Владимир Георгиевич Иванов
Этика. Краткий курс
«Свобода ОТ» любых форм угнетения человека человеком. На протяжении всей истории массы людей, угнетенные той или иной формой господства, стремились к свободе. Восстание Спартака в Древнем Риме, восстание Уота Тайлера в средневековой Англии, восстание «желтых повязок» в феодальном Китае, крестьянские войны Степана Разина и Емельяна Пугачева в России, революции – от Нидерландской XVII в. до Великой французской в конце XVIII в. и Февральской и Октябрьской 1917 г. в России – имели один общий знаменатель: стремление к свободе.
Однако «свобода ОТ» – лишь необходимое условие осуществления «свободы ДЛЯ».
В. Е. Давидович в своем исследовании свободы указал четыре ее грани: свободу жить, свободу мыслить, свободу решать и свободу действовать.
Свобода от природной зависимости и политическая свобода составляют основание для всех других форм свободы, поскольку прямо относятся к свободе жить.
Одним из величайших завоеваний человечества является свободомыслие, то есть свобода мыслить. Мученики свободомыслия в истории человечества хорошо известны: Сократ, П. Абеляр, М. Сервет, Т. Мор, Дж. Бруно, Г. Галилей. В Новое время тех, кто стремился свободно мыслить, не сжигали на кострах, но нередко лишали свободы и преследовали. В XX в. достаточно напомнить о жертвах фашизма и сталинизма: Карл фон Осецкий и Павел Флоренский, а далее «имя им – легион». В последние годы скандально известными событиями стали: заочный смертный приговор Салману Рушди в Иране за «Сатанинские стихи» и зверское убийство отца Александра Меня под Москвой.
Оказывается, что первые две грани свободы – свобода жить и свобода мыслить – имеют четко выраженный нравственный аспект, однако же прямое отношение к сфере нравственности и морали имеют две другие грани свободы – свобода решать и свобода действовать.
Внутренняя свобода
В философских концепциях свобода воли есть нравственная, индивидуальная форма свободы. Как нет коллективной совести, так нет и «группового поступка». «Свобода воли – философское понятие, обозначающее самоопределяемость человека в своих действиях», – говорится в «Философском энциклопедическом словаре».
Самоопределяемость в своих действиях предполагает единство разума, чувств и воли. Сложность и трудность заключается в расхождении, разрыве, даже противостоянии этих составляющих. В рационалистических этических концепциях считается, что чувства (эмоции) оказываются помехой для морального выбора и нравственного поступка. Поэтому лишь подавив их, человек поступает нравственно. Наиболее последовательно эту точку зрения развил Кант.
Обратимся к «Размышлениям» Марка Аврелия (121–180). Исключительную роль он придает разумной воле. Именно благодаря органическому единству разума и воли человек в полном смысле слова становится человеком.
Истинно свободен тот, кто является господином над своими чувствами, желаниями, стремлениями. Именно эта внутренняя свобода и есть, с точки зрения Марка Аврелия, свобода нравственная.
Человеку «радость – делать то, что человеку свойственно», а именно: любить ближнего, быть благожелательным, терпимым, почитать благом собственное деяние, а не награду за него. Именно такой человек может быть и становится нравственно свободным. При этом, по Марку Аврелию, над ним уже не властны ни рок, ни промысел, ни случайность. Каково бы ни было мироустройство, оно не может ни отнять, ни ограничить нравственную свободу как свободу человеческого духа.
Нравственная деятельность только та, что совершается по свободной воле, по моральным мотивам, а не по чужой воле или по собственным прихотям и произволу.
От этих размышлений Марка Аврелия можно «протянуть ниточки» ко многим вечным проблемам морали и к острым вопросам современности.
Ограничимся лишь одним примером – соотношением внешней и внутренней свободы. Марка Аврелия интересует прежде всего свобода внутренняя, то, что названо было индивидуальной свободой воли или нравственной свободой, в отличие от внешних – политических, экономических и иных социальных свобод.
