Владимир Колычев
Девушка с белым лицом
Мне тоже нужно было успокоиться. Я отправился в ванную, принял душ, начисто побрился, привел себя в порядок… но не в чувство.
Я был переполнен Ритой, меня притягивало к ней, как планету к солнцу. Сближаться с ней было опасно – сгоришь, но я мог вращаться на ее орбите, согреваясь в теплых лучах. Вращаться вечно. Достаточно было подсесть к этой чудесной девушке, закрыть глаза и просто пропускать через себя исходящие от нее волны завораживающего тепла. Для полного счастья мне могло бы хватить и этого, поскольку я чувствовал себя вывернутым наизнанку, чувствами наружу.
Глава 2
Утро застало меня врасплох. Где Рита? Вдруг она ушла? Эти вопросы поставили меня в тупик. Я вдруг увидел себя в извилистом лабиринте со стенами двухметровой высоты и сразу же нашел выход – вскочил с кровати, оделся, вышел из комнаты и осторожно заглянул в детскую. Рита спала, свернувшись калачиком, и тихонько сопела. Прилив нежности вызвал чувство неловкости, заставил закрыть дверь.
Я улыбнулся, вспоминая свой лабиринт. Зачем биться головой о стену, если через нее можно просто перелезть?.. Но смогу ли я преодолеть двухметровый забор в реальности? Я уже и на турнике, пожалуй, не смогу подтянуться.
Улыбка сошла с лица. Я уже не молод, не в форме, не в моем положении мечтать о молоденькой девочке, для которой все еще только начинается. Пора браться за ум и спускаться с небес на землю…
А может, мне нужно сбросить вес, поднять мышечный, а вместе с тем и жизненный тонус? Тридцать восемь лет – это далеко не предел. Отец говорит, в шестьдесят лет все только начинается… Отцу моему шестьдесят два, столько же, примерно, и дедушке Риты. Я на самом деле годился ей в отцы.
Спортивную индустрию в моем доме представлял только велотренажер со сломанным переключателем скоростей. Были еще маленькие гантельки, брошенные моей бывшей женой при отступлении. Это не святые мощи, слезные воспоминания они уже не навевали, и я спокойно мог пользоваться гантельками по их прямому назначению. Но этого мало – по килограмму в одну руку.
Я вспомнил о тренировочной площадке в шаговой доступности от своего дома. Там и турник, и силовые тренажеры, даже в теннис можно поиграть или мяч в баскетбольное кольцо забросить.
Из шкафа я достал спортивные шорты, футболку-стрейч. Оделся, встал перед зеркалом, расстроенно шмыгнул носом. То ли футболка мала, то ли жировая прослойка на животе увеличилась. Да и шорты как-то не очень смотрятся.
От своей затеи я не отказался. Надел рубашку, джинсы, кроссовкам предпочел туфли. Выгуливал человек собаку, занесло на спортивную площадку, походя взялся за снаряд – пусть все так и думают… Только вот собаки у меня нет. А мог бы завести. Вместо жены. И заботиться было бы о ком, и не скучно… Но не было собаки, как не было и потребности о ком-то заботиться. Неужели я эгоист, пропащая душа?..
Этот вопрос терзал меня все восемь этажей, пока спускался лифт. Во дворе я успокоился. Этому поспособствовал как свежий утренний ветерок, так и собачья кучка, в которую меня едва не занесло на повороте. Действительно, зачем заводить собаку, когда и без того все улицы в говне?
На том же тротуаре, на перекрестке двух дорог, я увидел рослого пожилого мужчину с массивной головой на сильной шее. Широкий лоб, крепкий нос, тяжелый подбородок, мышечный тонус лица еще вполне себе, но вся кожа в мелких морщинах, особенно вокруг глаз. Волосы жидкие, темные, посеребренные сединой, брови густые, черные, как у молодого. Взгляд спокойный, но цепкий, запоминающий.
