Владимир Гакштетер
Короче! Я из Сочи. Том 2

Странные истории

Заканчивался четырнадцатый год в жизни Наташи. Впереди были новогодние праздники. За приятными заботами Наташа не то что забыла про дневник, просто её вдохновение взяло небольшой отпуск. Новый год начался с каникул. Зима выдалась снежная – на радость детям.

И вот в один из дней января Наташа резвилась на площадке перед приёмным отделением. Она играла в снежки, вместе с друзьями лепила снежную бабу и вдруг в какой-то момент обратила внимание на свою любимую лавочку. Там, завёрнутый в одеяло, лежал ребёнок. Наташу как будто кто-то кипятком окатил. Как же так, ведь малыш замёрзнет! «Ребёнком» оказался свёрток с грязным бельём, который вынесли, чтобы отвезти в прачечную. Наташа постояла минуту и вернулась к друзьям.

Но игра уже не ладилась. В голове Наташи возник этот ребёнок, завёрнутый в одеяло. И она знала, что ей теперь нужно. Девочка шла в свою комнату, а в пальцах правой руки, которой она обычно держала ручку, чувствовала дрожь и покалывание. Ей не терпелось записать в дневник новую историю. Наташа видела, как её, совсем маленькую, только что родившуюся, бабка Фенька заворачивает в байковое одеяло – синее с белой полосой. Затем берёт верёвку и туго перетягивает свёрток, чтобы не развязывался, берёт его в руки и выходит из дома. Спешит по улице, подходит к лавке, кладёт сверток. Буркнув что-то, быстро поворачивается и уходит. Наташа видит, как старуха возвращается в дом, затем выходит во двор, берёт лопату и начинает копать мёрзлую землю в углу сада. Земля поддаётся с трудом, но старуха торопится. Ей нужно успеть до прихода Алексея. А в это время из двери возле лавки выходит женщина, немедленно заносит свёрток в помещение.

То, что происходило в этой истории, Наташа видела уже много раз, но каким образом и какую роль в ней играет Оля, зелёный дом, в который привезли Олю, и старуха? Наташа встревожена. Её вдохновение не выдало всё, что надо, оставив вопросы. Где Оля? Как ей живётся в новой семье? Что за яму копала Фенька? И самый главный вопрос, ответ на который, казалось, был совсем рядом. Кто же родил её – Наташу? Неужели эту яму старуха копала для Наташиной мамы?

Все вопросы остались без ответа. Теперь Наташа не показывает никому свои записи. Она должна разобраться сама. Но как разбираться с тем, что появляется неожиданно внутри неё, в её сознании, в её голове? Наташа вновь и вновь вспоминает всё, что приходило к ней в видениях, если их можно так назвать. Она перечитывала свой дневник, пытаясь найти неточность или выпавший из внимания эпизод. История, неожиданно начавшись в двенадцать лет, в четырнадцать вдруг прервалась. Вдохновение исчезло, и те мысли, которые Наташа записала в дневник в это время, никакого отношения к творчеству не имели.

Так прошел год. Уже заканчивалась следующая зима. Никаких событий не происходило, но на душе Наташи было тревожно, она пребывала как бы в ожидании чего-то нехорошего. И это нехорошее произошло.

В один из дней в детском доме под тяжестью мокрого снега рухнула крыша беседки, в которой в это время находился восьмилетний Рома, такой же подкидыш, как и Наташа. Мальчика достали из-под обломков и отвезли в больницу. Наташа упросила маму Любу отпустить её и все дни проводила рядом с мальчиком. Она помнила Рому ещё совсем маленьким, он всегда почему-то ей нравился, а сейчас, когда ему было плохо, в Наташе проснулись совсем другие чувства. Она, как мама, ухаживала за мальчиком, решила, что нужна ему, что он может даже умереть без неё.

Через неделю жизнь Ромки была вне опасности, и Наташу заставили вернуться в детдом. Только теперь её отпустило ощущение тревоги, но вдруг появились долгожданная дрожь и покалывание в пальцах руки. Следующая история оказалась очень странной. Наташа снова видела бабку Феньку, во дворе вовсю цвели цветы, явно было лето. Опять старуха заворачивала младенца, но не в одеяло, а в рваный, крупной вязки белый свитер. Наташа точно знала, что это не она. Это был другой младенец. А дальше всё повторилось: лавка, свёрток, только не мама Люба, а нянечка Петровна, нашедшая младенца. И опять старуха вернулась домой и копала яму в углу сада рядом с небольшой могилкой с крестом, усаженной цветами. Торопилась, чтобы успеть, наверно, до прихода Алексея. А про Олю – ничего. Никаких мыслей, как будто Оли никогда и не было.