Всегда в борьбе угнетенных с угнетателями свобода внутренняя противопоставлялась внешней несвободе. С исключительной остротой эта мысль выражена у предшественника Марка Аврелия – раба Эпиктета: «Возьми мое тело, мое имущество, мою честь, мою семью – но мысли моей и воли никто не может у меня отнять, ничто не в силах их подавить…»
Увы! В массе, как правило, раб телом оказывается и раб духом. Вековое порабощение неизбежно сказывается и на душевном складе. Взрыв возмущения тех, кто терпел гнет из поколения в поколение, оказывается, как точно сказал А. С. Пушкин, «бунтом бессмысленным и беспощадным». Достаточно вспомнить свирепость Крестьянской войны в Германии в XVI в., разгул разинщины и пугачевщины, жестокости санкюлотов в эпоху Великой французской революции… И уже совсем близко к нам – Октябрьская революция и Гражданская война и их кровавое наследие – годы сталинских репрессий. Сказалось «рабское наследие», доставшееся Союзу от Российской империи, которая была «тюрьмой народов». «Рабство порождает рабство, свобода – свободу», – говорил американский философ и поэт XIX в. Р. У. Эмерсон.
В современном обществе, пока еще весьма далеком от совершенства, по крайней мере достигнуто понимание органической связи внешней и внутренней свободы. Однако легче, пожалуй, свободу завоевать, нежели дорасти до завоеванного уровня свободы каждому члену внешне относительно свободного общества. Сегодня для каждого человека по-прежнему актуальны тяжелые в справедливости своей слова А. П. Чехова: «Нужно каждодневно, ежечасно, по капле выдавливать из себя раба».
Между тем нередко худший вид рабства полагают подлинной свободой. Речь идет о произволе.
Произвол
«Нет человека, который не любил бы свободу; но справедливый требует ее для всех, несправедливый – только для себя», – заметил Людвиг Берне, немецкий публицист и критик, живший на рубеже XVIII–XIX вв. Словно уточняя его слова, веком позже английский писатель и издатель Э. Xаббард сказал: «Все тираны, когда-либо жившие на свете, тоже верили в свободу – свободу для самих себя».
Человек, опьяненный самовластьем, рано или поздно превращается в раба собственных прихотей, развивающейся подозрительности, страха за собственную жизнь. Две судьбы, разделенные временем и пространством, в этом отношении поразительно сходны – китайского императора Цинь Шихуанди, жившего в III в. до н. э., и «вождя всех народов» И. В. Сталина. Сходны они в жесточайшем преследовании инакомыслия, в политических репрессиях, в собственном произволе. И оба закончили жизнь в патологическом страхе. Император, боясь покушения, последние годы жизни провел в непрерывном перемещении с места на место, никому не доверяя. и в конце концов был убит одним из приближенных. Сталин в последние годы жизни превратился в самозаключенного, отдалившись ото всех и вся, в постоянном страхе, недоверии к самым приближенным и, по скупым источникам, был оставлен умирать в одиночестве.
У тирана и самодура произвол обнаруживается или в формуле «чего моя левая нога хочет», или в убежденности, что «закон – мое желание, кого хочу – помилую, кого хочу – казню!»
Но есть иной вариант произвола, когда капризное своеволие рассматривается как проявление подлинной свободы индивидуальности, сколь вычурную форму это своеволие не обрело бы.
