Владимир Ленин
Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм
5. Мыслит ли человек при помощи мозга?
Базаров с полной решительностью отвечает на этот вопрос утвердительно. «Если тезису Плеханова, – пишет он, – «сознание есть внутреннее (? Базаров) состояние материи» придать более удовлетворительную форму, например, «всякий психический процесс есть функция мозгового процесса», то против него не станет спорить ни Мах, ни Авенариус…» («Очерки «по» философии марксизма», 29).
Для мыши сильнее кошки зверя нет. Для русских махистов сильнее Плеханова материалиста нет. Неужели в самом деле только Плеханов, или впервые Плеханов, выставил тот материалистический тезис, что сознание есть внутреннее состояние материи? И если Базарову не понравилась формулировка материализма у Плеханова, почему было считаться с Плехановым, а не с Энгельсом, не с Фейербахом?
Потому что махисты боятся признать правду. Они борются с материализмом, а делают вид, будто борются с Плехановым: трусливый и беспринципный прием.
Но перейдем к эмпириокритицизму. Авенариус «не станет спорить» против того, что мысль есть функция мозга. Эти слова Базарова заключают в себе прямую неправду. Авенариус не только спорит против материалистического тезиса, но создает целую «теорию» опровержения именно этого тезиса. «Наш мозг, – говорит Авенариус в «Человеческом понятии о мире», – не есть обиталище, седалище, созидатель, не есть инструмент или орган, носитель или субстрат и т. д. мышления» (S. 76, – цитировано с сочувствием у Маха в «Анализе ощущений», стр. 32). «Мышление не есть обитатель или повелитель, половина или сторона и т. д., но и не продукт и даже не физиологическая функция или даже состояние вообще мозга» (там же). И не менее решительно выражается Авенариус в своих «Замечаниях»: «представления» «не суть функции (физиологические, психические, психофизические) мозга» (§ 115, S. 419 цит. статьи). Ощущения не суть «психические функции мозга» (§ 116).
Итак, по Авенариусу, мозг не есть орган мысли, мысль не есть функция мозга. Возьмем Энгельса, и мы сейчас же увидим прямо противоположные этому, открыто материалистические формулировки. «Мышление и сознание, – говорит Энгельс в «Анти-Дюринге», – суть продукты человеческого мозга» (стр. 22 пятого нем. изд.){25}. Та же мысль много раз повторена в этом сочинении. В «Людвиге Фейербахе» читаем следующее изложение взглядов Фейербаха и взглядов Энгельса: «тот вещественный (stofflich), чувственно воспринимаемый нами мир, к которому принадлежим мы сами, есть единственно действительный мир», «наше сознание и мышление, как бы ни казались они сверхчувственными, являются продуктом (Erzeugnis) вещественного, телесного органа, мозга. Материя не есть продукт духа, а дух есть лишь высший продукт материи. Это, разумеется, чистый материализм» (4-е нем. изд., стр. 18). Или стр. 4: отражение процессов природы «в мыслящем мозге»{26} и т. д. и т. п.
Эту материалистическую точку зрения отвергает Авенариус, называя «мышление мозга» «фетишизмом естествознания» («Человеческое понятие о мире», 2-е нем. изд., стр. 70). Следовательно, насчет своего решительного расхождения в этом пункте с естествознанием Авенариус не делает себе ни малейших иллюзий. Он признает, – как признает и Мах и все имманенты, – что естествознание стоит на стихийно, бессознательно материалистической точке зрения. Он признает и прямо заявляет, что расходится безусловно с «господствующей психологией» («Замечания», стр. 150 и мн. др.). Эта господствующая психология совершает недопустимую «интроекцию» – таково новое словечко, вымученное нашим философом, – т. е. вкладывание мысли в мозг, или ощущений в нас. Эти «два слова» (в нас = in uns), – говорит Авенариус там же, – и заключают в себе ту посылку (Annahme), которую эмпириокритицизм оспаривает. «Это вкладывание (Hineinverlegung) видимого и т. д. в человека и есть то, что́ мы называем интроекцией» (S. 153, § 45).
Интроекция «принципиально» отступает от «естественного понятия о мире» (natürlicher Weltbegriff), говоря: «во мне» вместо того, чтобы сказать «передо мной» (vor mir, S. 154), «делая из составной части (реальной) среды составную часть (идеального) мышления» (там же). «Из амеханического» (новое слово вместо: психического), «которое свободно и ясно обнаруживает себя в данном (или: находимом нами, im Vorgefundenen), интроекция делает нечто таинственно прячущееся (латитирующее, – говорит «по-новому» Авенариус) в центральной нервной системе» (там же).
