Владимир Митюк
Рентген. Остросюжетные любовные романы
Дизайнер обложки Владимир Митюк
© Владимир Митюк, 2019
© Владимир Митюк, дизайн обложки, 2019
ISBN 978-5-4496-6237-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
РЕНТГЕН
Глава 1
Самонадеянность неизбежно наказывается. Это уж точно. Казалось бы, все уже переболели, в поликлиниках, как говорили, не стало диких очередей. Как вот…
Сначала чувствуешь лёгкое свербление в носу, вспоминаешь о существовании носового платка и некоторое время хорохоришься. Ну, а потом – надеешься переходить на ногах и лечишься подручными средствами. Водка, мёд, ударная доза витамина С и так далее. Стараешься выкуривать хотя бы на треть сигарет меньше. Однако, как говорится, поздно пить боржоми. Оканчиваются эти потуги тривиальнейшим вызовом врача, когда температура зашкалит выше всякого предела, звонком на работу и наивным обещанием прийти через пару дней.
Участковый терапевт выписывает кучу лекарств, ты послушно выслушиваешь его упреки и несколько дней действительно выполняешь предписания. И топаешь в поликлинику с надеждой закрыть больничный. Всё описанное в точности произошло со мной. С тем неприятным добавление, что погода, как назло, установилась прекрасная, чуть ли не летняя, а ты беспомощно лежишь и таращишься в ящик, периодически погружаясь в дремоту.
Итак, грипп захватил меня на самом излёте. Я сначала даже не понял, считая, что обойдется простым ОРЗ, на худой конец, ОРВИ, которые смогу победить при помощи подручных средств. Однако наивности моей не было предела. Коварный вирус проник в ослабший за зиму организм и сделал свое чёрное дело. Хорошо, что ещё никто из домашних не пострадал. Первые дни я просто спал, потел, тупо передвигался по квартире, и смотрел на весеннюю улицу. Когда же солнце заливало комнату, я задвигал шторы и дремал, тем более что дневные передачи меня не шибко вдохновляли.
Наконец, через три дня, я лениво побрился и обтёрся полотенцем – душ запретил врач. Трёхдневный пот пропитал меня до самых печёнок, и, после сей процедуры, я влез в чистое белье, собрал необходимые документы, пошёл на приём.
Действительно, на улице подсохло, и я не спешил, зная, что всё равно придётся торчать у кабинета. И оказался прав. В узком проходе столпился народ, желающий попасть к одному из врачей, и я с трудом нашёл последнего. Ладно, час можно потерпеть. Я открыл книжку и прислонился к стенке. Увы, и язык, и содержание желтого бестселлера оставляли желать лучшего. Я посетовал на то, что не взял с собой сборник кроссвордов, и продолжил свое занятие, периодически поглядывая на проходящий народ. Да, русский дух неистребим – всегда находятся желающие пробраться вне очереди, типа – мне за справкой, а мне к сестре. И что – это, конечно же, удавалось. Толстый, в три, ну, в два с половиной, обхвата пожилой мужик в потёртом бостоновом пиджаке и с одышкой, пытался было протестовать, но его оттерли в угол, и он смирился. Я посочувствовал ему, сказав, что с женщинами здесь вообще бороться невозможно, и предложил какой-то журнальчик, случайно оказавшийся в моём пакете. Он успокоился и погрузился в чтение анекдотов.
Никогда не думал, что предполагаемый час превратится в два, и мне уже надоело стоять, но выхода не было. Да и контингент вокруг был специфический – этот приём был утренним. Ладно, сейчас выпишусь, и всё-таки полдня будут моими. Я уже подумал, как распоряжусь свободным временем, и немного повеселел. И ещё – мимо пробежала симпатичная девушка в чёрной водолазке, чёрных обтягивающих брючках и, естественно, с длинными тёмными волосами (Wella Color), и на высоких каблуках. Такой прикид должен был создать эффект более длинных, нежели в действительности, ног, впрочем и так стройных. Девочка, в общем, была хорошенькая, и я вполне понимал её старания. По крайней мере, того же мнения придерживался и сопровождающий бой-френд, который как-то ухитрился прилюдно похлопать её по тому месту, где эти ноги то ли начинались, то ли кончались. Я усмехнулся про себя, отвлёкся и тут же был взят на таран угрюмой тёткой, танком прорывающейся в кабинет. И это происшествие меня тоже немного развеселило, к тому же подошла моя очередь. Я бодро вошёл и сел на старенький стул, положил на стол больничный и заранее взятую в регистратуре карточку.
