bannerbannerbanner
ХРОНОАГЕНТ. СЕКРЕТНОЕ ЗАДАНИЕ

Владимир Добряков
ХРОНОАГЕНТ. СЕКРЕТНОЕ ЗАДАНИЕ

Полная версия

– Я подозреваю, что на него подействовало, – говорит Вера и смотрит на Ольгу.

Та опять смущается и, покраснев, опускает глаза. Пьем мы только шампанское и сухое вино. Завтра предстоит полетный день, надо быть в форме, особенно мне. Лосев выполнит свое обещание и “выбьет из меня пыль”.

В ресторане играет музыка, мы танцуем. В танце Ольга невольно несколько раз прижимается ко мне и еще больше смущается.

Время бежит к вечеру. Пора заканчивать пирушку. Покидаем уютный зал ресторана и выходим под холодный дождь. Как назло, ни одного такси. До Ольгиного дома надо добираться на трамвае с двумя пересадками. Делать нечего. Мы едем.

Когда мы доезжаем до последней остановки, я обнаруживаю, что у меня кончились папиросы, и подхожу к киоску. Ольга проходит вперед. Продавец слишком долго возится со сдачей, и Ольга успевает скрыться за поворотом.

Спешу ее догнать и вдруг слышу, как по тротуару быстро стучат ее каблучки. Изза угла выскакивает Ольга, а за ней гонятся два амбала с уголовными рожами.

– Куда ты, кралечка?! Пойдем с нами! – кричит тот, что впереди, и хочет схватить ее за плечо.

Я перехватываю его руку и спокойно говорю:

– А вот этого делать не надо.

– Чего? – непонятливо спрашивает амбал.

– Не трогай девушку, – так же спокойно говорю я.

– Слушай, командир, топай своей дорогой, пока тебя ноги носят. Здесь мы хозяева!

– Вот что, хозяин, я тебя не трону при условии, что ты с корешем сейчас сделаешь так, чтобы я вас искал и не мог найти. Понял?

– Чего?

Амбал замахивается, но я упреждаю его прямым в челюсть, или в “нюх”, неважно. Тот валится на тротуар, а я слышу сразу два крика. Истошный и истеричный:

– Че! На моего кореша!

И Ольги, взволнованный:

– Андрюша, сзади!

Резко оборачиваюсь. Сзади в трех шагах уже готовый к прыжку второй амбал с финкой в руке. Ну, ребятки, не на того напали, я вам не фраер.

Ударом ноги выбиваю финку, но амбала это не смущает, он рассчитывает расправиться со мной голыми руками. Ха! Шаг влево, резкий удар локтем в шею, пониже уха. Амбал отлетает в сторону и гулко стукается головой об асфальт.

Тот, которого я ударил первым, уже на ногах. В его руке тоже сверкает финка. Он, в свою очередь, бросается на меня, участь кореша его ничему не научила.

Захватываю руку с финкой, выворачиваю назад, правой рукой хватаю за волосы на затылке и резко бью его коленом в морду. От души добавляю носком сапога в промежность и тут же сам поскальзываюсь на чем-то и падаю в лужу. Быстро вскакиваю, готовый продолжать, но все уже кончено.

Амбал корчится на тротуаре и хрипло воет. Я ногой наступаю ему на руку, он затихает.

– Я предупреждал?

– Ну, че ты привязался? Пусти! – гундит амбал.

– То-то, “пусти”. Скажи спасибо, что в ментовку тебя с корешем не сдаю.

Я приподнимаю за волосы его голову и разворачиваю в, сторону Ольги.

– Видишь эту девушку, хозяин?

– Ну, че ты пристал? Пусти!

– Видишь, я спрашиваю?

– Ну, вижу, – нехотя соглашается он.

– А раз видишь, запомни ее хорошенько и как встретишь, переходи на другую сторону улицы. А поскольку ты здесь хозяин, то и другим накажи, один хрен с тебя спрошу. Если она мне хоть словом пожалуется, я тебя, гундосого, везде найду, и уж тогда не проси, как сейчас, не пожалею. А теперь бери своего кореша на закорки и тащись отсюда. Я сегодня добрый.

На прощание пинаю амбала в бок. Потом галантно подставляю Ольге левый локоть.

– Разрешите, сударыня, продолжить мне сопровождать вас?

