Владимир Мороз
Сашка

Глава 2

Сашке только стукнуло тринадцать лет, как забрали отца. Из района прислали план по раскулачиванию, в тот же день председатель колхоза собрал всех жителей на собрание. Наступила весна, и время в деревне было горячее, нужно было успеть засеять все поля. Вначале обсудили вопросы посевной, затем председатель встал, снял шапку и обратился ко всем. Он объяснил, что если никого не вышлют, то приедет комиссия из НКВД, и тогда уж многим будет несдобровать, могут припомнить все старые грехи, ведь с органами у нас шутки плохи, а то, что у них в деревне один беднее другого, и слушать не будут. Поэтому нужно найти того, кто пострадает за народ.

Долго шумели мужики – и ругались друг с другом, и кричали, и обиды старые припоминали, а к позднему вечеру решили, что надо назначить кулаком Сашкиного отца Михася. Хотя какой он кулак, даже коровы не было! Из всего хозяйства старая коза да пяток куриц. И в первую деревенскую коммуну отец, вернувшийся после Октябрьского переворота прямо с фронта, вступил одним из первых, чтобы хоть как-то прокормить семью в начавшиеся тяжелые годы. А потом пришли немцы, похозяйничали годик, пограбили и сбежали домой после начавшейся собственной революции, уступив место полякам. Те резво взялись за дело, до сих пор местные жители вспоминают их с дрожью в голосе. Отец при немцах и поляках воевал в партизанском отряде, правда, он не очень любил вспоминать то время. И как потом Сашка ни старался выспрашивать отца, тот только молчал или отшучивался.

Знали ли про все это деревенские мужики? Конечно, знали. У самих страшная нищета да партизанское прошлое. Не сломилось Полесье в грозные годы немецкой и польской оккупации. Сашке повезло, он родился уже после того, как поляки отступили, оставив разграбленные деревни да многочисленные виселицы. И только началось возрождение, только люди успели почувствовать себя хозяевами кровно выстраданной земли, как пришла новая напасть – колхозы. Попытались сопротивляться, но советская власть сразу дала понять, что шутить не будет, вот и пошли всем гуртом записываться в новую жизнь. Только самые отчаянные остались на хуторах около своей земли, но незавидна была их судьба. Не любила новая власть единоличников, в каждом из них видела врага. И понеслись товарные поезда с выселенцами в Сибирь. Конечно, Сашка, воспитанный в любви и верности к советской власти, не знал про это. Ведь, как ему говорили, он жил в самой счастливой стране в мире. Привыкший с пеленок к тяжелому крестьянскому труду, он даже не задумывался, что где-то люди могут жить лучше.

Но решили мужики на собрании, что у каждого из них семеро по лавкам, а у Михася всего один сын, вот пусть и пострадает Михась за них, за своих односельчан. А уж они в долгу не останутся и жену его Прасковью с сыном в обиду не дадут, будут о них заботиться, пока сам Михась не вернется. С тем и обратились они к Сашкиному отцу. Тот долго отнекивался. Бросать любимых жену с сыном, ехать в чужую, далекую и холодную Сибирь совсем не хотелось. Но пришли мужики и молча встали перед домом на колени, так и стояли три дня и три ночи, сменяя один другого, под палящим солнцем и проливным дождем.

Трое суток не спал Михась, все думы думал, пуская в потолок кольца табачного дыма. Наконец, вышел к мужикам и махнул рукой – мол, согласен. Всей деревней собрали его в дорогу, посадили на телегу и отправили в райцентр вместе с приехавшим милиционером. Помнил Сашка, как рыдала мать, как обнимал ее отец на прощание. И Сашке было очень жалко, что отец уезжает, оставляя их, а с другой стороны, он считал своего отца декабристом, который, спасая своих сельчан, уезжает в сибирские студеные земли. Напоследок отец крепко обнял сына. Казалось, прошло уже столько времени, а Сашка до сих пор помнит тепло этого объятия.