Врач мельком взглянула на меня, и продолжала что-то писать в большой амбарной книге. Наконец, обратила внимание на меня и сказала:
– Хорошо, сейчас пойдешь на флюорографию, сделаешь в трёх проекциях, а завтра вечером со снимком – ко мне.
– Как же так, я же абсолютно здоров! Выпишите меня, пожалуйста! Температуры нет, и чувствую себя хорошо.
– Вот и хорошо. Вот тебе направление, сходишь, а пока отдыхай.
– Так мне на работу надо!
– Всем надо. Только здоровым, а то потом лечи вас – лекарств не напасешься. Будьте уверены!
Сопротивляться бесполезно, и я спустился на первый этаж, по пути чуть не столкнувшись с симпатичной шатенкой в обтягивающем бежевом свитерке. Она спешила наверх, и я задержал на ней взгляд дольше, нежели положено приличному человеку. Но разглядел стройные ножки. Видно, я неисправим. Ладно, хоть это.
Около флюорографии толпился народ – школьники, за справками. Они жутко галдели и пихались. Я протолкнулся к двери – приём нормальных больных начинался с трёх, и мне пришлось возвращаться домой в не совсем хорошем настроении. По пути зашёл в магазин, прикупил чего-то. Дома сделал несколько звонков, сообщил коллегам, чтобы раньше, чем послезавтра, не ждали. И сказал, когда буду дома – пусть сами звонят, если понадобится. Два часа пролетели быстро, и я опять, переодевшись для столь важного визита, поплелся в поликлинику. Солнце припекало, было немного обидно, а винить, кроме себя, некого. Сдав куртку в гардероб, я приготовился к длительному ожиданию.
В кабинет пускали по пять человек – сначала женщины, потом – мужчины, и так далее. Если не попал, придётся ждать следующую партию. Конечно же, ожидающие норовили войти скопом – пятым, или шестым. Но времени у меня было хоть отбавляй, и я уткнулся в детектив – на этот раз взял с собой другую книгу. Очередь потихоньку двигалась, я её лениво отслеживал, впрочем, не особенно беспокоясь о том, что пропущу – стоящие за мной тоже ревниво относились к процессу. Вскоре пришла и давешняя симпатичная шатенка, невысокая, но очень приятная женщина, и я изредка поглядывал на неё, а она делала вид, что этого не замечала. И пусть. Так время шло быстрее. Мне вообще нравится смотреть на таких женщин – ладненьких и аккуратных, и неизменно приятных. Где бы они ни находились, всё равно привлекают внимание. Впрочем, и мужчины тоже – не тупо накаченные, но гармоничные, если можно выразиться подобным образом. На то, что этот молодой человек – вроде и высокий, розовощекий, с детским выражением лица. Лет ему, по моему разумению, не более двадцати пяти, постоянно суетится, хлюпает носом.
Ему бы не на рентген, а ещё парочку деньков полежать. Впрочем, и я сейчас выглядел не намного лучше. Что уж говорить, и посему сидел скромно. Вскоре пришла и очередь нашей пятёрки, к которой, естественно, примкнули ещё двое, но были безжалостно выдворены сидевшей за регистрационным столиком медсестрой. Она лениво, сообразно со своим возрастом и внешностью, заполняла карточки.
Когда она встала, оказалось, что девушка выше меня, не столь уж и низкорослого, и место ей – не в этой клетушке, а на подиуме. Она и там могла смотреться лучше многих моделей. Но посему привлекательной не казалась. Что удивительно. Медленно, медленно водила ручкой, и получившие заветный листочек из её рук мужики проходили в следующую комнату, где нам предстояло раздеться до пояса. Сверху, разумеется. Потом – забраться в аппарат, выполняя команды доктора, прижимаясь к холодной стенке, не дышать, и с осознанием выполненного долга удалиться.
