Владимир Короленко
Дневник, 1917-1921

Возвращаюсь к разговору с Раковским и другими. Я напрасно старался доказывать, что бесчеловечные способы ведения войны вредны для применяющей их стороны, что расстреливать заложников есть варварство, едва ли практиковавшееся даже во время внешней войны и т. д. Все, даже Раковский, доказывали необходимость таких мер «самозащиты», и мне едва удалось (кажется, при некотором сочувствии юноши Косиора) добиться обещания, что расстрел заложников и сжигание сел будут практиковаться «с крайней осторожностью».

Но… вернувшись в Харьков, Раковский тотчас же отправился в объезд по Украине и, говорят, где-то чуть не попал в руки повстанцев. Увидев всю серьезность положения на Украине, – опять не увидел других средств, кроме жестоких мер. В результате явилось «обращение председателя ‹Совета› Нар‹одных› Ком‹иссаров› Украины и члена Реввоенсовета Юго-Зап‹адного› фронта тов. Раковского от 12 сент‹ября› 1920 г.», в котором он выступает с предложениями крутых мер. Опять идет речь о «кулацких восстаниях». «Различные уголовные элементы, выпущенные из тюрем деникинскими властями и поляками»… «при содействии кулаков… организуют грабительские банды»… В августе бандитизм принял угрожающие размеры. Бандиты врываются в деревни, грабят бедноту (?), вырезывают сторонников сов‹етской› власти, избивают семьи красноармейцев и разрушают продовольств‹енную› работу… 28 авг‹уста› на ст‹анции› Лекаревка бандитами ограблен эшелон из Кременчуга с автомобилями и мотоциклетами и эшелон с солью для населения… Ввиду этого совет нар‹одных› комиссаров вместе с Реввоенсоветом Юго-Зап‹адного› фронта 20 и 23 апр‹еля› (!) наст, года принял ряд положений.

1) Главари и участники банд объявляются вне закона и расстреливаются на месте.

2) Близкие родственники их берутся заложниками и отправляются в концентр‹ационный› лагерь. Имущество бандитов и их близких родственников^[83] – конфискуется в пользу деревенской бедноты (какой простор для корыстных доносов!).

3) Деревни, оказывающие содействие бандитам… подвергаются военной блокаде и карам. Таковыми карами являются: а) контрибуция предметами продовольствия; б) денежная контрибуция; в) конфискация имущ‹ества› кулаков (хотя бы и не причастных?); г) обстрел и д‹аже› их полное уничтожение (что уже много раз практиковалось).

5) (пункт 4-й пропущен). Поголовное обезоружение населения, для чего сначала приказы, потом поголовный обыск.

6–7) Повторяется приказ взять заложников из кулаков и препроводить их в воинские отделы или чрезв‹ычайные› ком‹иссии›.

8) Объявить населению, что, в случае продолжения банд‹итских› действий и нападения на агентов сов‹етской› власти – заложники будут расстреляны.

9) Круговая ответств‹енность› сел данного района за какое бы то ни было волнение или выступление против сов‹етской› власти… Обязанность доводить до свед‹ения› военных частей или ревкомов о подозрительных лицах.

‹10)› В районах и местностях, наиболее охваченных бандитизмом и являющихся очагами бандитского движения – взять все мужское население, способное носить оружие, от 19 до 45 лет и отправить в окр‹ужные› военные управления для зачисления: а) если это трудовой элемент, в запасные части округа; б) кулацкие или буржуазные элементы в тыловое ополчение. Наконец -

11) Опять обращение к комитетам незаможных селян относи‹тельно› всевозможного содействия… Подписано Раковским в Ромодане 14 сент‹ября› 1920 г.

Дальше идти некуда! Тут уже нет и вида «защиты сельского населения» и даже неимущих селян. Были уже случаи сплошного сжигания сел. На днях распространился слух, будто красноармейцы одной из городских казарм остановили карат‹ельный› отряд, возвращавшийся с имуществом, награбленным у деревень, причастных к бандитизму, – и заявили будто бы, что они здесь служат сов‹етской› власти, а там их деревни грабят, волнение было «успокоено», и только слухи о нем пронеслись в городе. Может быть, это и неверно, но очень характерно. Такой конфликт должен возникать не в одной совести^[84].

