Принятый в языкознании термин «топоним» в переводе с греческого языка означает «имя места». Наука, изучающая топонимы, то есть названия географических местностей, называется топонимикой. То же слово «топонимика» употребляется для обозначения всей совокупности географических названий на какой-либо определенной территории. Московская топонимика – это названия улиц, переулков, площадей, набережных, районов и других городских мест, которым москвичи посчитали нужным дать особые имена-названия на территории своего города.
Название местности дается для того, чтобы выделить, отличить ее от других окружающих мест и тем самым дать возможность вместо долгих и сложных объяснений одним названием указать, о чем идет речь.
Но с течением времени название местности становится не только условным, вспомогательным средством для ориентации. Великолепно об этом сказал Александр Сергеевич Пушкин:
Москва… Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Символом и знаменем предстают московские названия и в современной песне:
…За нами Россия, Москва и Арбат!
Одни топонимы имеют всеобщую известность, а другие – например, название какого-нибудь переулка или тупичка – знают только их жители. Но на звук каждого названия чье-то сердце обязательно отзовется тем заветным и прекрасным волнением, которое называется любовью к родине. Оттого-то так дороги людям слова, которые наука называет научным термином: топонимы.
Эта книга рассказывает об одном из самых драматичных эпизодов в истории московской топонимики – о происходившем в 1918— 1980-е годы преследовании и насильственном искоренении сложившихся в течение столетий названий московских улиц и о трудном пути возвращения этих названий на карту Москвы и в историческую память народа.
У Гомера в «Одиссее» есть замечательные строки об имени:
Между живущих людей безымянным никто не бывает
Вовсе; в минуту рождения каждый, и низкий и знатный,
Имя свое от родителей в сладостный дар получает…
Имя – сладостный дар, потому что оно, по верованиям древних (и по мнению современных ученых-астрологов), влияет на судьбу человека. Имя, как и сам человек, уязвимо для враждебных действий, поэтому искажение, забвение его наносит обиду и ущерб его носителю. Каждому из нас известно неприятное ощущение, когда слышишь свое имя переиначенным или искаженным.
Имя всегда воспринималось как нечто необходимое для того, чтобы человек мог называться человеком. Русская пословица утверждает: «С именем – Иван, без имени – болван». Другая пословица говорит о том, как дорого человеку его имя: «Хорошо там и тут, где по имени зовут». Насильственная перемена имени воспринимается как крайняя беда: «Под чужой потолок подведут, так и другое имя дадут».
Личное имя, название племени, национальности, затем – название поселения, государства – все это символы духовной стороны жизни человека, вернее даже сказать, не символы, а сконцентрированная в слове духовная основа жизни – она заключает и воплощает философию ее смысла и цели, принципы нравственности, этику, религию, место среди других человеческих сообществ, право на свое место на земле. Поэтому имя и название отнюдь не «звук пустой», недаром через века донесла летопись до нас слова князя Святослава, сказанные им дружине перед смертным боем: «Да не посрамим Земли Русския, но ляжем костьми тут…», и сколько раз эти слова повторялись, и сколько еще будут повторяться… И пока человек будет чтить имена и названия, а значит, и то, что за ними стоит, он останется человеком, небрежение к ним и забвение их – это уже распад личности, вне их человек уже не человек. Правда народной мудрости бывает жестока, как и пословица: «Корова без клички – мясо».
В России к названию своего места обитания, то есть к топониму, всегда относились с уважением и любовью; летописи, сообщая об основании городка или крепости, приводят их названия и часто объясняют их смысл, также в летописях упомянуто множество названий сел; жители берегли название родного селения, и если приходилось переселяться на новые места, ставить новую деревню, то ее называли обычно тем же именем: так, например, название подмосковной Ахтырки, возле Абрамцева, принесли с собой в XVIII веке крестьяне – переселенцы из харьковской Ахтырки; такого же происхождения и многие одноименные селения в разных концах нашей страны. С уважением относилась к топонимам и власть. Переименование было чрезвычайно редким явлением, оно воспринималось и было в действительности исключительной формой наказания, кары, унижения.
