Владимир Мороз
Над облаками
– Правильно, командир, – одобрил действия Петра Тихоновича комиссар батальона старший политрук Гаврилов, – нельзя, чтобы люди закисли. Я по своей линии вечером проведу занятия, постараюсь хоть немного отвлечь бойцов от глупых мыслей.
В самое короткое время в кафедральном дворе стали раздаваться команды, для батальона начиналась обычная повседневная жизнь. Одни на газоне играли в футбол, другие в тени забора штудировали «Наставление по стрелковому делу», третьи изучали постановку мин.
– Снова не получится отоспаться, – ворчал Сашка Полещук. – Скорее бы на войну, там хоть не надо будет так выматываться, лежи себе в засаде да жди фрица. Надоели эти занятия.
– Да ладно! – рассмеялся Тимоха. – Выматываться ты там не будешь! Скоро эти дни с удовольствием вспоминать будешь.
– Не буду, – насупился Сашка.
– Да замолчите вы, – вмешался Иван. – Как говорит Гришка, всё, что ни делается, то не делается. Ходят слухи, что Гудков скоро приедет, вот тогда всем прилетит. По полной.
– Да не дай бог! – шутя перекрестился Тимоха.
Ребята рассмеялись, попадаться на глаза командиру бригады никто не хотел.
Через пару дней Иван Потапович всё-таки появился в батальоне. Вместе с ним приехала часть тех, кто в общей суматохе не сумели найти свой самолет. Они быстро повыпрыгивали из кузовов, сливаясь с товарищами. Шутки, смех летали в воздухе, словно не было никакого боевого десантирования, а так, небольшое развлечение, которое подошло к концу.
Заслушав доклад Сол опа, Гудков пообещал разобраться и потребовать сурового наказания летным экипажам, возложив вину только на них. После этого полковник принялся решать вопрос с освобождением подчиненных из невольного заточения. Уже на следующий день, утром 2 июля, десантникам вернули сданное оружие, получив которое, они стали приводить его в порядок.
– Товарищ полковник, – пожаловался командиру бригады комбат, – не всё вернули. Целых два пулемета, одиннадцать винтовок и один пистолет сперли. Строят наивные глазки и говорят, что ничего не видели, ничего не знают. Дескать, сколько приняли, столько и отдали. Но по глазам вижу, что врут. Повлияйте на них, хотя бы через военкомат или обком. Меня не слушают.
– А не хрен было в плен сдаваться, – выругался Гудков. – Разговаривал я с комендантом. Считай, что это плата за свободу батальона. Оружие не пропадет, уйдет истребителям. Им скоро свою землю придется защищать, вот и пригодится.
– Понял, – понуро ответил Солоп, – мы ведь тоже не на прогулку идем.
– Не дрейфь, капитан, через пару дней у немцев отберешь, – улыбнулся Гудков и, попрощавшись, уехал. Вечером нужно было очутиться в Борисполе, где началась работа по предстоящей переброске бригады на фронт под Житомир. К тому же ближе к полуночи должны были состояться сеансы связи с диверсионными группами из состава бригады, заброшенными на территорию Западной Украины несколько дней назад.
Петр Тихонович в задумчивости прошелся по территории, везде кипела работа.
– Масла не жалей, тщательней протирай, – отчитывал Полещука старшина роты, – ты свой автомат несколько дней в руках не держал. Смотри, как он скучал, ржавые слезы лил, вон, рыжее пятно на ударнике. Чтобы через пять минут всё было вычищено, лично проверю.
– Сам знаю, как надо, – проворчал Сашка, когда старшина ушел.
– Не гундось, пора бы привыкнуть, – не отвлекаясь, буркнул Иван, тщательно прочищая шомполом ствол винтовки.
Вскоре раздался шум моторов, и вдоль улицы остановилось десять автомашин. Построив батальон, Солоп резким окриком прервал весь шум. Бойцы замолчали, пристально глядя на комбата, который не спеша прогуливался вдоль строя, сопровождаемый комиссаром. Снова напомнив подчиненным о задаче, которую предстояло выполнять, Солоп объявил посадку, и уже через пятнадцать минут колонна двинулась в сторону Озаричей, чтобы оттуда повернуть на северо-запад, поближе к месту запланированного лагеря.