Ольга, смотревшая на всю эту сцену затаив дыхание, оживает и протягивает руку в белой перчатке, но тут же испуганно отдергивает ее.

– Ой, Андрюша! У тебя весь китель…

В пылу схватки я совсем забыл о своем падении в лужу;

Стою в нерешительности: что делать? Не могу же я в таком виде ехать через всю Москву.

Ольга предлагает мне то, о чем я не решаюсь попросить ее:

– Пойдем ко мне. Просушишься и почистишься.

Я с радостью соглашаюсь.

Мы доходим до подъезда, поднимаемся на третий этаж и входим в прихожую большой квартиры.

– Снимай китель, – командует Ольга.

Она несет китель на кухню, вешает его над плитой и зажигает сразу все конфорки. На одну из них она ставит чайник.

– Пока он сушится, мы чайку попьем. Посиди пока здесь, а я переоденусь.

Она уходит в комнаты и через несколько минут возвращается в розовом халатике и почемуто в сапожках. Поймав мой недоуменный взгляд, она виновато поясняет:

– Шнурки намокли, никак не развяжу. Придется подождать, пока высохнут.

Не говоря ни слова, я присаживаюсь к ее ногам и начинаю развязывать намокшие шнурки. Узелки действительно тугие, поддаются с трудом. В этот момент замечаю, что Ольга запустила пальцы в мои волосы и ласково теребит их. Наконец я справляюсь со шнурками, ловлю Олины ладони и поднимаюсь. Она смотрит мне в глаза. Мне становится все понятно. Я целую сначала ее теплые ладони, а потом припадаю к чуть приоткрытым, ждущим губам. Когда я отрываюсь от нее, Оля проводит рукой по глазам, улыбается и, словно обессилев, опускается на табурет.

Снова присаживаюсь, расшнуровываю сапожки до конца и снимаю их, задерживая в ладонях маленькие ножки с высоким подъемом и длинными пальчиками.

– Где у тебя домашние туфли?

– В прихожей.

Я отношу сапожки в прихожую и нахожу там розовые бархатные домашние туфли. Приношу их на кухню. Оля сует в них ноги и почемуто шепотом говорит:

– Давай пить чай.

Она снимает с плиты чайник, и мы идем в комнату. Оля усаживает меня на диван, а сама начинает хлопотать возле небольшого столика. Накрыв стол, она садится в кресло напротив, и мы начинаем чаепитие.

– Андрей, а не слишком ли ты жестоко обошелся с этими? – На лице ее появляется гримаска отвращения.

– Думаю, что нет. Или ты считаешь, что лучше, если бы они жестоко обошлись с тобой и со мной?

Она мотает головой.

– Ну и хорошо. А этот урок они запомнят надолго.

Оля согласно кивает и тянется за печеньем. Неловкое движение задирает полу халатика и обнажает красивое бедро. Заметив мой взгляд, она смущенно поправляет халат. Потом допивает чай, поглядывая на меня поверх чашки своими огромными темными глазищами. Допив чашку, она вдруг решительно встает и, присев ко мне на диван, обнимает меня за плечи и прижимается щекой к моей щеке.

Мы сидим, обнимаясь, целуемся, и нам не надо никаких слов. Оля уже не обращает внимания на полы своего халата, которые распахнулись внизу до пределов, близких к непристойности.

– Китель! Он же сгорит!

– Нет, вроде паленым не пахнет.

Мы бежим на кухню, Оля сдергивает с веревки мой китель. Он – горячий.

В прихожей я очищаю его от грязи и одеваюсь.

– Ты сразу стал каким-то официальным, – шутит Оля.

Я целую ее. Она вдруг спохватывается и оборачивается к окну. Там уже темно.

– А время-то уже!

– Мне пора. Завтра рано утром у меня полет.

– Андрюша, звони в любое время, – шепчет Оля, когда я целую ее на прощание.

Хороший прогноз оправдался, и мы снова начинаем полеты. В этот же день Лосев “выбивает из меня пыль”. Где мне тягаться с асом Халхин-Гола. Но главного мы с ним добились. Теперь весь полк поверил, что секрет победы в современном бою – это умелое использование возможностей машины на вертикальном маневре.

– Вот это мы и начнем завтра осваивать, – говорит Лосев, – когда перелетим на подмосковный аэродром. Там будет где развернуться.

