Влад Борисов
Морта
– Нет, нет, Базиль, Базилий то есть, шутники тут быскались. Бот быпишу на клизму назначение, похихикаете. Ты их не слушай. Анализы сдашь, после на рентген отвезут. Бот бы кстати, – Старик сердито ткнул пальцем в шутников, – и побезете.
Как только за доктором закрылась дверь, мои соседи сразу оживились
– Да, Базиль, успокаивает он тебя. Макарыч еще тот хирург, – Кирилл подмигнул напарнику, – вот знаешь прапора Овчарова. Нет? Ну это тот, что столовой заведует.
– Кухонные наряды который материт? Кто же его не знает? Хромает он ещё.
– Ну вот, видел конечно же. А что случилось то знаешь? Всего-то занозу посадил. Раз – и полмышцы как ни бывало. Скажи Серёга?
– Отож. Макарыч совсем стариком стал. Вот раньше говорят классный хирург был. А теперь все, глаз уже не тот, руки трясутся…
– Чего трясутся то, зашибает что ли?
– Ну ты даёшь, кто же из врачей не зашибает? Спирт то где весь? То-то и оно.
Друзья расхохотались, довольные своей шуткой.
– Не тушуйся, Базиль, все будет хорошо, боевые шрамы украшают настоящего мужика. Девки любить будут. Знакомишься, например, с подругой и рассказываешь крутую историю с героической личностью – это ты про себя, если что. А потом приглашаешь шрамы боевые показать. Интим, однако.
Веселье было прервано медсестрой, пожилой уже женщиной, пришедшей брать анализ крови.
– Что весёлые такие? Я так понимаю, вас Сергей Макарыч санитарами назначил? Каталку заберёте в инфекционной. Я как раз успею кровь взять. Ну, чего сидим, кого ждём?
Госпиталь
Быстро расправившись с анализами, меня укатили на рентген, который делала все та же шустрая медсестра. Некоторые неудобства были вызваны моей малоподвижностью, но, с помощью двух бравых хлопцев, все проблемы были оперативно решены. Сестра им вынесла благодарность и меня с ветерком транспортировали на место. На этом всё завершилось. То есть вообще завершилось.
Я ожидал, что операцию сделают почти сразу же. По горячим следам, точнее по припекающим, если говорить о моей пострадавшей части тела. Однако, вечер прошёл лишь в тревожном ожидании. Одолеваемый плохими предчувствиями, я промучился до полуночи. Соседи уже храпели аки былинные богатыри, а мне сон все никак не мог подарить спасительное забытие. Я пересчитал всех овец, а заодно собак и пастуха, сделал дыхательные упражнения, рекомендованные для успокоения и как-то незаметно для себя съехал с реальности. Я равнодушно наблюдал как поднимаюсь над кроватью. «Поскольку это сон, – сказал я себе, – то ничего страшного не происходит, надо вернуться на место и нащупать под собой кровать». Я пошевелил руками и ничего не почувствовал. Тут я очнулся.
Потрогав кровать, я понял две вещи. Во-первых, то, что я действительно сплю, а во-вторых, что всё не так, как кажется, особенно когда спишь. Это возымело положительный успокаивающий эффект, способствующий мягкому проваливанию в объятия Морфея. Сон не заставил себя ждать, но теперь отдаваться ему было легко и спокойно. До самого утра я парил, сначала робко и неуверенно, и только по коридорам госпиталя. Дежурное освещение наполняло приятным полумраком помещения, при этом скрадывая объёмы и все, что затаилось в тени углов и стен, недосягаемых для слишком мягкого света. Я несколько раз чиркал стены, потолок и некоторые предметы, так некстати расставленные у стен. К счастью все кончалось мирно, без разрушений и повреждений. Зато, когда я вырвался на волю из этого каменного склепа, то вздохнул полной грудью и чуть не запел от восторга. Передо мной был весь мир, и этот мир был моим. Замечтавшись, я налетел на выведенную на крышу госпиталя телевизионную антенну и от неожиданности ухватился за неё, а когда она стала прогибаться от моего веса, пришёл в себя, оттолкнулся и спикировал на землю. С удивлением посмотрел на скривлённую моими стараниями антенну и меня посетила одна глупая мысль.