Мужчина смотрел на меня пристально, оценивающе, почва под ногами стала вдруг зыбкой, чувство опоры не исчезло, но расшаталось. Вдруг это и есть тот самый дедушка, о котором говорила Рита? Ходит вокруг дома, ищет свою внучку, выслеживает, как охотник – дикую уточку.
А мужчину можно было принять за охотника. Прицельный взгляд, сильные руки, крепкие ноги; плечи, правда, опущены под тяжестью лет, но все равно смотрелся он внушительно, стоял уверенно. Ему бы рогатину в руки и медведя навстречу, и не испугается ведь, пойдет и убьет.
А меня он мог одолеть и вовсе без рогатины – обхватит своими ручищами, сожмет в железных объятиях, может, и насмерть раздавит. Я-то, конечно, буду сопротивляться, но хватит ли мне сил сладить с ним? Ответ на этот вопрос я, к счастью, не узнал. Могучий старик даже не стал останавливать меня, когда я проходил мимо. Не окликнул, взглядом не проводил, но настроение мне испортил.
Я обошел дом и вернулся к своему подъезду, подозрительный тип к этому времени успел исчезнуть. Возможно, он просто пошел за мной, стараясь не привлекать к себе внимания, как это свойственно бывалым охотникам. Я оглянулся, но увидел только пышноволосую женщину из соседнего подъезда, с которой однажды чуть не поругался из-за обоюдных претензий на парковочное место.
Эксперимент со спортивной площадкой я перенес на завтра. Поднялся к себе, заглянув по пути в почтовый ящик – вдруг там лежит письмо с пиратской черной меткой. Ничего такого я не обнаружил, но недоброе предчувствие вихрилось вокруг меня магнитным полем до самой квартиры, а на пороге вдруг навалилось всей своей тяжестью, пробуя на прочность мои нервы. Старик мог быть уже здесь, если он знал, куда идти. Рита открыла ему…
Но в доме я увидел только Риту. Она стояла посреди гостиной, на пути от арки к детской, и смотрела на меня пытливо, с подозрением. Она хотела знать, где я был, но молчала, предоставляя мне право читать ее по глазам.
– Ты одна? – спросил я.
Рита удивленно вскинула брови, повела взглядом влево, вправо. Как она может быть здесь с кем-то, если рядом никого нет? Но ее дедушка мог быть в детской, а Рита преграждала к ней путь. И она не подвинется, не позволит мне пройти, я почти уверен в этом. Не в настроении девочка, нет у нее желания любезничать со мной.
– Сколько твоему дедушке лет?
Рита кивнула. Много ему лет, но это не делает его менее опасным. Вот и весь ответ – на языке догадок. Вчера Рита умоляла меня со слезами на глазах, а сейчас и говорить не хочет, как будто я в чем-то перед ней провинился. Как будто она унижалась вчера, выпрашивая кров, а сейчас мстила мне за это.
Я косо глянул на Риту и направился к окну. Посмотрел вниз, окинул взглядом двор – подозрительного старика не было. Я почувствовал чье-то присутствие сзади, резко обернулся – передо мной стояла Рита. И смотрела куда-то вглубь меня, пытаясь проникнуть в душу, завладеть моими мыслями, подчинить их себе.
– Моему дедушке пятьдесят четыре года, – тихо сказала она. – Маме было семнадцать, когда я родилась. А мне уже восемнадцать. И у меня никто не родится… Но дедушка все равно будет стареть, и когда-нибудь он станет немощным. Когда-нибудь, но не сейчас… Ты можешь согнуть подкову?
– Никогда не пробовал.
– А он может. И раньше мог, и сейчас может.
– У тебя есть его фотография?
– У меня при себе ничего нет.
– А в интернете?
– В интернете нет меня. Мне там не место.
– Почему?
– Потому.