Наутро мы перелетаем на новую базу. Здесь вообще нет времени ни на что, кроме полетов. Летаем и днем и ночью. Стреляем, штурмуем. Работаем в составе звеньев, пар, эскадрильи и полка. Отрабатываем операции прикрытия, расчистки, патрулирования. Ведем одиночные и групповые бои. Десять дней промелькнули как один. Погода стоит великолепная, и мы наверстываем упущенное время.

Утром 6 июня начальник штаба объявляет:

– Все. Сегодня полетов не будет. Завтра вылетаем к месту постоянной дислокации. Техсоставу подготовить машины к перелету. Летный состав свободен. Вылет завтра в шесть часов. Штурманам эскадрилий остаться.

Мы с Сергеем бежим в поселок звонить в Москву. Это, судя по всему, последняя наша возможность встретиться с подругами.

Меня соединяют первым. Сообщаю Ольге новость. Она на несколько секунд задумывается, потом предлагает провести этот вечер на подмосковной даче.

– Вере я сама позвоню, приезжайте с Сергеем на Савеловский вокзал.

По пути мы захватываем две бутылки вина, кое-какой закуски и через час встречаемся с девушками на вокзале. Они одеты полетнему: в легких светлых сарафанах и босоножках.

Рядом с ними мы в военной форме и сапогах смотримся тяжеловесно.

Еще через час мы уже на даче у Ольги. Дача стоит в лесу, на берегу озера. Место живописное и, главное, безлюдное и тихое. Слышно только щебетание птиц и плеск рыбы в озере. Девушки быстро что-то готовят на кухне. Потом они тащат нас к лодке, стоящей у небольшого причала, и сажают на весла.

– Куда едем? – спрашивает Сергей.

– Курс на остров! – командует Ольга.

Ближе к противоположному берегу расположен небольшой островок, поросший кустами и березками. Пристав к острову, мы вытаскиваем лодку на песок. Девушки распоряжаются:

– Сначала купаться! Пировать будем потом.

Они сбрасывают сарафаны и остаются в купальниках. Серега не соврал. Ольга в своем зеленом купальнике смотрится великолепно. Она замечает мой восхищенный взгляд и смущается. Было бы чего! С такой фигурой в наше время ей была бы обеспечена карьера фотомодели.

Вдоволь наплескавшись, садимся “к столу”. Сергей объявляет тост: “За то, чтобы эта встреча была не последней!” Мы пьем, а мне становится грустно. Завтра мы улетаем, а еще через две недели начнется война. Так что эта встреча – именно последняя. Я стараюсь ничем не выдавать своих мрачных мыслей, но, видимо, это плохо мне удается. По крайней мере, от Ольги то я не сумел скрыть своего настроения.

 

– В чем дело? – шепчет она.

– Мы же завтра улетаем…

– Но жизнь то завтра не кончается. У тебя будет отпуск, еще встретимся.

Я смотрю на нее и улыбаюсь. Как хорошо, что она не знает, что ближайший отпуск у нас будет не раньше, чем через четыре года, да и то только у тех, кто доживет.

Ольга понимает мою улыбку по своему и успокаивается. Но чем ближе к вечеру, тем печальнее становятся ее глаза. Она как-то странно поглядывает на меня, и у меня складывается впечатление, что она уже жалеет о том, что пригласила сюда Веру с Сергеем. Мне приходит в голову мысль, что если я сейчас намекну ей, что не прочь бы остаться здесь с ней на ночь, она, не раздумывая, согласится. Но это – невозможно. В пять утра мне надо быть на аэродроме. Сейчас не девяностые годы. Попутку ночью не поймаешь ни за какие деньги.

С сожалением начинаем собираться. Девушки провожают нас до станции. Они остаются ночевать здесь.

– Андрюша, я 19-го уезжаю на сборы, в войска. До этого времени буду жить здесь. Если окажешься в Москве, ко мне домой не заходи, приезжай прямо сюда, – говорит мне Ольга. – Я буду ждать.

– Оля, не жди напрасно. Мы завтра улетаем на запад. Когда теперь мы сможем вернуться?

– Кто знает… все равно я буду ждать. До конца.

Не стесняясь присутствием Сергея и Веры, она повисает у меня на шее и крепко целует. В поезде Сергей шутит:

– Ну, друже, с меня – бутылка! Я глазам своим не верил, когда видел, как тебя целует наша Снежная королева.