Мне показалось забавным вернуться в расположение роты и подшутить над сослуживцами. Я был уверен, что ротный наряд спит, вместо того чтобы бдеть, неся ночную службу. Это был мой сон с моими правилами, поэтому всё должно было быть так, как хотел я. То, что я увидел на месте, моим представлениям соответствовало, и меня нисколько не удивило. Вытащив штык-нож из ножен дежурного, я поместил его в стол командира роты. Но этого мне показалось мало. Пролетев подобно “дикому, но симпатичному” привидению через ряды кроватей, я поменял по одному сапогу из каждой пары, выставленных на ночь перед кроватями. Напоследок, пролетая мимо штаба, не отказал себе в удовольствии заглянуть “на огонёк”. Прибрал фуражку раскачивающегося на стуле офицера и поместил её на знамя части. Довольный своей шуткой, я как-то сразу проснулся в уже опостылевшей кровати. Интересно было то, что сон я помнил весь, а такое случалось со мной редко. Сей факт положительно сказался на моем настроении, и я стал выдумывать какие ещё козни можно будет сотворить в следующем сне.
Однако следующий день заставил меня призадуматься. Утро принесло новости, что телевизор, выставленный в коридоре для всеобщего обозрения, перестал нормально принимать программы. Экран рябил полосами, застилался серой пеленой с блестящими нитяными всполохами.
– Ни на минуту нельзя оставить иродов окаянных, – причитала дежурная сестра, – до всего доберутся своими граблями! Признавайтесь, кто это сделал?
Подозрение в первую очередь пало на более здоровую часть контингента, то есть на моих соседей.
– Спали мы, как суслики. Ты же сама в коридоре сидела, должна была увидеть свет от экрана, если бы кто включил телек.
– И услышать, – добавил второй сосед.
Пока появившийся на работе Макарыч костерил дежурную сестру, которая “прошляпила” телевизор, один из курильщиков, считавших ворон вне помещений, заметил странность в раскорячившейся железке, торчавшей из крыши госпиталя. Железка явно торчала не по фэншую. Сложив два и два и досмолив сигаретки, солдаты важно прошествовали к начальнику госпиталя и просветили его насчёт пользы курения и решения телевизионного вопроса. В награду они были посланы на крышу, возвращать прежний вид антенне. На просмотр телевизора было наложено временное табу, по-видимому в назидание всем, чтоб неповадно было.
Совсем уж было приуныли больничные обитатели, как прискакал зам командира части по воспитательной работе подполковник Ковач и поднял на уши весь госпиталь.
Подполковнику отчаянно не везло в этот день. Всегда бодрый и энергичный, он обычно начинал день с пробежки, невзирая на погоду и физическое состояние, которое иногда случалось изрядно похмельным. Далее, заряженный позитивом, как кролик энерджайзер, он учинял карательные рейды по ротам, капая на мозги ротным и взводным, попутно проводя короткие поучительные беседы с личным составом, засчитывая их как политинформацию. Ввиду такой активности, для командования части, он считался полезным чудаком, которое “хождением в народ” себя не обременяло. Но в этот день все пошло наперекосяк. Начало катастрофы было заложено ночью, когда Ковач решил прогуляться по надобности. Какой-то чёрт вселился в любимого кота жены, который воспринял бредущую ночную фигуру подполковника как личного врага. Издав боевой клич, котяра атаковал из-за засады босую ногу и надкусил большой палец врага. Обалдевший от такой наглости Ковач, во-первых, резко проснулся, а во-вторых, вспомнив лихую молодость, совершенно машинально прописал оборзевшей животине штрафной удар со свободной ноги. Это было самой большой его ошибкой. Извиняла его лишь природная рефлекторность, как реакция на внешний раздражитель. Но для полного алиби нужно было ещё уверенно пролепетать, что “он первый начал”. Пролепетать удалось, а вот уверенности по-видимому и не хватило. Поэтому в ответ он получил не