Владимир Быков
Два полюса
Крылов
Алексей Николаевич Крылов – удивительная личность с поражающей нестандартностью мышления и поступков, начиная с первых детских шагов и кончая его воспоминаниями. Он, будучи в весьма преклонных годах, написал их за 25 дней, и, как показалось его внуку Андрею, сыну П. Капицы, все по памяти. Не будем оспаривать А. Капицу в части последнего, но не станем и забывать о достаточно объемном крыловском архиве со статьями, письмами, заметками, проектами, заключениями, отзывами, рекомендациями. Всем тем, что, в силу его огромного настроя и способности к живому разговорному слову, было составлено уже в виде, позволявшем использовать любой подходящий материал в мемуарных целях без каких-либо на то даже малых купюр.
Естественно, не могли остаться тут в стороне ранее напечатанные им в разных изданиях очерки, соответствующего плана, и, вполне возможно, что-то из действительно врезавшегося в память, из того, что увлеченно и многократно, надо полагать, по разным случаям рассказывалось им устно. Рассказом он владел в совершенстве, он ему явно импонировал, и потому в такой форме, форме отдельных коротких рассказов, и представлены нам его воспоминания. Что же в них покоряет?
Окружение, где каждый человек личность, – знаменитые охотники, рыбаки и собачники, известные ученые, инженеры, врачи, дельцы и бездельники, государственные мужи и высокопоставленные чинуши, весьма умные и совсем дураки. Детские проказы – порой обычные, но и такие, на которые едва ли бы мы были способны. Школьные годы – когда отец, дабы по-настоящему обучить языкам, сначала забросил его на пару лет во французский пансионат, а затем в таковой же немецкий. Служебная и научная карьера с многочисленными заданиями, поручениями, командировками, коллизиями, приключениями и встречами с интересными людьми. Величайшее самоуважение автора, достоинство, впечатляющая оригинальность в принимаемых им решениях и действиях – почти всегда и почти везде. Приятная мне в чем-то похожесть на людей, которыми, проходя сам по жизни, я гордился и продолжаю гордиться. Наконец, манера повествования в виде краткого и образного полуохотничьего-полурыбацкого рассказа – даже если он касается вполне серьезных дел.
В подтверждение не могу не доставить себе удовольствие и не повторить (с некоторыми несущественными сокращениями) кое-что из им написанного.
Вот его злая шутка, свершенная им лет в шесть по отношению к местному архимандриту Авраамию.
«Знал я, что батюшка Авраамий любит разварного судака и притом непременно голову. Сура (река, на которой они жили) по большей части своего протяжения течет песками, и судаки в ней водились и по величине и по вкусу редкостные. Вот и выследил я, что у бабушки на кухне большой обед для батюшки готовится и по обыкновению громадный разварной судак.
Выложила кухарка Марья-мордовка судака на блюдо, обложила всякой всячиной – только соусом полить и на стол нести; а я заранее чуть не целый карман громадных черных тараканов заготовил. Вышла Марья из кухни, я мигом и насовал тараканов в судачью голову. После этого принял самый невинный вид и жду, что дальше будет. Понесла Марья судака в столовую, я насторожился; вдруг слышу какое-то смятение, ахи, охи; я предпочел не дожидаться конца и удрал.
Был мне затем учинен допрос:
– Сознавайся, ты тараканов насажал?
– Никаких тараканов не видел и даже не знаю, о чем спрашиваете.
За неимением прямых улик я был оставлен в сильном подозрении, но наказанию не подвергнут.
Только лет через двадцать пять, когда бабушке минуло 90 лет и съехались родные, я сознался, что тараканы моих рук дело. Среди присутствующих были старики, которые знаменитый обед помнили, а кто из них помудрее, те говорили:
– Я тогда еще считал, что виноват ты или нет, а выпороть тебя следовало: видели, как ты в кухне вертелся». Скажите, мог ли Крылов не поведать эту прелесть где-нибудь у костра за ухой и стопкой водки.