Я только отмахиваюсь. Ольга потеряна для меня уже навсегда. До начала войны – две недели. Даже если мы с ней и выживем, то все равно меня здесь уже не будет. Будет настоящий Андрей Злобин. Впрочем, может быть, это и к лучшему. Кто знает, одобрит ли настоящий Злобин мой выбор.

Глава 5

Я клянусь, что это любовь была.

Посмотри, ведь это ее дела!

Б.Окуджава

Ровно в шесть взлетает первая эскадрилья. Мы сидим в самолетах и ждем команды. Техсостав грузит в “Ли-2” “движимое имущество” и загружается сам. Этими же самолетами летят три оказавшиеся “безлошадными” летчика. Вчера в моторах их машин нашли заводские дефекты, и инженер Котиков дал заключение, что до Елизова они не дотянут. Новые моторы прибудут не ранее 12–13-го числа. Три “Яка” сиротливо стоят на стоянке. А у нас впереди длительный перелет, практически на пределе дальности.

Пошло первое звено, за ним – второе. Наша очередь – “Як” быстро катится по бетонке, шасси постукивают на стыках плит. Быстрее, еще быстрее. Вот воздух подхватывает легкую машину, и она – в своей стихии.

Пристраиваемся к своим, нас догоняет четвертое звено, и комэск берет курс на Белоруссию. Вот и все. Я лечу на войну. Будем считать, что мирная жизнь кончилась.

Два с лишним часа полета, и впереди открывается полевой аэродром. Садимся. Нам командуют, куда рулить. Заруливаю куда-то чуть ли не в лес. Только когда выхожу на поле вижу, что из небольших просек торчат носы “Яков”. Через какоето время приземляются остальные две эскадрильи. “Ли-2” с техниками – еще в полете. Лосев, не дожидаясь их, собирает нас прямо на стоянке, под деревьями.

– Товарищи командиры! Мы прибыли к месту постоянной дислокации. Начальник штаба выдаст вам карты. По ним вы сегодня изучите местность, район полетов, расположение соседних частей и все необходимое. Завтра приступаем к боевой работе. Заниматься будем по расписанию, которое также доведет до вас начальник штаба. Сразу скажу, какова наша задача в случае начала боевых действий.

Командир смотрит на небо в западном направлении, словно оттуда уже летят самолеты противника.

– Первая наша задача: воздушное прикрытие стратегических узлов – Осиповичи и Бобруйск, а также переправ через Березину и Птичь. Вторая задача: перекрыть противнику воздушный коридор на Могилев и Оршу. Третья задача: сопровождение нашей бомбардировочной и штурмовой авиации.

Подполковник задумывается на несколько секунд и добавляет:

– И главное. Ввиду того, что наша дивизия особая, командование будет ставить перед нами и другие задачи, так сказать, повышенной трудности. Задачи, которые обычным соединениям могут оказаться не по зубам.

Он снова замолкает, теперь уже на несколько минут. Несколько раз проходит перед нами взад-вперед, глядя себе под ноги и нерешительно жуя губами. Наконец он говорит:

– И вот еще что. Я специально не стал дожидаться техников и собрал только летный состав. Имейте в виду и будьте к этому готовы. Боевые действия могут начаться в любой ближайший день. По сведениям из штаба округа, Германия сосредоточила на нашей западной границе огромные силы, в том числе ударную стратегическую авиацию. Не сегоднязавтра вся эта мощь обрушится на нас. Не будем питать иллюзий на этот счет. Так просто такие силы на границе не концентрируются. Превосходство у противника не только количественное, но и качественное. В соединениях, базирующихся западнее нас, “И-16” и “Чайки” составляют более семидесяти процентов. Летный состав в подавляющем большинстве боевого опыта не имеет. Делайте выводы. Через час после начала – это полетное время бомбардировщиков от границы до нас – нам придется вступить в бой. Как я уже сказал, это может произойти в любой ближайший час. Отсюда некоторые особенности. Полк будет расквартирован в селе, что в двух километрах отсюда, но на аэродроме будет постоянно дежурить, днем и ночью, одна эскадрилья.

На другой день с утра начинаются полеты. Изучаем местность, объекты, отыскиваем запасные площадки. Часто встречаемся в воздухе с “ЛаГГами” и “МиГами” двух других полков нашей дивизии.