Наташа готовилась к экзаменам, сдавала их очень успешно. Аттестат за восемь классов получился образцовым – одни пятёрки. Она помогала Вике, Ромке готовиться к контрольным и, хотя их успехи были значительно скромнее, радовалась каждому сданному ими предмету, как своей победе.

Закончился учебный год, впереди были три месяца лета. Старшие группы детдома регулярно вывозят на пляж, они несколько раз побывали в театре, в парке «Ривьера». И снова прошло несколько месяцев, пока Наташа смогла написать продолжение своего рассказа. Очередная история, продиктованная вдохновением, оказалась ещё более странной, чем предыдущая. Теперь Наташа видела двор, цветы, две могилки в углу сада и сильно постаревшего Алексея, который копал третью могилу. Эту яму он сделал большой и глубокой. Оставив лопату, Алексей ушёл в дом, а Наташа в окно увидела зал, большой стол в центре. На столе лежала та самая старуха Фенька – Аграфена. Рядом с ней плачущий Алексей с рюмкой водки в руке. Больше никого ни в зале, ни в доме, только Антей воет, как волк на луну, оплакивая свою хозяйку. Кто теперь его будет кормить и жалеть?

Наташа была в растерянности. Привыкшая верить своему вдохновению, она никак не могла понять, каким образом история про симпатичную девочку из детдома превратилась в ужастик с подброшенными младенцами, могилами, страшной бабкой, которая теперь ещё и умерла.

И снова рука Наташи не притрагивается к дневнику очень долго – почти год. Она живёт своей жизнью, так же успешно, как и всегда, учится в школе, дружит со сверстниками, участвует в художественной самодеятельности. И вот, наконец, вдохновение выдало Наташе, возможно, последнее, что у него было. Но и это последнее видение, которое Наташа описала в своём дневнике, особо не отличалось от предыдущих. Опять младенец, завёрнутый в белую простынку, но над ним плачущий Алексей. Плачущий настолько искренно, что Наташа не сомневалась: в этот раз Алексей совсем другой. Он перевязывает младенца красивым красным бантом и выносит во двор. Там, рядом с тремя прежними, уже готова маленькая могилка. Алексей опускает в неё младенца и долго сидит рядом, буквально заливаясь слезами. Наташа послушно описывала событие, а сама не понимала: «Почему раньше младенцев относили в детский дом, а этого, последнего, Алексей кладёт в землю – хоронит? Где мамы всех этих детей? Где Оля, которая исчезла и как будто никогда не появлялась в этом доме?»

Наташа уже смирилась с тем, что про Олю она ничего не узнает, и её рассказ остаётся незавершенным, но теперь её беспокоила история со вторым младенцем. Кто он, где сейчас? Ведь если он был, то, вполне возможно, у них с Наташей общая мама. Это умозаключение настолько взволновало девочку, что она в конце концов подошла в маме Любе и попросила её прочитать последние записи в дневнике. Реакция Любови Васильевны была ожидаемой. Да! Действительно, был в это время ещё один подкидыш, и это как раз тот Ромка, который пострадал в беседке зимой. В журнале зафиксировано, что мальчика принесли на лавочку к детдому через несколько часов после рождения, завёрнутым в рваный, крупной вязки белый свитер. И нашла его на лавочке именно нянечка Петровна. Наташа всегда чувствовала к этому мальчику нечто большее, чем как к другу, и теперь поняла, почему. Это её родной брат. В своём сознании она была в этом уверена, но как рассказать Ромке и другим, как доказать? Ведь это только её мысли. И Наташа была вынуждена молчать и ждать.