«Ну, кажется, на этот раз точно доберемся», – подумал Иван, трясясь в жестком кузове. «Надо же, всё как в русской пословице: первый блин комом. Ничего, скоро научимся. Может быть», – поправил он себя.
Глава 3
Ехали долго, дорога петляла среди завораживающих своей первозданной красотой полесских пейзажей, постепенно становясь всё хуже и хуже. В некоторых местах приходилось вылезать из кузова, чтобы полуторка смогла проехать и не разрушить деревянный мостик, перекинутый через очередной небольшой ручей. Только к вечеру батальон добрался до места назначения, пройдя оставшуюся часть пешком. Как и планировалось, основной лагерь разбили в лесу юго-западнее деревни Зубаревская Буда, на окраине заросшего торфяного болота.
По прибытии Солоп построил батальон.
– Запомните, это будет основное место сбора. Командирам организовать обустройство лагеря, время вам до утра. Разойдись, – он махнул рукой, отпуская застывший в молчании строй.
Всё вокруг сразу пришло в движение. Пока окончательно не стемнело, стараясь не создавать много шума, десантники принялись строить шалаши, ставить палатки, оборудовать места для дозорных, которые будут охранять лагерь от непрошеных гостей, наблюдая за обстановкой вокруг.
На следующий день, 3 июля, в 7 часов утра Петр Тихонович собрал командиров рот и спецподразделений для постановки задачи.
– Итак, товарищи офицеры, – начал он, – приступаем к действиям. Задачи прежние: диверсии, разведка, уничтожение живой силы и техники врага любыми способами.
Комбат посмотрел свои записи, поднял голову и нашел глазами командира шестой роты лейтенанта Загоровского.
– Твоя рота с двумя отделениями подрывников будет действовать по всем дорогам в районе: справа Паричи и Березина, слева станция Черные Броды и Брожа. На север вплоть до Бобруйска. Понятно?
– Так точно. – Ротный сделал пометки на своей карте.
– Левее, от Черных Бродов до Глуска, – район ответственности четвертой роты. На север вплоть до Староваршавского шоссе на отрезке Слуцк – Бобруйск. Лейтенант Козел, тебе всё ясно?
– Товарищ капитан, – вытянулся тот, – у меня бойцов не хватит на такой огромный район.
– Лейтенант, у тебя людей больше всех, поэтому и участок не маленький. Выбери основные направления, где могут появиться немцы, и ищи там. С твоей ротой пойдет отделение подрывников. Еще вопросы есть?
– Никак нет – вздохнул Козел.
– Пятая рота будет находиться при штабе батальона. Она сейчас самая малочисленная, всего 25 человек. Их задача: действовать вдоль железной дороги Бобруйск – Старушки в направлении Оземля, Орсичи и дальше на север. Поэтому, Козел, имей это в виду. Не бродите все вместе.
– Значит, так. – Солоп внимательно окинул взглядом подчиненных. – Навстречу, севернее Староваршавского шоссе, будет действовать 214-я воздушно-десантная бригада, наши старые знакомые. Также туда выдвигается мотострелковая дивизия, чтобы окончательно перерезать дорогу и лишить наступающие немецкие части подвоза боеприпасов, бензина и питания. А без всего этого армия уже не армия. К тому же скоро на запад ударит 47-й стрелковый корпус. Если всё получится, готовьтесь ловить пленных и собирать трофеи.
Никто из присутствующих на совещании не догадывался, что никакого наступления не будет. Фактически 47-го стрелкового корпуса, кроме корпусного управления и одного батальона связи с полевым госпиталем, уже не существовало. Его редкие, собранные по крупицам подчиненные войска отступали, не в силах противостоять мощному танковому клину фашистов. А 210-я моторизованная дивизия, та самая, которая должна была оседлать шоссе, наступая со стороны Дзержинска на Слуцк, к этому времени была уничтожена более чем на две трети. В спешке и неразберихе она откатывалась на восток, да так быстро, что, переправившись накануне вечером через Березину, взорвала за собой мосты, оставив на другом берегу артиллерийский полк и большую часть дивизионных автомашин.