В истории России широко известен один факт топонимической казни: Екатерина II именным указом от 15 января 1775 года за то, что на реке Яик началось восстание Пугачева, повелела отнять у реки и Яицкого городка их названия и именовать впредь реку Уралом, а город – Уральском. Так же единичны дореволюционные переименования московских улиц.
В 1658 году царь Алексей Михайлович «указал писать» Чертольскую улицу Пречистенской. Тут гнев царя был направлен против самого врага рода человеческого. Издревле возле нынешней станции метро «Кропоткинская» был глубокий овраг, прозванный Черторый: как говорили в народе, его «черт рыл». По оврагу Черторыем назывался текущий по нему ручей, а вся окрестная местность – Чертольем, улица Волхонка – Малой Чертольской, Пречистенка – Большой Чертольской.
По Большой Чертольской улице проходила дорога в Новодевичий монастырь, где главным храмом был собор во имя иконы Смоленской Богоматери – Пречистой Девы Марии. Заметив несоответствие названия улицы с ее направлением, царь Алексей Михайлович повелел ее переименовать. Мысль царя и обоснование переименования были понятны москвичам, и Москва переименование признала.
Зато другое переименование – улицы Арбат в Смоленскую – москвичи отвергли, хотя поводом для него послужили не менее благочестивые соображения Алексея Михайловича. Новым названием отмечалось, что улица ведет к храму во имя иконы Смоленской Божией Матери, стоявшему на нынешней Смоленской площади. Несмотря на то, что икона была очень почитаема в Москве, улицу продолжали называть Арбатом и называют до сих пор.
За все время своей дореволюционной истории Москва только однажды подверглась унижению и насилию переименованием улиц и площадей – это произошло в сентябре 1812 года во время нашествия Наполеона. Наполеоновский офицер Цезарь Ложье в своих воспоминаниях описывает вход в Москву французских войск: «Мы выходим на красивую и широкую площадь и выстраиваемся в боевом порядке в ожидании новых приказов. Они скоро приходят, и мы одновременно узнаем о вступлении императора в Москву и о пожарах, начавшихся со всех сторон. При таких обстоятельствах решено, что, не имея возможности обратиться к местным властям, мы разместимся по-военному. Вице-король дает приказ полкам, и назначенные для этого офицеры пишут углем на наружных дверях каждого дома указание постоя, а также новые названия улиц и площадей, так что теперь улицы будут называться только «улицей такой-то роты», будут еще «кварталы такого-то батальона», площади Сбора, Парада, Смотра, Гвардии и т.д.». Но эти переименования продержались всего месяц и девять дней, до тех пор, когда французам пришлось бежать из Москвы.
Единичные переименования в дореволюционной Москве в конце XIX – начале XX века производились по предложению общественности и при обязательном монаршем согласии: так, сквер на Елоховской площади перед библиотекой имени А.С. Пушкина было предложено назвать Пушкинским, сквер у Красных ворот за домом, где родился М.Ю. Лермонтов, – Лермонтовским, Тверскую площадь после установки на ней памятника М.Д. Скобелеву – Скобелевской.
Из тех немногих дореволюционных переименований более или менее привилось только одно – Скобелевская площадь, остальные же новинки забывались, и переименованная улица москвичами называлась и писалась по-прежнему. Это явление отметил крупнейший исследователь московской истории и московской топонимики П.В. Сытин. Он пишет о названиях московских улиц, переулков и площадей: «Они более живучи, чем многие памятники материальные, даже памятники архитектуры и искусства. Измененные и замененные новыми названиями, удачные старые названия часто еще долго живут в народе. Они не требуют, как другие памятники, для знакомства с ними обозрения на месте: обмен письмами между жителями Москвы и других городов и деревень делает их известными всей стране».
Устойчивость московских топонимов и приверженность москвичей к названиям, которые были даны их предками (большинству названий в центральной исторической части города, как правило, по нескольку веков), объясняются теми принципами, которыми руководствовались москвичи при их создании и обстоятельствами, в которых функционировала и развивалась система московской топонимики до революции 1917 года.
Два столетия назад родилась и сразу запала во всенародную память крылатая строка-пословица из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»: «На всех московских есть особый отпечаток». Время и постоянное ее употребление в речи расширили первоначальное прямое значение грибоедовского выражения. Оно уже давно приобрело более общий смысл и используется для характеристики главной черты Москвы и всего московского – московского своеобразия.
