Владимир Колычев
Смертельные чары
Глава 1
Мутно-белые облака медленно ползут по небу, то раздуваясь, то съеживаясь по воле ветра. Они могут исчезнуть или превратиться в темные, насыщенные влагой тучи, пролиться дождем, а затем высохнуть без следа. Это все природа, где любое изменение по форме и содержанию закономерно. Одни облака исчезают, другие появляются – и так до бесконечности.
Лето на носу – деревья наряжаются в зеленые мундиры, но с наступлением осени они сбросят парадные одежды и закутаются в снежные пледы – так им будет легче пережить холодную зиму. Но не всем порождениям леса суждено пройти по этому кругу в очередной раз. Высокой березе, состаренной временем и борьбой с короедами, пришло время умирать. Ослабла она, потому и не выдержала порыва ветра – сломалась, иссушенной своей кроной склонилась над рекой. Умрет это дерево, исчезнет, но на его месте вырастет новое, и лес будет жить дальше. Таковы законы природы. И умрет кабан, что питается желудями со старого дуба, господствующего на взгорке за рекой. И сам дуб когда-нибудь исчезнет, уступив место своему наследнику…
Ничто не вечно. Умирающая береза, трупы не переживших зиму животных – все это естественно, а потому не безобразно. И лежащий на траве человек – такое же явление природы, его труп тоже мог сам по себе гнить в земле. Но человек живет не только по законам природы. Его смерть противоестественна, потому что существуют еще и законы общества. И по этим законам тело полагается предать земле по всем правилам погребальной науки. Но, главное, общество требует разыскать и наказать убийцу…
Человека сначала убили, а потом уже сбросили в реку, течение которой несло его, пока не прибило к берегу. Возможно, его убили, когда он уже находился в воде. Но это вряд ли. Спортивный костюм на нем, куртка – в такой одежде купаться не ходят. И с берега не ныряют.
А ведь он мог неудачно нырнуть. В принципе, могло так случиться – нырнул, а на речном дне лежал обломок строительной плиты с торчащим из нее арматурным прутом. Как раз именно такой вот прут и воткнули ему в шею – под острым углом к вертикальной осевой линии. Даже ворот куртки опускать не надо, чтобы увидеть, насколько глубока вымытая водой рана. Да и кровь на одежде исключала версию с нырянием. Ее бы тоже вымыло водой, если бы штырь вонзился в шею на дне речном. А не вымыло. Потому что натекла она на берегу и успела впитаться в материю…
Кряжистый мужчина с высоким лбом и тяжелыми надбровьями на корточках сидел перед трупом, рассматривал рану и мял в руках сигарету. Покойник весил немало, никак не меньше ста килограмм, поэтому пришлось потрудиться, вытаскивая тело из воды. Устал мужчина, а перекур – не самый плохой способ перевести дыхание. Но сначала он поднялся на ноги, отошел от покойника на шаг-другой и только тогда чиркнул зажигалкой.
– А водичка сейчас не очень, – сказал он, выпустив тугую струю табачного дыма. – Холодно еще купаться.
– Может, с лодки скинули? – предположил его подчиненный, высокий худощавый парень лет двадцати пяти.
– Не похож он на рыбака.
Федор Старостин служил в милиции в должности старшего участкового уполномоченного. Труп обнаружила поселковая ребятня – рыбу ловить пацаны ходили, а поймали покойника. Пашка Уткин у них там заводила, трепло тот еще, поэтому Старостин сразу в райотдел звонить не стал. Но сейчас никаких сомнений – труп налицо, причем криминальный. Надо звонить в отдел, пусть присылают следственно-оперативную группу, но Старостин не торопился доставать телефон. А куда торопиться? Сутки как минимум труп в воде пролежал и еще пять минут лишних пролежит. Да и что такое для покойника пять минут, когда впереди целая вечность небытия?
– Костюм у него дорогой. «Пума», и вряд ли китайская. А если китайская, то хорошего качества. В такой одежде на рыбалку не ходят, – покачал головой Старостин.
– Ну, если с пристани рыбачить, чисто для интереса… Может, он с левого берега? – предположил Ольгин.