Я получил картонную бирку с роковым номером 66, почувствовал дурное предзнаменование, но прошествовал в закуток, где разоблачился до пояса.
Передо мной был пыхтящий дед, с трудом пролезший в рентгеновский аппарат. Я огляделся – совершенно больничный и казенный вид – голубые стены, скамеечки и лежаки с казёнными же белыми простынями – как будто в этом кабинете кому-то может сделаться плохо. Хотя, судя по ожидающему в приёмной контингенту, всё могло быть.
Ладно, подожду ещё чуть-чуть – и всё.
Симпатичная тёмноволосая докторша в белом халате и неизбежных при такой работе очках в тоненькой оправе провела меня к аппарату.
– Так, становитесь сюда. Да не сюда. Вот, сейчас правильно.
И повернула меня прохладными пальцами, видя мою непонятливость. Потом нажала на какую-то кнопку, пол чуть приподнялся, и я уперся подбородком в подставку, как приговоренный к смерти.
– Не дышите. Она нажала на другую кнопку, что-то зажужжало. Потом снова подошла ко мне. Теперь повернитесь боком, сделаем другой снимок. Да не так, а то я снова прикоснусь к Вам своими холодными пальцами. То, что они у неё были холодными, я и сам заметил, но, как ни странно, это прикосновение было приятным. И посему я хотел сострить, типа: «Ну и хорошо, как раз очень приятно». Но вовремя сдержался – хорош был я со своими комплиментами, отощавший, поддерживающий спадающие брюки – мне пришлось вытягиваться, чтобы положить свой подбородок на подставку. К тому же наверняка она, как и большинство представительниц её профессии, относятся к посетителям-пациентам, как к предметам неодушевленным. Или, по крайней мере, с некоторой безучастностью, если не брезгливостью, ибо проходят через аппарат, как по конвейеру. Серийно и ежедневно. И всегда одно и то же.
Так или иначе, процедура закончилась и я, поблагодарив доктора, пошёл одеваться. Успев мельком бросить взгляд на доктора – да, у неё был очень спокойный и уверенный вид. Ей было, как я подумал, лет тридцать пять, замужем – как свидетельствовало широкое обручальное кольцо на безымянном пальце. Длинный халат скрывал фигуру, но она показалась мне скорее худенькой. Симпатичной и приятной.
Впрочем, я об этом как-то почти сразу забыл, прикидывая в уме, как распорядиться выпавшим свободным днём.
Я опять прошёлся по магазинам, отзвонился на работу и пообещал приехать завтра – на приём мне вечером, а дел накопилось. И продолжил лечиться – то есть, ничего не делать и творчески отдыхать дома. Пропылесосил квартиру, немного прибрался, и, поскольку по телеку ничего не было, возобновил чтение художественной литературы, если так можно назвать детективное чтиво.
Вечером пришёл к концу приёма. Врач придирчиво рассмотрела снимок. Лицо её ничего не выражало, однако она как-то странно посмотрела на меня и сказала:
– Ну что, миленький, воспаление тебе ставят.
– Кто?
– Да рентген. Затемнение.
– Ничего не понимаю.
– Тебе и не нужно. Возьми во флюорографическом кабинете предыдущие снимки. Беги, они ещё работают. А завтра пойдешь к фтизиатру, с этими снимками. Сдашь всё анализы. А потом уж посмотрим.
– Зачем?
– А затем, тут у меня один набегался, теперь на лекарства работает. Или хоронить не успеваем. Иди…
Мои возражения была абсолютно бесполезны, как будто я спорил со скалой. Врач наш, участковый, уже давно перевалила за пенсионный возраст, и потому была непреклонной. И с полным правом называла всех больных на ты. У меня что-то засосало под ложечкой – а вдруг, и в самом деле? Пришлось тащиться опять во флюорографию. Как всегда, толпился народ, а моя попытка пробиться внутрь оказалась безуспешной. Я занервничал. Однако через некоторое время очередь рассосалась, и мне удалось проникнуть в заветную дверь. Длинноногая модель не спеша порылась в картотеке, ничего не нашла и отправила меня погулять минут пятнадцать, которые естественным образом вылились в полчаса.