«Сынок, расти большой и береги маму. Я скоро приеду, ждите меня!» – это были его прощальные слова. Отца увезли, и больше ни писем, ни сообщений о нем не было. Словно был человек и пропал. Мать несколько раз ходила в район узнать о судьбе Михася, под ее диктовку Сашка написал несколько писем в областное и республиканское управления НКВД, но ни на одно из этих посланий ответа так и не последовало. Вот и жили они одной верой, год за годом, что скоро отец вернется. Другого, увы, не оставалось. Только ждать и верить.

А у односельчан память оказалась намного короче. Лишь увезли Михася, как тут же забыли о своих обещаниях да клятвах, словно их и не было. Так и остались Сашка с матерью вдвоем. Когда отца увезли, через две недели выяснилось, что мать беременна. «Успел-таки Михась напоследок», – смеялись в деревне. И только им вдвоем было не до смеха. Сашка старался брать на себя больше работы, чтобы как можно сильнее помочь маме. Хотел даже перестать ходить в школу, но мать воспротивилась:

– Учиться, сынок, тебе нужно, годы-то ведь потом не вернешь! Скоро отец вернется, и все будет хорошо. Не переживай, справимся пока сами.

И Сашка старался все успеть. После школы бежал домой помогать по хозяйству. Мать с утра до ночи работала в колхозе, получая жалкие трудодни в толстую тетрадь, чтобы хоть как-то прокормить их двоих и выучить сына. Вот и пришлось Сашке взвалить на свои худенькие мальчишеские плечи всю тяжесть хозяйства. А на уроки время оставалось только по вечерам, так и сидел, сгорбившись, под слеповатым светом лучины, положив тетрадь на коленки.

А однажды случилось несчастье. Сашка утром ушел в школу, мать днем прибежала с поля на обед и уже собиралась идти обратно, как вдруг почувствовала себя плохо – то ли от усталости, то ли от постоянного недоедания, но закружилась голова, и она как стояла, так и осела около стола, стараясь прийти в себя. Ребенок, словно почувствовав опасность, стал биться изнутри. И вроде только отпустило, как влетел в хату бригадир, Порфирий Голуб, здоровенный мужик с огромными кулаками. А время стояло горячее, осеннее, шла уборка урожая, и каждый человек был на счету, тем более надвигались дожди, так что время очень сильно поджимало. Не застав Прасковью на поле, бригадир рванул к ней домой, по дороге накручивая себя все больше и больше. И ворвавшись в хату, увидев сидевшую около стола женщину, не разобравшись, схватил ее за волосы и, ругаясь, потащил на улицу. Но не рассчитал немного, выталкивая через дверь, в результате Прасковья сильно ударилась животом о косяк, да так, что потеряла сознание от боли.

Взбешенный бригадир, казалось, этого и не заметил. Выволок ее во двор, бросил на землю и вернулся в дом, где взял полное ведро воды и вылил на мать, приводя ее в чувство, а затем заставил идти в поле. И там, в поле, родила Прасковья мертвую девочку. Зарыдала, положила труп ребенка в подол и пошла хоронить на кладбище: хорошо, что сосед-плотник пособил с гробом. Сашка помнит этот маленький деревянный гробик. Они несли его вдвоем с мамой. Гробик был очень легкий, как будто пустой.

После этого случая мать стала очень замкнутой, нелюдимой. Сашка видел, как она еще долго отворачивалась со слезами в глазах, увидев маленьких детей. Но кто ее тогда ударил, так Сашке и не сказала. Он сам узнал это потом от сельчан. В деревне ведь невозможно ничего утаить. Люто возненавидел он Порфирия из-за убитой сестрички, стал вынашивать планы мести, но мать, словно почуяв неладное, остановила его.

– Не надо, сынок! Ради Христа, ради меня прошу, не делай этого, – однажды вечером сказала она ему, заметив злую решительность в глазах, – Боженька все видит. Он сам накажет. А ты не смей, не бери грех на душу. Ты у меня один остался. Если с тобой что случится, я не переживу, – после этого прижала Сашку к себе и заплакала.