Своеобразие Москвы искони признавали и доныне признают и в России, и за границей, что и ставит ее в круг мировых исторических городов, таких, как Рим, Париж, Лондон.
Это своеобразие создаст и внешний облик города – его архитектура, планировка, и особая духовная атмосфера, складывающаяся из давних традиций и обычаев в быте и характере москвичей, это проявляется в повседневной жизни и в художественном творчестве, как профессиональном, так и народном, фольклорном. На московской топонимике лежит тот же московский «особый отпечаток», и она вносит свой штрих в славу своеобразия Москвы.
«Замысловатость», как называли в старину изобретательность, остроумие и оригинальность, а также словесную игру и выдумку московских названий, разнесла по всей России фольклорная шутка про московский адрес. В.И. Даль в «Пословицах русского народа» приводит несколько ее вариантов. Соль шутки заключается в том, что москвич объясняет приезжему, как тому найти нужное ему место, а у провинциала с непривычки к обилию московских названий от этих объяснений голова кругом идет, и в конце концов он вообще перестает понимать, куда же ему поворачивать и на что обращать внимание. Сам Даль характеризует смысл шутки так: «то есть – нигде». И это действительно так, потому что в ней называются места, расположенные в разных концах города:
«У Всех Святых на Кулижках, что в Кожухове за Пречистенскими вороты, в Тверской ямской слободе, не доходя Таганки, на Ваганке, в Малых Лужниках, что в Гончарах на Воргунихе, у Николы в Толмачах на Трех горах…»
«За Яузой на Арбате, на Воронцовском поле, близ Вшивой горки, на Петровке, не доходя Покровки, за Серпуховскими воротами, позади Якиманской, не доходя Мещанской, в Кожевниках, прошедши Котельников, в Кисловке под Девичьим, в Гончарах, на Трех горах, в самых Пушкарях, на Лубянке, на самой Полянке…»
В основе московской топонимики, определившей ее черты и особенности, лежат два принципиально важных обстоятельства.
Первое – московская топонимика, складываясь и развиваясь на протяжении многих веков, всегда сохраняла верность исторической традиции.
Второе – до 1918 года не существовало никакого властного административного органа, который диктовал бы свои законы топонимическому процессу в Москве. Названия давались жителями, утверждались общественным мнением. Это был своеобразный жанр фольклора, поэтому бытовал и развивался по законам фольклора, подвластный лишь народной воле.
С того времени, как человек поселился на московской земле, появились и названия, данные окрестным селениям и осваиваемым угодьям – лесным, пахотным, выпасам, речкам и ручьям. Поселения и места, имевшие «имя», в древности назывались урочищами, от глагола «урекать», то есть нарекать, называть.
История московских названий начинается задолго до того, как Юрий Долгорукий поставил здесь крепость и основал город. Она начинается в незапамятные времена. Слово «незапамятные» здесь употреблено в его фольклорном значении: то есть во времена очень-очень далекие, неопределимые точной датой, но память-то о них как раз и сохраняется в названиях. Некоторые из названий урочищ дошли да наших дней, став названиями улиц.
«Древняя топография города, – пишет историк Москвы И.Е. Забелин, – имела иной вид и представляла больше живописности, чем теперь, когда под булыжною мостовою везде исчезли сохраняемые только в именах церковных урочищ поля, полянки и всполья, пески, грязи и глинища, мхи, ольхи, даже дебри, или дерби, кулижки, т.е. болотные места и самые болота, кочки, лужки, вражки – овраги, ендовы – рвы, горки, могилицы и т.п., а также боры и великое множество садов и прудов. Все это придавало древней Москве тип чисто сельский, деревенский; на самом деле во всем своем составе она представляла совокупность сел и деревень, раскинутых не только по окраинам, но и в пределах городских валов и стен».
В первых московских названиях отразились преимущественно географические особенности местности: сведения о характере рельефа – возвышенностях и низинах, о глинистых или песчаных почвах, растительности, речках и ключах.