Глядя на стремительные, но тяжеловатые, хищные силуэты “МиГов”, я прихожу к интересной мысли. Что, если попробовать отработать с ними взаимодействие? “МиГи” прекрасно проявляют свои качества на больших высотах. На средних и малых они тяжеловесны и не так маневренны. Можно было бы сделать “бутерброд”. Внизу – мы или “ЛаГГи”, вверху – “МиГи”. Мы бьем противника внизу и гоним его наверх, где его будут ждать “МиГи”. Там они будут иметь неоспоримое превосходство.

Делюсь своими мыслями с майором Жучковым. Тот слушает с интересом и внимательно на меня смотрит.

– Далеко пойдешь, Злобин. А у тебя ничего, варит! Ты, оказывается, можешь не только за ручку держаться да на гашетку давить. Слетаюка я завтра к Иванову (начальник штаба 13-0го полка), перетру этот вопрос и вместе с ним – к Строеву. Но учти, Злобин, я тебя представлю как автора этой идеи. Так что готовься, все шишки на тебя посыпятся.

Через день мы уже начинаем отрабатывать с 13-ым полком строй “бутерброда”. “МиГи” ходят за нами с превышением в 2000 метров и отставая на километр-полтора. 128-й полк “ЛаГГов”, имитируя “противника”, попадает между нами, словно между молотом и наковальней. Эффект убийственный!

Я хожу в героях. Еще бы, за три недели я предложил две тактические новинки, и обе оказались эффективными. Уже все три полка отрабатывают бои на вертикалях. В полк прилетает комдив и вызывает меня.

– Пойдешь, Злобин, в штаб дивизии?

– Товарищ полковник, я – летчик с боевым опытом. Считаю, что мое место в строю.

– Верно считаешь. Потому и не приказываю, а просто предлагаю. Оставайся в строю. Но учти: я на тебя глаз положил и зуб наточил. Пойдешь на повышение. Со звеном справишься?

– Я звеном уже командовал. Справлюсь.

– А с эскадрильей?

– Должен справиться.

– А с полком?

– Малость опыта набраться и…

– Ну, а с дивизией? – хитро прищуривается Строев.

– Нет, товарищ полковник, не смогу. Шпал не хватает, – показываю я на свои петлицы.

Окружающие хохочут.

– Лосев! – говорит комдив. – Вот этого старлея никогда не представляй к капитану. Он, как только первую шпалу получит, сразу меня с тобой подсиживать начнет.

Сергей где-то раздобыл гитару и теперь каждый вечер заставляет меня “давать концерты”. Сначала моими слушателями и ценителями были летчики и техники нашей эскадрильи, потом на огонек начинает собираться чуть ли не весь полполка. Частенько приходит и Лосев.

Он, оказывается, тоже хорошо играет на гитаре и поет красивым высоким голосом. Очень быстро он осваивает мой репертуар, и теперь редкий вечер проходит без нашего дуэта.

Утром 13 июня меня вызывает майор Жучков. В штабе я застаю своего комэска и командира звена первой эскадрильи – старшего лейтенанта Степанова. Жучков выдает нам командировочные предписания.

– Через час на наш подмосковный аэродром идет “Ли-2”. Мотайте туда, примите наши “Яки” и гоните их сюда.

“Яки” мы застаем уже заправленными, подготовленными к перелету. Получаем полетные задания. Нам предлагают пообедать, но мы отказываемся.

– Дома обед стынет, – шутит Волков.

Запускаем моторы. Мне кажется, что мотор моего “Яка” эвучит как-то не так, с надрывом. Прибавляю оборотов. Так и есть. Глянув на датчик температуры, поспешно глушу мотор.

– В чем дело, старлей? – вскакивает ко мне на плоскость командир БАО.

Я молча показываю на датчик температуры. Капитан свистит от удивления.

– Как же так? Час назад пробовали, все было в норме.

По его команде техники поспешно “раздевают” мой “Як”. Два цилиндра буквально раскаленные. Их охлаждают и снимают головки. Мы не верим своим глазам. Некогда зеркальные стенки цилиндров нещадно изодраны, а поршни ощетинились мелкой стружкой. Откуда она взялась? Еще через полчаса техники ставят диагноз: диверсия на заводе.

– Ну, старлей, в сорочке ты родился. А если бы в воздухе?