Перед нами – та же мистификация, которую мы видели с пресловутой защитой «наивного реализма» эмпириокритиками и имманентами. Авенариус поступает по совету тургеневского пройдохи{27}: больше всего надо кричать против тех пороков, которые за собой сознаешь. Авенариус старается сделать вид, что он воюет с идеализмом: дескать, из интроекции выводят обычно философский идеализм, превращают внешний мир в ощущение, в представление и т. п. А я-де защищаю «наивный реализм», одинаковую реальность всего данного, и «Я» и среды, не вкладывая внешнего мира в мозг человека.
Софистика тут совершенно та же, которую мы наблюдали на примере пресловутой координации. Отвлекая внимание читателя выпадами против идеализма, Авенариус на деле чуточку иными словами защищает тот же идеализм: мысль не есть функция мозга, мозг не есть орган мысли, ощущения не функция нервной системы, нет, ощущения, это – «элементы», в одной связи только психические, в другой же связи (хотя и «тождественные» элементы, но) физические. Новой запутанной терминологией, новыми вычурными словечками, выражающими якобы новую «теорию», Авенариус только потоптался на одном месте и вернулся к основной идеалистической своей посылке.
И если наши русские махисты (например, Богданов) не заметили «мистификации» и усмотрели опровержение идеализма в «новой» защите его, то в разборе эмпириокритицизма философами-специалистами мы встречаем трезвую оценку сути идей Авенариуса, раскрываемой по устранении вычурной терминологии.
Богданов писал в 1903 году (статья: «Авторитарное мышление» в сборнике: «Из психологии общества», стр. 119 и след.):
«Рихард Авенариус дал самую стройную и законченную философскую картину развития дуализма духа и тела. Сущность его «учения об интроекции» заключается в следующем» (непосредственно наблюдаем мы лишь физические тела, лишь по гипотезе заключая о чужих переживаниях, т. е. о психическом у другого человека). «…Гипотеза осложняется тем, что переживания другого человека помещаются внутрь его тела, вкладываются (интроецируются) в его организм. Это уже гипотеза излишняя и даже порождающая массу противоречий. Авенариус систематически отмечает эти противоречия, развертывая последовательный ряд исторических моментов в развитии дуализма и затем философского идеализма; – но здесь нам нет надобности следовать за Авенариусом…». «Интроекция выступает как объяснение дуализма духа и тела».
Богданов попался на удочку профессорской философии, поверив, что «интроекция» направлена против идеализма. Богданов поверил на слово той оценке интроекции, которая дана самим Авенариусом, не заметив жала, направленного против материализма. Интроекция отрицает, что мысль есть функция мозга, что ощущения суть функция центральной нервной системы человека, т. е. отрицает самую элементарную истину физиологии ради сокрушения материализма. «Дуализм» оказывается опровергнутым идеалистически (несмотря на весь дипломатический гнев Авенариуса против идеализма), ибо ощущение и мысль оказываются не вторичным, не производным от материи, а первичным. Дуализм опровергнут здесь Авенариусом лишь постольку, поскольку «опровергнуто» им существование объекта без субъекта, материи без мысли, внешнего мира, независимого от наших ощущений, т. е. опровергнут идеалистически: нелепое отрицание того, что зрительный образ дерева есть функция моей сетчатки, нервов и мозга, понадобилось Авенариусу для подкрепления теории о «неразрывной» связи «полного» опыта, включающего и наше «Я», и дерево, т. е. среду.
Учение об интроекции есть путаница, протаскивающая идеалистический вздор и противоречащая естествознанию, которое непреклонно стоит на том, что мысль есть функция мозга, что ощущения, т. е. образы внешнего мира, существуют в нас, порождаемые действием вещей на наши органы чувств. Материалистическое устранение «дуализма духа и тела» (т. е. материалистический монизм) состоит в том, что дух не существует независимо от тела, что дух есть вторичное, функция мозга, отражение внешнего мира. Идеалистическое устранение «дуализма духа и тела» (т. е. идеалистический монизм) состоит в том, что дух не есть функция тела, что дух есть, следовательно, первичное, что «среда» и «Я» существуют лишь в неразрывной связи одних и тех же «комплексов элементов». Кроме этих двух, прямо противоположных, способов устранения «дуализма духа и тела», не может быть никакого третьего способа, если не считать эклектицизма, т. е. бестолкового перепутывания материализма и идеализма. Вот это перепутывание у Авенариуса и показалось Богданову и Кo «истиной вне материализма и идеализма».