В тот вечер он пообещал себе никогда не вредить маме. И хотя злость к бригадиру осталась, но пришлось взять себя в руки и ничем ее больше не выдавать. А потом прошло время, и горечь утраты понемногу улеглась, но Порфирий, встречая Сашку, старался не встречаться с ним взглядом. Наверное, что-то человеческое еще оставалось в его душе.

После окончания школы Сашка успел почти год проработать в колхозе. Жить им с матерью стало гораздо легче, ведь теперь оба получали трудодни. И уже можно было себе кое-что позволить большее, хотя бы по праздникам. От отца вестей по-прежнему не было, но они старались не отчаиваться и продолжали верить в его возвращение. Тем более в район уже возвратилось несколько человек, отсидевших за кулачество. Они ходили к ним в надежде узнать что-то про Михася, но безрезультатно.

Глава 3

Наступали тревожные времена. В воздухе витала угроза, надвигающаяся с запада. Произошел очередной раздел Польши. На этот раз ее поделили между собой Германия и Советский Союз, наконец-то вернувший свои потерянные почти два десятка лет назад земли. К тому же в состав СССР были включены страны Прибалтики: Литва, Латвия и Эстония, а также Молдавия. На западе только Англия, пользуясь своей островной недосягаемостью, продолжала сопротивляться Германии, остальная Европа пала под мощью немецкого сапога. И хотя СССР и Германия заключили договор о ненападении, все же нехорошие слухи продолжали будоражить умы жителей.

В середине весны, когда снег уже успел растаять, а на полях зазеленели озимые и ранние одуванчики зажелтели своими солнечными головками, из военкомата пришла повестка, и Сашка стал собираться в армию. Он хорошо запомнил проводы. Вместе с ним уходило еще несколько человек из их деревни, и председатель колхоза устроил небольшой митинг, на котором было сказано много хороших напутственных слов. Выступали односельчане, наказывали молодым призывникам служить честно, не срамить свою деревню, с гордостью носить звание красноармейца и в случае чего показать врагу, кто хозяин на этой земле. Напоследок им вручили по большому письменному набору, чтобы на службе не забывали своих родных и чаще им писали. После слезных прощаний призывников посадили на телегу, которая повезла их в райцентр. Сашка еще долго видел в толпе мать, вытирающую слезы краешком платка. «Береги себя, сынок!» – на прощание сказала она.

В районном военкомате всех новобранцев построили, и военные начали подбирать молодых солдат в свои части. Соседи уходили кто куда: кто в артиллеристы, кто в зенитчики. Сашкиного товарища Матвея Ковальчука забрали в стрелковый полк, квартировавший, по слухам, на западной границе в районе Бреста. Разобрали уже почти всех, а Сашка продолжал стоять, все больше опуская голову от стыда. Невысокого роста, худой, с мальчишеским лицом, он больше походил на школьника, чем на призывника. Вот и обходили его стороной бывалые вояки: кому нужен такой недоросль? Но вот около Сашки остановился невысокий пожилой капитан c орденом Красной Звезды на груди. Постоял, внимательно рассматривая новобранца с его мозолистыми руками. Затем мягким голосом спросил:

– Знаешь, кто такие саперы?

– Это те, кто разминировать умеют? – неуверенно произнес Сашка.

– Не только, – засмеялся капитан. – Это те, на ком держится армия. Кто при наступлении впереди, а при отступлении позади всех. Самые работящие из всех солдат. Ты, я вижу, к работе приучен, – он кивнул на Сашкины руки, – пойдешь ко мне?

– Пойду! – не задумываясь ответил Сашка. Он боялся, что капитан передумает и пойдет дальше.

– Ух, какой резвый! Этого ко мне, – сказал он сержанту, составлявшему списки распределения призывников по командам.

Так Сашка попал в недавно образованный 52-й отдельный саперный батальон, входящий в состав 65-го Мозырского укрепрайона. Команду, в которую его зачислили, посадили в машину, и та, громко урча двигателем, повезла их к новой армейской жизни, в столицу белорусского Полесья город Мозырь, уютно раскинувшийся среди крутых холмов на берегу величавой, спокойной, как сами жители Полесья, Припяти.