Я снова робко заглянул в кабинет.
– Ах, это вы? А мы ещё и не искали. Мы заняты, у нас другая работа.
Теперь уже их было двое. Симпатичная докторша раскладывала снимки в карточки, писала свое резюме, и оторвалась на мгновение, чтобы поинтересоваться, кто это пришёл. Меня это спокойствие достало, но, если попал в руки врачам, лучше помалкивать и ждать своей участи.
– Подождите, пожалуйста, мы вас позовём.
Я покорно вышел в уже опустевший коридор, в котором предусмотрительно выключили верхний свет, чтобы не забредал народ, и уселся на жесткий диванчик. Почему-то я почувствовал жуткое раздражение – на себя, на эту поликлинику, на симпатичную докторшу. Кстати, она действительно ничего. Её бы…
Нет, она слишком домашняя.
Но тут зажглась лампочка над дверью, я встрепенулся, вошёл и получил из её рук пакетик со снимком.
– Вот, пожалуйста. Теперь идите к фтизиатру, потом – к участковому.
Голос у неё был усталый, и я подумал, что зря раздражался, – попробуй-ка, пропусти столько пациентов, переложи карточек, и побеседуй со всеми. Я ещё раз взглянул на её тоненький пальчик с толстым обручальным кольцом, и вновь шальная мысль пронеслась в моей нездоровой голове, но я вежливо попрощался и отправился выполнять предписания врача, иногда вспоминая и симпатичную шатенку, и уставшего доктора. Пока не погрузился в обычную жизнь, интересную разве что стороннему наблюдателю, да и то вряд ли.
Так или иначе, в сей кабинет мне пришлось наведаться ещё несколько раз. Увы, при этом я проявлял некоторую неторопливость, даже надоедливость. Но меня терпели, как и сотни таких же посетителей, коим были необходимы снимки, справки.
Только как-то раз докторша несколько ехидно сказала:
– Что-то вы к нам зачастили. Маша, небось, понравилась?
Наверняка фраза была дежурной, ибо попадала в самую точку. Медсестра действительно была хороша, независимо от того, предпочитаешь ты блондинок или брюнеток. Светлые волосы до пояса, а ноги, действительно, от ушей.
Плюс постоянная доброжелательность – ещё не успела очерстветь. Но это пройдет довольно-таки скоро. Невольно задавался вопросом – а что, собственно, она здесь делает? А потом уходил, и забывал, как и десятки других моделей. То есть – зафиксировал и забыл. А, может, этим самым докторша отвлекала внимание от себя?
В тот раз я только улыбнулся – не по своей воле, а кому ж хочется! И несколько растерянно откланялся. Однако, что могло бы показаться странным, я подумал, что, дай мне возможность выбирать, то я, без сомнения, остановился бы на старшей. Но тогда лишь посмеялся про себя и, получив необходимые разъяснения, отправился по своим делам. Мало ли их. И ещё не представлял, к чему всё это приведёт.
***
Через некоторое время мои визиты к эскулапам закончились успешно, я отдохнул и отоспался, и теперь осталось только получить резюме с флюорографии, чтобы на законных основаниях почувствовать себя здоровым и приступить к работе. Чтобы не толпиться вместе с народом, я решил прийти к окончанию приёма. Но мне пришлось подождать минут десять – проветривание и всё такое.
Я вошёл, чувствуя, как уже успел надоесть за несколько своих визитов – мне не терпелось. Но меня, как всегда, опять попросили подождать.
– Я одна сегодня, Маша (я понял, что так зовут длинноногую медсестру) прихворнула, так что сначала нужно разобрать сегодняшнее.