Рита неторопливо повернулась ко мне спиной. Футболка была плохо заправлена в спортивные брюки, задний край свисал хвостом, но что-то у меня не возникло желания поухаживать за девушкой. А ведь я был в нее влюблен… Или это самообман, который она сама же и разрушила своим поведением, подчеркнутым пренебрежением ко мне? А сколько недосказанности, двусмысленности, подозрений… Возможно, Рита – троянский конь, и она уже в моем замке, осталось только высадить десант и устроить мне ночь длинных ножей. Дедушка уже где-то рядом.
Рита исчезла, а я все провожал ее взглядом. Думал, переживал, терзался… Мог ли я выгнать ее? Вряд ли. Странная она девочка, непонятная, но, может, потому я и влюбился в нее. И это скорее всего вовсе не самообман. За дверь я мог выставить Риту только через свой труп. В своей же душе. Странная девочка, безумное наваждение, корнями вросшее в меня…
Я вспомнил про завтрак, заглянул в холодильник. Яйцо там, сливочное масло, колбаса на бутерброды, а чего мудрить? Вчера вечером я был в магазине, даже приготовил ужин – жаркое в горшочках, но Рита едва притронулась к нему. И о завтраке она не спрашивала, видимо, ей все равно.
Я приготовил яичницу, смастерил несколько горячих бутербродов, поставил чашку под лейку кофемашины, только тогда позвал Риту, но не услышал отклика. Что ж, если гора не идет к Магомету…
Рита сидела на диване за журнальным столиком и раскладывала пасьянс. Карты у меня были, новая колода лежала в шуфлядке гарнитурного шкафа, но я не разрешал Рите копаться в моих вещах. Значит, взяла без спросу, обычное дело в наших с ней отношениях.
– Завтракать давай, – сказал я.
Рита молчала и увлеченно, если не сказать завороженно, раскладывала карты. Это был какой-то странный пасьянс – шесть карт в два ряда по три, четыре валета, крестовые дама и король. Сверху эти карты покрывались другими, затем все складывалось в одну колоду – стопка за стопкой по часовой стрелке. Рита шесть раз сдвинула колоду, перемешивая карты, снова разложила их «рубашками» вверх.
В одной такой стопке обнаружились все четыре валета, крестовые дама и король. Рита ничего не сказала, снова разложила «фигуры» в два ряда по три, накидала на них карты. Ее завороженность передалась мне, я загипнотизированно наблюдал за руками, за перемещением карт. И кивнул, когда четыре валета, король и дама вновь оказались вместе в одной стопке. И вздрогнул, когда Рита заговорила.
– Никуда они от нас не денутся, – сказала она весело, но с каким-то зловещим оттенком в голосе.
– Кто «они»?
Я звал Риту на завтрак, минут десять стоял рядом с ней, но только сейчас она, как могло показаться, заметила мое присутствие. И глянула на меня как на инородное тело в мире королей, дам, валетов.
– Тебя там нет, – сказала она.
– Это плохо?
– Ты даже не представляешь, насколько это хорошо. – Рита пристально смотрела на меня и снисходительно улыбалась.
– А ты объясни.
Рита кивнула, но ничего не сказала, взяла трех валетов из стопки, оставив одного, бубнового, сложила их вместе, посмотрела на меня и разорвала карты пополам – с мгновенным ожесточением во взгляде. Выпуская из пальцев половинки карт, мило улыбнулась.
– А что там на завтрак? – спросила она.
– Ничего особенного. – Я потрясенно смотрел на обрывки карт.
Все половинки лежали на полу, ни одна не задержалась на столе, где в окружении других карт лежал, испуганно глядя на меня, бубновый валет. Он, казалось, хотел мне что-то сказать, но никак не мог разжать губы. А крестовая дама смотрела на меня с высокомерным ехидством, действительно, как я мог позволить какой-то выскочке надругаться над своими картами? И как она посмела взять их!
Рита позавтракала с аппетитом, сказала «спасибо» и даже помыла за собой тарелку. После чего скрылась в своей комнате, оставив на журнальном столике уже не нужные карты. Слышно было, как щелкнул замок.