Служба началась интересная, хоть и тяжелая. Но, с другой стороны, к такой жизни не привыкать, а когда она была для него легкой? Наверное, только тогда, когда лежал спеленутым младенцем в люльке и ни о чем не думал. А так, сколько себя помнил, все время приходилось работать.

Рано утром поднимали на зарядку. Пробежка в несколько километров, затем разминка и только потом умывание и завтрак. Некоторые молодые солдаты, не носившие раньше сапоги с портянками, в первые же дни стерли ноги в кровь и сейчас выделялись среди остальных своей хромающей походкой. Сашка сам надел сапоги только в старшем классе. До этого носил летом лапти с онучами, зимой – валенки. Но наматывать портянки научился добросовестно, свой период кровавых мозолей у него прошел еще до армии. Наверное, каждый, кто когда-нибудь носил сапоги с портянками, прошел через это. Только собственными стертыми ногами приходилось приобретать опыт в правильной намотке. Еще в армии Сашке понравилась кормежка. Каждый день давали мясо, а вот дома баловали им себя только по праздникам. А здесь, в армии, красотища: густая наваристая каша с большими кусками свинины или говядины. Да и щи не пустые, к каким он привык дома, а настоящие, густые, на мясном бульоне. «Этак и раскабанеть можно будет за службу», – с удовольствием думал он.

До и после обеда были занятия. Изучали саперное дело досконально. Правда, пока больше приходилось рыть окопы да строить различные укрытия. Командир батальона, тот самый капитан, который встретился Сашке на призывном пункте, никому спуску не давал. Несмотря на тихий спокойный голос, требовать умел.

– Тяжело в учении – легко в бою! – любил повторять он известную фразу Суворова. – Для того чтобы научиться что-то хорошо делать, нужно самому кубометры земли выкопать да гектары леса срубить. Так что лениться некогда. Помните, что вы элита войск!

Однако такая учебная жизнь продолжалась недолго. Через месяц в торжественной обстановке приняли присягу, и в тот же день их, молодых солдат, отправили на западную границу, где в спешке возводилась новая оборонительная линия. Батальон, в котором Сашка проходил службу, участвовал в строительстве дотов (долговременных огневых точек) в районе деревни Орля севернее Бреста еще с лета 1940 года. Как и на любом грандиозном строительстве, рабочих рук, конечно, не хватало, вот и пришлось срочно отправлять на стройку недоучившееся пополнение. «Ничего, в процессе работ научатся», – решило большое армейское начальство, и молодые неопытные солдаты были брошены в трудовой бой.

Строительство велось вдоль русла реки Западный Буг, всего в нескольких километрах от границы, и Сашке частенько приходилось видеть пограничников, вызывающих у него чувство зависти своими зелеными фуражками. Работали с утра до ночи без выходных. Иногда разбивались на бригады и работали даже по ночам при свете костров. Кормить сразу стали хуже. На обед – жидкий суп с волокнами редкого мяса и вяленая рыба. Но никто не ныл, не стонал. Все понимали, что обстановка между двумя великими соседями накаляется. Иногда со стороны Польши появлялись немецкие самолеты с крестами на фюзеляжах. Почему-то их не сбивали, и они спокойно продолжали кружить над советской территорией, пока не появлялись краснозвездные истребители и не отгоняли непрошеных гостей назад.

В эти моменты работа замирала. Было приказано при появлении самолетов прятаться, ничем не выдавая себя. Только тогда над одной большой стройкой заступало затишье. Люди переводили дух, лежа в недостроенных блиндажах, окопах, дотах, чтобы через какое-то время с новой силой взяться за продолжение этой такой нужной, но очень изнуряющей работы. Рядом с Сашкиным батальоном работали и другие саперные подразделения, прибывшие на границу со всего Советского Союза. Кроме них на стройку приехало много комсомольских рабочих бригад, так что со стороны стройка напоминала большой муравейник. Здесь Сашка впервые увидел коренастых невысоких и молчаливых сибиряков, а также шумных, похожих друг на друга, как две капли воды, жителей Средней Азии, плохо говорящих по-русски. Задача батальона была проста: копать, пилить, таскать, месить бетон и помогать специалистам, осуществляющим возведение неприступных объектов.