Другой – из серии запомнившихся ему отцовских охотничьих рассказов про Валерия Гавриловича Ермолаева, которому прозвище было Валерий-разбойник.
«Валерий Гаврилович был мужчина нрава крутого, лихой наездник и смелый охотник, причем он особенно любил травить волков. На охоте скакал через овраги и буераки, ничего не разбирая; под старость, когда стал грузен, на охоту выезжал на дрожках. Николай Михайлович Филатов, человек правдивый, рассказывал мне (заметьте, это чисто охотничий прием насчет правдивости и что идет уже тройной пересказ). Встретились случайно на Кише – Николай Михайлович с ружьем, Валерий с борзыми.
– Николай Михайлович, у меня в этом острове волк обложен, хотите посмотреть, как травить буду?
Однако травля вышла неудачная. Волк ушел по вине доезжачего, не решившегося перемахнуть вскачь через овраг. Валерий пришел в бешенство и начал неистово ругаться: «Какой ты доезжачий, хуже бабы, овражка испугался, верхом перескочить не мог, да я на дрожках перемахну». И действительно махнул, но только не через, а прямо в овраг, на дне которого все смешалось в одну кучу: лошади, дрожки, кучер и сам Валерий. Каким чудом живы остались, Николай Михайлович говорил, – никак понять не может».
А вот из той же серии рассказов-анекдотов, о Л.Н. Толстом во времена Крымской войны.
«Л.Н. Толстой тогда хотел извести в своей батарее матерную ругань и увещевал солдат: «Ну к чему такие слова говорить, просто, значит, бессмыслицу говоришь, ну и скажи, например, «елки тебе палки», «эх, ты, дондер пуп», «эх, ты, ерфиндер» и т.п.
Солдаты поняли это по-своему:
– Был у нас офицер, его сиятельство граф Толстой, вот уж матерщинник был, слова просто не скажет, так загибает, что и не выговоришь».
Таких баек масса, но есть среди них почти в том же гротесковом духе и о предметах более серьезных, о делах служебных.
В каком-то году «заканчивалось оборудование «Андрея» и «Павла», и Балтийский завод представил проект убранства адмиральской каюты, художественно нарисованный архитектором. Предлагалась мягкая штофная мебель, козетки и кушетки в стиле какого-то из французских Людовиков. Я и положил на представлении Балтийского завода такую резолюцию: «К докладу товарищу морского министра. Со своей стороны полагаю, что убранству адмиральской каюты более подобает величавая скромность кельи благочестивого архиерея, нежели показная роскошь спальни развратной лицедейки». При докладе И.К. (товарищ министра) сказал: «А ведь красиво», – и велел мне дважды прочесть мою резолюцию. «Красиво, ваше превосходительство, но в бою вредно». Тогда И.К. написал: «С мнением председателя Морского технического комитета (Крылова) согласен».
Это не исключение. Позволю себе для полноты впечатлений об этом человеке, о нетрафаретном мышлении его при движении в любом желаемом направлении с максимальной эффективностью и, даже с внешним эффектом, привести еще несколько выдержек из его воспоминаний.
Присылают ему из штаба, в связи с предстоящей загранкомандировкой, гражданский паспорт, а надо бы дипломатический, избавляющий от всяких таможенных формальностей. «Иду, – пишет Крылов, – в штаб, получаю ответ, что такой выдается только с «высочайшего соизволения» и что получить можно не ранее, как через две недели. Иду в МИД. Принимает меня с утонченной вежливостью начальник канцелярии со звездой на боку, т. е. в генеральском чине. Узнав причину, говорит, что надо обратиться в Первый департамент. Иду туда, принимает с такой же любезностью вице-директор и говорит, что надо обратиться во Второй департамент. Иду во Второй, принимает сам директор и говорит, что надо обратиться в канцелярию. Круг замкнулся.