Поселок Подречный состоял из двух участков, один из которых обслуживал капитан Старостин, а другой – лейтенант Ольгин. Но Старостин помимо своего участка возглавлял еще и территориальный пункт милиции, поэтому Ольгин ему подчинялся по долгу службы и в соответствии со штатным расписанием. Их было двое на деревню Подречную и отколовшийся от нее совхозный поселок с тем же названием. Но им же пришлось взять на себя и гораздо более новое образование – коттеджное поселение на противоположном от поселка берегу. Его так и называли – «Левый берег». Или просто – элитный поселок.
– Не помню такого, – покачал головой Старостин.
Лицо у покойника уже стало распухать, но опознать его еще можно. Тому, кто знал его. А Старостин впервые видел этого человека.
Лет сорок пять потерпевшему, грузный, округлое лицо с мягкими чертами, подбородок жирный, двойной. Холеной внешности был мужчина – пышный, цветущий. Был…
– Ну, может, недавно поселился, – пожал плечами Ольгин. – Или в гости к кому-то приехал…
– В гости?.. Ну, может, и в гости.
– Выпил, вышел на пристань, свалился в реку…
– Или нырнул. С пристани.
Старостин каблуком взрыхлил землю на тропинке, положил окурок в ямку, прикопал его подошвой и сунул руку в нагрудный карман полушерстяной форменной куртки, где у него лежал мобильный телефон.
Это его земля, и здесь он хозяин, поэтому сам не мусорит и другим не дает.
Он не временщик на этой земле. Его предки основали Подречный, руководили деревенской общиной на протяжении веков. После революции в деревне организовали совхоз, крестьяне стали работать на государство, получая за это зарплату. А общинный дух как был, так и остался. И после того как Союз развалился, совхоз в Подречном никуда не делся. Пусть это уже и не советское хозяйство и люди работают на сельхозкапиталиста, а не на государство, но дела как раньше, так и сейчас идут вполне успешно. И живут люди хорошо, потому что умеют работать. А почему так? Да потому, что старые общинные устои все еще в ходу. Пьешь, бездельничаешь, колотишь жену – понимания не жди. Что трус-предатель, что алкаш-тунеядец – для подреченцев одно и то же, и к тем и другим отношение одинаковое. Потому и не спиваются в Подречном мужики, потому и работа движется. Выжила деревня в нелегкую пору дикого капитализма, когда соседние поля травой зарастали…
Старостин связался с районным начальством, в нескольких словах обрисовал ситуацию и получил указание встретить следственно-оперативную группу, чтобы проводить ее к месту.
– Здесь останешься, Миша. А я в участок.
Именно туда должна была подъехать группа, оттуда он и сопроводит к месту… К месту, где был обнаружен труп. А вот интересно, где находится место преступления? Где произошло убийство?
Золотоносное дыхание Москвы чувствовалось и здесь, в семидесяти километрах от нее. Именно этим дыханием занесло в Подречную «семена», из которых на берегу реки выросли богатые особняки. Не так уж и много их, всего четырнадцать домов, пять из которых в разной степени достройки. Но занимали эти строения чуть ли не такую же площадь, как совхозный поселок. Места здесь красивые – река, леса, аккуратно возделанные поля, но земля стоила относительно недорого, поэтому новые хозяева жизни позволяли себе покупать участки в один-полтора гектара. Мало того, сюда входила и прибрежная полоса, что не допускалось законом. Старостин пытался с этим бороться, но ему очень быстро дали понять, что в такие дела лучше не лезть. Он мужик упертый, но как-то неприлично в его тридцать восемь лет ходить в старших лейтенантах, а дело зашло так далеко, что с его погон могли снять по звездочке. В общем, он отступил, но злость осталась.
И еще ему не нравилось, что этот участок на левом берегу реки входил в зону его ответственности. Старая деревня по своим размерам немаленькая, совхозный поселок еще больше, и если приплюсовать к этому коттеджную застройку, то в подчинении у Старостина точно должно работать два участковых. Только вот расширения штатов не предвиделось…
Но больше всего Старостин злился на хозяина большого белого дома с круглым, в два этажа, эркером под черепичной крышей. Господин Шадрин еще три года назад стал ухлестывать за его женой и в конце концов добился своего. В принципе, Федор сам во всем виноват. Валентина застукала его в объятиях продавщицы сельмага, забрала сына и ушла к матери. Старостин должен был идти к ней на поклон, вымаливать прощение, но гордость ему не позволила. Зато старый хрыч Шадрин не постеснялся сыграть на его семейной проблеме. Ушла к нему Валентина, а Федор чуть не попал под следствие – за причинение вреда здоровью. Не сдержал он тогда своих чувств, так врезал мужику, что челюсть ему в двух местах сломал. Шадрин сначала заявление в райотдел отвез, а потом забрал – как бы в знак примирения. Дескать, мы квиты…
В общем, не нравилось Федору это поселение, поэтому он и рад был бы обходить его стороной, да не мог, долг службы не позволял. Заселилась семья в отстроенный дом, нужно съездить на место, посмотреть, что за люди, навести о них справки – вдруг беглые какие-то. Как-то пьяная драка между соседями случилась, пришлось приезжать, вмешиваться. А, в общем, спокойно тут. Вернее, видимость спокойствия. Заборы высокие, и не видно, что за ними творится.