Командир батальона капитан Пономарев еще больше похудел, глаза впали от постоянного недосыпа, но тем не менее он не терял оптимизма, заряжая своим спокойным энтузиазмом подчиненных. Комбат всегда был на виду, то показывая, как нужно мешать раствор, правильно ставить арматуру или маскировать бруствер только что вырытой траншеи, то сопровождая высокое армейское начальство, зачастившее с постоянными инспекциями, то доказывая что-то артиллеристам, начавшим устанавливать орудия в некоторых дотах (потом из них велась пристрелка секторов обстрела, поначалу пугавшая Сашку до дрожи в коленях).

Однажды в субботу вечером Пономарев встретил Сашку:

– О, Цагельник! Хорошо, что ты мне попался. Косу в руках держишь хорошо?

– Так точно, товарищ капитан, косить умею, – ответил Сашка, недоумевая, зачем сейчас понадобилась коса. Но его дело маленькое, поэтому лишних вопросов задавать не стал.

– Это хорошо, – задумчиво сказал комбат. – Значит, сейчас идешь к ротному и говоришь ему, что согласно моему приказу ты завтра утром поступаешь в распоряжение пограничников местной заставы. Твоя задача – встать пораньше и скосить камыш вон у того затона, – он показал рукой на небольшой лужок, находящийся метрах в пятистах от них. – Спецы говорят, что уж очень высокий камыш там вырос, мешает им сектор для пулемета нормально закрыть. Поэтому сегодня после ужина на работу не выходишь, сразу идешь спать, а ротный пусть зайдет ко мне за пропуском для тебя. Как-никак пограничная зона, никого без сопровождения туда не пускают, сам знаешь. Завтра в три часа утра за тобой зайдет сопровождающий. Понятно?

– Так точно, товарищ капитан, – ответил Сашка по уставу.

– Ну, вот и ладненько. Не забудь зайти к старшине, пусть косу даст. Только скажи ему, пусть не жадничает, а даст хорошую, какую сам правил. А то знаю я этого старого жмота, всучит тебе самую тупую, будешь потом мучиться.

– Не переживайте, товарищ капитан, все сделаю. А косу я и сам могу поправить и наточить, я умею.

– Брусок с собой тоже возьми, камыш тяжелый, точить часто придется. До восьми утра чтобы управился, с утра в дальнем доте начнут уже пулемет устанавливать, им пристрелку нужно будет провести. Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ капитан!

– Ну, если нет, то марш выполнять!

Сашка козырнул, повернулся кругом, как учили, и помчался искать ротного.

Косить он умел и любил это делать. Разве можно было не любить этот потрясающе-пьянящий запах свежескошенной травы, такой душистый и волшебно спокойный одновременно. Отец еще с самого детства брал Сашку с собой на покос, и там, еще совсем мальчишкой, он постигал тайну этого нелегкого ремесла. Правда, камыш раньше косить не приходилось, но ничего, он обязательно справится.

Так думал Сашка, отправляясь после нехитрого армейского ужина в палатку спать, перед этим предупредив дневального, что за ним придут в три ночи, и положив выданный пропуск в карман гимнастерки. Все ушли на работу, а он, как король, лежал в палатке один, думая о завтрашнем дне. Долго ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть, но организм, приученный жить по жесткому армейскому распорядку, отказывался подарить ему ранний сон. Так и валялся на кровати, пока не пришли с работы остальные товарищи и по лагерю не был объявлен отбой.

Глава 4

Было еще совсем темно, когда кто-то стал трясти Сашку за плечо. Спросонья он вначале даже не понял, что произошло и где он находится.

– Ты Цагельник? – раздался громкий шепот над ухом.

– Ага!

– Тогда вставай, я за тобой.