В это же самое время южнее, не встречая сильного сопротивления, немецкие танки подошли к Днепру, захватив Жлобин и Рогачев. 3-я танковая дивизия генерала Моделя переправилась через реку и организовала плацдарм на другом берегу, который вскоре был уничтожен подоспевшими свежими частями Красной армии. Кроме этого, севернее начиналась битва за Могилев. Находящаяся на острие вражеского наступления 172-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Романова Михаила Тимофеевича зарывалась в землю под Буйничами, готовясь встретить врага на подступах. Ее бойцы 3 июля вступили в бой с передовыми отрядами немцев. Начиналась 23-дневная битва за город.
– Постарайтесь установить связь с соседями для координации совместных действий, – продолжал комбат, – и будьте осторожны. Гудков по рации предупредил, что враг посылает в наши тылы переодетых в красноармейскую форму диверсантов. Несколько дней назад четыре таких деятеля сожгли паром через Березину в Паричах. Поэтому внимательно смотрим документы у всех подозрительных. В случае обнаружения диверсантов действуйте по обстоятельствам. Либо под конвоем в штаб батальона, либо уничтожайте на месте. На рожон не лезть, в затяжные бои не вступать. Основное наше преимущество: внезапность и скорость. Те, кто был со мной на финской, знают, что десант – это не пехота. Мы должны воевать по-другому. Зарубите это себе на носу.
– Товарищ капитан, – подал голос Загоровский, – можно пару вопросов? Штаб здесь будет? Сколько у нас дней на работу? Где и когда собираемся?
– Не спеши, лейтенант, – Солоп улыбнулся, – штаб батальона сегодня перемещается севернее, в лес южнее Козловичей. Здесь останутся склады и вспомогательные службы. Запасной командный пункт будет в шести километрах южнее Орсичей. Сбор всех групп на этом самом месте через неделю, до исхода дня 10 июля. Пополняем запас боеприпасов, взрывчатых веществ, провианта, подводим итоги и снова выдвигаемся на задание. Напоминаю: если ситуация изменится и нам придется отсюда уйти раньше, то встречаемся южнее деревни Микуль-Городок. Это юго-восточнее, посмотрите на картах.
– Товарищ капитан, – поднял руку лейтенант Козел, – у меня компасов мало и свежих карт.
– У всех мало! – резко остановил его комиссар батальона Гаврилов. – Ты, лейтенант, ищи не причину, а способ. Появятся карты или компасы – получишь, а сейчас будь любезен обходиться тем, что есть. Понятно?
– Так точно!
– Вот и славно! Есть еще вопросы, товарищи? – Гаврилов был настроен решительно.
– Товарищ капитан, – обратился к комбату Загоровский, не обращая внимания на грозный взгляд комиссара, – противогазы с собой брать или выложить?
– С собой! Форма одежды должна соблюдаться, несмотря ни на что. У нас армия, а не шайка! – Гаврилов нервно прошелся вдоль строя.
– Да погоди ты, комиссар! – вмешался Солоп. – Зачем им сейчас противогазы? Для закачки газа в лес нужно много времени и техники. Загоровский со своими бойцами, между прочим, первое место по марш-броску в бригаде держат. Эти точно убежать успеют. Лучше в противогазные сумки дополнительно патронов и гранат положить, лишние не будут. Так, – он обвел глазами командиров, – противогазы оставляем здесь. Химинструктору принять всё под счет, сложить в отдельном шалаше.
Оговорив порядок использования связи и обсудив некоторые организационные вопросы, Солоп отпустил подчиненных.
– Батарейки в рациях берегите, – напоследок напутствовал он, – новые непонятно когда получим.
Через пару часов лагерь опустел, в нем остались лишь с десяток человек, отвечающих за сохранность имущества.
Так для Ивана и его товарищей началась тревожная лесная жизнь. Луценко увел свой взвод севернее, стараясь далеко не отходить от проселочных дорог, по которым могли двигаться немецкие отряды.