Но в названии всегда была отражена какая-то черта именно данного места. Это стало первым правилом создания истинно московских топонимов. В каждом дореволюционном по происхождению московском топониме обязательно содержатся указание на какую-то приметную деталь, особенность этой местности, если сейчас и не существующую, но когда-то существовавшую. Идя по улице Неглинной, вы можете быть уверены, что здесь текла река Неглинка, в настоящее время спрятанная в трубу, а в Николопесковском переулке под асфальтом – песчаный холм.
О московских холмах и возвышенностях говорят названия: Краснохолмская набережная, улицы Большие и Малые Кочки; о низких местах – Вражские переулки (вражек – старая форма слова овраг), Сивцев Вражек и Балканский переулок (о слове балкан А.Н. Островский писал как о московском областном, которое обозначает «продол между лесом и нагорьем»). Название Болотная площадь отметило, что здесь некогда было болото; Полянка действительно была полем, а Спасопесковский и Спасоглинищевский переулки свидетельствуют, что первый стоит на песке, второй – на глине.
О лесах, среди которых возникла Москва, сообщают Боровицкая площадь и Елоховская улица (елоха – ольха). Название Дербеневской набережной говорит о том, что здесь был густой лес – непроезжие дебри.
Некоторые улицы носят названия речек и ручьев, некогда протекавших по городу, а теперь заключенных в трубы и спрятанных под землей. Самая известная из них – Неглинка, текущая под улицей Неглинной, пересекаемой улицей Кузнецкий мост. («Неглинок», по объяснению В.И. Даля, «болотце, болотистая местность с родниками».) Сейчас ни реки, ни моста – одни названия. А полтораста лет назад еще были и река, и мост. Профессор Московского университета И.М. Снегирев, вспоминая юность, первые годы XIX века, рассказывает про Кузнецкий мост, как на нем «сиживали нищие и торговки с моченым горохом, разварными яблоками и сосульками из сахарного теста с медом, сбитнем и медовым квасом – предметом лакомства прохожих». Чечерский и Капельский переулки названы по речкам Чечере и Капле, протекавшим здесь и сейчас текущим в трубе под землей.
Названия старинных сел также со временем стали городскими топонимами. В духовном завещании Ивана Калиты находим названия сел, которые сейчас хорошо известны каждому москвичу: Ясеневское, Ногатинское, Коломенское как московские топонимы.
Основатель Москвы князь Юрий Долгорукий, давая название основанному им городу, также руководствовался правилом – отразить в его имени характерный признак местности, в этом случае – географическое положение по отношению к известному природному объекту.
Летописное известие об этом событии сообщает, что в 1156 году «князь великий Юрий Володимерич заложи град Москву на уст ниже Неглинны, выше реки Яузы», и завершает объяснением, что название Москва-град было дано «по имени реки, текущия под ним».
С основанием города появляются и собственно городские топонимы. Они возникают по мере того, как складывается градостроительная структура Москвы, появляются улицы.
Кузнецкий мост
В настоящее время в официальных градостроительных документах для всех тех частей городских «земель», по которым производится движение транспортное или пешеходное, принято как общий термин название «проезд». В Москве существует много разных видов городских проездов, возникших, сложившихся в результате исторического развития города и образующих его современную структуру.
Основной городской вид «проезда» – это улица.
На Руси слово «улица» письменно зафиксировано в древнейшем русском письменном памятнике – «Изборнике» Святослава 1076 года. Языковеды считают, что происхождение слова «улица» неясно, но полагают, что его древняя основа по своему значению близка к следующему ряду понятий: лить, течь, вода. Правда, теперь, вот уже по крайней мере лет пятьсот, оно имеет совершенно определенное значение: «простор меж двух порядков домов; полоса, проезд, дорога, оставляемая промеж рядами домов» (В.И. Даль). В древнерусских памятниках слово «улица» употребляется также в значении площадь и дорога. К числу древнейших московских названий улиц относятся названия по дорогам: Тверская, Дмитровская и другие.
Улицы в Москве, конечно, появились одновременно с возникновением города, но обычай присваивать им «имена» сложился гораздо позже. Это вполне естественно, так как для ориентации в городе (в чем, собственно, и заключается смысл и цель наименований) при сравнительно небольшом размере территории и ограниченности населения вполне достаточен был адрес, состоящий из названия города и имени человека.