только половину бессонной ночи из-за болезненного пальца, но и испорченное утро от неприятного разговора с женой по поводу хромоты её любимца. Контрольный выстрел произвёл кот, нагадив в любимые кроссовки подполковника. Оскорблённый до глубины души, Ковач позорно ретировался из дому, провожаемый презрительным взглядом засранца, возлежащего на кухонном подоконнике. С таким прескверным настроением он ни свет, ни заря ворвался в расположение части, строя злобные планы боевой взбучки любому подвернувшемуся организму цвета хаки. Первым на себя удар приняли передовые части – наряд контрольно-пропускного пункта. На удивление подполковника, наряд нёс службу точно по уставу, встретив его бодро и с чётким докладом. Это бы прокатило в любой другой раз, но не в этот. После пятиминутного ора, в который Ковач вложил всю скорбь наболевшего домашнего унижения, наряд в полном составе был отправлен на гауптвахту. Настроение подполковника стало налаживаться, но первая жертва его только раззадорила. На всех парусах, подобно пиратскому бригу, настигающему гружёный золотом галеон, Ковач ворвался в помещение штаба и оторопел от увиденного. Дежурный по части, подставив кривонугую табуретку, которая не складывалась только благодаря честному слову и удерживающему её часовому, тянулся к верхушке знамени, на котором красовалась офицерская фуражка. “Отставить!” – завопил обалдевший Ковач. Часовой, услышав начальственный голос, вытянулся по струнке, табурет крякнул и сложился, лейтенант с повязкой дежурного вцепился в знамя. Древко знамени выдержало, а тумба, в которой оно стояло – нет. Дежурный повалился на часового, часовой повалился на пол и их вместе накрыло бархатным полотнищем знамени. Фуражка, сделав полукруг, откатилась к ногам подполковника. Не лопнул от возмущения Ковач только потому, что он смотрел на это безобразие раскрыв рот, через который тут же, как через предохранительный клапан парового котла выплеснулся такой поток армейского красноречия, что удивился даже сам подполковник. И потом, много позже он не никак не мог вспомнить то многообразие слов и выражений, так спонтанно вылившихся наружу. На этом фоне не вышедшая на физзарядку рота уже не казалась каким-то неординарным происшествием, но, тем не менее, явилась последней пулей, добившей его сознание и, как ни странно, успокоившей. Подполковник понял, что наступила череда неудач, а стоически принимать нахлобучки судьбы – это профессиональный долг каждого высокого командира, потому как смертельна для армии только паника, а первое, что у неё на пути – это каменное лицо командира, об которое должны разбиться все психические атаки противника. Посему к госпиталю Ковач подвалил весь деловой и непоколебимый, готовый даже к тому, что госпиталя не увидит вовсе.
Но госпиталь оказался на месте. Воодушевившись, он сразу развернул буйную деятельность в части освещения ситуации в рамках текущих политических событий в мире. Оказывается, в части произошёл полтергейст и группа офицеров штаба ведёт тщательное расследование множества происшествий.
Ковач сразу же уцепился за факт подрыва политического просвещения персонала госпиталя путём внесения деструктивных изменений в конструкцию антенны. Беседа была проведена с несколькими относительно здоровыми пациентами, дежурной сестре сделано внушение и на этом миссия Ковача завершилась. Прибывшие для приведения в порядок телевизионного вещания связисты поведали о переполохе, случившемся этой ночью в части.
Дежурный по части обвинил часового у знамени в оставлении поста в хулиганских целях. Части был нанесён материальный ущерб в виде сломанной табуретки, тумбы и поваленного знамени. Кроме незначительных лёгких ушибов, которые получил часовой и сам дежурный, пытавшийся дотянуться до своего головного убора, оба получили тяжёлую моральную травму, вынужденные выслушать тираду Ковача.