К вечеру успели завязать знакомства с местными партизанами недавно созданного отряда Павловского и Бумажкова, которые контролировали в этом районе переправы через Птичь и Орессу. Плохо вооруженные, тем не менее они отгоняли разведдозоры фашистов, желающих проникнуть вглубь, в сторону Карпиловки. Все мосты были подготовлены к сожжению, в случае реальной опасности они бы тут же запылали мощным огнем.
На следующий день рано утром, когда летнее солнце только-только готовилось приподняться над горизонтом, чтобы окончательно отогнать черноту ночи, рядом с одной из таких переправ, около деревни Березовка, что недалеко от Глуска, взвод Луценко наткнулся на группу артиллеристов. В недавних боях те сумели сохранить две маленькие «сорокапяточки» и теперь с помощью запряженных лошадей вывозили их на восток. Проверив документы и расспросив бойцов, Луценко выяснил, что орудие и расчет входили в состав 55-й стрелковой дивизии. Отступают из-под Слуцка, где дивизию разрезало клином немецких танков. Одна часть дивизии осталась севернее Староваршавского шоссе, другая – южнее.
– Страшный бой был. Вначале юнкерсы утюжили, всю землю вверх дном перевернули вместе с лесом, потом танки пошли. Мы по ним стреляли, они по нам. Пушкам досталось, – рассказывал младший лейтенант Николаев, совсем молодой, видимо, выпускник этого года, ровесник взводного, – на первой весь щиток осколками пробит, на второй подрессорную чуть не вырвало. Ох, сильно дрались. Может, и выстояли бы, но пехота дрогнула, для многих это был первый бой. Да и потери были большие, пехотинцы основной удар на себя приняли. В результате продавили их немцы и дальше пошли, не стали на нас время тратить. Мы на опушке около своих позиций притаились, наблюдаем, а по шоссе танк за танком. Нам бы ударить – вот они, как в тире, борта подставляют, – да только на все орудия пяток снарядов остался, да и те осколочные, для пехоты.
Артиллерист снял фуражку, вытер пот со лба, размазывая пыль по лицу.
– Один-два выстрела, может, и успели бы сделать, а толку никакого, броню не пробить. Но и у нас тогда шансов выжить не осталось бы, а к своим выйдем, бронебойными снарядами разживемся и устроим гитлеровцам сюрприз. Командование приказало разбиваться на мелкие группы и двигаться к переправе в Паричи. Мы дивизионом решили держаться, вместе начали воевать, значит, и дальше так пойдем. Днем опасно, немцев на дорогах полно, если нарвемся, даже развернуться не успеем. Сами в лесу сможем спрятаться, а вот их под мышку не возьмешь и не убежишь. – Николаев ласково погладил запыленный ствол «сорокапятки». – Еще немножко пройдем и будем подыскивать место для стоянки.
– Здесь пока спокойно, никого не встретили, – кивнул Луценко, – но лучше держать ухо востро.
– Может, у вас сахарку или сухарей лишних найдется? – устало улыбнулся младший лейтенант. – Два дня как еда закончилась. Один раз рискнул – послал ребят в деревню, каравай выпросили, пока мы в лесу сидели. Сами поели и лошадок угостили. Им-то, бедным, тяжелее, чем нам. По пути траву для них рвем, но этого мало.
Развязав вещмешки, десантники поделились с артиллеристами провизией, которую их командир тут же убрал в ящик передка, оставив четыре сухаря. Видно было по глазам, что расчеты пушек были голодны, но тем не менее Николаев отдал эти сухари лошадям, ласково похлопав их по мордам. Те с удовольствием приняли угощение, легонько пофыркивая толстыми губами.
Бойцы разулыбались от такой мирной и доброй картины, от которой веяло домашним уютом, спокойствием, словно не было рядом никакой опасности.