– Лучше без если. Что делать то будем?

Капитан убегает. Быстро вернувшись, говорит, что новый мотор придет только к концу дня 17-го. Ночью его поставят и опробуют, а утром 18-го можно будет лететь. Мы связываемся со своим полком и попадаем прямо на Лосева.

– Волков и Степанов, гоните машины сюда. Злобину продлеваю командировку до 18-го. Нечего ему взад-вперед мотаться.

Ребята улетают, а я иду к коменданту.

– Товарищ майор, разрешите отлучиться в Москву. Здесь мне до 18-го все равно делать нечего.

Майор удивительно легко соглашается. Видимо, ему не хочется возиться со мной: устраивать с жильем, ставить на довольствие. Он сразу выписывает мне увольнительную до 18 июня.

– Смотри не перегуляй, а то под трибунал попадешь.

– Как можно!

Выхожу из комендатуры и бегом к станции. Через два часа я уже иду быстрым шагом по проселочной дороге к Ольгиной даче. Она говорила, что до 19-го будет жить там. Представляю, как она сейчас обрадуется!

Странно, на даче никого нет. Она закрыта. Присаживаюсь на веранде и задумываюсь, как мне поступить? Ехать в Москву? В этот момент замечаю, что на веранде стоят Ольгины белые босоножки. Хм! Она из Москвы приехала в них, Не могла же она в город уехать босиком. Может быть, купается? Тогда почему дача заперта? В голову начинают лезть всякие неприятные мысли.

– Поздно мы с тобой поняли, что вдвоем вдвойне веселей… – доносится справа знакомый голос.

– Даже проплывать по небу, а не то что жить на земле! – громко продолжаю я припев.

– Ой! – Из-за кустов на тропинку выходит Ольга. – Андрюша!

Она стоит передо мной босиком, несколько растерянная. В руках у нее авоська с хлебом и бидон. Бидон она ставит на тропинку, авоську роняет на траву и бежит ко мне. На глазах у нее слезы. Ольга обнимает меня за шею, целует и прижимается мокрыми глазами к моей щеке.

– Я знала, я верила, что придешь! Ты не мог не прийти. Ведь я так ждала тебя, мне так много надо тебе сказать…

Она замолкает и смотрит на меня виновато.

– А сказать то и нечего. Все слова из головы вылетели. Как тебе удалось вырваться?

Я коротко объясняю. Она, словно не веря, закрывает глаза и качает головой. На губах – счастливая улыбка.

– Целых четыре дня. Это судьба!

Целую ее, забираю хлеб и бидон с молоком. Ольга проводит меня на дачу.

– Ты, наверное, голодный?

– С семи утра ничего не ел, – сознаюсь я.

– Сейчас я тебя обедом накормлю, потом искупаемся, а потом…

Она подходит к буфету и достает бутылку сухого вина.

– Потом отметим нашу фатальную встречу.

– Почему фатальную?

– Потом объясню. Пойдем обедать.

Ольга оказалась более радушной хозяйкой, нежели искусным кулинаром. Впрочем, я не стал придавать этому особого значения. Наскоро поглощаю то, чем она меня угостила. Пока пью молоко, Ольга уходит переодеться и через пять минут возвращается в своем зеленом купальнике. Оставляю свою форму на причале, и мы на лодке плывем к островку.

Там мы самозабвенно купаемся, ныряем, гоняемся друг за другом в прозрачной до синевы воде. Москва еще не успела отравить все Подмосковье промышленными отходами. Погони заканчиваются долгими объятиями, поцелуями и ласками, потом кто-то из нас вырывается, и все начинается сначала.

 

Со стороны это выглядит, наверное, не только смешно, но и глупо. Взрослые дядя и тетя гоняются в воде друг за другом, брызгаются, хохочут, кричат и взвизгивают. И никак не могут остановиться. В другой раз я бы и сам при виде этой сцены пожал плечами. Но стороннему наблюдателю никогда не понять поведения влюбленных, не постичь их логику. Впрочем, какая логика может быть у любви? Она сама по себе не логична. Если бы люди в любви руководствовались логикой, род человеческий давно бы уже пресекся. Наше сумасбродное плескание прекращают сумерки.

– Ой! Уже вечер. Темнеть начинает. Давай к дому, – предлагает Ольга.