Небедные люди здесь живут, и если они не акулы бизнеса, то уж точно не пескари. А жить среди хищников трудно: не так что-то сделал – получи удар в спину. Так что неудивительно, если утопленник – житель этого новорусского поселения, где все дома имеют прямой выход к реке и в каждом дворе есть пристань, с которой человек запросто может свалиться в воду – как живой, так и новопреставленный.
Из совхозного поселка дорога тянулась через деревню, дальше она выходила на мост и, сворачивая вправо, шла до самого райцентра. От этого же моста, но уже влево ответвлялась дорога, вдоль которой и расположились элитные дома. Слева, вдоль реки – коттеджи, справа – поля, засеянные пшеницей. Последние несколько домов строились прямо в березовой роще, которую лишь проредили, но полностью не вырубили. Во дворах этих особняков деревья растут настоящие, не доморощенные. И сын Федора там растет. Восемь лет Гоше, и уже полтора года он живет в чужой семье…
Федор подъехал к поселку на своем «Хантере». Отечественный внедорожник, неприхотливый и недорогой в эксплуатации, надежный и с хорошей проходимостью – что еще нужно сельскому менту? За воротами большого красивого дома из светло-желтого кирпича стоял «Порше», но Старостина это мало смущало.
Куда больше его смущала хозяйка дома. Это была красивая статная женщина примерно одного с ним возраста. Валентина лет на десять ее моложе, но и она не выглядела так хорошо, как Надежда Максимовна. Красота у нее не простая, а благородная, аристократическая, и обаяние холодное, нордическое. Если бы Федор был художником, он обязательно бы списал с нее образ Снежной королевы – нет, не ледяной и бездушной, а милой, но совершенно неприступной. И недоступной.
Старостин нажал на кнопку домофона с вмонтированным в него видеоглазком. Чуть выше на кирпичном столбе была установлена видеокамера посерьезней, с более широким обзором.
Он ожидал услышать голос хозяйки по динамику, но вдруг открылась калитка и появилась она сама.
Насколько он знал, Голикова жила одна, но у нее были помощницы по дому, как она их называла. Не горничная и кухарка, а просто помощницы. И при всей своей внешней холодности она относилась к ним с теплой учтивостью, хотя до фамильярности не опускалась. Женщины помогали ей управляться с большим домом и содержать в порядке огромный участок. И она сама не сидела сложа руки, хотя и не особо увлекалась физическим трудом. Федор многое знал о ней, но лишь из личного интереса. Ну, нравилась ему эта женщина.
Старостин отвлек ее от какой-то работы с землей. На одной руке у нее перчатка, испачканная черноземом, другую она сняла перед тем, как открыть калитку. Клумба возле дома, цветы на мостовой в пластиковых горшках, пакеты с землей. Видимо, их Надежда Максимовна и высаживала. Но почему она одна? Где помощницы?
– Здравствуйте, – вроде бы рассеянным, но на самом деле внимательным взглядом посмотрел на нее Федор.
Даже сейчас, в процессе садовой работы, она выглядела как аристократка, прогуливающаяся по своему родовому поместью. Волосы уложены в прическу, свежий макияж на лице, белая кофта из ангорки, нарядная юбка в тон ей. И на всей одежде ни единого темного пятнышка, хотя перчатки в грязи.
– Здравствуйте, товарищ капитан.