Послушаем героя «Записок из подполья» Ф. М. Достоевского: «Ведь вы, господа, сколько мне известно, весь ваш реестр человеческих выгод взяли средним числом из статистических цифр и из научных формул. Ведь ваши выгоды – это благоденствие, богатство, свобода, покой, ну и т. д.; так что человек, который бы, например, явно и зазнамо пошел бы против этого реестра, был бы, по-вашему, ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший, не так ли? Но ведь вот что удивительно: отчего это так происходит, что все эти статистики, мудрецы и любители рода человеческого, при исчислении человеческих выгод постоянно одну выгоду пропускают? Даже и в расчет ее не берут в том виде, в каком ее следует брать, а от этого и весь расчет зависит… (И это) – свое собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы и самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хотя бы до сумасшествия, – вот это-то все и есть та самая, пропущенная самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к чорту. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то добродетельного хотенья? Человеку надо – одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы она ни привела. И этот "каприз" может быть выгоднее всех выгод даже и в том случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, – потому что сохраняет во всяком случае нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность».
В этих, казалось бы, несколько сумбурных, эмоциональных высказываниях «подпольного человека» – ядро индивидуализма, индивидуалистического толкования свободы как полного, подчас совершенно алогичного своеволия, не признающего никаких – и прежде всего моральных – ограничений.
В рассуждении «подпольного человека» никакого обращения к морали – даже извращенного. С какой стати считать, что хотенье добродетельно? – Оно лишь самостоятельно. «Я хочу!» А чего – уже другой вопрос: вовсе не обязательно хочу добра, справедливости, возможно, хочу «ко всем чертям взорвать этот шарик, именуемый Землей»…
Новым в XX в. стало лишь то, что подобное желание уже осуществимо. Насколько же необходимым стало ограничить произвол той или другой личности, достигшей подобного апогея человеконенавистничества?
Оказывается, таким образом, что хотя «произвол – худший вид несвободы», поскольку определяется прихотью, капризом, иными страстями самого человека либо влиянием отдельных людей или состояния общества, он имеет то же основание, что и свободная воля человека: возможность выбора.
Таковы две стороны свободы выбора! Светлый лик подлинной человеческой свободы, при которой свобода каждого есть основание свободы для всех, и жуткая гримаса произвола.
«Я выбираю свободу»: выбор как нравственное деяние
Знаменитый античный баснописец Эзоп был рабом философа Ксанфа. Все годы он стремился к свободе, и наконец Ксанф вынужден был дать ему отпускную грамоту. Но жена Ксанфа Клея, не желая освобождения Эзопа, похищает священные сосуды из храма Аполлона и прячет их в котомку Эзопа. Эзоп схвачен как вор. Никто, кроме Ксанфа, Клеи и Эзопа, еще не знает, что Эзоп освобожден от рабства. И Ксанф предлагает Эзопу вернуть отпускную грамоту. Ведь если Эзоп всего лишь раб Ксанфа, то за похищение священных сосудов судьи потребуют, чтобы Ксанф примерно наказал своего раба. А Ксанф может и избавить его от наказания. «А если ты скажешь, что являешься свободным человеком, то по закону Афин свободный, совершивший святотатство, наказывается смертью – и ты будешь сброшен в пропасть.» И Эзоп, обращаясь к судьям, говорит, гордо подняв голову: «Я свободен и готов к смерти. Где пропасть для свободного человека?»
Вот выбор, достойный человека. И сколько раз в сложной, полной человеческих трагедий истории перед лицом смерти настоящий человек предпочитал умереть свободным, но не жить рабом!
И. Кант, определяя категорический императив как единственную основу нравственного поступка, отметил его абсолютный, безусловный характер, игнорирующий любые обстоятельства места и времени. Уникальность нравственного поступка заключается в том, что не поддающееся теоретическому объяснению превращение «должен» в «есть» совершается практически в каждом нравственном поступке и воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Проникновенно и точно сказал об этом Мераб Мамардашвили: в нравственном поступке мгновенье сливается с вечностью – он совершается однажды и навсегда.
Человек нравственный принимает ответственность на себя в любых обстоятельствах – и когда вина не на нем, но он оказался в этой ситуации; и когда его освобождают от ответственности и даже используют самые энергичные меры и убедительные аргументы, чтобы заставить отказаться от определенного поступка.