30 сент‹ября›

Сегодня от губчека (или от гучеки, как это говорят в просторечии) напечатан длинный список расстрелянных. Здесь перечислено 29 NoNo, но под некоторыми номерами есть по 2, по 3, даже по 4 фамилии. Надо, значит, прибавить еще 8 человек, выйдет всего 37 человек в одном списке. Тут уже впервые являются расстрелянные заложники. У меня сжалось сердце при одном имени. Это Григорий Вас. Вовк, расстрелянный, как заложник из…^[85]. Недавно сын одного Вовка писал мне, напоминая о нашем знакомстве в 1905 году, когда он содействовал мне в борьбе с черносотенством. Теперь он просил меня сделать что возможно для спасения его отца. Я написал письмо нач‹альнику› чрезвычайки (или следователю) Зайцеву 8 или 9 сент‹ября›, где говорил, что Вовк-отец старый крестьянин, а сын – один из прежних убежденных работников, которых восстановлять против себя не имеет смысла. На днях Прасковье Семеновне Ивановской говорили в Ч.К., что Влад‹имир› Гал‹актионович› ходатайствует за явных бандитов. Теперь, дескать, арестован и сын. Прочитав фамилию Вовка в списке расстрелянных, я был уверен, что это и есть отец моего знакомого. Оказалось, что чрезвычайник спутал. Расстрелян другой бедняга заложник: имя его другое, тогда как моего зовут Антон Никол‹аевич›. Несчастие, значит, переносится с одного старика заложника на другого и с одного сына на другого, которому, значит, может грозить еще расстрел…

Во всяком случае это уже началось… И этими мерами думают ввести социализм! Слепота, слепота! А между тем они так слепо уверены, что когда во время приезда Рак‹овского› я заговорил о необходимости свободы и о вреде жестокостей, – то все уверенно и весело смеялись, как будто я сказал что-то наивное⁵⁹. Да это и действительно наивность. Один фальшивый шаг влечет за собой другой, третий. Большевизм сделал уже столько фальшивых шагов, что ему, пожалуй, нет уже возврата и приходится идти до конца.

Получил письма от С. Д. Протопопова. Присылает некролог С. А. Венгерова⁶⁰. Умер, вероятно, от диссентерии. Был здоровяк. В некрологе об эпидемии умалчивается.

Вчера (29 сент‹ября›) в местных «Известиях» напечатана изуверская статья (подписанная С. Е.) «Катюзi по заслузi». «Выборы на широкую красноармейскую конференцию заканчиваются». «Уже выяснилось, что коммунисты-большевики будут представлены в большинстве. Нельзя, однако, обойти молчанием служащих в некоторых учреждениях, выбирающих беспартийных, т. е. „петлюровцев и белогвардейцев“, а в pendant к этому сообщается, что железнодор‹ожные› рабочие сортиров‹очного› депо послали исключит‹ельно› коммунистов, в том числе т.т. Порайко и Ермана.

„Еще возмутительнее, чем выбирающие беспартийных, поступок служащих Е.П.О.“. Они избрали меньшевиков, заключенных в тюрьме, находящихся под следствием… Это могли сделать только приверженцы Врангеля и Пилсудского… Вон из советских учреждений всю эту…» (разумей «сволочь»…).

Интересно, что жел‹езно›д‹орожные› рабочие на всяком собрании свищут коммунистам, и те же Ерман и Порайко часто вынуждены смолкать. Но большевики ухитряются фальсифицировать выборы и держатся пока на этой лжи. Между тем, с кем ни заговоришь из рабочих, – всюду слышишь только недовольство, а по отношению к коммунистам даже ненависть.