Но специалисты-философы не так наивны и доверчивы, как русские махисты. Правда, каждый из этих господ ординарных профессоров защищает «свою» систему опровержения материализма или, по крайней мере, «примирения» материализма и идеализма, – но по отношению к конкуренту они бесцеремонно разоблачают несвязные кусочки материализма и идеализма во всевозможных «новейших» и «оригинальных» системах. Если на удочку Авенариуса попалось несколько молодых интеллигентов, то старого воробья, Вундта, провести на мякине не удалось. Идеалист Вундт весьма невежливо сорвал маску с кривляки Авенариуса, похвалив его за антиматериалистическую тенденцию учения об интроекции.
«Если эмпириокритицизм, – писал Вундт, – упрекает вульгарный материализм в том, что он посредством таких выражений, как: мозг «имеет» мысль или «производит» мышление, выражает отношение, которое вообще не может быть констатировано посредством фактического наблюдения и описания» (для В. Вундта «фактом» является, должно быть, то, что человек мыслит без помощи мозга!), «… то этот упрек, разумеется, основателен» (цит. статья, S. 47–48).
Ну, еще бы! Против материализма идеалисты всегда пойдут с половинчатыми Авенариусом и Махом! Жаль только, – добавляет Вундт, – что эта теория интроекции «не стоит ни в какой связи с учением о независимом жизненном ряде, явно будучи лишь задним числом извне присоединена к этому учению довольно искусственным образом» (S. 365).
Интроекция, – говорит О. Эвальд, – «не более как фикция эмпириокритицизма, необходимая ему для прикрытия своих ошибок» (1. с.[54], 44). «Мы наблюдаем странное противоречие: с одной стороны, устранение интроекции и восстановление естественного понятия о мире должно вернуть миру характер живой реальности; с другой стороны, посредством принципиальной координации эмпириокритицизм ведет к чисто идеалистической теории абсолютной соотносительности противочлена и центрального члена. Авенариус вертится, таким образом, в кругу. Он отправился в поход против идеализма и сложил оружие перед идеализмом накануне открытой военной схватки с ним. Он хотел освободить мир объектов из-под власти субъекта, – и снова привязал этот мир к субъекту. То, что он действительно критически уничтожает, это – карикатура на идеализм, а не действительно верное гносеологическое выражение его» (1. с, 64–65).
«Часто цитируемое изречение Авенариуса, – говорит Норман Смит, – что мозг не есть ни седалище, ни орган, ни носитель мысли, есть отрицание тех единственных терминов, которыми только мы обладаем для определения отношения того и другого» (цит. статья, р. 30).
Неудивительно также, что одобренная Вундтом теория интроекции возбуждает сочувствие открытого спиритуалиста Джемса Уорда[55], который ведет систематическую войну против «натурализма и агностицизма», особенно против Т. Гексли (не за то, что он был недостаточно определенным и решительным материалистом, в чем упрекал его Энгельс, а) за то, что под его агностицизмом скрывался в сущности материализм.
Отметим, что английский махист К. Пирсон, игнорируя всяческие философские ухищрения, не признавая ни интроекции, ни координации, ни «открытия элементов мира», получает неизбежный результат махизма, лишенного подобных «прикрытии», именно: чистый субъективный идеализм. Никаких «элементов» Пирсон не знает. «Чувственные восприятия» (sense-impressions) – его первое и последнее слово. Он не сомневается нимало в том, что человек мыслит при помощи мозга. И противоречие между этим тезисом (единственно соответствующим науке) и исходным пунктом его философии осталось обнаженным, бросающимся в глаза. Пирсон из себя выходит, воюя против понятия материи, как чего-то существующего независимо от наших чувственных восприятий (гл. VII его «Грамматики науки»). Повторяя все доводы Беркли, Пирсон объявляет, что материя – ничто. Но когда речь заходит об отношении мозга к мысли, то Пирсон решительно заявляет: «От воли и сознания, связанных с материальным механизмом, мы не можем заключать к чему бы то ни было похожему на волю и сознание без этого механизма»[56]. Пирсон даже выдвигает тезис, как итог соответствующей части своих исследований: «Сознание не имеет никакого смысла за пределами нервной системы, родственной нашей; нелогично утверждать, что вся материя сознательна» (но логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения), «еще более нелогично утверждать, что сознание или воля существуют вне материи» (там же, р. 75, тезис 2-й). Путаница у Пирсона получилась вопиющая! Материя – не что иное, как группы чувственных восприятий; это его посылка; это его философия. Значит, ощущение и мысль – первичное; материя – вторичное. Нет, сознания без материи не существует и даже будто бы без нервной системы! Т. е. сознание и ощущение оказывается вторичным. Вода на земле, земля на ките, кит на воде. «Элементы» Маха, координация и интроекция Авенариуса нисколько не устраняют этой путаницы, а только затемняют дело, заметают следы посредством учено-философской тарабарщины.