Я поднял с пола обрывки карт, выложил их на столик, соединил. Валеты равнодушно молчали, глядя куда-то в пустоту с рисованными улыбками на губах; хоть бы намеком кто сказал, в чем их обвиняет Рита. Обвинение, приговор, казнь – все уже свершилось, причем на моих глазах. И, возможно, против меня.
Я вернулся в свою комнату, погрузился в игровое кресло, которое любил за удобство и функциональность. Включил компьютер, ввел пароль, в котором, честно говоря, вовсе не нуждался – до недавнего времени, пока Рита не почувствовала себя полной хозяйкой в моей квартире. Она могла без спросу залезть куда угодно, хоть в компьютер, хоть в мою голову.
Пароль я вводил «дедовским» способом, через клавиатуру, хоть знал о существовании программы распознавания лиц. В компьютер можно было входить через глазок видеокамеры, но я не хотел заморачиваться с установкой программы. А сейчас вдруг захотелось заполнить этот пробел, прежде всего из-за Риты, чьи фотографии могли гулять по бескрайним просторам интернет-вселенной. Мне нужна была информация о ней.
Осененный идеей, я поднялся из-за стола, вышел из комнаты, постучал в соседнюю дверь.
– Открыто! – донеслось из комнаты.
Я помнил щелчок, с которым Рита заперла себя в детской, но дверь действительно была открыта. Рита лежала на заправленной кровати с книжкой в руках.
– Не скучно? – спросил я, кивком показав на выключенный телевизор.
Рита слегка сощурилась, пытаясь угадать в моих словах подвох.
– Ты не видела мой компьютерный корабль.
Мое игровое место действительно заслуживало внимания своим футуристическим видом. Кресло, достойное капитана космического корабля, большой монитор, как окно в звездную вселенную. Даже игра есть, в которой корабль идет по Млечному Пути – туманности, скопления звезд, планеты, которые можно посетить с риском для сохраненной жизни.
– Капитанский мостик? – поднимаясь, с иронией спросила она.
– Могу уступить штурвал.
– И что для этого нужно? – Рита не сводила с меня глаз.
Не верила она в искренность моих намерений, как будто сам нечистый нашептывал ей на ухо.
– Всего ничего. – Я поднял руку, в которой держал смартфон. – Научим программу распознавать твою внешность, будешь капитаном.
– Ты меня обманываешь. – Рита смотрела, как девочка, которую бросал отец, придумывая в свое оправдание глупые небылицы.
На ее глаза навернулись слезы, нижняя губа поднялась, толкая верхнюю – вот-вот, казалось, девочка расплачется. И я почувствовал себя бессовестным отцом, даже виновато отвел взгляд. И еще меня слегка повело в сторону, свет солнца брызнул в глаза, ослепил, обострив чувство вины. Если уж меня наказывают свыше, значит, я на самом деле поступил как минимум подло.
– Но, если хочешь, сфотографируй.
Рита глянула на меня с укором, но вместе с тем, казалось, она готова была пожертвовать собой ради моего блага. Хоть на плаху, хоть в петлю, лишь бы у меня все было хорошо – именно так я и должен был думать.
– Только не обманывай, – добавила она.
– Да я не обманываю, твоя фотография – это пароль в мой компьютер.
– Мне там неинтересно.
– Ну нет, так нет…
– Но ты давай, фотографируй, – кивала Рита.
Она теребила завязочку на своих брюках, как будто собиралась их снять, а затем и полностью раздеться. Как будто я был фотографом, который раскручивал бедную сироту на эротическую сессию. Если мне нужно, она готова, но пусть это безобразие остается на моей совести.
Звонок в дверь стал для меня спасением, лазейкой из скользкой ситуации. Но в прихожей я спохватился: вдруг это пришел дедушка, которым Рита меня пугала? Если так, то появился он как раз вовремя: сейчас у него имелся повод придраться ко мне. И в обмане можно обвинить, и в домогательстве – достаточно будет Рите показать на меня пальцем, и дедушка спустит собак.