11–24 ноября 1920

Около двух месяцев ничего не записывал в этом дневнике. За это время произошли важные события. Врангель окончательно разбит, и в советских газетах пишут, что он с остатками своего войска бежал в Константинополь. Заключен мир с Польшей, и, значит, теперь советское правительство является победителем. Но над этой победой приходится сильно задуматься. Она одержана при помощи Махна и анархистов. Махно, еще не очень давно объявленный «вне закона» и, значит, приговоренный «при возможности» к казни даже без суда, – теперь является союзником. В Харькове открыто существует его штаб (под черным знаменем), издается махновская газета «Набат», происходят огромные митинги, на которых открыто осуждается советская власть и… все это большевикам приходится терпеть! Теперь махновщина очень популярна именно этой своей критикой. Но вообще чувствуется, что так дальше продолжаться не может. Носятся разные слухи. Сегодня человек, приехавший из Мелитополя, рассказывал, будто (по рассказам) махновцы заперли Перекоп и не выпускают большевиков ни из Крыма, ни в Крым. И будто открыто говорят: «Будем бить белых, пока не покраснеют. Будем бить и красных, пока не почернеют». Приезжие из Харькова говорят, будто Ч.К. следит за вожаками махновцев, и сильно говорят о том, что на днях «придется снять махновскую верхушку», т. е. арестовать вожаков. Тогда нужно ждать столкновения и кровопролития.

Вместе с этими событиями у нас радость. Третьего дня явился очень приятный молодой человек из Мелитополя и привез письма от Кости и Наташи. Они живы, здоровы, в том числе и моя внучка Соничка (которая начала учиться читать и писать). Они около 3-х месяцев назад перебрались из Крыма в Мелитополь, в ожидании первого случая для поездки в Полтаву. В Мелитополе собралась целая группа полтавцев. Сегодня опять был один приезжий оттуда же (Баллод, Рудольф?..^[86]), который совсем на днях (дней 5–6 назад) выехал из Мелитополя, и, по его словам, наши уже в дороге. Костя в Мелитополе встретил знакомого полтавца (кажется, Степаненко), занимающего «ответственный пост», и тот выдал уже пропуски и облегчает самую поездку.

Но наша радость отравлена необходимостью сообщить другим печальные известия.

Умер младший сын Имшенецкого, Витя. В качестве доктора – заразился сыпным тифом и умер в Кореизе. Умер еще Никита Капнист⁶¹ и несколько мало знакомых полтавцев. Вчера приходил к нам Я. К. Имшенецкий, сильно расстроенный, а сегодня была жена другого его сына, тоже заплаканная по поводу этой семейной утраты. Вдобавок ее муж был мобилизован деникинцами и увезен ими в Крым. И опять на местах большевики ведут себя (как и при взятии Екатеринодара) довольно умеренно и прилично. Но стоит полтавцам вернуться сюда – и тотчас же начнутся аресты, а мож‹ет› быть, и расстрелы.

В этом отношении наши местные власти ведут себя весьма «неумеренно». То и дело в «Известиях» появляются длинные списки расстрелянных. По большей части против их имен стоит: «злостный дезертир» или бандит, участник такой-то шайки. Но так ‹как› расстрелы эти происходят без суда, без защиты, без опроса свидетелей, то трудно сказать, насколько даже эти факты установлены точно. Как бы то ни было, с 23 августа напечатано о расстрелах: в № 69–58 чел. (41 No, но под одним номером помещено по несколько человек). В том числе есть женщины: Ирина Данил. Стеценко (телеграфистка, за которую мы с Пашенькой ходатайствовали напрасно у Порайка) и Мария Макс. Шолковая, якобы за шпионство. Затем Степан Кравченко, отец которого был у меня, мы с Пашей ходатайствовали, но напрасно. На меня рассказ отца произвел впечатление полной правдивости. Затем 30 сент‹ября› опять длинный список 29 NoNo, но опять по два и по три человека приходится на один No, так что вместе это составит 42 жертвы. Здесь в первый раз упоминается о расстреле заложников: Вовк, Гаврао (?), Штафан расстреляны в качестве заложников за своих сыновей бандитов (под № 9-м). 31 окт‹ября› (жовтня) – 12 человек, в том числе Белов Ив. Михайлович, юноша 18 л‹ет›. Садовничий Яков Ефим., заведовавший 1-м районом губрозыска (бывший околод‹очный› надзиратель› за преступления по должности, 14 ноября – 17 человек. В том числе Глоба – 18 лет и Волк Дм. Вас. (тоже). Вообще вся эта партия состоит из молодежи, обвиняемой в бандитизме, т. е., вернее, в восстании против сов‹етской› власти.