Выхожу в коридор, стоит курьер, нос луковицей, ярко-красный. Подхожу, сую в руку пятирублевик:
– Скажите, голубчик, мне надо получить паспорт и пропуска на 15 вещей, чтобы их в немецких таможнях не досматривали. Проводите меня к нужному человеку.
– Пожалуйте, ваше превосходительство. – Вводит меня в комнату: – Вот, Иван Петрович, его превосходительство изволит ехать в Гамбург, им надо паспорт и открытый лист на 15 мест вещей.
Подходит И.П. к конторке и вынимает из кипы паспорт:
– Фамилия, имя, отчество вашего превосходительства?
Выписывает и вручает мне. Назавтра приезжает курьер, опечатывает все ящики, как полагается, вручает открытый лист, получает пяти- и десятирублевый золотой, величает меня уже «ваше сиятельство» и, видимо вполне довольный, уезжает.
Когда я рассказал это и показал вещи членам моей команды, они ни глазам, ни ушам верить не хотели».
Или. Чуть ли не на другой день после назначения директором Главной физической обсерватории собирается он явиться Министру народного просвещения и спрашивает ученого секретаря Гейнца: нет ли у него к тому каких-нибудь денежных дел?
« – Есть, мы второй год хлопочем об устройстве канализации для аэрологической обсерватории, а то там 60 служащих – из всех ватерклозетов все спускается в открытую канаву, а она идет к источникам водопровода Царского Села. Надо 6000 рублей, а мы ничего добиться не можем.
– На такое-то дело? – да завтра же у вас будет ассигновка не на 6000, а на 60000 рублей. Прикажите переписать на бланке директора рапорт Министру. «Мой предшественник князь Б.Б. Голицын неоднократно ходатайствовал перед Министерством народного просвещения об экстренном ассигновании на устройство канализации для обсерватории в Онтолове. Там находятся 60 служащих, и экскременты, жидкие и твердые, из всех отхожих мест спускаются открытой канавой к источникам, питающим дворцовый водопровод. Докладывая о сем Вашему сиятельству, обращаю Ваше внимание, что указанный непорядок требует немедленного устранения, как угрожающий здоровью государя императора и его августейшей семьи. По предварительному исчислению, потребное ассигнование не превышает 60000 рублей». Обратите внимание, «не превышает» – так что не врет, пишет вполне корректно.
Подробности пропускаю. Концовка следующая.
«Явился по вызову Министра некий Палечек. – Прочтите этот рапорт и немедленно выпишите ассигновку на 60000 рублей, и чтобы завтра же деньги были вручены обсерватории. Вы себе не представляете, какие для вас последствия может иметь промедление в этом деле».
И т.д. примерно в том же духе: от его нравоучительной публичной сентенции думским заседателям, дабы они больше не приставали к деловым людям с глупыми вопросами, до перевозки приобретенных за границей паровозов, когда он, при Советах, при Ленине, для удешевления операции купил пару пароходов, предназначенных на слом. За копейки их отремонтировал, да еще по дороге и приспособил для одновременной погрузки большего числа паровозов, а после доставки последних, один пароход продал чуть ли не за ту же цену, а второй, оказавшийся крепким, даже передал морфлоту для использования по прямому его назначению.
Для себя отметим, что есть в приведенном некоторое авторское приукрашивание, много «Я», но – не коробит, не режет слуха. Наоборот, задаешь невольно вопрос: а почему у нас-то сейчас все серо и обезличено, кругом мы, да мы, и не знаешь, кто конкретно?
Наконец, последняя выдержка, которой я считаю возможным еще несколько задержать внимание читателя, – на тему умения и способности Крылова отдать должное талантливости других людей, причем в том же прелестном виде. В частности, про хорошо ему знакомого корабельного инженера-самоучку Петра Акиндиновича Титова.