Но переживал я напрасно. На пороге стояла Элли, я увидел ее на экране домофона. Высокая прическа, спокойный макияж, закрытое платье с бантом вместо декольте – ко мне пожаловала элегантная скромность в дорогой упаковке, и без мужа. При всем своем противоречивом отношении к бывшей жене я обрадовался: кто-то же должен был разложить по полочкам мое разобранное и рассыпанное сознание. Элли не позволит мне сойти с ума.
Дверь в тамбур открывалась автоматически, достаточно было нажать на кнопку домофона. Я впустил Элли в дом, она прильнула ко мне, поцеловала в щеку, от нее вкусно пахло дорогими духами с цветочным ароматом, на ум пришел букет красивых, но вчерашних роз из чужой вазы. Букет этот шевельнулся в сознании, легонько царапнув шипами подкорку, я почувствовал и ревность, и злорадство одновременно.
Раньше Элли не жаловала меня такими визитами, а я о них мечтал. Думал, вот придет она, бросится на колени, станет молить о прощении, а я буду возвышаться над ней, как Отелло над Дездемоной, и морально ее душить. И вот этот момент настал, только вот что-то нет желания становиться в позу.
Но возникали вопросы. А, собственно, с какой этой радости Элли занесло в мои объятия, и почему ее поцелуй не очень-то похож на дружеский? Между нами – остывшее пепелище, но никак не дружба, нас разделяли взаимные обиды и претензии, и вдруг нежданно-негаданно Элли выбрасывается на мой берег самкой дельфина.
– Ты, наверное, удивлен? – спросила она, цепляя свою сумочку на крючок вешалки, как она обычно это делала, когда приходила с улицы.
Я улыбнулся, не размыкая губ. Элли не видела во мне мужа, но все еще чувствовала себя хозяйкой в моем доме. И еще я глянул на пуфик, на который она обычно садилась, подставляя мне сапог, если он плохо снимался с ноги. Но сейчас тепло, на ней туфли, она и сама их снимет, если захочет.
– Просто я хотела извиниться за Антона, – сказала Элли.
Улыбка сошла с моего лица, правая бровь настороженно приподнялась. Антон, конечно, сволочь, но с чего это Элли за него извиняется? В чем подвох?
– Он так орал на тебя… Ты не помнишь? – догадалась она.
– Наверное, ты зря пришла.
Я помнил, как Антон гнал меня домой, в ушах еще гуляло эхо его крика, но само событие осталось за рамками памяти. Не знаю, как там на меня орали, как позорили перед людьми, но, если Элли решила извиниться за мужа, значит, Антон перегнул и даже сломал палку. Если так, то сам пусть приходит и просит прощения. Могу даже предложить подушечку для коленопреклонения.
Открылась дверь, из комнаты вышла Рита, в костюме, с книжкой в руке – милая, нежная, с невинным взглядом юного неискушенного ангела. Занавес поднялся, но вместо оваций наступила гробовая тишина, в которой нервно порхали веера – это Элли мигала в недоумении, а ресницы у нее густые, длинные.
Театральное представление началось с моей реплики, которая прозвучала неожиданно для всех, в том числе и для меня:
– Знакомься: Рита, моя дочь.
Как будто слепень за язык укусил, вот я и махнул им, как лошадь хвостом. Сначала сказал, а потом подумал. Но сразу же нашел объяснение. Только моя дочь могла носить костюм Элли… Или нет?
– Дочь?! – Элли не могла в это поверить.
И у нее на то имелись веские причины. Шесть лет она не могла стать матерью по моей вине, и тут вдруг появляется чудо из далекого прошлого.
– Помнишь, ты спрашивала меня про Катю?..
