Владимир Лещенко
Мертвые не умеют смеяться
Часть первая. Время «Ч»
…И наше время на циферблатах!
Н.Добронравов
…А время на циферблатах уже истекало кровью…
Ф.Г.Лорка
Москва. 26 декабря 201…года. Четыре часа до времени «Ч»
– Ты что творишь, козел?!
– Да ты сам козел!
– Вася – не надо! Васенька, прошу…
– Нинка – не мешай!
– Да я тя урюк щас урою!
– Что?! Ах ты иш-шак карабахский!
– Уййяяя!
Схватившись за нос, начальник отдела по связям с общественностью Арнольд Прохорович Хвалько отлетел назад и рухнул спиной на стол, прямо в закуски. Полетели на пол открытые бутылки, истошно завизжали женщины заглушая хриплый томный писк извивающихся на сцене солисток.
– Кто пустил сюда этого человека? – гнусаво завопил менеджер, зажимая нос окровавленными руками и вращая залитыми дорогим коньяком глазами. – Кто это вообще такой? Где начальник охраны?
Коротко стриженного молодого человека с перекошенным от злости лицом уже оттаскивали в сторону, на помощь «истекающему кровью» бросились сразу три офисные барышни, а на заднем плане уже маячили квадратные «секьюрити» напоминавшие клонов Валуева.
Новогодний корпоратив сотрудников «Риго-банка», собравшихся на восемнадцатом этаже огромного здания, в роскошном конференц-зале, уставленном богато, по нынешнему времени, накрытыми столами, казался безнадежно испорченным. Приглашенный девичий квартет «Блестящие стрелки» и восходящая звезда Каролина Кокс напрасно призывно изгибали свои полуголые формы на сцене: внимание было приковано отнюдь не к красоткам, а к скандалу, набирающему там обороты с каждой минутой.
Перекрикивая певичек взлетали к высокому потолку зала яростные вопли:
– Кто тебе сказал мудак что…
– А кто сказал…
– А я говорю…
– Мне насрать….
– Засунь себе свой…
– Ясно я выразился насчёт…
– Тише, тише, Арнольд! – шептала разъяренному начальнику на ухо секретарша Варвара, суя ему в руки салфетку – унять кровь. – Это же Карпунин с дружками!
– Какой Карпунин? – сбавил обороты Хвалько, лихорадочно напрягая память.
– Сын генерала…
– Да, да! Того самого!
– Ну… это… А что он здесь делает?
– Его Элька притащила. Его и дружков его.
– Элеонора? Что же ты, кошка драная, мне сразу-то не сказала? – прорычал Хвалько, косясь на вытесненную в холл компанию дебоширов, теперь выясняющую на повышенных тонах отношения с подоспевшим начальником службы безопасности. – Уволю-у-у!.. Это его телку я… хм-м…
– Нет, эту девицу я не знаю, – поджала накрашенные губы Варвара: уволить ее шеф грозился уже раз сто, но… подход к нему сметливая дамочка знала верный, ничуть не испугавшись и сейчас.
«Поделом тебе, – зло думала она. – Ни одной юбки не пропустит, гамадрил!»
– А вот парень ее, – злорадно добавила она. – Тоже не из простых, раз с Карпуниным пришел.
– М-м-м… – заныл менеджер, размазывая в волнении кровь по пухлым щекам. – А что делать?
– Что-что… Извиняться.
– Это ты дело говоришь!
Хвалько вскочил со стула и устремился в холл, где разговор уже приобретал крайне негативные формы: скандалист и «безопасник» попеременно сбрасывали с лацканов чужие руки, брызгая друг другу в лицо слюной, его спутники – парни и девушки пытались оттащить вконец потерявшего контроль над собой генеральского сынка от наливающегося тяжелой яростью бывшего спецназовца, а сразу четверо «секьюрити» бубнили что-то в карманные рации, благоразумно предпочитая не ввязываться в конфликт. Можно было предположить, что к конференц-залу сейчас спешит не один десяток охранников и каша тут может завариться такая…
– А за десерт терамиссу я все что хочешь – зу-зу-зу!
– А за десерт терамиссу тебе я ночью – зу-зу-зу!.. – тонко и эротично стонали певички.