Впервые упомянуто в летописи и таким образом документально удостоверено «имя» московской улицы в 1468 году – это улица Великая, шедшая от Кремля по посаду вдоль Москвы-реки (впоследствии Мокринский переулок, а позже территория гостиницы «Россия»). Правда, это название может быть отнесено к именам собственным с некоторым допущением, так как оно просто характеризовало величину улицы (великая, т.е. большая) по отношению к другим, и когда появились улицы более значительные, эта улица свое имя утратила.
К XV—XVI векам в Москве сложилась уличная система. Австрийский дипломат XVI века С. Герберштейн в своих «Записках о Московии» отмечает, что Москва «имеет много улиц».
В Москве различаются следующие виды улиц: проезжая улица, глухая, или тупая улица (тупик), переулок – небольшая улица, соединяющая две более крупные; впоследствии некоторые переулки (проулки) стали называть проездами.
Одновременно с улицей возникли в городе и площади – «в городах или селениях незастроенный простор шире улиц», – по объяснению В.И. Даля.
Китай-город. Вид из-за Москвы-реки. 1880-е гг.
Возведение нескольких колец крепостных стен вокруг города принесло с собой такой ориентир, как части города, находящиеся в пределах, огороженных стеной: Кремль (или Город), Китайгород, Белый город, Земляной город.
С постройкой второго кольца стен вокруг Москвы – Китайгородской стены (1535 год) за древнейшим укреплением утвердилось наименование Кремль. Это слово однокоренное со словом кромка – край, граница; также производят его от слова «кремень», имея в виду крепость, твердость этого минерала. Название Китай-город, по наиболее распространенной версии, перешло на каменные постройки 1535 года от бывших на этом месте прежних укреплений, сделанных из связок прутьев – китаев, обмазанных глиной (в таком значении – пук, связка чего-либо: стеблей, соломы, травы и т.д. – слово «кита» существует в современных говорах центральной, северной России и Урала).
Следующее кольцо укреплений – стены Белого города, возведенные в 1585—1593 годах и снесенные во второй половине XVIII века, оставили в московской топонимике термин «ворота» как название прилегающей к ним городской местности. Мы до сих пор говорим: у Яузских ворот, у Покровских ворот и т.д. А устроенные на месте снесенных стен Белого города места для общественных гуляний – бульвары ввели в московскую топонимику и этот термин как название разновидности улицы.
Четвертая линия городских укреплений – бревенчатая стена с башнями, возведенная в 1591—1592 годы по линии современного Садового кольца, называвшаяся первоначально Деревянным городом, или Скородомом, в XVII веке замененная земляным валом и рвом, обогатила московскую топонимическую терминологию словом «вал», которое также осталось на плане Москвы до настоящего времени: Земляной вал, Валовая улица и другие.
Последняя заградительная линия Москвы – Камер-Коллежский вал с заставами, сооруженный в 1742 году за пределами Земляного города, был уже не военным укреплением, а таможенной границей для контроля ввозимых в город товаров, которые в Москве продавались дороже, чем в губернии (например, водка). От Камер-Коллежского вала как термин и объект московской топонимики осталось слово «застава»: Рогожская застава, Серпуховская и другие.
В связи с одной из застав получила свое название улица Зацепа. Старинное название улицы Зацепа, а также Зацепских площади, проездов, тупика и вала возникло потому, что здесь, на таможенной городской границе, проезд был перегорожен цепью, чтобы возы с товаром не могли проехать без таможенного досмотра. Примыкающая к заставе за цепью местность называлась Зацепской.
Застройка вдоль берега рек и речек принесла с собой проезд – набережную.
Имеют названия-топонимы также более крупные городские территории – районы, округа, поселки, деревни.
Познакомившись с тем, чему в Москве дают названия-топонимы, теперь перейдем к рассказу о том, как происходило образование названий-топонимов.
Москва как город развивалась и расширялась, отвечая потребностям ее населения, учитывая самые разнообразные его желания и требования, поэтому ее структура оказалась многосложной, но удобной и естественной. Москва именно развивалась, а не была насильно втискиваема в какие-то искусственные формы. Так возникла ее разумная и экономичная радиально-кольцевая планировка с четкой основой радиальных улиц-дорог и своеобразной, подчиняющейся только требованиям необходимости и целесообразности сетью второстепенных улиц, улочек и переулков разного вида и образа.