Неожиданное продолжение

Шло время. Наташе уже шестнадцать. Что-то давненько она не заглядывала в свой дневник. Учится она в десятом классе, а после школы готовится поступать в литературный институт. С её оценками это вполне возможно. Мама Люба счастлива, что у неё такая дочка – одна из лучших. Историю с Олей Наташа почти забыла, как нередко мы все забываем те события, мечты и свои планы, которые были в детстве. Очевидно, так должно быть. Память очищается от прошлого для новой информации, новой жизни. Но однажды забытая история получила неожиданное продолжение…

В этот день Наташа находилась, как обычно, в школе. Она прекрасно себя чувствовала, была активна и весела, как вдруг на уроке литературы упала в обморок, именно в тот момент, когда стояла у доски. Потеряв сознание на несколько секунд, Наташа сама поднялась с пола. Голова кружилась, руки дрожали. Перепуганная учительница отвела девочку в медпункт, куда немедленно прибежала мама Люба. Бледная Наташа сидела на кушетке, а медсестра измеряла ей давление. Оно оказалось очень низким, что было странным для совершенно здоровой девочки, которая, ко всему прочему, занималась спортом. Мама Люба решила отвезти девочку в больницу.

И вот Наташа в больничной палате. У неё берут кровь, водят в какие-то кабинеты. К счастью, никаких отклонений не находят, но она умудряется упасть в обморок ещё дважды – прямо в кабинетах врачей. Мама Люба в панике, доктора озадаченно разводят руками. Они не могут понять, что творится с их пациенткой. Этого не знает никто, кроме самой Наташи. Всякий раз, теряя сознание на несколько секунд, Наташа оказывается рядом с Олей. Да-да! Именно с той Олей, о которой Наташа писала записки в своём дневнике и о которой так много думала и переживала. Теперь Наташа подходит к Оле, садится рядом, разговаривает с ней. Оля, в сознании Наташи, – всё та же двенадцатилетняя девочка, хотя прошло уже много лет после того как Наташа впервые узнала об Оле и увидела её. Но никогда раньше она не могла разговаривать с Олей.

Теперь всё изменилось. Оля находилась в небольшом помещении, не больше пяти-шести квадратных метров. В помещении полумрак, потому, что маленькие окна с решётками расположены под потолком. Очевидно, это подвал. Маленький диванчик и ведро – вот и вся обстановка. Оля лежит на диване, протягивает руку Наташе и просит помочь ей выбраться из подвала. «Он забыл обо мне и уже третий день не приходит, – плача, пытается говорить Оля. – А может, он хочет, чтобы я умерла здесь». «Кто он?» – спрашивает Наташа. «Алексей, конечно, – отвечает Оля, сжимая руку Наташи. – Он всегда закрывает меня здесь, когда уходит». Наташа хочет задать ей много вопросов, но, видя состояние Оли, решает спросить позднее. Она понимает, что Оле нужно срочно помочь, иначе та может умереть в этом подвале, но как это сделать?

Состояние Наташи в больнице становится хуже. Без каких-либо причин девочка буквально тает на глазах. Ещё два дня назад совершенно здоровая, бодрая, она теперь не может встать с кровати, не хочет есть. Как в полубреду-полусознании Наташа твердит окружающим, что где-то в подвале закрыта девочка Оля, у которой уже пятый день нет даже воды. Ей необходимо срочно помочь. Она может умереть. Врачи воспринимают это как бред больной и не обращают на него внимания.

В кабинете главного врача больницы собрался консилиум врачей. Обсуждается только один вопрос – состояние здоровья Наташи Юрченко. Приглашена на совещание и мама Люба, как директор детского дома. Врачи в своих докладах говорят о том, что девочка как в бреду просит помочь какой-то Оле, запертой в подвале. Неожиданно просит слово заведующий отделением травматологии. «Два дня тому назад умер тот неизвестный, наверно, бомж, которого сбила машина, – говорит он. – Так вот он, как поступил, всё твердил про подвал и Олю, которая без него там умрёт. Всё пытался встать и бежать к ней. Так и умер со словами про Олю». – «А что за человек, пытались узнать? – спросил главный врач. – Где он живёт? Может, и подвал там?» – «Я догадываюсь, где этот человек жил, – вступает в разговор Любовь Васильевна. – Вот в этом дневнике Наташа подробно описала тот дом».

Главный врач, прочитав страничку с описанием зелёного дома, сразу же снимает трубку телефона: «Николай Иванович! Послушай, неотложное дело по твоей части. Человек умирает. Ждём тебя!» Ровно через десять минут в кабинет входит начальник районной милиции с группой сотрудников. «Нужно срочно найти в городе этот дом, – говорит вошедшим главный врач. – Там в подвале заперта девочка, и она может погибнуть». Один из оперативников, сопровождавших начальника милиции, сообщает, что он, возможно, знает, где находится зелёный дом, и попробует его отыскать. «А что стоим?» – возмущенно вскрикивает начальник.