– Прекратите! – принялся разнимать ссорящихся менеджер, рискуя получить по все еще сочащемуся кровью носу или с одной, или с другой стороны. – Прекратите, пожалуйста!.. Господин Карпунин! Я был неправ и полностью беру все свои слова обратно. И приношу вам свои глубочайшие извинения…
– Ха! – ухмыльнулся генеральский сынок. – Зассал, урод!
– Простите, – опустил покаянную голову Хвалько, попутно отметив, что костюм, дорогая сорочка и галстук испорчены кровью напрочь. – Предлагаю присесть за стол и выпить мировую. Владимир Георгиевич, вы можете быть свободны.
– Разбирайтесь сами, – зло бросил начальник службы безопасности, отряхивая безукоризненно сшитый костюм и поправляя манжеты.
Он со свитой царственно удалился, но наглец не собирался принимать извинения менеджера.
– Надо больно мне с тобой, козлом, водяру глушить! – расхохотался он в лицо Арнольду. – В клоповнике вашем! Да и закуска у вас – говно… Пошли, ребята! – повернувшись спиной к растерянному Хвалько, он вальяжно махнул спутникам. – Поедем куда-нибудь еще, поищем, где поцивильнее. Этот сортир мне не нравится!..
Шумная компания повалила следом за ним к лифтам, а пришибленный менеджер остался наедине с Варварой, ласково гладящей его по плечу.
«Ну, все, – убито думал Арнольд, пытаясь отскрести капельку засохшей крови с белоснежной некогда манжеты. – Шеф чикаться не станет… Куда я денусь?..»
Господин Хвалько не зря предавался унынию и горевал о будущих невзгодах. Пусть ничего ему со стороны начальства не угрожало, ни в ближайшем будущем, ни в более отдаленном. И со стороны закона. И даже со стороны супруги, вполне закономерно подозревающей мужа в изменах. И рак легких из-за чрезмерного увлечение курением ему не грозил, лишний вес, с которым он постоянно боролся.
Потому что на них, на страну и на мир надвигалось нечто похуже и служебного расследования или гнева начальства.
* * *
– Ну, куда дальше? – толпа мажоров вывалила на улицу и остановилась возле роскошных, сверкающих авто, купленных, естественно, не на заработанные собственным трудом денежки. – Время – детское!
– Зря ты, Андрюха, эту бузу затеял, – посетовал закадычный дружок Карпунина, Борис Бельский, сын хозяйки модных бутиков «Весна-М», госпожи Людмилы Бельской – постоянной героини столичной светской хроники. – Выпили бы на халяву, потанцевали… У мамы, между прочим, счет в этом банке.
– Да хоть контрольный пакет акций! Буду я их паленую водяру жрать…
– А что тогда?
– Расклад такой, – не упуская возможности покрасоваться в очередной раз, Андрей картинно сдвинул рукав кашемирового пальто и взглянул на свой наручный «Патек Филипп», стоимостью в десять тысяч евро. – Сейчас полдевятого. Не рвануть ли нам всем ко мне на дачу? Там сейчас никого, холодильники полны, сексодромы в полной готовности… Заскочим в «Елисеевский», затаримся горючим…
– Ну, нет, – поджал губы самый старший в компании – телевизионный бизнес-аналитик Влад Борисов, довольно успешно подвизающийся на одном прайм-таймовом канале. – Это сколько же киселя хлебать до твоей хибары, Карпунин? А у меня завтра съемка. Если опять буду мешками под глазами светить – шеф будет недоволен. Еще погонят с работы! А у меня отец между прочим не олигарх, а пролетарий… умственного труда.
Кто-то из девчат хихикнул. Отец Влада и в самом деле был не владельцем торговой сети или еще каким-то подобным воротилой – а всего лишь скромным директором кинофирмы второго разряда, кующим сериалы для Первого Канала.
И куда ж ты?…
Если других вариантов нет – то я в казино. Вика, Элька! Вы со мной?
– Нет, Вадик, я – с Андрюшиком, – повисла на плече разом заулыбавшегося парня Элеонора, чмокнув его в щеку и ласково стерев след помады пальчиком. – Он такой герой…
– А я в казино, – надула губы Виктория Пашнина, дочка тверского олигарха местного пошиба – не то лесного, не то – рыбного. – Не видела я ваших дач рублевских! Нажретесь – опять вам подавай танцы на столе… Вадик, ты мне купишь фишечек?