В повести Василя Быкова «Обелиск» учитель истории Мельников стал начальником штаба партизанского отряда. И вот приходит сообщение, что несколько его бывших учеников схвачены и приговорены к расстрелу; однако немецкий комендант объявил: если Мельников явится в комендатуру, юноши будут освобождены. Командир отряда – коммунист убеждает учителя, что школьников все равно не отпустят: «Ребят не спасешь, а сам погибнешь»… И, поскольку Мельников не соглашается с ним, по праву командира запрещает учителю отдаться в руки немецких палачей. Однако Мельников, нарушив приказ, пришел в комендатуру… И был расстрелян вместе со своими учениками. В память о подвиге школьников после войны был поставлен обелиск. А вот имени Мельникова на обелиске нет: местное партийное руководство запретило увековечение его памяти, поскольку он «нарушил и воинскую дисциплину, и дисциплину партийную»…
Так возникает далеко не простая проблема отношения целесообразности и нравственности, противоречие между интересом групповым, групповой моральной оценкой и нравственным самоопределением человека. Так высвечивается еще одна сторона нравственного поступка: он – индивидуален и определяется не соображениями целесообразности, а исключительно свободным выбором человека согласно голосу собственной совести.
Во время поездки в Закавказье группы учащихся со своей учительницей мальчик, оступившись, упал в бурную горную речку. Учительница, не умеющая плавать, бросилась ему на помощь. Погибли и он, и она. А если бы она, понимая, что не спасет своего ученика, сохранила свою жизнь? Никакой правовой кодекс не осудит человека, на глазах которого утонул другой человек, если первый не умеет плавать. Но суд собственной совести беспощаден: и свидетель гибели другого, не пытавшийся – ценой собственной жизни – спасти погибающего, обрекает себя на муку до конца дней своих.
Прав Владимир Тендряков, сказав: «Нет ничего страшнее суда собственной совести».
Вопросы для повторения раздела I
1. Как взаимосвязаны понятия «этика», «мораль», «нравственность»?
2. В чем отличие морали от других форм общественного сознания?
3. Что такое «основной вопрос философии» по С. Л. Франку?
4. Что входит в современное содержание этики?
5. Свободен ли человек и как понимается свобода человека с точки зрения этики?
6. Три ответа на вопрос о свободе. В чем они заключаются и каков правильный ответ?
7. Общее и различное в фатализме и волюнтаризме.
8. В чем различие «свободы от» и «свободы для»?
9. Что такое «внутренняя свобода»?
10. Почему говорят, что «произвол – худший вид несвободы»?
Раздел II
ИСТОРИЯ ЭТИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
Глава 3. Этические учения Древнего мира
Впервые попытки осмыслить отношения, сложившиеся за долгий период первобытности и развития родоплеменной организации общества, возникают при переходе от родоплеменного к государственному устройству. Изменения, произошедшие в ту далекую эпоху, можно характеризовать как революцию в сфере нравственности и морали. Память о совершившемся переходе запечатлена в мифо-эпическом сознании народов. Так, в «Бхагавадгите», одной из важнейших книг «Махабхараты», происходит разговор военачальника пандавов Арджуны с его колесничим – а колесничий не кто иной, как бог Кришна, самый молодой в пантеоне ариев. Арджуна, объезжая будущее поле боя и видя в выстраивающихся рядах противников многих сородичей, говорит, что не хочет вступать в битву.
Причина в том, что убийство сородича – непростительный грех. Но Кришна возражает: «Ты – кшатрия, воин. А воин должен сражаться с врагом государства независимо от того, кем бы тот ни был». Так установление родоплеменной морали (запрет на убийство сородича) отвергается требованием долга воина перед государством.
Коренной принцип родоплеменной морали уступает принципу новой морали, в которой на первом месте – долг перед государством.