Через полчаса от оперативной группы поступает доклад: «Обнаружена женщина без сознания, возможно, беременная, везём к вам. Девочка не обнаружена».

Когда оперативная группа в сопровождении машины «Скорой помощи» подъехала к зелёному дому, из-за забора раздался громкий, радостный лай. Как только открыли ворота, к оперативникам бросилась большая овчарка. Но пёс не собирался нападать, а, напротив, радостно вилял хвостом. С громким лаем он то подбегал к людям, то убегал от них, как бы давая понять, что им нужно срочно открыть дверь в дом. А когда дверь была открыта, оперативникам ничего уже не пришлось искать, потому что пёс в ту же секунду оказался у двери подвала и громко залаял. Дверь закрывали снаружи только на задвижку.

На небольшом диванчике в подвале лежала женщина. Она была без сознания. Подбежали врачи с носилками. «Женщина лет тридцати без сознания. Дышит. Обморок. И, кажется, она беременна. Женщину сильно избили, вся в синяках.

На шее свежая кровавая полоса, наверно, от верёвки. Привязывали, сволочи, и избивали. Забираем, – сообщил фельдшер и заулыбался. – Успели! Теперь всё будет хорошо!»

Исповедь ангела

Оля лежала в палате одна. Она смотрела в окно и улыбалась, периодически смахивая с глаз слёзы, которые без конца текли и текли по щекам. Оля – это именно та двенадцатилетняя девочка, которая много лет тому назад жила в детском доме и называла заведующую мамой Любой, а затем бесследно исчезла. Свою историю ей ещё не раз придётся рассказывать следователю, а сейчас она просто лежала, радовалась освобождению из настоящего рабства, плакала от счастья. Дверь в палату тихонько скрипнула, и в неё заглянула Любовь Васильевна. «Любовь Васильевна! Мама Люба! Здравствуйте!» – Оля вскочила с кровати и подбежала к маме Любе. Они обнялись и долго стояли молча, прижимаясь друг к другу. Бесполезно пытаться передавать слова, которые они бормотали сквозь слёзы. Было всё: и всхлипывания, и смех, и плач – всё, что бывает при встрече мамы и дочери, которые уже и не надеялись увидеться. И для дочери приход мамы был как самый дорогой и желанный, но совершенно невозможный подарок. Немного успокоившись, но продолжая всхлипывать, мама Люба осмотрела Олю, как она всегда осматривает своих детей. Истощённая, со свежими синяками на руках и чёрной кровавой полосой на шее. Люба даже распахнула халатик Оли, осмотрела синяки, ссадины на теле и погладила округлившийся животик. «Моя девочка! Сколько же тебе пришлось.» – следующие слова Люба уже не смогла договорить и ещё сильнее заплакала.

Если собрать все слёзы матерей, которые они выплакали по своим детям, то на Земле уже давно был бы потоп. И счастье наше, что матери иногда смеются!

«Оля! Ты вся в синяках. Он тебя избивал?» – стала расспрашивать мама Люба. «Бывало частенько, но больше щипал за руки, за бок, за живот. Говорил, что если ударит – может убить». Они присели на кровать, и Оля начала рассказывать маме Любе то, что только ей и могла, и хотела рассказать:

«Когда около нас остановилась машина, и незнакомый мужчина подошёл к нам, мы хотели убежать, да, собственно, все и убежали, кроме меня. Я тоже уже уходила и убежала бы, но он, спросив, как меня зовут, сказал, что знает меня и может отвезти к моей бабушке. Я была совсем глупая, не подумала, что взрослый способен шутить такими вещами. Ещё он сказал, что если мне не понравится, он привезёт меня назад. Вот так я оказалась в его доме. Там действительно оказалась бабушка Феня – моя третья мама. В доме было так хорошо, что когда Алексей, так звали того мужчину, предложил отвезти меня в детдом, я сама не захотела. Прекрасный дом, огромный двор, сад, собака, кошка. Я гуляла по саду и представляла себя маленькой принцессой. У меня была даже своя комната. Никто меня не запирал, не ругал. Я ведь не знала, что будет дальше. То, что можно оформить документы и жить в том доме законно, мне даже в голову не приходило.