– Сами позже поедим, как на днёвку устроимся, – словно оправдываясь, обратился к своим подчиненным Николаев. Те, соглашаясь, молча кивнули, сглатывая слюну. Черные от пороховой копоти, в разорванных гимнастерках, через которые виднелись кровавые ссадины, невыспавшиеся, с чертовски усталыми глазами, голодные, они, прошедшие кровавую кашу жуткого смертельного начала, как наивные дети, умеющие ценить простые вещи, стояли и, по-доброму улыбаясь, смотрели на жующих лошадей.
Показав путь, ведущий к паричской переправе, до которой оставалось почти три десятка километров, десантники сошли в лес, а артиллеристы двинулись дальше.
Иван встал на краю дороги и долго смотрел им вслед, пока мерно покачивающийся ствол заднего орудия полностью не растворился в утренних сумерках.
«Вот они, настоящие воины, – думал он, – хоть сейчас и отступают, но назвать их поверженными нельзя. Столько пережили, но не сломались, сохранили внутренний стержень».
Подойдя к Глуску, десантники обнаружили, что город занят врагом и взять его одним взводом точно не получится. Попробовали устроить засаду на одной из дорог, но из этого тоже ничего не вышло, только зря пролежали полдня в лесу рядом с мостом через ручей. Немцы, словно почувствовав неладное, даже не появились там.
На следующий день, издалека заметив загоравших около глусской МТС гитлеровцев, подобрались поближе и открыли по ним стрельбу, но на выручку противнику тут же пришли подразделения городского гарнизона, которые мощным огнем накрыли десантников. Хорошо, что обошлось без жертв, спасла небольшая канава, надежно укрывшая от прямых попаданий. Тем не менее пришлось в спешке ползком выбираться из-под града пуль, свистящих над головой. А вскоре сзади раздались первые ухающие разрывы мин.
– Успели. – Сашка Полещук вытер пот с лица. – Сейчас бы завалили нас минометами. Он, зараза, навесными бьет, хрен ты в канаве отсидишься.
– Жалко, не получилось ближе подойти, – сокрушался Луценко, ему было обидно, что первое боевое крещение закончилось ничем.
Побродив по окрестностям, к вечеру углубились в чащу, где, выставив дозорных, группа устроилась на ночлег.
Между тем леса не были пустыми, и днем и ночью, одиночками и группами, шли на восток солдаты вперемешку с беженцами, которые тащили на тележках или несли в котомках свой нехитрый скарб. Всё, что удалось захватить из своих домов, оставив большую часть на разграбление не только фашистам, но и соседям, многие из которых были совсем не прочь нажиться на чужом горе.
Встреченная на пути небольшая группка красноармейцев, отступающих из-под Кобрина, поведала десантникам страшную историю о темных делах, творящихся западнее Глуска, в деревне Баратино.
– Значит это, товарищ младший лейтенант, – докладывал пожилой сержант в выцветшей гимнастерке, – после Любани немцы кругом, много их, прямо кишит. Беженцев разворачивают и отправляют домой. Таких, как мы, вылавливают и либо стреляют на месте, либо в лагерь отправляют. Поэтому по родной земле идем как по минному полю. Было нас девять человек. Позавчера под вечер вышли к этому Баратино, понаблюдали, врагов не видно. Деревня такая немаленькая, избы крепкие. У нас в Сибири староверы в таких живут, я с детства помню, когда с тятей на базар к ним ездили. Ну, отправил я, значит, двоих товарищей раздобыть хоть каких-то харчей, а остальные пока отдыхать легли. Стою, значит это, под деревом, наблюдаю, а то мало ли, вдруг что просмотрел. Вижу, Семка с Фролом, значит это, в избу зашли, которая аккурат почти в самой середине деревни стоит. Много времени прошло, а их всё нет и нет, я уж волноваться стал. Хотел было на подмогу идти. Мало ли, думаю, никак не договорятся, у этих староверов хрен с маслом не выпросишь, не то что кусок хлеба. Потом из избы мальчонка выбежал и куда-то рванул. Дай-ка, думаю, малость потихарюсь, не буду соваться. А