– Хорошо, встаю, – Сашка сел на кровати, протер сонные глаза и стал надевать форму. Через минуту он уже вышел из палатки, направляясь с пограничником к дневальному, чтобы забрать оставленные там на хранение косу и точильный брусок.

– Меня Федя зовут, – представился невысокий коренастый пограничник, нарушив тишину, когда они, перепрыгнув через вырытые траншеи, прошли мимо построенного, но не оборудованного до конца дота и двинулись по лугу к камышам. – Я с Урала, деревня у нас называется Мысы, это около Шадринска. Слышал про такой город?

– Не-а, не слышал, – в ответ сказал Сашка, – а я Саша, сам из Белоруссии буду, с Полесья, тут не очень далеко.

– Давно служишь? – Федор ловко обходил кочки и высокую траву, хотя небо только-только начинало сереть на востоке, и Сашка все время спотыкался, так как ему было плохо видно, что делается под ногами.

– С весны этого года, – не стал он лукавить.

– А я так с 39-го. В сентябре ушел, через неделю после старшего брата Дмитрия. Так его в Хабаровск направили, а меня вот сюда, на границу. Обещали в конце лета демобилизовать, дома еще ни разу не был, уже по братьям да сестрам соскучился очень. И папка с мамкой заждались. Нас пятеро братьев и две сестры. А служим пока мы с Димкой, – даже в темноте было видно, что Федор улыбается. – Эх, люблю я такое время, утреннее, мы в детстве с ребятами часто на озеро бегали по утрам. Тогда самый клев. У нас озеро рядом с деревней большое, правда, название страшное: Могильное. Это потому что вода черная, прямо как земля на кладбище.

Так, переговариваясь, они дошли до нужного места. Заря быстро заполняла небо, прогоняя темноту на запад и обещая очередной жаркий летний день.

– Пришли, – Федор остановился, – вот этот камыш. Здоровый вырос, выше человеческого роста, там внутри ондатры живут, так что ты не пугайся, если что. Ты коси, а я рядом посижу.

Он сел прямо на траву, поставив винтовку между ног и обняв ее двумя руками. Сашка привычным жестом поставил косу, уперев ее древком в землю, и, пробуя пальцем, аккуратно ее проверил. Коса была хорошо отбита и остро наточена, он видел это вчера, но не преминул еще раз испытать наслаждение от прикосновения к хорошему инструменту, настраиваясь на работу. Взглянув на стебли, Сашка размахнулся и принялся за работу. Камыш хрустел, оставляя после себя короткие срезанные палки, которые приходилось переступать, под ногами чавкала болотная жижа, но дело спорилось. Косить толстые стволы было тяжело, быстро вспотела спина, Сашка сбросил гимнастерку, оставшись в белой рубахе. Он полностью ушел в работу, растворяясь в покосе, как любил это делать раньше. Вот только запах камыша был совсем другой, болотистый, не такой дурманящий, как у сочной травы. Коса быстро затупилась, и он, делая небольшой перерыв, принялся точить ее. Легким мягким звоном отозвалось железо на прикосновение точильного бруска. Уверенными размашистыми движениями Сашка проводил им по лезвию, придавая косе прежнюю остроту.

– Федор, сколько времени? – спросил он пограничника, пытаясь понять, какой темп ему нужно держать, чтобы успеть к восьми часам, как было обещано комбату.

– Четыре часа пятнадцать минут, – ответил тот, пристально вглядываясь в циферблат часов.

Внезапно что-то произошло. Раздался гром, и с той стороны границы у них над головой, свистя, пронеслись какие-то темные предметы, а через несколько секунд в лагере, откуда они недавно пришли, раздались сильные взрывы. Вверх взметнулись пламя, куски палаток, человеческих тел, какие-то переломанные жерди, клубы дыма. Одновременно загрохотало вдоль всей реки, словно сильнейшая гроза накрыла безоблачное светлеющее небо. Вся граница ожила, наполнилась разрывами, огнем, дымом. В небе появились ровные ряды мерно плывущих самолетов, которые, тяжело гудя моторами, ушли в глубь советской территории. Федор вскочил и принялся дрожащими руками перезаряжать винтовку.