Компания довольно быстро разделилась на две неравные половины, с визгом и хохотом расселась по «Бентли», «Лексусам» и прочим хитам зарубежного авторома, а потом, прощально гудя сигналами, разъехалась в разные стороны.
Навсегда.
* * *
– Ну что – в «Платинум Стар»?
Сияющие громады «Москва-Сити» показались над крышами домов по левой стороне странно пустынного в такой час проспекта. По количеству мчащихся в обе стороны машин можно было предположить, что сейчас где-то третий час ночи, а никак не девять.
– Фу, – скривилась Вика, отвоевавшая себе место рядом с Владом. – Лучше в «Арбат». В «Старе» я в прошлый раз проиграла.
– Как прикажете, барыня! – весело сымитровала дореволюционный говорок звезда бизнес-журналистики. – Других предложений нет? – полуобернулся он к заднему сиденью, откуда слышалось тяжелое дыхание и звуки поцелуев.
– Ехай, ехай! – буркнул Ильгар Абульфазов – свой из своих, тискавший сейчас податливую деваху на заднем сиденье Владова «Лексуса». – Мне по барабану – Аллах запрещает в азартные игры играть.
– Именно поэтому третьим по величине казино в Москве владеет твой троюродный дядя. Кстати – Аллах девиц лапать не запрещает? – Влад поймал зеркалом заднего вида препикантнейшую сцену.
– Сейчас темно, – ухмыльнулся во все тридцать два белоснежных зуба татарин. – Он не видит. А может и спит уже – надо ж старичку отдохнуть когда?
– Значит, возражений нет, – утвердительно заявил Влад, въезжая на мост. – Тогда, с ветерком…
Но «с ветерком» не получилось – на Смоленской набережной пришлось проталкиваться через толпу, над которой реяли транспаранты и флаги всех цветов радуги, среди которых преобладал ядовито оранжевый – уже много лет, ассоциировавшийся со всякого рода «демшизой» – и сюда проросли метастазы «Рус-Майдана», вяло кипевшего уже несколько месяцев.
– Куда прешь, крыса! – грозил кулаком очкастой пожилой «демократке» лезшей прямо под бампер, непрерывно вопящего клаксоном «Лексуса», Вика. – Вали к своим шизикам, старая перечница!
– Дави их! – восторженно встрял с заднего сиденья Абульфазов.
Нет, «золотая молодежь» определенно «демократической оппозиции» не сочувствовала, – подумал Влад про себя. Да и с чего бы? Им сладенькие песни о «торжестве либерализма» набили оскомину еще в школе, как их родителям – байки о «светлом будущем для всех трудящихся».
– Когда, наконец, эту шушеру с улиц повыметут? – пожаловалась, поправляя перед карманным зеркальцем абрис пухлых губок, Вика, когда человеческая круговерть осталась позади, сменившись реденькими, жмущимися к тротуарам группками, осененными каким-нибудь «Воров в погонах – к ответу!» или «Долой Курдюмова!» – Куда полиция смотрит?
Но впереди призывно сиял огнями культурно-развлекательный центр и мысли молодых людей, в предвкушении удовольствий, переключились на совершенно другие темы…
* * *
Подмосковье. 30 декабря 201…года. Четыре часа до времени «Ч»
Сергей лежал без сна, слепо уставясь в темноту широко раскрытыми глазами.
Он отлично знал, что нужно спать, что через несколько часов сыграют побудку и снова весь день, а то и боль-шую часть ночи придется «лётать», как и любому «духу». Лётать… Странное слово… Странное для оставшейся в уже подернутой флером забвения гражданской жизни. Но сейчас словечко обрело смысл: шустрить, успевая выполнять не только прямые, предписанные уставом, обязанности, команды офицеров и сержантов, но и многое другое. Например, прихоти «черпаков» – таких же, как и он сопливых призывников, разве что «забранных» на полгода раньше.
На глаза паренька навернулись слезы. Знала бы далекая, любимая мама, чем вынужден заниматься ее неналядный «сыночка», ее милый Сереженька, которого она тщательно оберегала от домашних забот, полагая что мужчине не полагается мыть пол или чистить картошку… Она непременно упала бы в обморок, уви-дев его с грязной тряпкой в руках, драящего туалет в казарме – аутсорсинг блн – да как же!