«…Приехал как-то в Петербург француз – старый кораблестроитель, член Парижской академии наук, знаменитый инженер де Бюсси. Его хотели быстренько провести по постройке одного из кораблей. Но не тут-то было. Старик сразу заметил, что постройка ведется оригинальными, не рутинными, способами, быстро свел его сопровождающего на роль простого переводчика и стал вникать во все детали, расспрашивая Титова. Он забыл про завтрак, облазил весь корабль и провел на нем часа четыре. Прощаясь, он взял Титова за руку и, не выпуская ее, сказал при всех: «Переведите вашему инженеру мои слова: “Я 48 лет строил суда французского флота, я бывал на верфях всего мира, но нигде я столь многому не научился, как на этой постройке”». Титов был растроган почти до слез, – зато вечером и было же у него приятелям угощение!
…Кажется, в 1892 или 1893 г. Морское министерство организовало конкурс на составление проекта броненосца, причем были объявлены две довольно крупные премии. По рассмотрении Техническим комитетом многих представленных проектов, на первую премию был признан проект под девизом «Непобедимый», а на вторую – под девизом «Кремль».
Вскрывают конверт с девизом и читают: «Составитель проекта под девизом «Непобедимый» – инженер Франко-русского завода Петр Акиндинович Титов». Затем читают: «Составитель проекта под девизом «Кремль» – инженер Франко-русского завода Петр Акиндинович Титов». Произошла немая сцена, более картинная, нежели заключительная в «Ревизоре», ибо многие члены комитета относились к Титову свысока и говорили про него: «да он для вразумительности слово инженер пишет с двумя ятями». И вдруг такой пассаж: два проекта, оригинальных, отлично разработанных, превосходно вычерченных и снабженных всеми требуемыми расчетами, получают обе высшие премии.
От получения премий он отказался, передав их Морскому инженерному училищу».
Ну, а теперь, спрашивается, можно ли по-хорошему не завидовать Крылову, да не только ему, но и многим, многим из его, таких же, как он сам, окружения? Именно благодаря им мы начали, несмотря на весь известный негатив соцсистемы, достаточно успешно строить наше новое государство. Первое поколение строителей, воспитанное в недрах оригинальной деловой среды, о которой образно поведал нам Крылов, – иначе работать не умело. Неплохо работало и второе, учившееся у Крыловых. Сейчас таких людей мало, и потому мы прочно стоим, выдавая, часто, желаемое – за достигнутое.
Капица
Петр Леонидович Капица – ученый с мировым именем, изумительный физик-экспериментатор, талантливый инженер. Он разработал новую оригинальную установку для ожижения гелия и открыл сверхтекучесть последнего; добился получения на порядок более высоких магнитных полей, придумав для этого специальную конструкцию мотор-генератора; изобрел турбодетандер для высокоэкономичного способа получения кислорода, но, главное, он так же, как и его тесть А.Н. Крылов, в условиях советских режимных и прочих ограничений, сохранил в себе до самых последних дней жизни честь, достоинство и высочайшую гражданственность. Последняя, в частности, подтверждается его письмами к Сталину по вопросам далеко не безобидным: по политической реабилитации, например, академиков Лузина и Ландау, открытой критике всесильного тогда Берии. И, похоже, Сталин отдавал должное его прямоте и принципиальности. Но все же не мог не продемонстрировать свою власть, наказав за Берию и отказ от участия в создании атомной бомбы освобождением от руководства созданным им институтом.
Капица умел и любил выступать по самым разным поводам: с популярными лекциями о им сделанном; с докладами на научных, проблемных, юбилейных сессиях и собраниях Академии наук СССР, а также на разных симпозиумах, конференциях. И каждое из выступлений несло в себе отпечаток его самобытности, нестандартности или острой критики всего, что мешало нормальной работе. Давайте посмотрим, с какой оригинальностью, как интересно и просто он рассказывал (в передаче с некоторыми моими сокращениями) о самых разных вещах.
О создании турбодетандера.