Обручальное кольцо я надел в двадцать шесть, разумеется, до этого у меня были женщины, но в семейный альбом родителей попала только Катя, моя одноклассница. Она провожала меня в армию, полтора года честно ждала, а потом вышла замуж, возглавив список предательств, в конце которого фигурировала моя бывшая жена.
– Ну, может быть… – Элли выдавила из себя улыбку.
В конце концов, не с ее колокольни устраивать мне сцены ревности, у самой купол с трещинами.
– Ты говори, говори… – усмехнулась Рита, поворачиваясь к нам спиной.
Дверь она закрыла тихо, но у меня почему-то зазвенело в ушах, а в зрительном зале кто-то засмеялся и запустил в меня помидором.
– Что-то ты темнишь, Никаноров? – Элли смотрела на меня с осуждением и едкой насмешкой.
И всей ладонью оттягивала указательный палец правой руки, она всегда так делала, когда злилась и хотела меня наказать.
– Да нет. – Я не мог идти на попятную, это не в моих правилах.
Врать нужно до упора и лучше всего с улыбкой. Это неписаное правило бизнеса должно преподаваться в школе – кому-то наука, кому-то предупреждение.
– Стыдно стало? – Элли звонко щелкнула пальцами и улыбнулась, как она это делала, когда находила объяснение необъяснимому.
Я помнил, как в свое время она оправдывала свое предательство. Оказывается, у нее просто не было иного выхода, кроме как уйти к Антону. Ни много ни мало, Элли встала на мою защиту. Антон мог разорить меня дотла, но ее ход конем предотвратил катастрофу, и тридцать процентов акций остались в моей собственности.
По разводу Элли могла забрать половину от этой доли, но нарочно оставила за мной весь пакет, закрыв его своей грудью как в прямом, так и в переносном смысле. Она стала гарантией моей неприкосновенности, ничуть не стесняясь снимать в свое личное пользование сливки принадлежащей мне доли, причем на законном основании – с подписями в договоре… Я мог смеяться над ее жалкими потугами выставить себя в благородном свете, но ведь в чем-то Элли права: Антон действительно мог оставить меня ни с чем.
– С чего бы это?
– Зря… Некрасивая девушка – это не приговор. – Элли поправила локон, с тихим искренним обожанием глядя на себя в зеркало. – И не надо ее стесняться.
– Рита – некрасивая? – Я ехидно усмехнулся, взглянув на нее.
Укол шпилькой – типичное женское оружие, но пользоваться им нужно грамотно, в меру, а то и до конфуза недалеко.
– Ну, да, свой ребенок – самый красивый… Только Рита – чужая дочь, и ты прекрасно это знаешь.
– Все сказала?
– Да ты не обижайся… Кто еще тебе скажет, как не родная жена?
Мои брови взлетели вверх, но Элли это ничуть не смутило. И улыбнулась она с истомой в глазах, как будто собиралась поцеловать меня в губы, как жена мужа.
– Ты можешь жениться хоть сто раз, все равно я останусь твоей первой женой.
И она действительно поцеловала меня в губы, но быстро, на прощание. Забрала сумочку и ушла, оставив сладкий запах духов и воспоминаний. Элли всего тридцать – зрелая молодость, рафинированная красота, знойная сексуальность – и все это принадлежит другому, она снова уходит к нему.
Но мне почему-то все равно. Да, на душе осадок, но сердце не щемит, ревность не хватает за горло, выдавливая из глаз слезы. Элли мне больше не нужна.
Рита приоткрыла дверь, высунулась из комнаты. Она смотрела на меня одним глазом. Ее забавляла ситуация, которую я так опрометчиво создал, она хитро и вкрадчиво улыбалась.
– Папуля!
Я тоже улыбнулся, но только одной половиной лица.
– Это кто был? Твоя жена?
Рита сделала шаг, поворачиваясь ко мне левым боком, остановилась и снова прицелилась через кончик носа, но уже другим глазом.
– Бывшая.