К этому надо прибавить еще расстрелы по приговорам ревтрибунала, который в этом году гораздо щедрее на казни, чем в прошлом году, когда был только один смертный приговор, да и тот не приведен в исполнение.

В субботу 7/20 ноября был устроен Горбуновым-Посадовым⁶² вечер в память десятилетия смерти Л. Н. Толстого, на котором была предложена резолюция против смертной казни, принятая многочисленной публикой с огромным одушевлением. Очевидно, все эти казни встречают общее негодование.

Говорят о сильном «поправении» Ленина. Неужели начинается внутренняя здоровая реакция?!

28 ноября 1920

В нашей губернии ходит следующая довольно поэтическая легенда, которую Прасковье Семеновне рассказывал кто-то из приезжих несчастливцев родных, приезжающих за заступничеством в политич‹еский› Красный Крест.

В крестьянской семье родился ребенок. Родители пригласили кумовей и поехали в церковь. Когда священник приступил, к обряду и снял с ребенка покрывало, то оказалось, что вместо ребенка оказался… топор. Священник рассердился. Что такое вы мне привезли. Убирайтесь! Ребенка повезли и, когда приехали домой, то под покрывалом опять оказался ребенок.

Судили, рядили. Собралась вся деревня, и решили опять везти к попу крестить. Привезли, опять вскрыли покрывало, и вместо ребенка оказалось… сито. Священник опять рассердился и опять прогнал кумовей с странным перевертнем. Приехали домой – опять вместо сита ребенок. Опять собралась вся деревня, выбрали новых кумовей и решили потребовать во что бы то ни стало, чтобы поп окрестил ребенка, чем бы он на этот раз ни оказался. Приехали и приступили опять к попу: что бы ни оказалось – крести!

Поп перекрестил покрывало, снял его – под ним оказался вместо младенца прекрасный букет цветов. По настоянию приехавших поп приступил к обряду и, когда совершил его, то оказался прекрасный младенец невиданной красоты, и родителям оставалось только радоваться.

Толкование такое: если бы поп окрестил топор, то была бы нескончаемая тяжелая война. Если бы окрестил сито, был бы голод. Но так как он окрестил букет, – это значит, что Украина расцветет невиданным еще цветом. И будет это с января 1921 года.

А теперь вместо поэзии – проза. Идут выборы в совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. В одном учреждении (в госуд‹арственном› банке) пришел коммунист Кавин и стал руководить собранием. У него спросили, на каком основании он взял на себя эту роль и кто его выбрал. Тот сконфузился и уступил. Выбрали…^[87] и затем приступили под его руководством к выборам, выбрали троих, тоже не коммунистов. На следующий день или даже немедленно и председатель, и трое выбранных были арестованы чрезвычайкой, и на следующие выборы явился опять прежний самозваный председатель Кавин, который просто объявил себя председателем, вместе с председателем чрезвычайки. Выборы прошли, разумеется, как по маслу. Выбраны все коммунисты. В «Известиях» пишут, что все-таки некоторые учреждения опозорены нежелательными выборами «соглашателей» и социал-предателей, т. е. меньшевиков. Но все-таки выборы вообще прошли с огромным торжеством для коммунистов.