«Для того чтобы получать холод, сначала строили поршневые детандеры и, чтобы поднять их КПД, прибегали к высоким давлениям точно так же, как в энергетике стремились пользоваться машинами высокого давления пара. Потом в энергетике поршневые машины начали заменять турбинами. Следовательно, для получения жидкого воздуха нужно делать то же самое. И, следуя этой аналогии, инженеры стали применять для холодильной техники общепринятые типы паровых турбин. Оказалось, что холод они давали, но с плохим КПД. Инженеры, загипнотизированные аналогией, просмотрели очень важный фактор. Они упустили то, что воздух при низких температурах становится настолько плотным, что по своим свойствам гораздо больше напоминает воду, чем пар, и что холодильные турбины, отсюда, надо строить не по образцу паровых, а по образцу водяных.
Когда я обратил внимание конструкторов кислородных установок, что они применяют не те турбины, мое замечание не было принято, поскольку, ответили они, за границей идут по пути паровых турбин и что мое предложение – есть отвлеченная теория ученого. Пришлось сделать предлагаемую турбину у нас в институте и проверить ее. Теперь она получила общее признание и у нас, и за рубежом».
В порядке отступления отметим здесь, что упомянутая фраза «за границей такого нет» являлась при советской власти, особенно в ее более поздние времена, чуть не главным аргументом против любой более или менее оригинальной новой технической идеи. Этот аргумент был полной антитезой официально превозносимой марксистской идеологии, ее главному рычагу – диалектическому мышлению.
Об энергетике больших мощностей.
Одно время с большой настойчивостью выдвигались и широко пропагандировались различные глобальные проекты использования новых источников получения электрической энергии, вроде солнечных, геотермальных и прочих. Капица разделался с отдельными подобного вида прожектами, базируясь на известных существующих в природе ограничениях по плотности потока энергии.
«Энергетическая проблема для техники и науки стала сегодня проблемой № 1. К сожалению, работа в этой области часто ведется с узкотехническим подходом, без достаточного учета физических закономерностей». Далее он продолжал, начав с одного образного примера.
«В 40-х годах мой учитель А.Ф. Иоффе занимался разработкой электростатического генератора. Он был прост и неплохо работал. У Иоффе возникла идея заменить электромагнитные генераторы электростатическими и перевести на них всю большую энергетику страны. Пришлось опровергать этот проект, исходя из оценки плотности потока электроэнергии при ее трансформации. После проведенных расчетов получилось, что для обычного генератора мощностью 100 Мвт ротор будет иметь рабочую поверхность 10 м2, а для электростатического той же мощности в 100 Мвт – потребуется ротор поверхностью в 4.104 раз большей, т.е. равной примерно половине квадратного километра, практически неосуществимых размеров.
Точно так же обстоит дело с использованием солнечной энергии. Расчеты показывают, что снимаемая с одного квадратного метра освещенной солнцем поверхности мощность не будет в среднем превышать 100 Вт, и, чтобы генерировать 100 мегаватт, требуется площадь в один квадратный километр. Ни один из существующих методов преобразования солнечной энергии не может этого осуществить так, чтобы капитальные затраты могли оправдаться полученной энергией. Эти затраты на несколько порядков выше и пока не видно даже как их можно понизить. Так же обстоит дело с использованием геотермальных источников, морских приливов, ветра. Опять тот же недостаток плотности потока энергии. Использование указанных источников может быть полезным лишь для бытовых нужд в небольших масштабах».
Еще более привлекательны его выступления по общим проблемным вопросам. Вот с каким сарказмом он говорил о планировании научных работ.
«Ряд крупных ученых являются противниками плана любого вида. Сам Ньютон, например, не мог бы по заданному плану открыть закон тяготения, поскольку это произошло стихийно, на него нашло наитие, когда он увидал знаменитое падающее яблоко. Очевидно, нельзя запланировать момент, когда ученый увидит подобное и как оно на него подействует. Самое ценное в науке и что составляет ее основу, не может планироваться, поскольку оно достигается творческим процессом, успех которого в таланте ученого.
