носках, а ещё глупее – переодеваясь и танцуя на одной ноге. Но вовремя сообразил, что мне надо сохранять спокойствие, что бы ни происходило. Я – не один. И сделал, как она сказала. А потом мы снова набрели на закрытую ширму. На этот раз отодвинул её я.

Неяркий свет абажуров из рисовой бумаги нежно пронизывал воздух. Горел встроенный очаг. Чуть поодаль лежали татами. Около каждого из них стояли низкие столики. На них – зажжённые свечи, высокие и не опалённые, словно их только что зажгли.

– Смотри, – сказала жена. – Они же совсем не выгорели.

– Может, они были в высоту пару километров, – отшутился я.