Так распоряжаются с бедным «диктатором» пролетариатом! Вчера (27 ноября, № 147) в «Вестнике» напечатана статья «К позорному столбу», в которой речь идет как раз об этих предвыборных собраниях: «Собрание сотрудников губфинотдела, – говорится в этой статье, – состоявшееся 23 с. м., выделяется среди других предвыборных собраний. В то время как все трудящиеся единодушно принимают резолюции о необходимости самого активного участия в советском строительстве, – указанное собрание отклонило резолюцию, смысл которой сводился к необходимости поддержки сов‹етской› власти. Договорились г. г. чиновники…

…Этим они поставили себя вне пролетариата и не смеют они больше ставить себя на одну доску с рабочими и требовать уравнения в продовольств‹енном› отношении… На предстоящем вторичном собрании служащие должны определенно заявить, с кем они – с революцией или с контрреволюцией» (подписано – сотрудник губфинотдела).

* * *

Мирные переговоры с поляками прерваны до отвода Польшей своих войск с украинской территории (Вicти-Известия № 146 26/XI-20).

18 ноября/1 дек‹абря›

Внезапная радость. Приехали Наташа, Костя и Соничка. Приехали совершенно здоровые. Девочка мало выросла, но как-то стала развязнее и разумнее. Наташа как будто поздоровела: ей приходилось много работать, и это явно пошло на пользу и ей, и девочке. С последней некогда было много возиться.

С большевиками пришли махновцы. Так как они много помогали против Врангеля, то большевики по какому-то договору, очевидно неискреннему с обеих сторон, предоставили им значит‹ельные› льготы. Теперь в Харькове существует махновский штаб под черным знаменем анархистов, махновцы устраивают митинги в театрах, народ на них валит валом. Еще недавно объявленные вне закона – махновцы теперь ведут открытую агитацию против советской власти, доказывая преимущества безвластия: заводы принадлежат не рабочему классу, а тем рабочим, которые на них работают, и т. д. Появились они уже и в Полтаве и, говорят, ведут себя победителями. При столкновениях и насмешках «советские» всюду уступают. Явно, что это долго продолжаться не может.

12 дек‹абря› (нов. ст.)

Маски сброшены: махновцы и большевики опять стоят друг против друга открытыми врагами. На юге уже были открытые столкновения. В большев‹истских› газетах пишут, что Махно разбит даже в Гуляй-Поле. Но все-таки махновцы за это время успели сильно распространить свое учение. Отрицат‹ельные› стороны большевизма – казни, реквизиции и т. д. – сильно расчистили почву для анархии. К сожалению, мое здоровье не позволяет мне разъезжать и много беседовать с селянами. Наверное, можно бы услышать много любопытного. Теперь вдобавок врачи воспретили мне (временно) даже принимать просителей, и это делает за меня Соня. Пашенька взяла на себя уже довольно давно все хождения по чрезвычайкам (она председательница Полит‹ического› Кр‹асного› Креста) и по другим местам. Я с нею хожу лишь в крайних случаях, к Порайку, и таким образом от непосредственных источников я удален.

25 дек‹абря› (н/с)

За это время вошла в употребление еще одна прелесть старого порядка: то и дело от нас высылают в Харьков, а оттуда в сев‹ерные› губернии. Это возобновление администрат‹ивной› высылки идет, очевидно, по всей России. На днях я получил известие, что из Сочи выслан Борис Федор. Филатов⁶³, когда-то мой союзник по борьбе с голодом в Лукоян. уезде. Человек очень скромный, далеко не революционер в те годы и, конечно, не деят‹ельный› контрреволюционер ныне. Он моего возраста, под 70 лет. Был председателем земской управы в Сочи и, при приходе деникинцев, «должен был», как мне пишет его жена, Мария Мих. Филатова, произнести приветственную речь. Вероятно, в этой речи сказал что-нибудь, с нынешн‹ей› точки зрения, неблагонамеренное («контрреволюционное»). За это теперь у него отобрали все имущество (этого прежде не было), а самого решили выслать в Холмогоры. Удалось, после разных хлопот, заменить это ссылкой в Иваново-Вознесенск. Это все-таки легче. Мы с С. Д. Протопоповым писали по этому поводу Горькому, как бывшему нижегородцу, но он нам обоим ничего не ответил.