Последующее осмысление межчеловеческих отношений оказывается истоком этики и, более того, началом философской мысли.
Древняя Индия
Древнейшие философские тексты содержатся в Ведах, относящихся ко II тысячелетию до н. э. Ригведа (Веда гимнов) касается возникновения мира и человека. Ее гимны также толкуют о межчеловеческих отношениях, оценивают их.
На основе толкования Вед и отношения к ним различают философские школы: опирающиеся на божественный авторитет Вед, ортодоксальные и отрицающие этот авторитет, неортодоксальные. К первым относится веданта (продолжение Вед). Согласно веданте, весь видимый и ощущаемый людьми мир – сансара (колесо жизни) – не более чем иллюзия (майя), своеобразная игра Брахмо (высшего), являющегося единственной реальностью. «Колесо жизни» полно страданий, и конечной целью оказывается достижение мокши (освобождения), состояния полного покоя, растворения в «ничто».
В центре «Законов Ману» (I–II вв.) жизнь брахмана. Лишь брахман, познавший веды, пройдя четыре этапа: ученика, домохозяина, отшельника и отрешившегося от мира аскета, может достигнуть освобождения. Однако главное – соблюдение нравственного требования – дхармы. Сохранение обычаев – наилучшая гарантия правильного исполнения обязанностей.
В отличие от веданты йога подчеркивала активность человека в достижении освобождения. В «Йога-сутре», которую приписывают Патанджали (II в. до н. э.), разработана йогическая практика, включающая внешние и внутренние средства. В числе первых: воздержание (преодоление порочных стремлений) и культура (соблюдение гигиенических и моральных правил). К внутренним средствам относятся три последние ступени восьмеричного пути: внимание, размышление и сосредоточение.
Легендарным основателем первого из неортодоксальных учений – джайнизма, был кшатрия Джина (Победитель).
По учению джайнистов – душа, отягощенная материей, втягивается в круговорот сансары. Поскольку связь души с телом – источник страданий, целью является освобождение души от материального мира и ее спасение. Суть правильного поведения заключается в исполнении пяти великих обетов. Первые три касаются отношения к природе и межчеловеческих отношений: невреждение жизни, воздержание от лживости и воздержание от воровства. Два последних – воздержание от потворства своим слабостям и воздержание от всех привязанностей – ведут к физическому и духовному аскетизму. Завершенной формой аскетизма являлась добровольная голодная смерть. В конечном счете, этика джайнизма индивидуалистична, поскольку джайнист целиком сосредоточен на своем освобождении и исполнен презрения к миру.
В корне отличается от джайнизма учение буддизма. Его основатель – царевич Сиддхартха Гаутама (VI–V вв. до н. э.), после отшельничества получивший имя Будда (Просветленный). Он утверждал равенство всех людей в страдании, отрицая деление на сословия. Великие истины, провозглашенные Буддой: «Жизнь в мире полна страданий; есть причина этих страданий; можно прекратить страдания; есть путь, ведущий к прекращению страдания». Этот путь восьмеричный: «Праведная вера, праведное намерение, праведная речь, праведные поступки, праведный образ жизни, праведное усилие, праведная мысль, праведное сосредоточение», и его итог – погружение в нирвану. Отличительной особенностью учения Будды была активная любовь к людям, желание помочь им в достижении нравственного совершенства. Демократизм буддизма способствовал его широкому распространению.
Идеалом во всех названных учениях оказывается мудрец, стремящийся к освобождению.
Каутилья, считающийся автором «Артхашастры» (III в. до н. э.), в своих рекомендациях близок «Законам Ману», рационалистичен и практичен: «Если дхарма находится в противоречии с правительственными распоряжениями, то последним отдается предпочтение». В числе основных целей жизни «Артхашастра» называет не освобождение, а пользу и любовь.