Одна из рот не вышла на физзарядку ввиду неразберихи с обмундированием. Случившуюся в расположении перепалку с руганью прекратил командир роты. Он распорядился создать посредине кучу из вещей, не опознанных в качестве собственных, а потом организовать их раздачу как на аукционе. Естественно, распорядок дня начался с серьёзного непорядка. Последним под раздачу попал дежурный по роте, отсутствие штык-ножа которого заметили только в конце имуществнно-вещевых процедур. Обнаруживший пропажу в своём столе, ротный пообещал запирать на ключ комнату от офонаревших в корягу сержантов, посмевших протирать солдатскими портками командирское кресло.
Новости нисколько не взволновали, а наоборот даже повеселили обитателей больничных покоев. Потому как связисты театрализовали свои рассказы, в самой части, по-видимому, реакция была схожей.
Меня же эти события изрядно смутили. С одной стороны, я нисколько не сомневался чьих рук все это дело, а с другой стороны, не мог взять в толк, как такое могло случиться. Здравый рассудок отказывался строить логические связи в виду абсурдности самой сути явления. Но один положительный момент безусловно был – повезло, что в своих проделках я не добрался до караула.
В неведении о своей судьбе я пребывал не так, чтобы и долго, всего пару дней. А потом появился Макарыч и попросил моих соседей покурить где-нибудь за пределами комнаты, а лучше и госпиталя.
Когда за ними закрылась дверь, старик подошёл к моей кровати с таким выражением лица, как будто собрался зачитывать мне некролог.
– Ну-с, молодой челобек, как самочубстбие? – разговор он начал хотя и дежурно, но бодро.
– Как ни странно, все лучше и лучше. А что с операцией, доктор? – действительно, с каждым днём постепенно уменьшались болевые ощущения. На кровати меня удерживал лишь синдром наболевшего места, к которому больно прикасаться скорее по привычке, чем по ощущениям.
– Я кстати к бам как раз по этому пободу, Базиль, простите Базилий. Случай у бас необычный. Да. – Он немного помолчал, как будто в раздумьях – продолжать или нет, а потом нехотя добавил – понимаете, рентген никаких осколкоб не обнаружил.
– Нет-нет, – замахал он руками, увидев, что я хотел возразить, – я бас прекрасно понимаю и берю, безуслобно берю что произошло бсе так, как бы сказали. Я сам бидел башу пятую точку, избините. Но… – тут он развел руками – у меня такой случай никогда не был.
– Так может рассосалось все, – подал я голос робкой надежды. – Металл тонкий. Может это и не алюминий был вовсе, а что-то к биологии чувствительное.
– А бы откуда знаете? Шутите? Это хорошо. Боюсь только бсё серьёзнее. Не растборился металл, а разошёлся по тканям.
– Как так разошёлся? Я что теперь, «железный человек»?
– А бот так разошёлся, мелкой пылью по окружающим тканям. Так что не «железный человек», а, простите, «железный зад». Збенеть будете от металлоискателя. Рамки такие быбают, знаете? Пока что бы не феномен, а збонарь. Дальше – будущее покажет. Кстати, о будущем. Сегодня прилетает борт. Так что заботу о башем будущем и здоробье берет на себя столица. – Он ещё раз развёл руками.
В дверь заглянула дежурная сестра.
– Сергей Макарович, тут к вам…
– Простите, – мимо сестры, протиснулся широкоплечий мужчина в тёмном костюме и наброшенным на плечи халате.
– Добрый день, Сергей Макарович, – поздоровался он вежливо, – вот мои документы. Только вот прибыли и значит сразу к вам…
Макарычу было продемонстрировано удостоверение и передана тонкая папка с несколькими листиками бумаги.
В дверях показался другой посетитель, поменьше габаритами, но в такой же униформе, как и первый. Он что-то зашептал сестре, увлекая её от двери в коридор.
– Ну что же, что же, добро пожаловать б мой кабинет. Кстати, бот и пациент, Базилий, – он кивнул в мою сторону, – как гоборится б целостности и сохранности.
– Привет, – мужчина сделал неопределённый жест рукой и, взяв под руку Макарыча, повернул его в сторону выхода. По-моему, он мог просто его подхватить и пронести до самого кабинета, особо при этом не напрягаясь. Судя по быстроте покиданная помещения, отчасти так и было.