А до вожделенного «дембеля» далеко – почти восемь месяцев, как до Альфы Центавра. Или Тау Кита.
«Зато у тебя появилась цель в жизни, – возник в мозгу нематериальный, но от этого не менее злорадный, Танькин голос. – Да и мужчиной тебя там сделают, маменькина сыночка…»
Эх, Танька, Танька… В немалой мере благодаря этой рыжей конопатой бестии и лежит сейчас Сергей на скрипучей железной койке под казенным колючим одеялом вместо привычной и уютной домашней постели. Каким же он был дураком, стремясь доказать ветреной и недоброй красотке, что и без того уже мужчина. Взрослый, надежный и умудренный опытом. Так глупо попасться в полицию накануне экзаменов… Как дорого он бы сейчас дал, чтобы отмотать время назад… Не даром говорят, что любовь зла.
На глаза девятнадцатилетнего мужчины неожиданно навернулись слезы, и он сердито заморгал, пытаясь из-бавиться от предательской влаги.
Нет, так не пойдет – реветь в подушку, как девчонка… Да и поспать надо хотя бы два-три часа, чтобы завтра не ползать сонной мухой по плацу под издевательские комментарии комвзвода лейтенанта Кузнецова.
Сергей, стараясь не слишком раскачивать шаткое двухъярусное сооружение со спящим над ним ефрейтором Лапиным – коренастым «чалдоном» откуда-то из сибирской глуши – его, рядового Хворостова, персональ-ным злым гением и мучителем, перевернулся на другой бок и плотно прикрыл веки.
Усталость и молодой здоровый организм скоро взяли свое: парень даже начал вроде бы видеть какой-то сон, сладко-томительный и упоительно гражданский, как в уши ввинтилась трель звонка, совсем не похожего на звук будильника и сливающаяся в многоголосый хор скороговорка:
– Рота – подъем! Тревога!!!..
* * *
Старший лейтенант Торопцев замер на правом фланге своей роты, практически неотличимый от своих подчи-ненных в толстом зимнем камуфляже, стянутом ремнями бронежилета, подсумка с противогазом и прочими, ничего не говорящими уху гражданского человека причиндалами. Глубокая каска поверх шапки, сдавливала голову, ремешок врезался под подбородок, ладони, даже через толстые перчатки холодил металл автомата.
Еще бы не холодил: батальон томился на двадцатиградусном декабрьском морозе уже сорок минут, если не врали «командирские», на которые время от времени бросал взгляд Николай.
«Пора бы, товарищи командиры, – зло думал он, шевеля в берцах мерзнущими пальцами ног. – Решаться – туда или сюда. Пацаны уже задубели все – не лето на дворе. Или по казармам, или по машинам… Млин, опять трех-четырех в санчасть отправим… Если не десяток сразу…»
Особенно беспокоили ротного двадцать три новобранца из осеннего призыва, только-только успевшие дать присягу и привыкнуть к оружию, но еще далекие до того состояния настоящего солдата, которое приобретается неустанной муштрой к году службы – как раз к дембелю.
Не зря ж давно придумали пословицу «Как из говна пуля!» – аккурат про его новобранцев. Молодняк последнего призыва так вообще слезы… Дети – да что там – уже внуки – «эпохи реформ» – тощие, мелкие, приклад от ствола отличают, лейтенанта от капитана тоже, посчитать в уме два трехзначных числа уже не могут. Даже подтянуться на турнике смогли не более половины. Гроза НАТО, блин!
В который уже раз он мысленно проклял решение высоких чинов восстановить призыв два раза в год. Понятно, конечно: служить в армии некому, призыв год от году сокращается… Но лучше вылепить из рыхлого гражданского сосунка хоть какого бойца до зимы, чем маяться в сопливым во всех смыслах «материалом» в мороз. Это понятно любому, а уж прошедшему Чечню боевому офицеру – подавно.