Особое место в древнеиндийской этике занимает учение локаяты: как последовательно материалистическое и обращенное к земной жизни. Оно отличается утилитарностью, оптимизмом и своеобразным индивидуализмом. Взгляды локаятиков близки народной мудрости: «Друг проверяется бедой, герой – сражением, честность – деньгами», «Нет добродетели выше правдивости, нет порока хуже лжи».
Древний Китай
В Китае от родового строя сохранились анимизм и культ предков. В «Книге перемен» («И-цзин», VIII–VII вв. до н. э.) в самом начале обнаруживается этическая составляющая. На основе культа предков в эпоху Шань-Инь (XVII–XI вв. до н. э.) формируется представление о правителе как «Сыне Неба», выступающем толкователем воли Неба. А все подданные считаются детьми правителя. Дальнейшее развитие этих представлений определило этическую направленность философской мысли.
Основателем учения даосизма считают Лао-цзы (VI–V вв. до н. э.), а виднейшим его продолжателем – Чжуан-цзы (ок. 369–286 до н. э.). Основной труд, приписываемый Лао-цзы, – «Дао дэ цзин».
Человек, как и весь мир, порождение естественного закона (пути) – Дао; его предназначение – следовать по пути добродетели (дэ), то есть жить согласно природе. Источник зла в отступлении от Дао. Виновны во всех бедах власть имущие: «Если двор роскошен, то поля покрыты сорняками и совершенно пусты…»
Для Лао-цзы деятельность есть то, что направлено против Дао и приносит беды народу. Поэтому его основной принцип – увэй (недеяние): «Дао мудрого человека – это деяние без борьбы».
Единственная альтернатива миру жестокости, неравенства, несправедливости и войн – в возврате к идеализированным патриархальным отношениям: «Нужно сделать государство маленьким, а народ редким. надо сделать вкусным его питание, прекрасным его одеяние, устроить ему спокойное жилище, сделать веселой его жизнь».
Основные положения этики даосизма: цель – следовать пути, указанному природой; принцип – недеяние; счастье народа – в возвращении к равенству и простоте родоплеменных отношений; счастье мудреца – умеренность, спокойствие, близость к природе.
Важнейшее направление древнекитайской философии — конфуцианство. Наиболее известные его представители: Кун-цзы (Конфуций) (552–478 до н. э.) – основатель учения, изложенного в книге «Лунь-юй» («Беседы и высказывания»), Мэн-цзы (372–289 до н. э.) – систематизатор учения, и Сюн-цзы (313–238 до н. э.).
По учению Конфуция, человек должен беспрекословно следовать воле неба. Основным понятием в его беседах являлось «жень» (человеколюбие, гуманность). На вопросы учеников о человеколюбии Конфуций отвечал, что прежде всего «жень» означает «любить людей»: «.не делай людям того, чего не желаешь себе, и тогда в государстве и в семье к тебе не будут чувствовать вражды». На вопрос о правилах следования человеколюбию Конфуций ответил: «На то, что не соответствует ритуалу, нельзя смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя говорить; то, что не соответствует ритуалу, нельзя делать».
«Жень» – нравственный принцип, определяющий отношения между людьми в обществе и семье. Он реализуется через «сяо» (почитание родителей и старших) и «ли» (ритуал, церемонии). Порядок в Поднебесной определен правилом: «Государь должен быть государем, сановник – сановником, отец – отцом, сын – сыном». Сын не только ни в чем не может перечить отцу, но он должен пожертвовать собою ради отца, точно так же подданный должен с радостью жертвовать собой ради императора.
Тщательно разработанная этика конфуцианства предусматривает подчинение индивида моральным нормам государства. У Конфуция четко разделены пути следования добродетели: безоговорочное подчинение ритуалу для народа; нравственное самосовершенствование и сознательное следование моральному долгу для благородного мужа.