Вчера (24 дек‹абря›, Известия, № 179) опять напечатан список расстрелянных (16 дек‹абря› 1920). Во главе этого списка стоит Хазанович, Файвель Абрамович, за спекуляцию. Ко мне приходил его сын, почти мальчик, со слезами на глазах. Я писал письмо Порайке, но… это было тогда, когда расстрел уже совершился (19 дек‹абря›). Таким образом советская власть борется со спекуляцией и в то же время советские газеты полны статей о том, что америк‹анским› компаниям выдаются «концессии» в Сибири. Советские газеты не находят в этом никакого противоречия. Между прочим, по поводу этих концессий говорят о возможной войне между Японией и Америкой, в которую может быть втянута и Россия.

Особенно меня возмутил расстрел Вяткина, бывшего жандарма. С тех пор прошло 12 лет!! Односельцы свидетельствуют очень единодушно, что он с тех пор занимался с‹ельским› хозяйством, ни в какой контрреволюции не участвовал и был вообще человек хороший. Я был уверен, что его расстрелять не могут, и в этом смысле успокаивал приходивших ко мне близких людей. Теперь мне кажется, что часть вины за эту жизнь лежит на мне.

Наверное, есть в этом списке (19 чел‹овек›) и еще примеры такого же легкого обращения с человеческой жизнью. Недавно Ив. Ив. Горбунов-Посадов устроил Толстовский вечер по поводу десятилетней годовщины со дня смерти Толстого. Театр был переполнен, так что было страшно. Авд‹отья› Семеновна только с помощью устроителей могла попасть в присланную мне ложу. Горбунов-Посадов предложил, между прочим, послать телеграмму об уничтожении см‹ертной› казни. В театре были, конечно, и коммунисты, но он весь гремел от единодушных оваций по этому поводу. На телеграмму Раковский ответил, что сама сов‹етская› власть была бы рада возможности уничтожить смертную казнь, и надеется, что возможность этого наступит. Но пока… и т. д.

Нужна сильная власть, чтобы это сделать. А советская власть бессильна. Она не может оградить даже внешнюю безопасность жителей. Вл. Ив. Яковенко пишет мне, что в уездах (он живет около Шишак в Миргородском уезде) процветает лопатничество. На хутора приходят разбойники, разбивают окно и, скрывшись в простенке, суют лопату, грозя вырезать всех, если не положат им опред‹еленную› сумму. И порой действительно вырезают всех, до малых детей включительно. И советская власть бессильна. В том же Миргор‹одском› уезде сов‹етский› комиссар доктор Радченко назначил заведомого разбойника Гмырю начальником конной сотни для искорен‹ения› разбойничества! И это тогда (в прошлом году), когда бандитизм еще не вполне упразднил советскую власть!

30 дек‹абря› 1920 н/с

Сегодня в Известиях (№ 174) напечатана «меньшевистская декларация, оглашенная лидером полт‹авских› меньшевиков гр. Ляховичем 19 дек‹абря› 1920 г. в Полт‹авском› совете. В области политической».

Декларация, разумеется, оглашена в полемическом тоне. На каждый ее пункт в несколько строчек следует возражение в 10 раз длиннее, изложенное в таком тоне: «Меньшевики не дураки, как о них многие думают, а умные подлецы и тонкие предатели…» Или: «Но меньшевики забыли, что, если они за три года революции исподлились до предела и усовершенствовались до виртуозности во всех тонкостях предательства…» и т. д.

Несмотря на это, Ляхович самым оглашением этой декларации создал себе в городе почетную известность даже среди раньше его не знавших.

От Берковича получено письмо уже из Грузии. Возникал вопрос: примет ли меньшевиков Грузия. Это ведь совершенно своеобразная форма администрат‹ивной› ссылки: высылка в соседнюю державу, точно в Сибирь. Оказывается, Грузия меньшевиков приняла, но тон Берковича довольно минорный.