У меня возражений не было – любая болезнь, так или иначе, выбивает из колеи всех, работающих рядом. И, действительно, она сегодня выглядела немного усталой. Но показалась мне ещё более симпатичной, нежели при первой встрече. Наверное, оттого, что я наконец-таки отдохнул в полную силу и по-настоящему поправился.
На этот раз ожидание не было долгим – через пять минут я снова вошёл в кабинет. Она взяла мои снимки, разложила на стекле, покрывавшем казённый стол, что-то пробормотала про себя и сказала:
– Я сейчас посмотрю в архиве, и всё будет ясно.
***
Она открыла дверь и скрылась в маленьком кабинетике, доступ в который для меня был закрыт. Там находилось нечто вроде архива, в котором было необходимо порыться в бесчисленных тубах, чтобы извлечь интересующий снимок. Я же, проводив её взглядом, но, хорошенько не разглядев ножки, скрытые длинным халатом, остался ждать, переминаясь с ноги на ногу и дожёвывая очередную таблетку пресловутого «Рондо», на время заменившего мне сигареты. Естественно, с мятным вкусом и освежающим ароматом.
Я был более чем уверен, что теперь всё в порядке, снимки не покажут никакой аномалии, однако ждать не любил никогда. Впрочем, возможность побыть в обществе очаровательного доктора представлялась мне достаточной компенсацией за предыдущую, да и предстоящую беготню по поликлиникам. Увы, таков удел каждого, ухитрившегося неосмотрительно прихватить грипп или ОРЗ. Сейчас же я чувствовал себя хорошо, но больничный мне закрывать пока не собирались. Нужны были какие-то дополнительные исследования, ведомые только самим эскулапам. Но я повторяюсь.
Однако всякое ожидание рано или поздно заканчивается. Она появилась с маленьким пакетом, из которого торчали негативы моих предыдущих снимков. Выложив их на стол, она стала их сравнивать, пробормотав что-то скорее для себя – мол, всё нормально, и остается только написать заключение. И неосторожно повернулась ко мне, чтобы сообщить результат. Да, слишком неосторожно, так, что наши губы оказались как раз рядом, и мне ничего не оставалось, как прижаться к ним, и одновременно положить ей руку на талию. Губы её были чрезвычайно мягкими и нежными, и даже сладкими. Она не противилась моим поцелуям, а, наоборот, придвинулась ко мне. Я обнимал её, совершенно позабыв о том, что хотя приём уже закончился, кто-то запросто мог вломиться в незапертую дверью. Возможно, и она забыла об этом. Потому что позволила мне ощутить её гибкое тело, и её огромные, даже под стеклами неизбежных очков, глаза прикрылись, и веки немного дрожали.
Я был не в силах оторваться от женщины, удивляясь и своей наглости, и её ответному порыву. Потому что иначе происходящее назвать было просто невозможно. Не знаю, сколько прошло времени, пока мы смогли перевести дух – сердце чуть не остановилось. Я не выпускал её из объятий, она откинулась на жёсткий стол, покрытый поверх дерматина стеклом…
Оно сдвинулось, и лампочка чуть не упала на пол, абажур покачнулся и отбросил тень. Руки мои по-прежнему лежали на её бедрах, не решаясь продвинуться на сантиметр ни выше, ни ниже, и даже расстегнуть хотя бы верхнюю пуговку белого халата.
Но мы соприкасались, и этого было вполне достаточно для того, чтобы вконец потерять голову. Мы на минуту замерли, прислушиваясь к собственным ощущениям. Доктор доктором, но пульс её сбился, щёки раскраснелись, а вишнёвые губы выглядели столь соблазнительно, что хотелось просто любоваться ими.
Вдруг она подняла на меня глаза и сказала настолько ровно, насколько была способна в такой ситуации:
– Ну, а что дальше?
Если признаться честно, то и мне самому дальнейшее представлялось весьма туманно. Но был факт – она меня не оттолкнула и ответила на поцелуй. Значит, был определённый шанс, и мне предоставлялось право решения. И оттого, насколько адекватны будут мои действия, настолько положительным будет для меня результат. Причем не сиюминутный. Для этого большого ума сейчас не нужно. Или я ошибался?