Такой же тарабарщиной, о которой достаточно сказать два слова, является особая терминология Авенариуса, создавшего бесконечное обилие разных «ноталов», «секуралов», «фиденциалов» и пр. и пр. Наши русские махисты стыдливо обходят по большей части эту профессорскую галиматью, лишь изредка стреляя в читателя (для оглушения) каким-нибудь «экзистенциалом» и т. п. Но если наивные люди берут эти словечки за особую биомеханику, то немецкие философы – сами любители «мудреных» слов – смеются над Авенариусом. Сказать ли: «нотал» (notus = известный) или сказать, что мне то-то известно, совершенно все равно, – говорит Вундт в параграфе, озаглавленном: «Схоластический характер эмпириокритической системы». И действительно, это – чистейшая и беспросветная схоластика. Один из преданнейших учеников Авенариуса, Р. Вилли, имел мужество откровенно сознаться в этом. «Авенариус мечтал о биомеханике, – говорит он, – но прийти к пониманию жизни мозга можно только посредством фактических открытий, а никак не тем способом, как пытался это сделать Авенариус. Биомеханика Авенариуса не опирается решительно ни на какие новые наблюдения; ее отличительная черта – чисто схематические конструкции понятий; и притом такие конструкции, которые не имеют даже характера гипотез, открывающих известную перспективу, – это простые шаблоны спекуляции (blosse Spekulierschablonen), которые, как стена, загораживают от нас вид вдаль»[57].
Русские махисты окажутся скоро похожими на любителей моды, которые восторгаются изношенной уже буржуазными философами Европы шляпкой.
6. О солипсизме Маха и Авенариуса
Мы видели, что исходный пункт и основная посылка философии эмпириокритицизма есть субъективный идеализм. Мир есть наше ощущение, – вот эта основная посылка, затушевываемая, но нисколько не изменяемая словечком «элемент», теориями «независимого ряда», «координации» и «интроекции». Нелепость этой философии состоит в том, что она приводит к солипсизму, к признанию существующим одного только философствующего индивида. Но наши русские махисты уверяют читателя, что «обвинение» Маха «в идеализме и даже солипсизме» есть «крайний субъективизм». Так говорит Богданов в предисловии к «Анализу ощущений», стр. XI, и на многое множество ладов повторяет это вся махистская компания.
Разобрав, какими прикрытиями от солипсизма пользуются Мах и Авенариус, мы должны теперь добавить одно; «крайний субъективизм» утверждений лежит всецело на стороне Богданова и Кo, ибо в философской литературе писатели самых различных направлений давно открыли основной грех махизма под всеми его прикрытиями. Ограничимся простым сводом мнений, достаточно показывающих «субъективизм» незнания наших махистов. Заметим при этом, что философы-специалисты почти все сочувствуют разным видам идеализма: в их глазах идеализм вовсе не упрек, как для нас – марксистов, но они констатируют действительное философское направление Маха, противопоставляя одной системе идеализма другую, тоже идеалистическую, систему, которая кажется им более последовательной.
О. Эвальд в книге, посвященной разбору учений Авенариуса: «Творец эмпириокритицизма» volens-nolens[58] осуждает себя на солипсизм (1. с, стр. 61–62).
Ганс Клейнпетер, ученик Маха, который в предисловии к «Erkenntnis und Irrtum» особо оговаривает свою солидарность с ним: «Как раз Мах есть пример совместимости теоретико-познавательного идеализма с требованиями естествознания» (для эклектиков все и вся «совместимо»!), «пример того, что это последнее может очень хорошо исходить из солипсизма, не останавливаясь на нем» («Archiv für systematische Philosophie»{28}, Band VI, 1900, S. 87).