– Так-то, похоже, опять провокация, – крикнул он Сашке, – только какая-то очень сильная на этот раз.

Со стороны реки, где находились пограничные дозоры, стали раздаваться частые винтовочные и пулеметные выстрелы, разрывы гранат. Сашка замер, как и Федор, он продолжал крутить головой то в сторону реки, то в сторону пылающего лагеря, не зная, что делать.

– Стой здесь, никуда не ходи, я сейчас! – крикнул Федор и бросился к реке.

Сашка кивнул. Куда ему еще деваться? Так и остался стоять на недокошенном лугу, нервно сжимая косу и пытаясь понять, что происходит. Там, где совсем недавно стояли палатки батальона, полыхало пламя и раздавались взрывы, между которыми метались полуголые люди. Отсюда, издалека, это казалось чем-то нереальным, как в кино, которое по субботам им крутили после ужина. Война уже кипела спереди и сзади, а Сашка еще находился на маленьком островке безопасности, где не свистели пули и не рвались снаряды.

Он уже решил бежать туда, в лагерь, ведь там сейчас нужна помощь. Взрывы еще не пугали его своей жестокой разрушительной силой, пока только сильным звуком. Казалось, что все это не наяву, что произошла какая-то ошибка и вот-вот все закончится. «Ведь сегодня же воскресенье», – вдруг мелькнула в голове простая мысль, и на смену ей тут же пришла другая: «А может, это учения начались, про которые постоянно говорили? И можно ли сейчас ему бежать, ведь за него отвечает пограничник Федор? Если Сашка убежит, то не достанется ли потом на орехи этому хорошему парню?» От растерянности мысли путались, сплетались клубком, не давая сосредоточиться.

Вдруг, пригибаясь, из камыша выскочил Федор.

– Быстрее, бежим! – взволнованно крикнул он. – Там немцы! Их много! На лодках переправляются! Сейчас будут здесь! Черт! Мне на заставу нужно! Предупредить!

Федор посмотрел в сторону заставы, над которой поднимались клубы дыма, как и над лагерем саперного батальона, все вокруг грохотало. Бежать туда сейчас – это верное самоубийство. А куда? С минуты на минуту на этой поляне появятся нарушители границы. Пробравшись к реке, он видел, как немцы с того берега минами забросали дозорных, вступивших с ними в неравный бой. Что он может сделать сейчас на этом лугу со своей винтовкой и двумя магазинами патронов? Куда бежать? С одной стороны – враги, с другой – взрывы. Вдруг молнией мелькнула мысль: «Доты! Конечно! Скорее туда, под прикрытие бетонных стен! А там как-нибудь и на заставу можно будет попасть, когда немного поутихнет».

– Сашка, быстрее, бежим! – еще раз крикнул Федор, бросаясь к спасительной бетонной коробке, мимо которой они прошли не очень давно, направляясь на этот покос.

Сашка, подхватив в одну руку снятую гимнастерку, а в другую косу, побежал за ним.

– Косу брось, на кой она тебе?! – рявкнул Федор, обернувшись.

– Не могу, мне ее старшина выдал. Это батальонное имущество. Если потеряю, худо будет, – Сашка еще не осознавал происходящего.

Они неслись обратно через луг, по которому всего час назад шли, спокойно разговаривая. Быстро бежать мешала трава, дыхание сбивалось, но, задыхаясь, они продолжали свой путь. Останавливаться или снизить скорость было просто страшно. Вот он, серый железобетонный дот, своими бойницами грозно смотрящий на них, растерянных и испуганных. С другой стороны, от лагеря, прорвавшись через плотную стену снарядов, к нему бежало еще несколько вооруженных людей. «Наверное, из обслуги», – мелькнуло у Сашки в голове. К массивной двери подбежали почти одновременно.

– Кто такие? – крикнул им младший лейтенант в новенькой с иголочки форме, видимо, из тех выпускников военных училищ, кто прибыл сюда всего три дня назад. Не дождавшись ответа, он добавил: – Скорее вовнутрь, убьет на хрен!