На причале я нагибаюсь, чтобы подобрать свою форму, но Ольга останавливает меня:

– Оставь! Неужели так и будешь ходить передо мной в кителе? Сейчас я дам тебе во что переодеться.

Через минуту она выносит мне рубашку песочного цвета с короткими рукавами и такого же цвета шорты. Я удивленно смотрю на них. Откуда?

– Это папа привез из Испании, – поясняет Ольга. – Он хотел носить это на даче, но мама сказала, что он в этом похож на колонизатора. Одевайся.

Она уходит в дом. Быстро одеваюсь, мокрые трусы вешаю на перила веранды. Через несколько минут выходит Ольга в тонком коротком халатике синего цвета с большими белыми многоконечными звездами. Свой купальник она тоже вешает на перила.

– Пойдем ужинать.

Дача не электрифицирована. В комнатах уже темно, и Ольга ставит на стол два подсвечника на две свечи. На столе – бутылка вина, бутерброды, конфеты. Освещены только столик и диван, на который мы и садимся. По углам комнаты колеблются тени. Ольга разливает вино, потом нерешительно смотрит на меня и спрашивает тихо:

– Когда тебе надо уезжать, чтобы успеть попасть на аэродром?

– Около одиннадцати.

Ольга вздыхает, и я торопливо поясняю:

– Но, в принципе, мне можно туда и не спешить. У меня увольнительная до восемнадцатого июня.

А сам думаю, где я буду ночевать, если Ольга не решится сегодня оставить меня здесь. Но ее лицо светлеет.

– Значит, и спешить не будем. Заночуешь здесь.

– Удобно ли?

– Сегодня все удобно.

Она поднимает бокал.

– Ты спрашивал, почему наша встреча фатальная? Давай выпьем за нее, и я тебе все объясню.

Мы выпиваем, Ольга порывается чтото сказать, но я опережаю. Положив руку на ее ладонь, говорю:

– Оля, мы скоро расстанемся, скорее всего надолго, возможно, навсегда. Но я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя. Люблю уже давно, с первой нашей встречи…

Оля почему то смеется. Я удивленно поднимаю брови.

– Андрюша! Ты опередил меня. То же самое хотела сейчас сказать и я. Почти слово в слово. Действительно, сейчас такое время, что трудно загадывать даже на месяц вперед. Когда ты уехал, я решила: если не вернешься, значит, так тому и быть. А если вернешься до моего отъезда, значит – это моя судьба…

Я прерываю ее поцелуем и спрашиваю:

– Так я все-таки не понял, чего ты больше хотела, чтобы приехал или наоборот?

– А ты как думаешь?

– Думаю, хотела, чтобы приехал.

Вместо ответа Оля обнимает меня и целует. Оторвавшись от меня, она снова наполняет бокалы и предлагает:

– Выпьем за нашу судьбу.

Вино мы “закусываем” долгим поцелуем, таким долгим, что перехватывает дыхание. Оля упирается мне в плечи, отстраняется назад и смотрит мне в глаза долгим внимательным взглядом своих больших темных глаз. Она медленно, словно в полусне, расстегивает две верхние пуговки халата, берет мою руку и кладет себе на грудь. Сама она при этом закрывает глаза и затаивает дыхание.

Я осторожно ласкаю упругую девичью грудь с твердеющим розовым соском, пропуская его между пальцами, целую его, нежно захватывая губами. Оля вздыхает и расстегивает свой халатик до конца. Дальше все происходит уже само собой.

Время для нас перестает делиться на день и ночь, утро и вечер. Мы живем в каком-то своем измерении. Отдыхаем, когда устаем, бодрствуем, когда любим. Когда в нас просыпается голод, я иду на кухню и демонстрирую Оле свои кулинарные способности.

Иногда, чтобы взбодриться, мы идем на озеро. Если это случается днем, то мы из предосторожности облачаемся. Причем Оля принципиально не застегивает верхнюю часть купальника, а заправляет ее под нижнюю, оставляя грудь открытой солнцу и моим восхищенным взорам.

Я вдохновенно обучаю ее премудростям сексуальной культуры, которой я вдосталь хлебнул в наши развращенные восьмидесятые-девяностые годы. И хотя это на нее, дитя сороковых, производит впечатление разорвавшейся бомбы, она оказывается на редкость способной ученицей. Все она схватывает с лету и во все привносит что-то свое, неповторимое.