минут через десять, значит, мужик бородатый на телеге подъехал и внутрь зашел. Дальше стою, смотрю, и вдруг, матерь Божья, открывается дверь – и два человека волокут мертвого Фрола. Раздетого, только кальсоны остались. Голова болтается, вокруг шеи кровь, как будто горло перерезали. На телегу бросили, а сами снова шасть в избу. Я ребят поднял, смотрим, а они уже мертвого Семена загрузили, и мужик, тот, который на телеге приехал, убитых сеном прикрыл и повез в лес, недалеко от нас на какую-то дорогу свернул. Мы за ним. Значит это, колесо в телеге поскрипывало, так я с товарищами крадком сзади и шли, не догоняя. Потом он коней остановил около большой ямы, Семку с Фролом туда сбросил и начал доски от крови сеном чистить. Пока возился, мы его, значит, окружили, чтобы в случае чего не убег, и подошли со всех сторон, значит это, в плен взяли. Пока товарищи мои мужика на мушке держали, я к яме подошел. Чую, волосы дыбом встали, отродясь такого ужаса не испытывал. Там внизу убитые люди валяются. Некоторые уже зверьем погрызенные, раздутые от жары. Запах – не приведи Господь, мухи кругом жужжат. Ну, я, значит это, мужику штык к горлу, стал расспрашивать. Он вначале было покочевряжился, а когда ему шею немного придавил, до крови, язык-то и развязал. Рассказал, что старший у них Макар, бывший кулак. Значит это, деревня, как я правильно угадал, староверская. До революции все зажиточные были, а потом советская власть всё у них отобрала – кулаки, мол. Много кого в ссылку отправили, остальных заставили в колхоз вступить. Вот они и рады, что немец напал. Говорит, мол, этот хоть свободу принесет. А пока суд да дело, решили поквитаться со старой властью. На второй день войны к председателю колхоза вломились толпой, его на дереве повесили, семью топорами изрубили. Потом, когда беженцы появились, стали их грабить, некоторых убивали, кого-то отпускали. Макар решал, кому жить, а кому нет. Солдат наших всех убивали, кто заходил едой разжиться. Оружие и одежду забирали, сейчас у них на вооружении несколько винтовок, пулемет и пистолеты, на чердаке сидит часовой и наблюдает за обстановкой вокруг. Трупы убитых возят сюда. Немцев встречали хлебом-солью. Те им пообещали за каждого красноармейца или жида выдавать по пуду муки. Значит это, не выдержал я – и мужика по горлу. В яму бросать не стали, чтобы невинно убитых не позорить, а оттащили поглубже в лес и выбросили, как падаль, пусть волки догрызают. Хотели, значит это, Макара того ухлопать, отомстить за товарищей, к деревне обратно вышли, залегли, чтобы темноты дождаться. А как назло к ночи немцы понаехали на постой. Пришлось уходить несолоно хлебавши. Черт его знает, долго там эти фрицы задержатся или нет? А мы голодные, который день одной земляникой да водой питаемся. Решили, что потом заедем, не убегут. Староверы – они оседлые люди, никуда сами не тронутся.
Поговорив еще немного и расспросив про стычки с немцами, угостили солдат гороховыми концентратами, чему те были несказанно рады. Показав направление на Паричи, разошлись каждый своим маршрутом.
– Товарищ младший лейтенант, – спросил Иван у взводного, – неужели такое возможно? Свои своих бьют.
– Да черт его знает, Смолин, – задумался тот, – война сильно меняет человека. Наружу лезет то, что в нормальной жизни даже голову приподнять не смеет. Люди становятся другими.
– Может, навестим того Макара и расстреляем? – подал голос Полещук.
– Лучше давайте немцев искать, – строго ответил Луценко, – а то вдруг сержант соврал из-за того, что человек ему самогонки не налил, только погубим невинную душу. Тут суд нужен, а не расстрел по оговору.
– А вы ему не поверили, товарищ младший лейтенант? – Иван посмотрел на взводного.
– Даже не знаю, – ответил тот. – Я бы скорее поверил, если бы мне такое рассказал Николаев. Помнишь того артиллериста?
– Так точно!