Комментарии к дневнику 1920 года

¹ Отъезд В. Г. Короленко из Полтавы был вызван его болезнью (сердечная недостаточность). По приглашению доктора В. И. Яковенко писатель решил отдохнуть и поправить здоровье в его санатории на Бутовой Горе, близ станции Яреськи. Здесь Короленко прожил четыре месяца и вернулся в Полтаву уже после отступления Добровольческой армии. Дневник в это время Короленко не вел, но закончил статью «Земли! Земли!» и работал над третьим томом «Истории моего современника».

² Сезеневская Е. О. – давнишняя знакомая семьи Короленко.

³ В. Г. Короленко справедливо отмечает одну из самых «страшных черт» русского народа – неоправданную доверчивость и покорность, о которой писали также В. В. Розанов, И. А. Бунин, М. А. Булгаков и др. Этот порок стал одной из причин и нынешнего ужасного состояния России.

⁴ Этот явно субъективный взгляд на происходившие события в России роднит В. Г. Короленко с такими ниспровергателями самодержавия, как Е. Д. Кускова, П. Н. Милюков, М. Осоргин и др.

⁵ Красная Армия вошла в Полтаву 10 декабря 1919 г.

⁶ О зверствах и ритуальных убийствах, совершенных киевской, харьковской и другими чрезвычайками, написано довольно много (достаточно привести, например, книгу С. П. Мельгунова «Красный террор в России», в которой была сделана попытка систематизировать и обобщить материал по «свежим следам»). Мы могли бы представить огромное число ужасающих фактов из «деятельности» киевских чрезвычаек, но ограничимся лишь некоторыми свидетельствами, близкими к тому, о чем писал в своем дневнике В. Г. Короленко. Так, в газете «Киевское эхо» (11, 16 и 19 сентября 1919 г.) был помещен репортаж о чудовищных жестокостях киевских чекистов. Вот некоторые фрагменты из этого репортажа:

«Последнее, заключительное злодейство, совершенное палачами из ЧК, расстрел в один прием 500 человек, как-то заслонило собою ту длинную серию преступлений, которыми изобиловала в Киеве работа чекистов в течение 6–7 месяцев.

Сообщения в большевистской печати дают в Киеве цифру, не превышающую 800–900 расстрелов. Но помимо имен, попавших в кровавые списки, ежедневно расстреливались десятки и сотни людей… И большинство этих жертв остались безвестными, безымянными… „Имена их Ты, Господи, веси…“

Кроме привлекшего уже общественное внимание застенка на Садовой, 5, – большинство убийств производилось в темном подвале под особняком князя Урусова на Екатерининской, № 16. Несчастные жертвы сводились по одиночке в подвал, где им приказывали раздеться догола и ложиться на холодный каменный пол, весь залитый лужами человеческой крови, забрызганный мозгами, раздавленной сапогами человеческой печенью и желчью… И в лежащих голыми на полу, зарывшихся лицом в землю людей стреляли в упор разрывными пулями, которые полностью сносили черепную коробку и обезображивали до неузнаваемости

В „работе“ чекистов поражает не только присущая им рафинированная, утонченно-садистская жестокость. Поражает исключительная бесцеремонность в обращении с живым человеческим материалом. В глазах заплечных дел мастеров из ЧК не было ничего дешевле человеческой жизни… Нередки бывали случаи, когда люди расстреливались просто для округления общей цифры за день… Весьма часты также бывали случаи, когда заключенные расстреливались без всякого допроса… Имели также место в советских застенках случаи расстрела „по ошибке“…

Играя роль „культурных и гуманных“ деятелей, Раковский и Мануильский, как передают заключенные, иногда пытались сдержать кровавый пыл чрезвычаек, но Лацис, игравший роль маленького Фуке Тиенвилля и находящийся в неприязненных отношениях с „предсовнаркомом“ и его заместителем, стремился всегда идти своей дорогой, принимал меры к тому, чтобы известия об арестах видных в городе лиц не доходили до „совнаркомовцев“ и чтобы вынесенные приговоры исполнялись без промедлений в самом ускоренном порядке.