– Че такое… Фиг его знает… – слышались шепотки за спиной. – Маневры что ли?.. Хрен… Чечня… Да ты…нулся что ли, какая Чечня?.. Тогда Дагестан или Осетия… Какая – Северная или Южная? В Москве, говорят… Да ты чего? Холодрыга, блин! Заколодило всего как хека мороженного… Стой, слоняра – не шебурши… В Москву ты сказал? Точно – в Москву?
– Отставить разговоры, – не оборачиваясь и не повышая голоса, буркнул старший лейтенант, и рота за его спиной послушно замолчала на несколько минут. Нет, на учения не похоже… – неторопливо текли в замерзающем мозгу старлея мысли. – Правы пацаны: в Москву выдвигаемся – порядок наводить. А как его наводить если в армии порядка нет? Да и чем – не танками их там давить? Черт – не надумали бы чего генералы…»
До рассвета оставалось еще несколько часов, и мощные лучи прожекторов выхватывали из непроглядной тьмы замершие в неподвижности ряды искрящихся кристалликами льда касок, мохнатых от инея бушлатов, медленно покачивающиеся автоматные стволы. Над всем этим живым скоплением стояли в морозном воздухе подсвеченные изнутри фарами клубы пара.
Холодно подмигивали в предновогоднем небе созвездия, крепчал мороз, ударивший ближе к ночи.
И жесткий порывистый ветер нес по обледенелому насту колючий снежный прах.
– Долго еще тут торчать? – ворчал Клыков, постукивая подошвами берцев по льду.
Володька Кошкин обернулся из передней шеренги.
– Ты куда-то торопишься?
– А он ждет, когда повар стол накроет!
– Размечтался…
Клыков обиженно засопел, но смолчал.
– Чем ты там звенишь? – потешался над ним Курбатов, давно и непонятно за что невзлюбивший парня. – Или яйца заледенели?
Клыков делал вид, что не замечает насмешек, и смотрел куда-то вбок.
– Это тебе не на твоей свиноферме в твоей Мухоедовке. Ничего, кто в армии служил тот в цирке не смеется …
– Не трави душу! – проворчал Турбин, пританцовывая на морозе. – Вот сейчас бы б…ь грамм бы двести водочки, да огурчика соленого…б…ь!
– Ага – и телку сисястую под бок. Раскатал губу – хоть кормят неплохо, а в Бердской бригаде говррят так вообще чуть не кошачьими консервами харчатся…
– Эх, мужики, – вздохнул кто-то. – Чё вы грустите-то? Глядишь, Новый Год в Москве отметим – с девушками на Красной Площади погуляем! Может спонсеры какие пивка подвинут…
– Ага – пивка! Как бы яйцами тухлыми не обкидали! Дядька мне рассказывал – он как раз в девяносто первом срочную служил – так бабки сумасшедшие им в морды плевали – чтоб на Ельцына б….дь не наезжали…
– Так то когда было…
Между тем, в штабной машине, разложив перед офицерами старую карту области, и китайской лазерной указкой обозначал движение колонны комбат.
– Получен приказ по бригаде на выдвижение в направлении Москвы…. Боевой приказ! – повысил голос подполковник – не сильно, но так что его заместители и командиры вздрогнули. Будем выдвигаться в следующем порядке. Головной бронетранспортер, на котором буду я с первым взводом первой роты. Сзади нас – МАЗ со вторым взводом. Вторая рота, как самая малочисленная, уместится в трех машинах.
Замыкать движение будут ваши люди, – он поднял строгие глаза на изучающего карту Торопцева. – На сто с небольшим человек, думаю, хватит Урала и «броников». До этой точки, – комбат указал на неприметную дорогу, – идем одни, тут соединяемся с товарищами из МВД. Оттуда по сигналу начинаем выдвижение, пересекаем МКАД по Хорошевскому шоссе.
– Есть вопросы?
– Есть, – бросил Торопцев. Что делать если кто-то из местных начнет… проявлять агрессивные действия в отношении наших подразделений. Какие наши действия?
Подполковник медленно поднял глаза на старлея, и веско произнес, сверля его взглядом:
– Адекватные! И прекратите задавать глупые вопросы. По выдвижении в район сосредоточения держать постоянную связь. Постоянную! – он взглянул на циферблат часов и выпрямился. – Все.
– Чего мы туда на ночь премся? – вполголоса спросил Торопцев приятеля – капитана Баранова. – Ведь так, по большому счету… города мы не знаем, рекогносцировку проводить запретили, вся надежда на офицеров связи «союзников».