– Вот он бы правду сказал, а сержант на меня двоякое впечатление произвел. Вроде нет ощущения, что врет, но и поверить сложно в такое. Поэтому ничего сказать не могу. Так, – взводный перевел разговор, – сейчас сориентируемся и пойдем новую засаду устраивать. Время поджимает, а у нас ни одной удачной операции. Стыдно, товарищи! А про деревню эту во время сеанса связи доложу. В той стороне, на Любань, третий взвод действует, они и проверят.
Побродив бесцельно еще несколько дней, утром 9 июля расстроенный Луценко со своим взводом вернулся под Зубаревскую Буду.
Переходя железную дорогу Бобруйск – Старушки, услышали еле доносящийся шум тяжелого поезда.
– Товарищ младший лейтенант, – обратился Иван к Луценко, – может, дождемся и взорвем? Фугас установим.
– Ага, один раз уже взорвали, – отмахнулся тот.
В лагере к этому времени уже находился командир роты, который устроил прибывшим большой разнос.
– Это тебе еще повезло, Луценко, что Гудков Солопа в Овруч вызвал. Ничего, вернется, еще больше достанется. Как так-то? Немцы кругом шастают, а ты за неделю ни одного укокошить не смог. Чем ты там занимался? В лесу отдыхал, в речке купался? Почему до шоссе не дошел? Фашистов испугался? Государство тебя учило, деньги, время тратило! А ты долг свой выполнить не хочешь! Может, ты обычный трус, Луценко? И тебе место в хозвзводе, а не в боевом подразделении? Ты не выполнил боевую задачу! Понимаешь, что ты преступник?!
– Никак нет, – Луценко, потупив глаза, не зная, куда провалиться от стыда, тихо отвечал на ругань ротного, к которому присоединился комиссар батальона. Вместе, крича по очереди и одновременно, они едва не довели Луценко до слез. Находившийся недалеко Иван видел, как то краснело, то бледнело лицо командира, которого отчитывали, словно нашкодившего мальчишку.
Днем стали прибывать другие подразделения, в большинстве воодушевленные, успевшие получить первое боевое крещение. Они с восторгом рассказывали о проведенных боях, хвастались добытыми трофеями. А бойцы Луценко сидели поодаль с кислыми лицами и слушали рассказы более везучих товарищей.
– Ваня, – подошел помощник политрука роты Женя Чумаков – душа компании, невысокий, всегда улыбающийся, с задорными ямочками на щеках, – надо бы листок написать о подвигах взвода. У вас было что?
Иван отрицательно покачал головой.
– Нет. А у вас?
– Тоже тишина, – вздохнул Женя, – но писать всё равно придется, комсорг сказал.
– Хорошо.
В разговорах со знакомым связистом, который поддерживал связь с десантными группами, удалось выяснить, что только пятой и шестой ротам удалось поучаствовать в боях.
В пятой роте, например, командир отделения сержант Гладченко вместе со своим подчиненным Савоном, будучи в разведке, заметили около дороги Оземля – Зубаревщина небольшой отряд немцев, которые рыли окопы, готовясь взять под контроль перекресток, чтобы обезопасить себя от действий партизан, контролирующих находящуюся рядом переправу через Птичь.
– Мы же шли там в первый день, – хлопнул себя по коленям Гришка, – никого не было. Ладно, я слепой, но ты, Федька, – он повернулся к другу, – разве не заметил бы немцев?
– Ну, это да, белку в глаз бью, – довольный похвалой, отозвался Федор, – не было там никого, ни солдат, ни окопов.
– Я тоже белку в глаз бью, – улыбнулся Гришка, – если, конечно, поймаю.
– Тьфу ты, дурында, я ему про охоту, а он мне про Федота, – рассмеялся Федя.
– Да тихо вы, потом гоготать будете, – Иван зыркнул на веселящихся друзей, – дайте дослушать.
– А ты нам не указывай, – в один голос ответили те, но замолчали.
– Так вот, – связист причмокнул, – Гладченко с Савоном это дело рассмотрели и пошли лесом обратно, чтобы ротному доложить. Чуть в сторону взяли и случайно набрели на артиллеристов, которые из окружения выходили и в лесу на днёвку остановились. А у тех две «сорокапятки» были.