Было ясно, что девушка ждала от меня какого-то действия. Прямо сейчас. Секунды бежали, неумолимо отдаляя нас друг от друга, но в глазах её я ничего не мог прочесть. Чуть заметные смешинки в глазах и вопрос. Но испуга не было. Более того, она была уверена в себе, и абсолютно независима. И посему представлялось возможным три варианта. Первый, и, к сожалению, совершенно бесперспективный, трусливо попытаться обратить всё в шутку. Мол, милый доктор, вы прекрасны, и всё такое. Потом посидеть с ней до конца приёма, попробовать договориться о следующей встрече и…
Но она неизбежно почувствует неуверенность, сомнения, а женщины этого не прощают. По крайней мере, в начале знакомства, и этот путь, увы, тупиковый. Ухоженный и нежный доктор и так, по моему скромному разумению, не был обделён любовью. А тут ещё один. И её возможные сомнения усилятся, а в таких случаях действия женщин, увы, предсказуемы.
Она, несомненно, будет клясть себя за столь неуместный для замужней женщины порыв и наверняка сделает всё, чтобы это не повторилось в дальнейшем. Во всяком случае, со мной.
Можно было, конечно, попытаться проявить себя джентльменом. В смысле – немного поласкаться, не переходя известной грани, попросить подождать, пока она не завершит свои дела, слетать за коробкой конфет и шампанским, потом пригласить куда-нибудь, благо машина пока на ходу, и карман не пуст, поухаживать. Выпросить у кого-нибудь из приятелей ключ и…
Если она согласиться, конечно. Но это вряд ли. Потому что у неё после работы наверняка есть неотложные дела, и она будет спешить домой. Например, встретить детей из школы, сходить в магазин, приготовить ужин, и это неизбежно засосёт, и женщина отдаст предпочтение стабильности возможному приключению с неизвестным исходом. Ибо, повторюсь, её глаза излучали спокойствие и уверенность.
И вряд ли такая женщина помчится в чужую квартиру, чтобы заняться там любовью с первым встречным, пусть даже в некоторой степени привлекательным. Хорошо ещё, что она не отнеслась ко мне, как к неодушевленному предмету. О том, чтобы привести её к себе, или напроситься к ней, и речи быть не могло. Она не была похожа на тех женщин, которые способны это сделать.
Возможно, долгое ухаживание – с цветами, свиданиями и прочими неизбежными и приятными моментами могло дать определенный результат. Если она почувствует, что её хотят не только как женщину, но и по другой, пусть даже надуманной причине. Но и в этом случае она заставит себя построить непроницаемый барьер, ограждающий её от сомнительного мероприятия. И даже может рассказать мужу, упустив, конечно, некоторые подробности – например, что вот, опять за ней пытался ухаживать пациент, и даже приглашал на свидание, но я, дорогой, люблю только тебя, и мне даже смешно подумать, что кто-то может иметь хоть малейшую надежду.
Да, скорее всего, так и будет. А если это больше, чем порыв, и она не успела осознать происходящее? И пока она ещё в моих объятиях, и я снова ласкаю её губы, глажу роскошные вьющиеся волосы, и она неизбежно чувствует моё возбуждение. И не отстраняется, и забыла про могущую вот-вот открыться дверь. Значит, ждет, а я? И, кстати, я даже не знаю, как её зовут – ничего, кроме инициалов – врач… Е.А., вышитых синей вязью на халатике. Екатерина? Елизавета? Евгения? Только не это. Мне хотелось, чтобы она оказалась Еленой, но как спросить?
И что – неужели, сразу здесь? Но где и как? Я мог проклинать свою не наблюдательность, но в той самой комнатке, где стоит аппарат, я приметил маленькую кушетку. Дерматиновую, покрытую казанной простыней со штампом поликлиники. А женщина лёгкая, и я смогу её поднять. Да, только надо захлопнуть дверь – замок французский, одно движение – и всё. А думать буду потом, потом, а сейчас. Я чувствовал, что если эта пытка продлится ещё немного, то мне уже ничего не понадобится, и я окажусь не то, чтобы несостоятельным, а вообще недееспособным…
Мои нелепые мечтания были прерваны самым прозаическим образом. Дверь, за которой она скрылась, чтобы поискать мои снимки, отворилась, и она вышла спокойно-уверенная, и сказала, не глядя на меня:
– Ну, всё в порядке. Похоже, мы просто немного перестраховались, и зря продержали вас. И тут она посмотрела на меня:
– Ой, что с вами?