– Не бери в голову, Серега! Что может случится? Москвичи, как и все нормальные граждане, – не про нас сказано, – он усмехнулся – готовятся ко встрече Нового Года, шампанское покупают и ёлки наряжают. А там Новый Год – чтобы наш человек ради политики Новым Годом пожертвовал.
Им будет до всего по барабану. Когда у нас народ отходит с новогоднего бодуна?
Числу к третьему? Или к пятому? Так что неделю живи спокойно, помереть не дадут. А дальше видно будет.
* * *
– Старший лейтенант Торопцев! – ожил наушник переговорного устройства, и офицер, узнав голос комбата Козинцева, буркнул в микрофон:
– Я!
– Следуйте со своим подразделением к палатке номер четыре.
Торопцев вспомнил какую-то возню за плацем. Там действительно устанавливали какие-то палатки. К чему бы, когда в нескольких десятках метров параллелепипеды казарм, теплых и удобных?
– Не понял, уточните.
– В палатке развернут полевой пункт вакцинации. Короче, старлей – бойцам сделают прививки. Проследи, чтобы не было уклонистов.
– А что за прививки, товарищ майор?
– Бог его знает… Но это приказ. Как понял?
– Так точно…
Бойцы, позвякивая амуницией, переминались с ноги на ногу у матерчатого полога, из-за которого чуть пробивался свет лампы, переругивались, пихались плечами. Желающих идти первыми не находилось.
«Сопляки совсем, – подумал старший лейтенант, поправляя на плече ремень автомата. – Как в школе на прививку… Здоровенные бугаи вымахали, курят девять из десяти, водку жрут, трахаются чуть не с двенадцати лет когда повезет, а уколов боятся…»
– Почему не выполняете приказ?
Парни переглянулись, по-прежнему не проявляя энтузиазма.
– Да кололи же месяц назад, товарищ старший лейтенант, – жалостливо сморщив мясистый нос, проканючил ефрейтор Усов. – Под лопатку… Рука потом неделю не подымалась. Опять что ли?..
Строй загудел.
– Разговорчики! – одернул ефрейтора Торопцев, душой разделяя мнение солдат – второй раз колоться никому не захочется. – В колонну по одному – становись!
Солдаты быстро построились, причем, первым в колонне оказался рядовой Хворостов – совсем зеленый пацан из осеннего призыва. Старлей вообще не понимал, почему этот, без малого двадцатилетний парень, кажется, даже учившийся на гражданке в институте, угодил не в учебку, откуда выпустился бы через полгода младшим сержантом, а сразу в строевую часть. Из-за всеобщего бардака, царящего в стране, наверное…
– Ефрейтор Усов!
– Я! – принял строевую стойку названный.
– Идете первым. Занять место перед рядовым Хворостовым.
«Нехрен тут панику разводить…»
Усов понуро вышел из строя и, отпихнув локтем рядового, встал на его место.
– Что, особое приглашение нужно? Пошел вперед!..
Полог качнулся, пропуская солдата. Отсутствовал он недолго и уже секунд через сорок вылетел обратно, сияя, как майская роза и на ходу опуская закатанный рукав бушлата.
– В руку! – возбужденно сообщил он товарищам, не обращая внимания на командира, но тот решил не придираться. – Вот такой дурой! Как из пистолета! Щелк – и готово! Совсем не больно!..
Очередь оживилась, и подгонять бойцов больше не пришлось…
– К машинам! – скомандовал старший лейтенант, когда утоптанная площадка перед входом в палатку опустела. – Сидорук – за главного.
– Так точно, – кинул ладонь в перчатке к заиндевелому краю каски «замок» первого взвода старшина Сидорук.
Дождавшись, когда нестройная колонна скроется из виду, старший лейтенант откинул полог и шагнул в душноватое тепло палатки.
– Офицерам не нужно, – оторвался от каких-то бумаг, разложенных на столе очкарик в белом халате. – Только солдаты.
– Нет уж, – задевая все вокруг в тесном помещении то стволом автомата, то неуклюжим от толстого бушлата плечом, Торопцев прошел к столу и плюхнулся на жалобно скрипнувший под ним складной стул. – Моих бойцов укололи – колите и меня.