О.Ю. Шмидт предлагает нам компромиссный вариант: не планировать научные открытия и предоставить ученым свободу, но планировать другую массу нетворческой работы. Этот взгляд мало обоснованный. Он соответствовал бы тому, как если бы при оценке картины в музее, хотя мы и знаем, что лишены возможности оценить, например, картину Рубенса, мы все же приняли бы, что можем оценить раму, краски, холст и пр. И таким образом определить некоторую часть стоимости художественных фондов музея. Такие оценки ничего не выражают и могут удовлетворить только бюрократическую администрацию». Далее он, естественно, предлагал весьма разумный подход к планированию, который бы «не стеснял свободу творчества, а поддерживал ее».
Вообще за словом в карман Капица не лез и, как и его тесть, отличался находчивостью, нестандартностью мышления и любил рассказывать разные забавные истории.
Одна из них – про докторскую мантию, которую он оставил на крючке в прихожей Тринити-колледжа, а затем, спустя более 30 лет, будучи снова в том же колледже, во время обеда, попросил служителя посмотреть ее там и принести ему. Что якобы и было исполнено. Когда один из сомневающихся спросил: «Не придумал ли он это все?», Капица ответил: «Единственное, что я выдумал, – не сказал, когда получил мантию. А получил я ее не в тот самый вечер, а на следующее утро. Это была единственная моя вольность». Собеседник признал ее позволительность. История про мантию на этом не закончилась и стала в дальнейшем «неотъемлемой принадлежностью кембриджского фольклора».
Другая, также с многочисленными вариациями и дополнениями, рассказывалась в виде анекдота о том, как одна фирма попросила Капицу ликвидировать неполадки в новом электродвигателе. Он внимательно осмотрел двигатель, подумал, ударил по нему молотком, и – двигатель заработал. Представитель фирмы, увидев, что дело решилось в несколько минут, попросил Капицу отчитаться в полученной сумме (а получено им было 1000 фунтов). Капица написал, что удар молотка он оценивает в 1 фунт, а безошибочное знание места удара в 999 фунтов. Прелесть истории в ее окончании. После того, как этот профессорский анекдот многократно был пересказан и даже переписан, интерпретацию ему дал один уважаемый ученый. По его словам, анекдот этот, услышанный им от самого Капицы лично, относится на самом деле к известному строителю паровых турбин Парсонсу, а оплата за работу выражалась суммой всего в 500 фунтов.
С именем Капицы связана масса и других историй. В этом плане он обладал качествами, делающими его чрезвычайно интересным в общении, чему способствовали, кроме того, его общая эрудиция, обширнейшие познания в литературе, искусстве, политике, а также огромный круг знакомых из числа известнейших мировых имен.
К сожалению, Капица жил несколько в другую эпоху и ему, в отличие от Крылова, не удалось избежать славословия в адрес некоторых общепринятых тогда догм. Но, тем не менее, он оставался и тут всегда самим собой, и делал это так же красиво, как и все остальное.
В одном из своих докладов он заявил, что «первый, кто нашел научный подход к экономике, был Карл Маркс» и что его роль можно сравнить с ролью Ньютона, который нашел основной закон движения материальной среды. Затем констатировал неустойчивость (по Марксу) капиталистической экономики, обязательность обеднения рабочих и как указанное обеднение в сочетании с капиталистическим способом использования прибыли неизбежно «разрешится революцией». Однако несколько ранее, перед тем как разразиться этой тирадой, он, обратив наше внимание на то, как «сейчас для придания значительности часто называют наукой то, что вовсе ею не является», дал вполне четкую характеристику истинно научному обобщению.