– Те самые, – замахал рукой Федор, – которых мы перед мостом встретили. Знакомцы наши.
– Федор, не выдавай военную тайну. – Гришка с серьезным лицом дернул друга за рукав и, увидев, как у того резко изменилось выражение лица, рассмеялся.
– Дурында! – повторил Федя и обиженно замолчал.
– Командиром там какой-то младший лейтенант был, – не обращая внимания на друзей, продолжал связист. – Ребята с ним побеседовали, обстановку рассказали и пообещали дальше провести. В обмен на это артиллеристы согласились немцев пощупать. Подготовились, подобрались поближе, развернули орудия, и пяток снарядов прямо по окопам выпустили. Гладченко потом говорил, что несколько немцев уложили, остальные разбежались. Те артиллеристы потом недалеко от нас заночевали, а утром дальше пошли, на Паричи.
– Дай им бог здоровья, – подвел итог Федор.
– Федька, а ты в бога веришь? Его ж не существует! – рассмеялся Гришка.
Друзья принялись горячо спорить, доказывая каждый свою позицию.
– Пусть лаются. – Иван с Чумаковым Женей отошли в сторону. – Про остальных что известно? Какие новости из штаба?
– Ротный злой, у нас ни одного серьезного столкновения, остальные, как и вы, издалека пару раз постреляли – и всё. А попали или нет, неизвестно. В засады никто не угодил, все целые, до завтра остальные должны сюда подойти. Кроме третьего взвода, он пока останется около Любани, там какая-то активность наметилась, много немецкой кавалерии появилось. И пехота на броневиках. Солоп приказал в бой не вступать, вести разведку. Пообещал договориться с Гудковым насчет самолета и сбросить прямо туда патроны, сухой паек и батарейки для рации.
– А у Загоровского как?
– Ну, – протяжно ответил Женя, – эти у нас совсем герои. Пятого числа в Паричи со стороны Верхлесья пришел разведотряд немцев, переправу закрыли, стали лезть вдоль реки к Шатилкам и на юг, на Чернин и Кобылыцину. Шестая рота в это время восточнее была. Встретились там с местными партизанами и бойцами из 487-го стрелкового полка 143-й дивизии, которая под Речицей квартировалась, а перед самой войной стала под Барановичи переходить. Полк не успел, здесь и остался. Командование приказало им оборонять Паричи с окрестностями. Ну, понятно, партизаны все местные, Троян, начальник районного НКВД, у них главный. А так в основном милиционеры, чекисты и партактив, каждую тропинку в лесу, каждое деревцо как свои пять пальцев знают. Наши, можно сказать, с места в карьер, погоняли немного фашистскую гадину. Возле Дубровы, это в сторону Шатилок, три броневика захватили. Правда, никто не умел на них ездить, пришлось оставить партизанам. Те нашли шоферов и перегнали в штаб армии. Ну и конечно, другие трофеи были. Даже пленных взяли. Кстати, – Женя заулыбался, от чего ямочки на щеках сделались более заметными, – похоже, и там ваши знакомые артиллеристы поучаствовали. Снарядами стрелковый полк поделился, полные передки загрузили. Так что было чем поддержать наших ребят. Две бронемашины сумели сжечь, правда, одного своего бойца потеряли.
– Вот молодцы, – причмокнул Иван, – нам бы так. А еще какие новости?
– Не обошлось и без неприятностей. – Евгений кивнул в сторону шалашей шестой роты. – Седьмого числа у Загоровского третий взвод сам в засаду угодил. Немцы два броневика спрятали около опушки, дождались наших и давай из пулеметов расстреливать. Жемчужникова с Левчуком ранили, они впереди шли. Остальные залегли, стали фрицев обходить, те и уехали, не стали бой принимать. Раненых в Калинковичи отправили, в госпиталь.
– Неблизкая дорога, – вздохнул собеседник, переживая за сослуживцев, – лишь бы доехали.
– Ах да! – Евгений легонько хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл, а новость-то главная. На станцию Рабкор Красная армия пришла.
– Как пришла? – ошарашенно спросил Иван.