– Я вам русским языком повторяю: офицерам не нужно! – повысил голос медик, возмущенно сверкая очками. – Или вам приказ показать?
– Покажите.
– Охотно…
Перед офицером лег чуть смятый листок бумаги, покрытый текстом едва наполовину. Пробежать его «по диагонали» было делом одной минуты.
– Вот тут написано… – Торопцев прижал ногтем строчку. – «Обеспечить вакцинацию личного состава антидотом…» Что это такое?
– Антидот – противоядие, – язвительно скривил в улыбке тонкие губы медик. – Вполне возможно, что будут применены спецсредства… В том числе слезоточивый газ, например… Или нервно-паралитический. Вы же не хотите, чтобы ваш взвод…
– Рота.
– Чтобы ваша рота валялась без чувств во время выполнения боевой задачи?
Старший лейтенант недоверчиво сощурил глаза.
– И что, на солдат газ подействует, а на офицеров – нет? За дурака-то меня не держите…
– Между прочим, – подобрался очкарик. – Я – майор медицинской службы если вы не заметили, старший лейтенант.
– Виноват… – немного смутился Торопцев, принявший медика за какого-нибудь сержантишку, а то и гражданского. – Под халатом не видно, извините…
Майор только махнул рукой, снова придвигая к себе бумаги.
– И все-таки, товарищ майор.
– Экий вы настырный, лейтенант! – раздраженно бросил листок медик.
Он бесцельно переложил бумагу на другой край стола, выдвинул и снова задвинул ящик стола, и, видимо, решился.
– Хорошо, хорошо… Это не антидот, старший лейтенант.
– А что тогда?
Майор внимательно глянул на него сквозь стеклышки без оправы и вдруг улыбнулся:
– Вы кино «Безумцы» смотрели?.. Ах, да… Вам же лет тридцать, откуда…
– Двадцать восемь.
– Тем более. Так вот, лейтенант, эти уколы – ну что ли своеобразное лекарство против страха. В критической ситуации препарат подавит стрессовую реакцию, взбодрит, купирует испуг и растерянность…
– Как допинг что ли на Олимпиаде?? – поморщился Торопцев, вспомнив недавние спортивные скандалы после которых Россия лишилась чуть не половины медалей.
– Ну если угодно, – пожал плечами медик. Но к счастью в боевой обстановке допинг-контроля нет.
– Хорошо, – серьезно кивнул Торопцев. – А мне, почему нельзя? Я ведь тоже человек – мне тоже страшно бывает.
– Понимаете… – начал врач, но сам себя перебил. – А почему бы и нет? Вы действительно хотите?
– Хочу.
– Тогда готовьте руку. Левую.
Минуту спустя, к шраму возле сгиба локтя прижался сверкающий никелем аппарат, действительно отдаленно напоминающий громоздкий пистолет, что-то громко щелкнуло…
– Уже все? – удивился старший лейтенант, видя, как врач прячет свое «оружие» в блестящую коробку. – А это самое?.. – он неопределенно покрутил ладонью возле виска.
– Это же не наркотик! – рассмеялся майор. – Вы ничего такого не почувствуете. Вы вообще ничего не почувствуете – ни вы, ни ваши солдаты, если в течение трех не случится ничего экстраординарного.
– А потом?
– А потом препарат будет выведен из организма и все. Естественным путем, – еще раз улыбнулся медик. – С так сказать естественными отправлениями.
– Понятно… А если что, значит, то башню снесет, да?
– Что вы! Конечно, нет. Просто под действием препарата человек более устойчив к внешним раздражителям и все…
В полог просунулась голова в каске – капитан Лихонин, командир второй роты:
– Скоро вы тут? Рота мерзнет…
– Равняйсь!.. – раздался многократно усиленный мегафоном и от того абсолютно неузнаваемый голос, от которого, подчиняясь перелаю офицерских команд, разом пришли в движение взводы, роты и батальоны. – Смирно!..
«Началось…»
Они вышли к дороге. Батальон, предоставленный сам себе, сломал строй, в ночном воздухе раздавались голоса, вспыхивали и гасли красные точки сигарет.
– Становись! – скомандовал Ликин.