А у Алексея были на мой счёт свои планы. Алексей – мужик большого роста, с широченными плечами, некрасивым, рябым лицом, огромным носом и маленькими, близко посаженными глазками. Ходил он как-то неуверенно, и это дополняло негатива его личности. В школе над ним смеялись и побаивались, позднее откровенно издевались. Женщин у него никогда не было. Мама Аграфена, конечно, считала своего сыночка самым-самым лучшим и успокаивала: «Лёшенька! Они все сволочи. Сами уроды. А ты у меня хороший, сильный».

Хороший, сильный Лёша вырос обозлённым, диким зверем, ненавидящим всё и всех. Он рассказывал мне, что ещё в детстве ненавидел всех вокруг, и людей, и особенно животных. Он отдыхал летом у бабушки в деревне, и та решила сварить для внука куриный супчик. Вдруг внук захотел отрубить голову петуха сам. Бабушка поупрямилась, но недолго, а внук впервые лишил жизни живое существо. Сколько после этого Лёша убил кошек, собак, – неизвестно, но после окончания восьмилетки он несколько лет поработал слесарем в котельной, а отслужив в армии, устроился на бойню. Так до самой пенсии и убивал.

Я думаю, что украсть какую-то девочку и сделать её своей пленницей Алексей задумал давно. Если у него не получается с женщинами, они его презирают, то он решил выкрасть маленькую девочку и вырастить её для себя. И именно из детдома, откуда дети нередко сами убегают. Сейчас я понимаю, что все эти годы жила рядом с психически больным человеком, который был способен на всё. Когда он привёз меня к себе домой, ему было сорок лет. Злой и угрюмый, он меня совсем не пугал. Пусть некрасивый, но покупал мне игрушки, платья, сладости. Алексей редко подолгу бывал дома, работал посменно, после работы куда-то уходил. Часто возвращался навеселе, но не обижал – ложился спать. Дома оставались мы с моей Фенечкой.

Фенечка – мой добрый ангел, моя мамочка. Два года я жила действительно как принцесса. Мы ездили в город, покупали мне игрушки, одежду, и единственное, что мне тогда не нравилось, – то, что не разрешалось выходить на улицу и ходить в школу. Учила меня Фенечка. «Понимаешь, я совершил преступление. Я украл тебя из детского дома. Если об этом узнают, меня посадят в тюрьму на пятнадцать лет. Ты же не хочешь, чтобы я там умер?» – не раз повторял Алексей. Я не хотела и потому слушалась его. Он такой большой, он должен был что-нибудь придумать. И он придумал.

Через два года мне исполнилось четырнадцать лет, и Алексей приступил к исполнению своего плана. Однажды он завёл меня в свою комнату и сказал, что я уже взрослая и буду теперь жить в этой комнате, а спать буду с ним в его кровати. Я ещё до конца ничего не понимала. Но эта идея мне совсем не понравилась, и я убежала к Фенечке, всё ей рассказала. Фенечка стала меня защищать, но Алексей набросился на неё. Я впервые в жизни видела, как жестоко можно бить человека. «Так будет и тебе, если не станешь меня слушать», – кричал мне Алексей. Затем он просто схватил меня под мышку и отнёс в спальню.

Так я стала его женой. Мне было четырнадцать, а ему сорок два года. Впереди оказались долгие шестнадцать лет моего заточения. А в то время я всё-таки была ещё девчонкой. Играла с собакой, с котом, выносила гулять своих кукол. А через несколько месяцев Фенечка сказала, что у меня будет ребёночек. Она уговаривала не расстраиваться, а я и не расстраивалась особенно, что я там понимала. Больше расстраивались сама Феня и Алексей. Фенечка плакала целыми днями напролёт и уговаривала Алексея что-то сделать. А он и сам не рад был тому, что натворил, не знал, как выпутываться из этой ситуации, в которую он себя и нас загнал. Относиться он ко мне стал очень ласково, можно сказать, нежно. Каждый день говорил, что любит, исполнял все мои желания, прихоти. Но стоило мне заговорить о том, чтобы он меня отпустил, – моментально превращался в зверя, бил по щекам, щипал. Я же просила его отпустить меня и обещала никому и никогда не говорить о нём, а когда выйду из детдома, обещала вернуться к нему. И я бы выполнила своё обещание. Он же мне не верил и запрещал даже думать о свободе.

Шло время. Скоро я должна была родить. Алексей и Феня о чём-то подолгу спорили, ругались. Но теперь Феня старалась не сильно настаивать на своём, боялась, что Алексей убьёт её. При этом она боялась не за себя, а больше за меня. Что бы тогда со мной стало, даже подумать страшно.