По мнению Капицы, таковым любое обобщение можно считать только тогда, когда «на основе закона причинности – определенные причины всегда вызывают определенное следствие и каждая проблема имеет только одно решение». Оставим последнее вне критики. Примем его за абсолют, хотя бы из того, что так надо было автору, и посмотрим по ходу дальнейшего выступления Капицы, как упомянутый научный подход отвечает однозначности решения поставленной Марксом задачи.
Сперва Капица невинно отметил, что после революции «стихийная экономика будет заменена плановым хозяйством, подобным тому, которое будет иметь место при социализме. Социализму, когда делался им доклад, минуло 60 лет, а тут еще только «будет». Первая неувязка. Хотя можно признать и просто за оговорку. Далее его разъяснения на оговорку не сбросишь.
Революция в передовых капстранах не произошла потому, что «Маркс исходил из той скорости роста капитала, которая была в его время, в прошлом веке», а сейчас там общий рост капитала «стал настолько велик, что не происходит обеднения пролетариата». Маркс предсказывал
капиталистические кризисы и в качестве выхода из них «плановое хозяйство, но этого не произошло». Вместо планового хозяйства появился «исключительно талантливый и широко образованный ученый» английский экономист Дж.М. Кейнс, который «знал и ценил работы Маркса, но, будучи прагматиком» (вопреки научному предвидению Маркса), взял да решил поднять налоговое обложение, в дополнение предложил еще «оригинально и смело сводить государственный бюджет с дефицитом, что, конечно, приводит к инфляции. Однако при инфляции мертвый капитал обесценивается, это убыточно, потому она сопровождается стимуляцией капиталовложений. Улучшается обратная связь, развиваются новые направления промышленности… И, как полагал Кейнс, небольшая перманентная инфляция стала демпфировать кризисы».
Затем Капица, в качестве примеров более глубокой организации бескризисной экономики, сослался на «необходимость вести экономику отдельных стран согласованно в глобальном масштабе». Заговорил об интеграции экономики, создании системы Общего рынка, Римском клубе, работы которого, «хотя и подвергаются постоянно критике, свидетельствуют о том, что ведутся они, несомненно, в правильном направлении и дают ценный материал для научного понимания происходящего кризиса». Добавил еще что-то в том же духе и закончил: «Такие исторические процессы, как установление власти, классовые противоречия, экспансия и пр., всегда связаны с эмоциональной деятельностью не только отдельного человека, но и целых коллективов. По мнению Ж. Пиаже (еще одного – для полноты картины), эти процессы не поддаются полностью объективному научному изучению».
И вообще, в эволюционном развитии передовая общественная структура должна, – констатировал Капица, – определяться «качеством духовной культуры страны и степенью гармоничности развития личности… а поскольку процесс эволюции происходит во времени путем соревнования, в конечном итоге будут выживать те государства, в которых духовная культура в наибольшей степени соответствует требованиям эволюционного развития человечества». Вот так!
Правда, у Капицы фактически полное развенчивание Марксовой науки, которая же, конечно, никакая не наука (в том объеме, о котором тут шла речь), а в чистейшем виде априорное авторское представление, выглядело не так наглядно, как у меня, в силу более пространного изложения материала, разжиженного им на то специально разной водичкой. Капица в те времена одним из первых придумал своеобразный метод доведения своих взглядов эзоповским языком – через анализ и критику его интересующих проблем, имевших место в западном мире. Но в отличие от других, он делал это, как видно из приведенных здесь примеров, нахальным, почти издевательским образом. Он доводил им анализируемое до восприятия с позиций здравого смысла и ценностей, признанных миром честных людей, а затем брал и переносил все им предлагаемое на нашу грешную страну.
Капица был не только ученый, но и превосходный инженер. Этот инженерный, с широким кругозором и глубоким всесторонним анализом, подход к любым явлениям жизни, у Капицы, как и у Крылова, чувствовался повсеместно и постоянно. Однако своему тестю все же в чем-то он уступал… Другие времена, другие люди.