Оставшись в одиночестве, я стал размышлять о новом повороте в судьбе. Что-то мне он начал внушать опасения.
Объект исследований
Мои размышления были прерваны дежурной сестрой. В руке она держала уже готовый к использованию шприц. Быстро наклонившись ко мне, она с каменным выражением лица вонзила в меня иголку.
– Успокоительное, перед полётом. – Произнесла она скороговоркой.
В себя я пришёл уже в другом, незнакомом мне помещении. Разгадка местоположения была отчасти решена неожиданно появившемся человеком в белом халате. Он поздравил меня с благополучным прибытием, поинтересовался самочувствием и, записав что-то в блокноте, исчез также быстро, как и появился.
Судя по всему, во время перевозки и полёта я был сильно «успокоен» тем самым уколом.
Самое интересное, что боль и жжение пятой точки полностью отступили и я сделал попытку сесть на край кровати. Получилось почти без проблем, но нижняя часть была словно деревянной. Очень хотелось верить, что эта нечувствительность была вызвана только лишь моей долгой неподвижностью. Я решил сделать перерыв в функциональном восстановлении и снова улёгся, но теперь уже на спину.
В этот момент в помещение ворвалась группа «беляков» – людей в белых халатах. Не особенно обращая на меня внимания, они начали между собой разговор, упоминая обо мне термином пациент. Группа состояла из трёх человек, одного солидного и пожилого дядьки и двух гораздо помоложе коллег. Прервав мои только начавшиеся наблюдения, один из молодых повернулся ко мне и начал расспрашивать «что же со мною произошло».
Удовольствия мой рассказ в стиле «упал, очнулся – гипс» у него не вызвал.
– Вы же понимаете, – начинал давить он, – что, чем подробнее мы узнаем обстоятельства, тем точнее сможем подобрать лечение, которое поставит тебя на ноги.
Я отвечал, что ещё пара-тройка дней такого «лечения» и на ноги стану я сам. Судя по выражению лиц, продолжать такой разговор им расхотелось. Группа тут же потеряла ко мне интерес. Пошушукавшись между собой, они степенно прошествовали к выходу. Но в одиночестве я оставался недолго. Вторую компанию группой уже было не назвать, их было всего двое, незнакомых мне посетителей. Но речь снова пошла об одном и том же – об обстоятельствах во всех подробностях. Выслушав мой краткий рассказ, отрепетированный мной ещё на первых посетителях, они покивали головами, что-то чиркнули в блокнотах и покинули помещение.
Мне это все стало категорически не нравиться. Мало того, что я содержался в неведении ни о месте пребывания, ни о лечении, так ещё и превратился в обитателя зоопарка, к которому будут наведываться все сотрудники этого заведения с характерным для посетителей зоопарка поведением. Ни здрасте тебе ни до свиданья, не говоря уж об элементарной вежливости в разговоре. Кто они вообще такие? Мало ли тут в белых халатах кто ходит. Может они тут красят, белят… Короче, к приходу третьей группы я уже морально подготовился. И они таки явились!
Вот тут я им все и вывалил, и про приём, и про их поведение, и про отсутствие кормёжки в конце концов. Надо сказать, что мой спич не произвёл никакого впечатления. Мне ответили, что эти вопросы не в их компетенции, а вот именно они явились расспросить об обстоятельствах…
Почему-то мне показалось, что они издеваются. Я не выдержал и отправил их в пешее эротическое путешествие, добавив напоследок, что разговаривать буду только после появления компетентной личности с соответствующими разъяснениями.
Кое-какое действие такой разговор возымел. Мне принесли серого вида овсянку, сваренную похоже на воде, два подсохших ломтя белого хлеба и подозрительно пахнувший чай. Настроение моё упало вообще ниже плинтуса.