Московские названия рождались и жили по тому же принципу нужности и целесообразности, являясь не искусственной схемой, а живой, естественно развивающейся системой.
Первая и главная роль улицы – быть проходом и проездом к какому-либо определенному пункту. Это и отразили наименования первых улиц, которыми стали дороги – Тверская, Дмитровская и другие. Поэтому первоначальный принцип образования названий улиц заключался в указании, куда они ведут. В начале XVI века в завещании Ивана III одна из улиц обозначается таким описанием: «что идет от Города мимо Юрьи святый каменную церковь к Сущеву на Дмитровскую дорогу». Эта улица, идущая «к Сущеву на Дмитровскую дорогу», в конце концов, стала Большой Дмитровкой.
Подобный способ образования уличных и переулочных названий действовал и в последующие столетия. В изданном в 1782 году «Описании императорского, столичного города Москвы…» перечислен ряд переулков, которые уже существуют, но еще не обрели устойчивых наименований, а первоначальные, прикидочные названия построены по той же форме, как и при Иване III: «к Белому городу», «к Живодерке старой», «к Зачатейскому монастырю», «к Земляному городу», «к Красным воротам», «к Пятницкой церкви», «к Трем прудам»… Из этого списка несколько десятилетий спустя названия двух переулков сохранили связь с первоначальным наименованием: Живодерный Старый переулок на Тишинке (с 1890 года называвшийся Владимиро-Долгоруковской улицей, в 1918—1931 годах – улицей Фридриха Адлера, в 1931 году переименован в улицу Красина) и Трехпрудный, поскольку эти названия связаны с конкретными местными ориентирами.
Основные радиальные улицы Москвы в течение веков не меняли своего местоположения, не меняли и «имен»: таковы Тверская, Покровка, Сретенка, Арбат.
Читая завещание Ивана III, нельзя не обратить внимания на то, что местоположение большинства улиц определяется названиями церквей. Это было сделано сознательно, исходя из жизненного опыта. Настоящим бедствием Москвы, в основном деревянной, были пожары, и поэтому каменные храмы оставались наиболее верными и долговременными ориентирами в городе.
Но поскольку в Москве было много одноименных церквей: Николая Чудотворца – почти три десятка, Троицких – около двух десятков, более десятка Покрова Богородицы и так далее, то при ссылке на церковь требовались еще дополнительные уточнения, и названия московских храмов получали их. Может быть, наиболее наглядно изобретательность, образность и живая фантазия москвичей в придумывании названий проявились в наименовании московских «сорока сороков» – церквей. Вот некоторые из них: Святого Николая Чудотворца, что слывет Красный звон; Зачатия святой Анны, что в Углу; Иоанна Богослова, что под Вязом; Живоначальной Троицы, что в Полях; Святого Владимира, что в Старых садах; Преображения Господня, что на Глинищах; Троицы, что на Грязях; Воскресения Христова, что на Успенском вражке; Георгия на Красной горке; Сергия в Крапивках; Преображения Господня в Наливках; Святой Троицы, что на Капельках; Иоанна Предтечи, что под Бором; Николая Чудотворца, что на Ямах; Ермолая на Козьем болоте; Николая Чудотворца, что на Курьих ножках; Николая Чудотворца, что на Пупышах.
Тверская улица в конце XIX века
Эти дополнения попали в названия улиц и переулков: так Спасский переулок становился Спасопесковским, присоединив к церковному названию название старинного урочища Пески. Любопытно образование названия Спасоналивковский переулок. Оно дано по церкви Спаса Преображения, что в Наливках, построенной в XVII веке (снесена в 1929 году, но его возникновение относится к XVI веку).
Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства, рассказывает в своих записках: «За Москвой-рекой … часть эта построена … для иноземных воинов … и называется Налейки именно по причине господствующего там пьянства, ибо слово «налей!» значит у русских: поднеси! Это особое помещение для иноземных войск устроено потому, что иноземцы преданы пьянству еще более москвитян, и так как нельзя было надеяться, чтобы искоренить в них привычку, так давно ими усвоенную и сделавшуюся даже их врожденным пороком, то им и предоставили полную свободу пить».