Старостин познакомился с ней осенью прошлого года. Это она велела своей горничной позвонить в милицию и сказать, что в соседнем дворе слышна ругань. Тогда еще не было драки, но Надежда Максимовна предсказала ее. Так оно и случилось, и, нужно сказать, Федор подъехал вовремя. Соседские гости сначала переругались спьяну, затем стали выяснять отношения на кулаках, еще бы чуть-чуть, и дело дошло бы до травматического огнестрела. А у хозяина еще и охотничье оружие имелось…
Но знакомство их далеко не зашло, хотя Федор и не прочь был развить с ней отношения. Он-то хотел, но Надежда Максимовна повода не давала, правда, и не ограждалась от него стеной неприязни. Она вроде бы и вежливой была с ним, но кокетства не допускала даже в мыслях и на его намеки совершенно не реагировала.
К тому же он и сам не особо настаивал на продолжении знакомства. Не та она женщина, с которой можно «матросить», а серьезные с ней отношения – не для него. Во-первых, она богатая. Во-вторых, богатая. И в-третьих, опять богатая. Нет, классовая ненависть здесь ни при чем, но быть сожителем такой женщины он не мог. Острые языки его точно на смех поднимут. То, что жена ушла к «новому русскому» – к этому в деревне отнеслись, как ни странно, с пониманием. Может, и сплетничают где-то по углам, но громкой волны нет. А вот если он станет жить с Голиковой, ему этого точно не простят. За красивой жизнью, скажут, подался. И тут же припомнят Валентину, чтобы поперчить пересуды.
Да и не захочет Надежда Максимовна жить с ним. Но это уже другой разговор.
– Вот, езжу тут, смотрю. Щебень у вас тут насыпан.
Гранитный щебень, дорогой. Кубов пять-шесть, не меньше. И еще кубометра полтора-два из кучи уже выбрано.
– Да вот, привезли, – пожала она плечами. – Не так меня поняли, поэтому целый самосвал привезли. Мне так много не надо…
– А цемент?
– Что, простите, цемент?
Федор сдержал мрачную усмешку. Что, если щебень ей нужен был для бетона, в который собирались закатать труп? Тот самый труп, который он сегодня обнаружил. Пока собирались, тело свалилось в реку и поплыло вниз по течению…
– Цемент привезли?
– Зачем? Мне вокруг клумбы надо было выложить, не нужен мне цемент.
Действительно, клумбу окружала дорожка из щебня, видно, для того, чтобы трава к ней близко не подступала. Так делают – берут черную непроницаемую для света пленку, кладут ее на землю, сверху присыпают щебнем.
– А где ваши помощницы?
– Так они дорожку и делали, а я всего лишь цветы сажаю.
Надежда Максимовна смотрела на гостя спокойно, не заметно было внутреннего смятения в больших красивых и чуть раскосых глазах, но все-таки ему показалось, будто она оправдывалась. Может, все-таки решила, что Старостин злорадствует?
– А щебень я уберу, – сказала она с некоторой поспешностью.
– А разве я говорил, что надо убрать щебень? – вроде как удивился он.
– Ну, вы же следите за порядком на прилегающей, так сказать, территории.
– Кто вам такое сказал?
– А разве нет?
У Надежды Максимовны работали женщины из Подречной, и одна из них приходилась Федору троюродной сестрой. Она-то и могла рассказать ей про него. Если, конечно, Надежда Максимовна интересовалась им. А вдруг? Он же спрашивал про нее у Катерины.
– Ну, это в деревне.
– А мы разве не деревня?
– Ну, в каком-то смысле, да.
– Может, вы во двор зайдете?
– Не откажусь.
До моста недалеко, метров триста-четыреста, и с дежурным следователем Федор был на связи. Группа из района должна была подъехать минут через двадцать, у него еще было время. Проблема в том, что за это время он хотел бы обойти всех элитных жильцов или хотя бы часть из них. Но и от приглашения он не мог отказаться.
Надежда Максимовна жила одна, вдруг она сейчас как никогда нуждается в мужском участии в своей личной жизни? В кратковременном, сиюминутном участии, без далеко идущих последствий. Федор мог бы договориться с ней, а вечерком заехать на часок-другой… Служба службой, а женщины – по мере поступления…
Порядок во дворе. Трава на газоне скошена, дорожки подметены, щебень вокруг клумбы аккуратно уложен, осталось только цветы посадить, вернее, закончить начатое. Гипсовая беседка во дворе – шестиколонная, с круглой крышей и ограждением из фигурных столбиков. Но это сооружение возведено было уже давно, в период общего строительства. Скамейка здесь деревянная, мраморный столик, бутылка минеральной воды на нем, стакан. Один-единственный стакан. Губы у Голиковой накрашены, но помада из тех, что не оставляет следы на посуде. И все-таки жирные следы от губ на стакане заметны.