Видимо, мечтательно-отрешённое выражение зафиксировалось на моей физиономии, и я не нашёлся, что сказать, а только неловко пожал плечами, как бы понимая, что всё невозможно и сейчас закончится. Но доктор Е.А. взяла меня за руку своей нежной и прохладной ручкой:
– Наверно, перенервничали. Ничего, бывает, – и очень мило улыбнулась, – зато теперь абсолютно здоровы, и можете чувствовать себя свободно, и даже целовать кого-нибудь, не беспокоясь ни о чём.
Она, конечно, имела в виду здоровье, но зря это сказала. Даже не поняла. Я, возбужденный попытками нарисовать в своем сознании всевозможные картины, невнятно пробормотал:
– Сейчас проверим, – и, удивляясь своей наглости, прижался к её удивленным губам…
– И понимаешь, как ни фантастично это может показаться, всё произошло именно так, как я и представлял. Детали, в сущности, роли не играют.
– Так может, ещё по одной? Погода хорошая, я не спешу, и ты, как видно.
Я согласился, ожидая окончания рассказа. Сердце моё бешено стучало, отчаянно вырываясь наружу, и я действительно не мог встать. Ибо тот доктор, о котором рассказывал мой визави, был моей женой. Вернее, была. Сейчас же я сидел в полной прострации, даже не находя в себе сил думать или анализировать. И прилагал неимоверные усилия, чтобы не выдать себя ни словом, ни жестом. А спешить, действительно, было некуда.
– Вот, – Владимир, так звали моего собеседника, подошёл с двумя бутылками «Петровского», откупорил их перочинным ножиком, и протянул одну мне. Ты извини, что я тут разговорился, понимаешь, иногда нужно излить душу.
Ничего себе, подумал я, рассказывает о своей победе, похождениях. Какая уж тут душа.
Но только кивнул, а он продолжал. Да, нелишне будет сказать, что мы сидели под тентом у одной из расплодившихся в последние годы импровизированных летних кафешек, с пластмассовыми белыми столиками, на красных пластмассовых же стульчиках, впрочем, весьма удобно изогнутых…
***
В дверь настойчиво постучали. К тому времени она уже сидела за столом, перебирая карточки, а я расположился напротив, тупо глядя на негативы, не говорящие мне ни о чём. Елена нажала на кнопку, и в кабине ввалился дед необъятных размеров. Имеется в виду по ширине, задыхаясь, и протягивая направление. Приём был уже окончен, я знал это твёрдо, но она встала, включила аппарат, и минут десять возилась с последним пациентом, предоставив мне возможность углубиться в свои мысли и осознать.
Но голова моя была свободна от мыслей, и я только ждал её возвращения.
Она опять села напротив, и занялась бумагами, иногда с усмешкой поглядывая на меня, и через некоторое время сказала:
– Всё, молодой человек, мне пора. Через пятнадцать минут меня будут ждать, и посему…
Особых разъяснений не нужно было. Ясно, что жизнь не замыкается этим кабинетом, и всё же…
Что от меня требовалось – умолять, просить о новой встрече, или просто подняться и уйти? Почему-то ноги мои стали ватными, голос куда-то пропал, и я, желая всё-таки сохранить бодрый тон, спросил с некоторой надеждой, со стопроцентной уверенностью в том, что завоевать можно, но удержать:
– Доктор, но мне потребуются дополнительные консультации. И вообще, постоянный контроль за состоянием здоровья.
Она улыбнулась, повторив:
– Вы абсолютно здоровы, и поэтому…
– А профилактика? – с надеждой перебил я её.
– Расписание известно, там на двери. Чётные – утро, нечётные – вечер.