Среди многих, содержавшихся в заключении, существует уверенность, что „трения“ эти сыграли свою роковую роль в деле убийства покойного В. П. Науменко. Лацис и его приближенные боялись, что „мягкий человек и дипломат“ Раковский, под влиянием хлопот извне, примет какие-либо меры к спасению В. П., и потому вся процедура ареста, допроса и расправы с покойным была проделана с такой исключительной быстротой и поспешностью…»

⁷ Давая в целом правильную оценку «двум утопиям» в русской действительности, В. Г. Короленко в то же время «уходит» от ответа на чрезвычайно важный вопрос: а что же, революционно настроенная интеллигенция, активно ниспровергавшая самодержавие в России, не предполагала такого развития событий после насильственного изменения государственного строя? Кто же в таком случае является главным виновником разыгравшейся трагедии – не сама ли интеллигенция, в течение десятилетий целенаправленно подтачивавшая государственные устои России? Ответ на этот роковой для России вопрос содержится в работах И. А. Ильина и других немногочисленных ученых-государственников, но в наиболее яркой художественной форме он дан Михаилом Булгаковым в знаменитой повести «Собачье сердце», истолкованной, кстати, в наше время крайне односторонне (подчеркивается лишь ее антисоветская направленность). Между тем главная мысль повести состоит в том, что российская интеллигенция (почти всех направлений и оттенков), стремясь создать «лучшее общество», произвела в этих целях «операцию» над русским народом, не просчитав ее возможных крайне негативных последствий (мы не берем ту часть интеллигенции, которая прекрасно знала о тяжких последствиях и жаждала их!). В результате же «операции» получилось нечто ужасное, отчего содрогнулись даже некоторые творцы и исполнители содеянного. Булгаков гениально в одном эпизоде с операцией над собакой Шариком показал все то, что проделали творцы-интеллигенты над Россией и русским народом.

«И Шарика заманили и заперли в ванной… Внезапно… вспомнился… двор у Преображенской заставы… вольные псы-побродяги… Потом полутьма ванной стала страшной… померещились отвратительные волчьи глаза… И он поехал лапами по скользкому паркету, и так был привезен в смотровую… В белом сиянии стоял жрец ‹профессор Преображенский›… Руки в черных перчатках… Пес здесь возненавидел больше всего тяпнутого ‹Борменталя›… за его… глаза. Они были настороженные, фальшивые, и в глубине их таилось нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление… „Злодей… – мелькнуло в голове. – За что?“… Затем весь мир перевернулся кверху дном».

Сама операция описана Булгаковым как насильственное злодейство.

«Тут шевельнулся жрец… Нож!.. Борменталь… вынул маленький брюхатый ножик и подал его жрецу. Затем он облекся в такие же черные перчатки, как и жрец… Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск, и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас разошлась, и из нее брызнула кровь… Борменталь набросился хищно, стал комьями марли давить Шарику рану… Филипп Филиппович полоснул второй раз, и тело Шарика вдвоем начали разрывать крючьями… Выскочили розовые и желтые, плачущие кровавой росою ткани… Затем оба заволновались, как убийцы, которые спешат… Лицо Филиппа Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приемом навел на лбу Шарика красный венец… Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаза профессору и окропил его колпак. Борменталь… как тигр, бросился зажимать… Филипп Филиппович стал положительно страшен… И вот на подушке появилось на окрашенном кровью фоне безжизненное потухшее лицо Шарика с кольцевой раной на голове. Тут же Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир… Зина появилась на пороге, отвернувшись, чтобы не видеть Шарика и кровь… Жрец снял меловыми руками окровавленный клобук…»

Любопытен финал операции. Профессор Преображенский, этот «вдохновенный разбойник», «подбородком лег на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил:

– Вот, черт возьми. Не издох! Ну, все равно издохнет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса! Ласковый был, но хитрый».