– Водички выпьете? – спросила она, заметив его интерес к стакану.
– Ну, можно.
– Я сейчас.
Она сняла перчатку, на ходу бросила ее на пустой пластиковый горшок от цветка, зашла в дом. За чистым стаканом отправилась. Старостин не стал терять время зря – обошел передний двор. Вдруг где-то на садовой, мощенной гранитом дорожке обнаружатся следы крови?.. Но не было ничего такого. Гараж под домом большой, минимум на три машины, но ворота закрыты, и не видно, сколько там чего. «Порше» у Голиковой и спортивный «Мерседес». Про эти машины Федор знал. Но, может, есть еще и третий автомобиль, на котором приехал к ней мужчина, чей труп сторожит сейчас Ольгин?
Глава 2
Неплохо было бы обследовать задний двор, спуститься вниз к реке, осмотреть пристань, но на это уже не было времени. Надежда Максимовна принесла стакан, поставила его на стол, села на дубовую скамью с кованым основанием.
– Хорошая у вас беседка, удобная, – произнес Старостин, усаживаясь по другую сторону стола.
– Отдыхать очень хорошо, – кивнула она, думая о чем-то своем.
– Ну, вид у вас не уставший.
– Я и не устаю. Для удовольствия работаю.
– Я так и понял… Значит, Катерины и Нины нет?
– Нина уже не работает, а Катерину я отпустила.
– Вы же сказали, что дорожку вокруг клумбы помощницы ваши делали. Помощницы, а не помощница.
– Когда они ее делали? Недели три назад. Нина уже успела уволиться. Новую помощницу буду искать.
– Но пока работаете сами.
– Я же сказала, для удовольствия, – начала раздражаться Голикова.
Не нравилось ей любопытство участкового, но ведь она сама пригласила его к себе во двор. Зачем? Почему? Что ее тревожит?..
– А Катерину давно отпустили?
– Позавчера. Она с простудой пришла, я решила не рисковать. Вдруг это грипп?
– Ну, пик этого дела давно уже миновал.
– Заболеть и у подножья можно. А мне это ни к чему.
– Значит, Катерины нет, и в доме вы одна?
– Одна. А что?
– Да скучно одной, наверное?
– Компанию хотите составить? – насмешливо спросила Надежда Максимовна.
– Ну, я бы не отказался, – прямо, без всякой иронии посмотрел на нее Старостин. – Женщина вы интересная. Даже более чем… Красивая женщина, и одна.
– Почему одна? У меня есть муж.
– В паспорте, да. А как там на самом деле – это не мое дело.
– Вы абсолютно правы, это не ваше дело. Но муж в основном по паспорту. У него другая женщина, он с ней живет в Москве, а я здесь, на выселках… Ваше любопытство удовлетворено?
– А я показался вам любопытным?
– Но вы же не зря сюда пришли.
– Может, я пришел из личного интереса?
– Так я для вашего личного интереса и говорю, – как-то не очень убедительно сказала она.
Голос у нее звучал ровно, без перепадов напряжения, не дрожал, как это бывает от волнения. Но все-таки угадывалась в нем какая-то тревога.
– И давно к вам приезжал муж?
– Приезжал, – внутренне напряглась Голикова.
– Когда?
– В субботу приезжал.
– В эту?
– В эту.
Беспокойство ее усиливалось, но при этом она старалась держать себя в руках, и у нее это неплохо получалось. Но у Федора особый взгляд, ментовской: чуткий, проницательный, от него трудно скрыть чувства. С ним или правду говорить надо, или актерским талантом обладать.
– И где он сейчас?
– В Москве. Вчера утром уехал.
– В субботу приехал, а в воскресенье утром уехал, так получается?
– Да, так и получается. А что здесь такого? – непонимающе нахмурилась Надежда Максимовна.
– Да нет, ничего… Он один приезжал, без своей женщины?
– Вам какое до этого дело?
– Ну, я же здесь участковый, мне все интересно. Может, у вашего мужа возникли проблемы с законом, и поэтому он решил спрятаться здесь? Места у нас красивые, но глухие. Ну, по сравнению с Москвой…
– У моего мужа нет проблем с законом.