– Ты правильно сделал, что развелся с ней. Нельзя жить с глупой женщиной.
Рита плавно шагнула ко мне, поворачиваясь правым боком. Правый глаз она закрыла и смотрела на меня левым, через переносицу.
– Ты ее не слушай, на самом деле я красивая.
– Согласен, – кивнул я, присматриваясь к девушке.
Глазастенькая, курносенькая, с ямочками на щеках – все хорошо, только вот овал лица не совсем правильный, рот несоразмерно маленький, надбровным линиям не хватало изящества. А у Элли внешность эталонная – совершенные черты, безупречные пропорции, идеальная симметрия. Но Рита завораживала, а Элли – нет…
– Я очень фотогеничная.
Рита подошла близко-близко, прижалась ко мне левым боком. Я захмелел от прикосновения, от запаха волос и желанного тела… Ну какая же она мне дочь? И кто дернул меня за язык?
– Да, наверное, – туго соображая, кивнул я.
– Не наверное… – Рита повернулась, прижимаясь ко мне животом. – Можешь меня сфотографировать! – сказала она и, с силой отталкиваясь от меня, добавила: – Папочка!
– У меня правда может быть дочь твоего возраста, – пытаясь унять волнение, пробормотал я.
– Откуда ты знаешь, сколько мне лет? Может, мне четырнадцать?
Мне вдруг стало жарко, щеки стали горячими, во рту пересохло, а лоб, напротив, увлажнился. Мне было так стыдно, как будто я уже переспал с Ритой.
Она смотрела на меня пристально, в упор, с нахально-каверзной улыбкой на губах. Рита видела мое смятение, ей было весело, но меня это почему-то не злило, хотя чувство стыда не отпускало.
– Но ты же ко мне не приставал?.. – с подначкой спросила она. И сама же ответила, пытаясь изменить женский голос на мужской: – Ну, если только мысленно!
Я не знал, чем от нее отбиваться, меня хватило только на очередную глупость.
– Изыди! – ляпнул я.
Но как ни странно, это подействовало. Рита будто очнулась, оторопело посмотрела на меня, перезагружаясь, перемещаясь из одного состояния в другое.
– Мне восемнадцать лет, – тихо сказала она. – И ты ко мне не приставал.
– И еще ты очень фотогенична, – вспомнил я.
– Да.
– Проверим?
Я взял смартфон, перевел его в режим камеры. Рита кивнула, соглашаясь позировать, приосанилась, улыбнулась с робким кокетством, а я нажал на кнопку, оцифровывая прекрасный девичий образ.
Ее фотокопия действительно выглядела лучше, чем оригинал, – меньше естественности, больше подчеркнутости. А если еще студийную фотосессию провести…
– Ну как? – спросила Рита.
– Пока никак, – качнул головой я. – Промыть, проявить, закрепить, отпечатать.
На самом деле даже я не знал, не видел, как проявлялись и распечатывались фотографии с пленки, а современная молодежь и вовсе представления об этом не имела. И все же Рита меня умыла.
– Пленку просушить забыл, – насмешливо сказала она.
Я улыбнулся, вспомнив ее с книгой в обнимку. Читающий человек не может быть невеждой.
– Пойду просушу, – кивнул я, открывая дверь в свою комнату.
Рита потянулась за мной, я почувствовал ее пальцы на своей руке, остановился.
– Ты со мной? – спросил я.
– Мы не можем быть вместе. – Она вздохнула, как будто сожалела об этом.
– Почему?
– Ты сам все узнаешь, – поворачиваясь ко мне спиной, дрогнувшим голосом сказала она.
Я качнул головой, глядя, как Рита скрывается в своей комнате. Она бросила на меня прощальный взгляд, обреченно вздохнула и стремительно закрыла дверь, как будто отсекала прошлое от настоящего. Меня ждала какая-то страшная тайна, я чувствовал это на всех семи уровнях своего сознания, но за компьютер все же сел.