Видно, она окончательно пришла в себя.
– И можете позвонить по телефону.
Она протянула мне бумажку.
– На этой неделе, да?
Она пожала плечами:
– Кто знает. Скорее всего, профилактика вам не понадобится.
Горечи в её произношении я не почувствовал, однако без укора – хотя бы во взгляде – не обошлось. Мне осталось лишь подняться, поцеловать женщину в подставленную щёчку и выйти, оставшись наедине с самим собой и полным раздраем в голове.
***
Вроде бы я имел основания быть довольным своей победой, особой гордости не испытывал. Извечный вопрос – а потом – что? – преследовал меня. Нет, Елена оказалась лучше, чем мои представления, и я до сих пор не могу отойти от пережитых мгновений. Даже не так. Она буквально притягивала меня, и я не мог с собой ничего поделать. Даже если бы она только подала мне надежду, то…
– Понимаешь, – Николай обращался ко мне, совершенно забыв о налитом стакане, – это как внезапное озарение, когда чувствуешь – что именно. Да надо самому прочувствовать, чтобы понять. Мало того, она была просто красивой и милой женщиной. И всё же. Меня не покидало ощущение, что я что-то сделал неправильно, не так. Вторгся в чужую, может быть, размеренную и счастливую жизнь. Ибо, повторюсь опять, Елена выглядела слишком домашней, ухоженной и не обделённой мужской лаской. Мне говорили, что у каждой женщины бывает такой момент, когда она вдруг забывает обо всём, и отдается своим желаниям. Может, я как раз оказался в это время? Да, но потом раскаивается, и вспоминает – фрагмент мне пришлось застать, и тогда уже становится ещё более недоступной. Мне же, по своей необузданной (но никто об этом, конечно, не узнает), сущности, неизбежно потребуется подтверждение. То есть, однократное обладание женщиной тянет к более полному познанию и продолжению. Женщина же, случайно согрешив, будет каяться – нет, не перед мужем, а корить себя. И с этим ничего не поделаешь. Если для неё это, действительно, не является системой. И что?
– Однако, – он продолжал, – весеннее солнышко растопило мои грустные мысли, и я немного погулял, чтобы развеяться, сходил в магазин, переделал множество мелких дел, а вечером окончательно выписался.
Домашние были рады этому положительному факту, настроение свое мне удалось искусно скрыть, и я был нежен с женой. Но постарался лечь, когда она уже заснула. Наверное, то же было и с моей внезапной любовницей. И никто ничего не узнал и не заподозрил. Ибо быт есть быт, а, если мы долго живем, то и любовь неизбежно присутствует. В противном случае сожительство аморально. И я пытался разобраться в себе и в своих поступках, но тут закрутило, и мне даже подумать было некогда. Нет, вру. Видения преследовали меня, и избавиться от них можно было, только полностью загрузив себя работой. И то лишь на время.
Не прошло и недели, как я, без предварительного звонка – а куда, собственно, припёрся в стандартное трёхэтажное здание, скрытое за панельной девятиэтажкой.
Грешен, но в моём кейсе уютно пристроились бутылка шампанского и коробка конфет – обычный презент при выздоровлении. Я скромно дождался, пока не вышел последний посетитель, и только после того проник в кабинет. Не предполагая, как меня встретят, я не без робости поздоровался.
– Вот, пришёл по случаю выздоровления.
Звучало, конечно, слишком казенно, однако слова застревали в глотке. Несмотря на предыдущий успех, я не был уверен ни в чем. И извлек из дипломата незамысловатое угощение. Гм. Милая докторша только посмотрела как-то вскользь, а длинная модель вскочила, радостно захлопала в ладоши:
– О, как хорошо! Сейчас поставлю чайник, посидим. – В ней бушевала неукротимая энергия молодости, как будто позади не было тяжелого трудового дня. Она вскочила и направилась в ту самую комнату с архивом.
Елена подняла на меня глаза:
– Зачем? Зачем вы пришли? Вроде никаких вопросов и осложнений нет, так что. Она замолчала, и снова уткнулась в картотеку.