Оппозиционным конфуцианству было учение моизма, основатель которого – Мо Ди (479–400 до н. э.) выдвинул противостоящий гуманности принцип «всеобщей любви» («цзиньай»). «Повиноваться воле неба – это взаимная любовь и взаимная выгода. Нарушение воли неба – это взаимная ненависть и взаимный вред». Из принципа всеобщей любви выводятся справедливость, гуманность, честность и соблюдение равного уважения ко всем людям.
Этика материализма представлена в Древнем Китае философско-этическими взглядами Ян Чжу (ок. 440–360 или 414–334 до н. э.). Он считал, что все в мире происходит в силу естественной необходимости. Человек – часть природы и подчинен ее законам. Смерть столь же естественна и необходима, как жизнь: «Следует наслаждаться при жизни, не к чему хлопотать о том, что будет после смерти.» Нравственный идеал Ян Чжу, выходца из народа, – достойный труд земледельца и его простые радости.
Мыслители школы легистов (Фа-цзя) – Ли Куй, У Ци, Шан Ян, Хань Фей-цзы – считали, что управление страной следует осуществлять не на основе церемоний и традиций, не на моральных принципах, как учат конфуцианцы и моисты, а на основе закона, которому в равной мере подчинены все, включая и самого правителя.
Отношениям, базирующимся на гуманности, почитании родителей и всеобщей любви, Хань Фей-цзы (280–233 до н. э.) противопоставил равенство всех перед законом. Считая естественную природу человека злой, он выступал против любых этических принципов управления. Единственная добродетель подданных – слепое подчинение закону.
Своеобразное воплощение общественного идеала легизма было осуществлено основателем циньской династии – императором Цинь Шихуанди и стало образцом тоталитарного государства. По рекомендации ближайшего советника Ли Сы (ок. 280–208 до н. э.) были сожжены все книги, кроме медицинских, и было запрещено не только излагать свои взгляды, но и хранить философскую литературу – так прервалось развитие древнекитайской философско-этической мысли.
Древняя Греция
Начало философско-этической мысли в Древней Греции восходит к демифологизации и учениям Семи Мудрецов (VIII в. до н. э.). В них на первом месте – проблемы морали. Клеобулу приписывают изречения: «Мера лучше всего. Отца надо уважать. Детей воспитывай. Удаче молись. Ссоры замиряй. Врага народа считай супостатом».
Солон: «Не лги, но говори правду. Радей о честном. Добропорядочность нрава соблюдай вернее клятвы. Требуя, чтобы ответственность несли другие, неси ее и сам. Согражданам советуй не самое приятное, а самое полезное. Не якшайся с дурными. Уважай друзей».
Xилон: «Знай себя. Будь защитником своей семьи. Повинуйся законам. Старшего уважай. Не желай невозможного. Если тебе причинили ущерб – примирись, если оскорбили – отомсти».
Фалес: «Какие услуги окажешь родителям, такие и сам ожидай в старости от детей. Что трудно – познать самого себя. Утомительна праздность, вредна невыдержанность, невыносима невоспитанность. Находясь у власти, управляй самим собой».
Питтак: «Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам. Ненасытно корыстолюбие».
Биант: «Большинство людей дурны. Бери убеждением, а не силой. Приобретай: в молодости – благополучие, в старости – мудрость».
Периандр: «Удовольствия смертны, добродетели бессмертны. С друзьями будь один и тот же и в удаче, и в беде. Дал слово – держи. Демократия лучше тирании».
В этих изречениях – обобщение нравственного и житейского опыта прошлого и то, что сохранится как «простые нормы морали» на все будущие времена.
Центром философской жизни в IV–III вв. до н. э. становятся Афины, сперва вследствие деятельности софистов – учителей мудрости и полемики Сократа с ними, а затем благодаря Академии Платона и Ликею Аристотеля. Параллельно, под влиянием бесед Сократа и учения Демокрита и софистов, возникают школы киренаиков (Аристипп) и киников (Антисфен). Эту эпоху обычно называют «золотым веком» античной философии.