В XVIII веке количество улиц и особенно переулков значительно увеличилось, и естественно возникла необходимость как-то обозначить, назвать их. Церковные названия были уже исчерпаны, и тогда переулки все чаще начинают называть по именам, фамилиям и прозвищам домовладельцев, живущих в них. Тут необходимо оговориться, что назывались переулки не в честь этого лица, а только потому, что его домостроение выделялось из соседних какой-нибудь характерной приметой. Среди домовладельцев, давших имена переулкам, имеются и дворяне, и купцы, и ремесленники, и крестьяне, богатые и бедные – в большинстве своем рядовые москвичи, которые ничем особенным не отличались, имена которых почти не встречаются на страницах истории и о которых мы не можем сказать ничего, кроме того, что когда-то они жили в этом переулке.
Названия переулков, данные по домовладельцам, в отличие от названий, данных по храмам и дорогам, иногда изменялись в зависимости от новых обстоятельств. Так, Гарднеровский переулок (по домовладельцу – известному фарфорозаводчику) до этого назывался Корниловским и Волковым – тоже по домовладельцам, а Глазовский был Несвицким. Менялся домовладелец – менялось и название. Правда, в том случае, когда домовладелец бывал чем-нибудь замечателен, а сменивший его ничем не выделялся, народная память сохраняла прежнее наименование.
Старая москвичка Елизавета Петровна Янькова в своих воспоминаниях «Рассказы бабушки», охватывающих время с середины XVIII по первую четверть XIX века и содержащих много любопытных сведений о Москве и москвичах той эпохи, рассказывая о московском главнокомандующем П.Д. Еропкине – личности заметной и уважаемой в Москве, сообщает: «Он имел свой дом на Остоженке, тот самый, где теперь Коммерческое училище, отчего и переулки, что возле, называются один – Малый Еропкинский, другой – Большой Еропкинский». Примечательно, что Янькова, обычно вспоминающая, кому дом принадлежал прежде того человека, о котором говорится, тут вроде бы забывает, что всего каких-нибудь десять лет назад переулок назывался Шеншинов, также по имени домовладельца. Домовладелец выехал, появился новый – и у переулка новое название. Но при этом название переменил переулок, куда выходил боковой фасад дома главнокомандующего, а не улица Остоженка, куда выходил главный, – выразительный пример того, что на названия улиц не воздействовали сиюминутные обстоятельства.
Повод для создания топонима давали также некоторые события и черты народного быта.
Лихоборы обязаны названием тому, что в XVII—XVIII веках тут в «лихом бору» на проезжих нападали разбойники.
Газетным стали называть переулок из-за того, что в нем помещалась контора, в которой подписчики всей Москвы (тогда газеты еще не разносили по домам) получали свои газеты.
А ближайшая к Зацепской площади улица называется Щипок, к ней примыкают Щипковские переулки. Это название также имеет отношение к таможенному досмотру. Нынешнее название несколько переиначено, раньше оно произносилось Щупок. Здесь длинной остроконечной железной палкой – щупом – протыкали возы соломы и сена, чтобы узнать, не скрывается ли внутри какой-нибудь запрещенный товар. Д. Никифоров, автор книги «Из прошлого Москвы. Записки старожила», рассказывает, что еще в 60-е годы XIX века здесь дежурил сторож со щупом, который следил, чтобы в Москву не привозили вина (автор здесь имеет в виду водку. – 5.М.), потому что в городе оно продавалось дороже, чем в сельских местностях.
Став городом, Москва быстро обросла слободами, в каждой из которых селились ремесленники одной профессии. Слободская ремесленная Москва оставила по себе память в многочисленных современных названиях: Гончарные переулки, Каменщики, Каретный ряд, Котельнические переулки, Кожевническая улица, Ружейный, Серебрянический, Скорняжный переулки, Бронные улицы (бронники – мастера, выделывавшие бронь: кольчуги), Кадашевская набережная (кадаши – бондари, делавшие кади: кадушки, бочки) и многие другие.