Э. Люкка в разборе «Анализа ощущений» Маха: если оставить в стороне недоразумения (Mißverständnisse), то «Мах стоит на почве чистого идеализма». «Непостижимо, каким образом Мах отпирается от того, что он берклианец» («Kantstudien»{29}, Band VIII, 1903, SS. 416, 417).
В. Иерузалем – реакционнейший кантианец, с которым Мах выражает в том же предисловии свою солидарность («более тесное родство» мыслей, чем Мах раньше думал: S. X, Vorwort[59] к «Erk. u. Irrt.», 1906): – «последовательный феноменализм приводит к солипсизму», – и поэтому надо слегка позаимствовать кое-что у Канта! (см. «Der kritische Idealismus und die reine Logik», 1905, S. 26[60]).
Р. Гёнигсвальд: «… альтернатива для имманентов и эмпириокритиков: либо солипсизм, либо метафизика в духе Фихте, Шеллинга или Гегеля» («Über die Lehre Hume's von der Realität der Außendinge», 1904, S. 68[61]).
Английский физик Оливер Лодж в книге, посвященной разносу материалиста Геккеля, мимоходом, как о чем-то общеизвестном, говорит о «солипсистах подобно Пирсону и Маху» (Sir Oliver Lodge. «La vie et la matière», P., 1907, p. 15[62]).
По отношению к махисту Пирсону орган английских естествоиспытателей «Nature» («Природа»){30} высказал устами геометра Э. Т. Диксона вполне определенное мнение, которое стоит привести не потому, чтобы оно было ново, а потому, что русские махисты наивно приняли философскую путаницу Маха за «философию естествознания» (Богданов, стр. XII и др. предисловия к «Анализу ощущений»).
«Основа всего сочинения Пирсона, – писал Диксон, – положение, что, так как мы ничего не можем знать прямо кроме чувственных восприятий (sense-impressions), то поэтому вещи, о которых мы обыкновенно говорим, как об объективных, или внешних предметах, суть не что иное, как группы чувственных восприятий. Но профессор Пирсон допускает существование чужих сознаний, он допускает это не только молча, тем, что обращается к ним со своей книгой, но и прямо во многих местах своей книги». О существовании чужого сознания Пирсон заключает по аналогии, наблюдая движения тела других людей: раз реально чужое сознание, значит, допускается существование и других людей вне меня! «Конечно, мы бы не могли таким образом опровергнуть последовательного идеалиста, который стал бы утверждать, что не только внешние предметы, но и чужие сознания нереальны и существуют лишь в его воображении; но признавать реальность чужих сознаний – значит признавать реальность тех средств, посредством которых мы заключаем о чужом сознании, т. е… внешнего вида человеческих тел». Выход из затруднения – признание «гипотезы», что нашим чувственным восприятиям соответствует вне нас объективная реальность. Эта гипотеза удовлетворительно объясняет наши чувственные восприятия. «Я не могу серьезно сомневаться в том, что профессор Пирсон сам верит в нее, как и другие люди. Но если бы ему пришлось определенно признать это, то он вынужден был бы заново написать почти каждую страницу своей «Грамматики науки»»[63].
Насмешка – вот чем встречают думающие естествоиспытатели идеалистическую философию, вызывающую восторг Маха.
Вот, наконец, отзыв немецкого физика Л. Больцмана. Махисты скажут, пожалуй, как сказал Фр. Адлер, что это – физик старой школы. Но речь идет теперь совсем не о теориях физики, а об основном философском вопросе. Против людей, «увлеченных новыми гносеологическими догмами», Больцман писал: «Недоверие к представлениям, которые мы можем лишь вывести из прямых чувственных восприятий, привело к крайности, прямо обратной прежней наивной вере. Говорят: нам даны только чувственные восприятия, дальше мы не вправе делать ни шагу. Но если бы эти люди были последовательны, то они должны были бы поставить дальнейший вопрос: даны ли нам наши собственные вчерашние чувственные восприятия? Непосредственно дано нам только одно чувственное восприятие или только одна мысль, – именно та, которую мы мыслим в данный момент. Значит, если быть последовательным, то надо отрицать не только существование других людей кроме моего собственного Я, но и существование всех представлении в прошлом»[64].
Якобы «новую», «феноменологическую» точку зрения Маха и К этот физик вполне заслуженно третирует, как старую нелепость философского субъективного идеализма.
Нет, «субъективной» слепотой поражены те люди, которые «не заметили» солипсизма, как основной ошибки Маха.