– Да, но спросить я должен был.
– Вам, наверное, уже пора? – Это был даже не намек, а требование.
Раздражение дошло до точки кипения, поэтому Голикова показала Федору на дверь. Вроде бы ничего такого здесь нет. Но все-таки, зачем она пригласила его к себе? Что хотела узнать?
– Да, вы угадали. Работа, работа… Что-то много работы в последнее время, – и он красноречиво посмотрел на нее, поднимаясь со своего места.
– Ничем не могу помочь.
– А вдруг?
– Что вдруг?
– Вдруг сможете помочь? У вас есть фотография вашего мужа?
– Фотография моего мужа?!. Зачем это вам? – вроде как удивилась Голикова.
– Да вот, на идиота посмотреть захотелось. Только идиот мог бросить такую женщину, как вы. – Старостин смотрел на нее с оттенком лукавой иронии во взгляде, но голос его звучал совершенно серьезно.
– Что-то вы не то говорите… – встревоженно покачала головой Надежда Максимовна. – Может, скажете, что случилось?
– А что-то могло случиться?
– Не знаю… Вам фотография нужна? Сейчас.
На этот раз Федор не выходил из беседки. Сначала надо узнать, как выглядел муж Голиковой, а потом уже напрягать себя серьезной работой. Если, конечно, возникнет необходимость.
А такая необходимость возникла. Голикова принесла фотографию мужчины, в котором Старостин узнал покойника.
– Это ваш муж? – скрывая свое ликование, спросил он.
Если при потерпевшем нет никаких документов, то установить его личность – дело не самое простое. Но Федору повезло. Только вот радоваться еще рано.
– Да, мой муж. А что такое? – разволновалась женщина.
– Значит, вчера утром он уехал в Москву?
– Да, уехал.
– И вам не позвонил, что доехал?
– Нет, не позвонил.
– И вас это не удивляет?
– Нет. Мы расстались не очень хорошо.
– А вас, Надежда Максимовна, не удивляет, что я задаю такой вопрос? Откуда я знаю, что ваш муж вам не позвонил?
– Откуда вы знаете? – встрепенулась женщина.
– Знаю.
Не спуская с Голиковой глаз, Старостин достал телефон и позвонил следователю Снегову, который уже должен был вместе с группой подъезжать к мосту.
– Где ты там, Валерий Павлович?
– Минут через пять будем. Можешь навстречу выезжать.
– Я тут личность потерпевшего установил. В доме у его жены нахожусь. Это в нашем элитном поселке, в первом доме от моста. Я сейчас там. Если тебе интересно, буду ждать тебя здесь. Если нет, еду к мосту…
Старостин уже успел предупредить следователя, что потерпевшего прибило к берегу, а это значит, что его могли убить где-то в другом месте, а не там, где был обнаружен труп. Возможно, это произошло в доме его законной супруги.
– Калитку откройте, Надежда Максимовна, гости к вам, встречать их надо, – с искренним сожалением в голосе попросил Федор.
Были у него подозрения на ее счет, но вдруг кота все-таки надо искать в другом мешке? Если так, то ни к чему обижать женщину пока еще не обоснованными обвинениями. Река до определенного момента текла в сторону Замятска, куда и направлялся Голиков. Его могли остановить по пути в Москву неизвестные, убить, а тело выбросить в реку. Машина у него наверняка дорогая, грех такую не угнать. По возможности. А может, именно за ней и охотились злодеи.
– Гости?! Какие гости?!. Может, вы все-таки объясните, что происходит? – не на шутку всполошилась женщина.
– Произошло. Уже произошло.
– Что произошло?!
Расшалились у Голиковой нервы. Чувствует она, что произошло непоправимое. Да и как не чувствовать, если Федор назвал ее мужа потерпевшим? Но ведь она и до этого могла знать, что с ним случилось. Чувствуется фальшь в ее реакции на происходящее. Возможно, ему так только кажется, но ведь на то и существует розыск, чтобы выводить преступников на чистую воду. Капитан Старостин хоть и не оперативный, но все-то уполномоченный, и он имеет полное право участвовать в розыскных и следственных мероприятиях. К тому же он тоже когда-то был опером и знал сыскное дело.
– Ваш муж погиб. Его убили…
– Как убили?
– Будем выяснять.
