(О чём не говорил Конфуций)
В Сучжоу некий Ян Да-пяо был писцом искусным,
Как только шестьдесят ему исполнилось, скончался,
Но вскоре вновь воскрес, из гроба радостно поднялся,
И рассказал, где был он, с видом радостным и грустным:
– «В Небесной Канцелярии допрос мне учинили;
Нефритовый им Император дал всем указанье,
Чтоб всех писцов искусных для работы пригласили
Писать «О дымке ясно-фиолетовой сказанье».
Сказали, что писателей на небе не хватает,
Пассажи, некоторые, им в книге не даются,
Все получают премию, писать кто помогает,
А кто откажется, не сможет к жизни тот вернуться,
Попробовал я написать, и сразу получилось,
Увидев каллиграфию, меня все похвалили;
Услышать похвалу мне никогда не приходилось
От небожителей, затем меня те отпустили».
Прошло три дня, и в небе вдруг курлыканье раздалось,
Журавль на землю прилетел, писца позвал с собою,
Ян сразу бредить стал, его сознанье отдалялось,
Как будто говорил кто, находясь на головою:
– «Я не могу учиться у богинь и у монахов,
Все кисти – лысые, к тому ж, сюжет мне не удался…»
И после этих слов хвастливый Ян опять скончался,
Домашние же в тот момент все натерпелись страху.
В тот день в Небесной Канцелярии все говорили
О знаменитостях: «Су Цзинь – один из первых снова,
Ю Цзунь с письмом – в десятке первом, все его хвалили».
Ян прибыл, о нём не было там сказано ни слова.
(О чём не говорил Конфуций)
Имел быка крестьянин в Гоучжуне, все держали
Быков в деревне той, и ими все, держа, кормились.
Но вдруг, откуда ни возьмись, мышей семь появились,
Съев сердце у его быка, внутри кишки сожрали.
Издох бык, а крестьянин за мышами тот погнался,
Поймал одну, она была покрыта волосами,
А тело – весом сорок цзиней (1) – взвесили весами.
Рассматривая мышь, крестьянин только удивлялся:
Ведь ростом мышь была та с пятилетнего ребёнка –
Младенец, жирный, словно; мордой отличалась только;
Её изжарил он; а жира вытопилось столько,
Что растопилось бы от куриц двух иль поросёнка.
Пояснение
1. Один цзинь – мера весов, равная 500 граммов.
(О чём не говорил Конфуций)
Чжоу Жо-сюй был беден, в Сэцзядяне проживая,
В деревне небогатой, где от поля все кормились,
Учителем служил он в школе, всем преподавая,
И стар и млад – все сорок лет лишь у него учились.
Раз вечером, поужинав, сидел один он в школе,
Пришёл Фэн некий, ученик его, и поклонился,
Сказав: «Прошу вас, в дом ко мне идите через поле,
Как можете быстрей, а то беда будет», – и скрылся.
Вид у него встревоженный был, очень огорчённый.
Жо-сюй тут вспомнил, что Фэн сей уже давно скончался,
А значит, видел беса он, и очень испугался,
Так как не он то был, а образ лишь, преображённый.
Жо-сюй пришёл в дом Фэна и отца Мэн-ланя встретил,
Тот выпить пригласил его, не мог он отказаться,
Причину не сказал прихода, но потом заметил,
Что в доме что-то всё не так, как может показаться.
О будничных делах до поздней ночи говорили,
О всём, что беспокоило, о быте их, несложном,
Когда же третью стражу неожиданно пробили,
Домой Жо-сюю возвращаться было невозможно.
Мэнь-лань оставил гостя на ночь в верхнем помещенье,
Поставили лежанку там, таз и кувшин с водою,
Жена Фэна покойного лежала за стеною,
Оттуда звуки слышались рыданья и сопенье.
Жо-сюй зажёг свечу, уже ко сну приготовлялся,
Лёг на кровать, но вдруг у лестницы услышал звуки,
Как будто кто-то наверх в помещенье поднимался,
Увидел в чёрном женщину – лицо её и руки.
– «Вы кто»? – спросил он, в чёрном увидав её всё тело.
– «Вам следовало б спать», – сказала та, лик закрывая.
– «Сплю иль не сплю я, вам до этого какое дело»?
– «Какое дело вам-то до того, кто я такая»?! –
Сказала зло, верёвкою взмахнув, за дверью скрылась,
Жо-сюй кричать стал, с факелом наверх Мэн-лань поднялся,
Невестку стали звать, но там никто не отзывался,
Вошли – она висит на балке, когда дверь открылась.
Жо-сюй со стариком её спасли и отпоили
Имбирем, в чувство та пришла и всё им рассказала,
Поссорившись с сестрою мужа, когда утром встала,
Решила умереть, когда её все отбранили.
Воспользовавшись этим к ней пришла бесовка злая,
Замену чтоб себе найти и в мире возродиться,
Узнав об этом в Царстве мёртвых, муж, жену спасая,
Пришёл к Жо-сюю, и жены спасенья смог добиться.
(О чём не говорил Конфуций)
В Ханчжоу округе два молодых провинциала,
Любителя попутешествовать, остановились
В саду Сиюань в горах, где красотою всё сияло,
У озера, где карпы золотистые водились.
А ранней осенью листва там золотом желтела,
Прекрасный домик меж скалой и озером теснился,
И месяц, как из серебра, над ним остановился,
И ночь теплом своим сердца их, молодые, грела.
Они сидели у окна, природой любовались,
Уже вторую стражу пробили, спать расхотели,
Вэн Тин сказал Сюй Иню: «Рад я, что мы здесь остались,
Неужто ночь, чудесную, мы проведём в постели?
Пойдём, пройдёмся, полюбуемся мы красотою,
Под звёздным небом свежестью божественной подышим,
Когда мы насладимся ещё прелестью такою?
Такой сад лишь бессмертные имеют в сферах высших»!
Они из дома вышли и на берегу стояли,
Вода, свет отражая, на них свежестью дыхнула,
Красавицу, сидящую на камне, увидали,
Она их взглядом встретила и головой кивнула.
Сказал один приятель, её взглядом пожирая:
– «Не знал я, что хозяин дочь или жену имеет,
Что делает в тиши ночной красавица такая?
Не призрак ли она, что видим мы, когда темнеет»?
– «Не могут призраки иметь такое обаянье, -
Сказал его приятель, выразив своё сомненье, -
Давай-ка лучше к ней проявим мы своё вниманье
И пригласим к нам в нашу комнату для развлеченья».
Но тут из пустоты негромкий голос раздаётся:
– «Наложница войдет к вам, если кто из вас посмеет
К ней прикоснуться, или полюбить её сумеет,
Но знайте, что потом в живых никто не остаётся.
Вы можете позвать её и ею насладиться,
Но после голову ей отрубите и повесьте
На дерево, или убиты будете на месте,
Она – не женщина, лиса, что в женщину рядится».
Друзья, слова услышав, в дом пустились с перепугу.
Закрыв дверь, изо всех сил удержать её старались,
Молчали до утра, боясь сказать что-то друг другу,
И до рассвета в возбуждении том оставались.
Как видно, оборотнем лиса эта оказалась,
И двух приятелей чуть не до смерти напугала,
Дней десять их трясло от страха, хворь не оставляла,
Когда даже уехали, им всё ещё икалось.