Сашка попытался затащить косу через дверной проем, но младший лейтенант заорал: «Косу брось, придурок!», и Сашка швырнул инструмент на землю, все еще думая, что же скажет старшина, а потом вслед за остальными заскочил в дот. Теперь все стояли у стенки, пытаясь отдышаться. Никто не знал, что делать дальше.

– Товарищ младший лейтенант, – задыхаясь, начал Федор, – там немцы. Переправляются на наш берег на резиновых лодках. Наш дозор вступил с ними в бой. Я вот его, – он кивнул на Сашку, – сопровождал, когда все началось. Он должен был камыш выкосить. Когда стрелять стали, я к реке бросился, а там все в лодках. Дозорных, похоже, накрыло. Я не успел проверить, немцы стали стрелять из автоматов, я и побежал. Так-то мне на заставу надо сообщить о нарушителях.

– На заставу сейчас не пробиться, сам видишь, что делается. Пока поступаешь в мое распоряжение. Это приказ! – сказал младший лейтенант и стал считать всех, кто сейчас находился рядом. Кроме Сашки и Федора, в дот прибежали пять человек.

– Емельянов, – крикнул он высокому худому сержанту, – высунься наружу и, если кто еще будет сюда бежать из наших, пропусти. Может быть, кто-то еще пробился.

Потом он позвал: «Пивоваров!», и вперед шагнул невысокий полноватый красноармеец без пилотки с обгоревшими волосами. Ему был дан приказ наблюдать в перископ за полем около речки. Быстро пересчитали принесенные с собой запасы: четыре винтовки, пистолет с двумя полными магазинами, один ящик с патронами и парочка пустых пулеметных лент. Правда, в доте оказался один встроенный и готовый к бою пулемет, новый, весь в смазке, вот только воды не было в кожухе. Другой, точно такой же, лежал в ящике, его должны были установить сегодня. Больше в укрытии ничего не было.

– Не густо, – подвел итог младший лейтенант. – Вода есть у кого-нибудь? – он с грустной надеждой посмотрел на полуголых солдат, прорвавшихся вместе с ним через этот кромешный ад.

– У меня есть, – сказал Сашка, снимая флягу с ремня, – она почти полная, я только пару глотков отпил, когда косил.

– И у меня есть, полная, – сразу за ним ответил Федор, – не успел даже глотка сделать.

Младший лейтенант сразу повеселел:

– Ну, молодцы! Значит, повезло нам с вами. Воду в пулемет, только аккуратно, не расплескайте. Ну вот, ребятки, – обратился он к солдатам. – Значит, есть праздник на нашей улице! – и уже серьезным голосом добавил: – Занять оборону, приготовиться к бою! Пограничник, вот твое место, – он показал Федору на бойницу, – спрашивать, как стреляешь, не буду. Уверен, что метко.

– Так точно, – Федор принялся устраивать винтовку для стрельбы.

– А ты винтовку держать умеешь? – обратился командир к Сашке.

– Один раз держал, когда присягу принимал.

– Понятно. Будешь подносить патроны и забивать пулеметные ленты. Чижов, – он повернулся к белобрысому солдату в нижнем белье и в сапогах, – покажи бойцу, как патроны в ленту вставлять нужно. И скорее готовь пулемет.

Поспешно стали занимать позиции, на лицах солдат появилась суровая сосредоточенность. Все молчали, пытаясь понять, что же сейчас происходит? Но никто не решался спросить об этом младшего лейтенанта, командира их маленькой крепости. Наконец один солдат не выдержал:

– Товарищ младший лейтенант, это война? – спросил он испуганным голосом.

Командир молча выпрямился и внимательно посмотрел в лица окружавших его бойцов:

– Отставить панику. Думаю, что это просто провокация. Но даже если это война, то мы должны продержаться здесь до прихода главных сил и не пустить врага в глубь нашей территории. Наша задача – не дать нарушителям пройти дальше и подобраться с фланга к доту лейтенанта Веселова. Задача ясна? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Ну, если ясна, то будем ее выполнять.