Искры полетели под ноги, и подхваченные ветром, уносились, растаивали в темноте…
По машинам расселись быстро, без излишней суеты и шума.
Закрыв борт, Турбин набросил на защелку толстую цепь, то же сделал с другой стороны Сумин. Из темноты появился Торопцев, спросил, подойдя к борту:
– Все на месте, никого не потеряли?
– Дезертиров нет, командир.
– Ну что, братцы, с Богом?! – в наступившей тишине негромко произнес старлей.
Машина заворчала и тронулась.
* * *
… Они ехали дальше по трассе, слева виднелись черепичные крыши какого-то поселка, справа простиралось огромное белое поле с редкими оазисами густого кустарника. …Взводу Торопцева вместо теплого БТРа с мягкими креслами и защитой брони, достался «Урал» с обитым жестью кунгом, где несмотря на выведенное колено выхлопной трубы было не сильно теплее чем на улице.
Солдаты развалились на мешках – за полчаса, что после построения провели в «брониках», плечи без привычки ныли …
Затем пока старлей отдавал последние распоряжения, неутомимый Клыков влез в кабину и подвесил бронежилет на двери.
– Это зачем? – усаживаясь в кабину, спросил лейтенант.
Тот посмотрел на него так, будто ничего глупее в жизни не слышал:
– Мало ли… Не ровен час – одна очередь и все.
Посматривая на мелькающие в поле кусты, Олег подумал вдруг: «А ведь в этих зарослях может быть засада?»
И может быть в этот самый момент, неприятельский гранатометчик ловил в прорезь прицела их грузовик или снайпер выцеливает через стекло кабины водителя или его.
Но черт возьми – что за мысли лезут ему в голову? Откуда тут гранатометчики или снайпера? Их возможные противники в Москве ничем кроме длинных языков не вооружены.
В салоне бронетранспортера царил полумрак, тускло подсвеченный синим плафоном боевого освещения.
Монотонно гудел за перегородкой мотор, нагнетая в салон сухое тепло.
На проселке машина мягко покачивалась и десяток солдат, одетых в неудобные, сковывающие движения бронежилеты, покачивались в такт. Ссутулившись, насколько позволял бронежилет, сержант Клыков которого по привычке хочется назвать прапорщиком. Судя по выражению лица его укачало. Торопцева тоже мутило, но останавливать же из-за этого всю колонну, и справляться с приступами тошноты приходилось внушая, что и самочувствие ничего, и вообще все здорово… Пока помогало…
Дремлет Сергей, неловко запрокинув стриженную под «первый номер» голову на спинку кресла, на коленях покоится каска, обтянутая маскировочной сеткой. Автомат, приставленный к сидению, от тряски сползает и валится на днище. Приоткрыв мутноватые глаза, рядовой нашарил его вялой рукой, и вернул на прежнее место…
Торопцев ему безотчетно симпатизировал – этому неглупому «молодому» парню в котором интуитивно чувствовался крепкий внутренний стержень.
Опять же – хотя в армию попал по глупости – но не дурак – хоть при случае есть кому стенгазету оформить. А то контингент все больше такой, что считает будто «Преступление и наказание» – это приложение к УПК. Вопрос – не подведет ли если что? «Если – что?» Торопцев нервно поежился – у него было твердое ощущение – никакие это не маневры и даже не операция устрашения. Что – он понять не мог – что бы не лезло в голову, все было слишком фантастическим.
Радист – ефрейтор Дубов между тем вертел верньеры рации – старой транзисторной, наверное еще мэйд ин ЮССР.
– Про что – там слышно? – спросил пробудившись от полудремоты Сергей.
– Да – станция ФМ-шная какая-то – бросил ефрейтор. О сексуальной революции и нетрадиционной ориентации рассуждают…
– Где ориентации?! – не открывая глаза промычал закемаривший Клыков.
– В жопе, – исчерпывающе пояснил Дубов.
– Разговорчики – кинул ни к кому не обращаясь лейтенант.
Они миновали какой-то поселок.
… Мимо поплыли дома, редкие люди, спешившие по своим делам. Проехав мимо строения с тускло освещенными витринами, и надписью почему-то готикой: «Мини-маркет… Затем колонна втянулась в лес – и лишь темные ели стояли вокруг, сжимая ленту проселка как угрюмые стражи…