– Вы меня в чем-то подозреваете? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Я вам разве это говорил? – удивленно повел бровью Старостин.
– Нет, но вы на меня так смотрите.
– Как смотрю?
– Плохо смотрите. Мне совсем не нравится ваш взгляд.
– Вам не нравится мой взгляд. А больше вас ничего не волнует? Или вы знаете, что ваш муж погиб?
– Я знаю?! – вскинулась Голикова. – Не знаю я! И то, что вы говорите, это неправда!
– Это неправда, но я вас подозреваю. Странная логика, вы не находите? – сдерживая усмешку, спросил Федор.
Он взял ее под руку и вместе с ней вышел за ворота. Ему нужно было встретить следственно-оперативную группу, а оставить Голикову без присмотра он не мог.
– Какая логика?!. Я не вижу здесь никакой логики!.. Вы приходите, спрашиваете у меня фотографию, потом я узнаю, что моего мужа нет… А если бы я показала вам другую фотографию?
– Но вы же показали мне фотографию своего мужа. Фотографию человека, труп которого сейчас лежит в лесу под присмотром лейтенанта Ольгина… Успокойтесь, Надежда Максимовна, и постарайтесь собраться с мыслями.
– Хорошо, перестаньте меня обманывать, и я успокоюсь, – кивнула она, делая вид, что пытается сосредоточиться.
– Я вас не обманываю, ваш муж действительно мертв.
– Да? Тогда покажите его! Тогда я поверю!
– Постарайтесь сделать так, чтобы я поверил в вашу невиновность, – покачал головой Федор.
– В мою невиновность? – оторопело глянула на него Надежда Максимовна. – Значит, вы меня в чем-то подозреваете?
– Кто видел, как ваш муж вчера уезжал в Москву? – спросил он, глядя на подъезжающую машину со следственно-оперативной группой.
– Кто видел?.. Так, дайте собраться с мыслями…
– Собирайтесь.
Старостин подошел к вышедшему из «Газели» следователю. Это был среднего роста сухопарый мужчина с узким лицом синюшного цвета и большим кадыком на тощем горле. Снегов не злоупотреблял спиртным, более того, даже никогда не увлекался, но лицо у него такое, будто он месяцами не просыхал. Районное начальство знало, что спиртное здесь ни при чем, а областное – не верило в это и считало Снегова бытовым алкоголиком. Дескать, на работе не пьет, но дома «закладывает на всю глубину горла». Во всяком случае, так рассказывали Старостину.
– Ну, что там у тебя? – спросил Снегов, пожав протянутую руку.
– Труп там, сразу за Колючкой… – махнул рукой вдоль реки Старостин.
– Где?
Колючкой назывался ручей, впадавший в реку. Вода в этом ручье даже в жаркое лето была холодной, потому его и назвали Колючкой.
– В шести километрах отсюда, вниз по реке, – пояснил Федор.
– К берегу прибило?
– Прибило.
– А может, там и погиб?
– Вряд ли. Хотя все могло быть. Я сказал Ольгину, чтобы ничего там не трогал…
– Неужели это все правда? – ахнула вдруг Надежда Максимовна и рукой взялась за кирпичный столб, на котором держались ворота.
Предобморочное состояние у нее, только краска почему-то не сошла с лица. Может, и пытается она иметь бледный вид, но что-то не очень это у нее получается.
– Я так понимаю, это жена потерпевшего? – обращаясь к Старостину, спросил следователь.
– Жена. Голикова Надежда Максимовна. А вот как мужа зовут, пока не узнал…
– Александр… Александр Витальевич его зовут. Голиков Александр Витальевич… Но его не могли убить! Этого не может быть! Это не его труп!
– Ну, может, я обознался, – пожал плечами Старостин.
– Да, скорее всего…
– А в чем вчера уезжал ваш муж?
– В спортивном костюме.
– Синий с белыми полосками?
– Да, синий с белыми полосками.
– «Пума»?
– На фирму не обратила внимания…
– Но синий с белыми полосками костюм был? – спросил Снегов.
– Был… – кивнул Федор. – Он это, он… Я думаю, гражданка Голикова может поехать с нами.
Интуиция подсказывала ему, что Надежду Максимовну нельзя оставлять без присмотра. Как бы не уничтожила она следы преступления. Может, уже пыталась это сделать, но не совсем удачно. Вдруг со второй попытки у нее это получится?..