Однако имелось и дальнейшее продолжение, которое не замедлило себя ждать. Вошедший в палату человек имел косвенное отношение к медицине, о чём свидетельствовал наброшенный халат на цивильную одежду. Было ещё нечто во внешности, что делало несовместимым понятие “сохранить жизнь и здоровье” и этого человека. Может быть взгляд. Безразличный, но одновременно цепкий, как репейник, взгляд водянистых глаз. А ещё движения. Движения слишком уверенного в своей власти наместника. Ну не хозяина же? Все это производило одновременно и неприятное впечатление, и ощущение опасности, которая, казалось, пропитывала атмосферу вокруг него.
Последовавший разговор только укрепил эти чувства. Развернув в мою сторону один из колченогих стульев и, выдержав паузу, он начал беседу в лучших традициях этого заведения, без приветствия и представления.
– На вас жалуются сотрудники.
Снова пауза, сопровождающаяся прямым немигающим взглядом.
– Препятствуете работе, не идёте на сотрудничество.
Опять пауза. На этот раз затянувшаяся. Наверное, предполагалось, что я должен оправдываться.
– Здравствуйте. – попытался я перевести разговор в другое русло.
Повисло молчание, нарушать которое никто не намеревался. Я представил себе визитёра как “агента Смита”, снявшего очки и накинувшего белый халат. Это мне показалось забавным. По-видимому, на моем лице что-то промелькнуло, на лице “Смита” промелькнуло тень удивления, и он решился ударить всеми своими козырями.
– Может вы чего-то не понимаете, – начал он вкрадчиво, – но здесь не то место, где будут с вами нянчиться. Не зависимо от вашего желания, мы сделаем то, что считаем нужным. Не спрашивая на то вашего позволения. Вы потенциально опасны для окружающих и пока мы не установим степень опасности, вам придётся мириться с нашими – он выделил это слово и повторил – нашими условиями.
– Или мы устраним опасность полностью. – помолчав, произнёс он, делая паузы между словами.
– Что это значит? – Удивился я. – Что за ерунда. А как же госпиталь… Продолжение лечения… Кто вы вообще такой?
– Кто я не важно, как не важно и кто остальные. Может быть вы увидите их в первый и последний раз. А будете хорошо себя вести – и меня тоже. А насчёт госпиталя – да, почти угадали, только он очень специальный. И лечение – тут он усмехнулся – соответствующее.
– Ну поведение моё тоже соответствующее. Чего вы в ответ ожидали?
– А вот поведение настоятельно советую изменить. Добиться чего-то или изменить вы ничего не сможете, а испортить отношения – запросто. Сколько вы тут пробудете – неизвестно. В каких условиях – вам выбирать. Я все сказал.
С этими словами “Смит” встал и не прощаясь вышел, оставив после себя стоящий посреди комнаты стул и сложное чувство. Даже гамму чувств. От услышанного, мои мысли спутались. Я просто не мог поверить, что такое вообще возможно и происходит именно со мной. Уверенный в непогрешимости страны, в которой я живу, я, похоже, стал её лабораторным экспонатом, со всеми вытекающими.
О какой опасности говорил этот кретин? Не давала покоя мысль о реальных последствиях прошлого сна. Может быть дело в том, что я мог влиять окружающий мир и этот факт каким-то образом стал “им” известен? Кому им? Да и мог ли влиять в действительности? Вопросы плодились как мартовские зайцы. В душе клокотала обида и в голову лезли мысли о мести непонятно кому, но вполне осознано за что.
Вечер завершился процедурами – уколом и горстью таблеток, которые я принял не рыпаясь. Ночь прошла тревожно и без приключений. Возникло даже ощущение – а не приснились ли мне прошлые приключения? Ведь колют всякую дрянь, противопоказания у каждого лекарства тоже будь здоров. Все это почище наркоты приходы может дать. Тот факт, что я нахожусь неизвестно где и окружающие меня – неизвестно кто, имел своеобразное психологическое воздействие и не добавлял определённости в привязке к действительности.
Размышления оказались затруднительны для меня и я, не заметил, как снова заснул. Точнее сказать, погрузился в состояние, близкое к дремоте, когда переход между явью и сном не очевиден, а само сновидение – это продолжение реальности.