Родила я девочку двадцать пятого января под утро. Алексей был на работе. Фенечка, как всегда, находилась рядом, успокаивала, а сама тряслась от страха. Роды прошли хорошо, быстро и почти без боли. Я даже не заметила, как рядышком со мной оказался маленький тёпленький комочек. От пережитого стресса я то ли заснула, то ли впала в обморочное состояние, а когда проснулась, рядом сидел Алексей. Он целовал меня, ласкал и ревел, как белуга. Плакала и Фенечка. Оказывается, мой ребёночек сразу после родов умер, и Феня похоронила его в саду. Алексей так сильно переживал из-за смерти ребёнка, что не поверить этому я тогда не могла. Но твёрдо решила больше не жалеть никого и убежать при первой же возможности.

Скоро такая возможность представилась. Алексей уже давно не возил меня никуда на машине, а тут предложил поехать в город за покупками. Я задолго до этого написала записку с просьбой о помощи, которую надеялась передать кому-нибудь. Мы стояли около машины. Алексей, видно, догадываясь о моём намерении, не отходил от меня, но в какой-то момент я всё-таки умудрилась отдать записку проходящей мимо женщине. В ту же секунду рядом оказался Алексей. Он вырвал из рук женщины записку, схватил меня и, бросив в машину, уехал домой. Дома случился скандал, побои, и впервые я оказалась запертой в подвале. Вечером к ужину Алексей выпустил меня. Он умолял простить его, обещал отпустить, но просил больше не пытаться освободиться самой.

«Ты пойми, Оленька! Роднее тебя у меня на свете никого нет. Ты же видишь сама, как я тебя люблю. Всё для тебя сделаю, но в тюрьму не хочу. Украл девочку, сделал своей женой, убил ребёночка. Мне всё припаяют и двадцать пять лет дадут. – И, показывая на Феню, Алексей продолжал. – Да и Фенечку твою не пожалеют, за соучастие посадят. Кому дело до того, что мы тебя любим. Всё тебе одной оставлю, хозяйкой будешь». Я подумала, что ведь, действительно, из-за него и Фенечку посадят, и не пыталась больше бежать. Надеялась, что он сам в конце концов одумается и отпустит меня.

Так и продолжилась наша жизнь. Частенько мы с Фенечкой садились у могилки моей дочечки на лавочку и, обнявшись, плакали. Алексей не обижал ни меня, ни Феню. Прошло несколько лет. Весной мы с Феней работали в саду, копали грядки, сажали овощи, но больше цветы. Потом весь год ухаживали за цветниками и огородом, за прекрасным садом. Но Алексей всё это время не забывал, для чего он держит меня в доме, и настал день, когда я опять забеременела. В этот раз я родила мальчика. И опять Алексей сказал мне, что ребёнок умер. Я не могла поверить в это, но в углу сада появилась вторая могилка. У меня началось нервное расстройство, сильная депрессия. Я всё время думала о смерти, хотела умереть, уйти к моим деткам. Алексей спрятал от меня все режущие предметы, но я всё равно нашла старую бритву и попыталась порезать вены на руке. Бритва была старая, ржавая, быстро не получилось, а Фенюшка заметила это, и сердце её не выдержало. Она рассказала мне, что дочка и сын мои живы, что в могилках ничего нет, они пустые, а детей моих она тайком отнесла в детдом. В мой детдом. Она очень просила ничего не говорить Алексею. Мы обе теперь страшно его боялись. Но и немного жалели. Да он и сам часто, придя с работы, становился передо мной на колени и умолял простить его. Ласковый, добрый, он делал всё, чтобы нам жилось хорошо. Теперь мы ходили с Фенечкой к двум могилкам и, сидя на лавочке, мечтали, что когда-то дети придут к нам и будут жить с нами. В эти минуты мы всё прощали Алексею и даже не думали, что можно жить без него.

Конечно, я могла бы за эти годы найти время, открыть калитку или перелезть через забор и пойти к соседям, в милицию. Но, во-первых, я очень боялась за Фенечку. Алексей бы её убил. Во-вторых, все это время я провела в изоляции и просто боялась уже и улицы, и людей. Привыкла к своей тюрьме. В-третьих, я чувствовала себя не совсем нормальной и всерьёз думала, что меня могут поместить в психбольницу, а там будет ещё хуже, чем в этом доме, где всё было хорошо, кроме Алексея.