Особенно по душе пришлась ей поза “наездницы”. Ее Оля исполняет виртуозно, с вдохновением. Она то откидывается назад, то садится прямо, как струна, закрывая глаза и прислушиваясь к своим и моим ощущениям. То она почти ложится на меня, пожирая мое лицо своими темными, бездонными, широко раскрытыми глазищами. Моими руками она манипулирует, как своими: кладет их то на свои бедра, то на ягодицы, то на талию, то на грудь, то сплетает их на плечах или на шее – словом, руки мои находятся там, где они ей в данный момент нужнее.

Каким то образом, постигая мое состояние, она то почти замирает, то ускоряет движения, то снова замирает, и в итоге мы приходим к финишу почти одновременно. Она падает на меня усталая, но безмерно счастливая.

Но, невзирая на это состояние опьянения любовью, где-то в подсознании все равно копошится предчувствие близкой общей беды. В предрассветных сумерках Оля лежит головой у меня на груди и смотрит в окно. Я глажу ее густые длинные волосы, а она вдруг шепчет:

– Знаешь, Андрюша, мне кажется, что мы с тобой спим и видим прекрасный сон, но вот-вот зазвенит будильник, и все закончится кошмарным пробуждением…

– У всех будильников есть такие кнопочки, – пытаюсь я перевести это в шутку, – надо эту кнопочку нажать и досмотреть сон.

– Нет, Андрюша, – не поддерживает шутки Оля. – Этот будильник кнопочкой не выключить, ее у него просто нет. И самое страшное, что, когда он прозвонит, жить нам останется, быть может, всего ничего, а счастью нашему – и того меньше.

Я внутренне содрогаюсь от воистину пророческих слов Оли. Откуда у нее такое предчувствие? И что ей сказать? Утешать, врать, что это – игра воображения?

– Не надо об этом, – я целую ее, – пойдем лучше на озеро, уже утро.

Оля, как будто это не она только что высказывала мрачные мысли, живо бежит на кухню и собирает на скорую руку завтрак. Мы плывем на остров…

Возвращаемся мы, когда солнце стоит уже довольно высоко. Я гребу, а Оля полулежит на корме, закрыв глаза, подставив утреннему солнцу лицо и обнаженную грудь. Медленно гребу и любуюсь ее фигурой. Сергей был тысячу раз прав, когда говорил, что в купальнике от нее глаз не оторвешь. Бедняга, он не видел ее без купальника.

Внезапно Оля испуганно ойкает и поспешно натягивает купальник на грудь. Ее расширившиеся до предела глаза смотрят кудато за мою спину. Оборачиваюсь. На причале возле моей аккуратно сложенной формы стоит генерал-майор авиации с четырьмя орденами Красного Знамени и Золотой Звездой на груди и внимательно смотрит на нас. Я цепенею. Лодка по инерции проходит вперед и ударяется носом в причал.

Ольга, пискнув: “Ой, папка!”, стремительно выскакивает из лодки и исчезает в доме. А мне бежать некуда. Положение мое довольно пикантное, но субординация есть субординация. Выхожу из лодки и, совершенно забыв, что я в одних трусах, представляюсь, став во фронт:

– Старший лейтенант Злобин, 129-й истребительный полк 44-й авиадивизии.

– Оденьтесь, старший лейтенант! – хмуро бросает генерал.

Начинаю одеваться, а он спрашивает:

– Это ваша дивизия дислоцируется под Елизовым?

– Так точно.

– Хм! А что это вы делаете здесь, в Подмосковье? Отрабатываете боевое взаимодействие?

Я уже одет и коротко объясняю генералу, почему я здесь, а не в Елизово.

– Так. Значит, завтра улетаете? – Он замечает на моей груди орден. – За что награда?

– Финская кампания. Шестнадцать боевых вылетов, два сбитых, товарищ генерал.

– Вояка, значит! – Лицо генерала добреет. – И много вас таких в 44-й?

– Почти все, товарищ генерал.

– Слыхал я про вас, слыхал. – Генерал замолкает, потом тихо спрашивает: – Ну, а это как прикажешь понимать?

Он кивает через плечо в сторону, куда исчезла Ольга. Что ему ответить? Задумываюсь на секунду и отвечаю просто:

– Любовь.

Генерал с интересом смотрит на меня, я жду, что он скажет. А он неожиданно улыбается.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru