Владимир Богданов
Золотые будни Колымы
Глава 2
Настал долгожданный день, когда наш отряд оставил базу, перекочевал на новое место, в долину ручья Радостного, где нам предстояло провести весь полевой сезон.
Было нас четверо рабочих и трое геофизиков. Расположились мы в двух палатках. Со мной жили двое молодых парней, школьники из посёлка Ягодное, и повар Леонид. Во второй палатке жили Голованов, Клепиков и Клава Семенова. Наши палатки стояли недалеко от ручья.
Начался июнь. Мы находились в широкой долине. Вокруг нас были сопки.
Лиственницы радовали глаз своей нежно-зелёной хвоей. С веток прыгали белки. Возле ручья разросся тальник, где прятались стаи куропаток. Дурманили голову запахи багульника. Цвела шикша, брусника, голубика. На склонах сопок очень много было цветов прострела. В зарослях кедрового стланика кричали кедровки. Пекло солнце. Появились комары. Они не давали нам покоя.
В палатке в трехлитровой банке была налита маслянистая белая жидкость от комаров. Ей растирали лицо, шею, а также руки. Мазь отпугивала комаров, но они кружились рядом. Мазь помогала до первого пота. Стоило только вспотеть, как сила её пропадала. Комары впивались в лицо, залетали при дыхании прямо в рот. Глаза щипало от мази. Сверху лица мы набрасывали мелкую чёрную сетку накомарника, но это помогало мало.
Так как наш отряд был небольшим, первое время работали все вместе. Клепиков стал добродушным малым, исчезли с лица чванство и важность, с шутками и прибаутками он переносил нивелир. Мы же устанавливали в створе профильной линии вешки с кусочками белой материи, которую привязывали сверху.
Клепиков смотрел в нивелир и рукой показывал нам, где нужно устанавливать вешки.
Вешки заготавливали из молодых лиственниц, безжалостно срубая их под корень и обстругивая топором зелёные ветки. Приходилось также срубать всё, что росло в створе. Таких профильных линий нужно было пройти три вдоль долины длиной по два километра и три поперёк долины длиной по одному километру.
На обед всегда приходили в лагерь. Повар готовил нам обед в основном из консервов. Ели баночные щи и борщи. За хлебом ходили по очереди в посёлок, который находился примерно в пяти-шести километрах в следующей долине за сопками.
Леса в долине было мало. Виднелись отвалы от старых горных выработок. Они заросли травой и буйно цветущим осотом. Из песка и гальки местами торчали куски погнутых рельсов, листы железа.
Я, проходя мимо, смотрел на искорёженную местность долины, и, думал, как долго ещё будет лечить время нанесённые земле раны. Видимые следы горных работ на поверхности это лишь маленькая частица, сколько же спрятано в земле в выработках железа: рельсов, вагонеток, ломов, кайл, лопат, которых никто не вытаскивал.
Я останавливал свой взгляд на полузасыпанных сводах шахт, что навечно спрятали тайну проходки, давно обвалив и засыпав штреки, рассечки, осевшей с годами землей.
Ставить вешки на жидкой глине эфельных отвалов было опасно. Можно было провалиться в трясину. Такие места мы обходили стороной, ставя вешки с краю.
Заканчивая проходку центральной продольной линии, мы подошли вплотную к действенному лесу. Местность стала выше. На террасе рос вековой лес. Лиственницы были толстые, одному не обхватить ствол. Несколько таких гигантов встали на нашем пути. Топорики у нас были маленькие охотничьи. Рубить такие стволы ими было невозможно. Да как-то не поднималась рука на таких красавцев – богатырей, что, расставив свои длинные ветки, как мохнатые лапы, устремились вверх. Нужно было закинуть назад голову, чтобы рассмотреть край неба сквозь ажурную сеть ветвей.
Мы бросили свои топорики и решили прогуляться по лесу. Я пошёл с Виктором, Сашей. Клепиков, Клава остались поджидать Голованова. Он немного отстал от нас.
Светило солнце, проникая своими лучами вглубь леса. Тревожно свистнул и прыгнул на ствол лиственницы бурундук. Прячась за ветку, он смотрел на нас своими маленькими глазками. Хвост у него был пушистый.
Мы вышли на поляну. Кругом торчали пни, почерневшие от времени. Сзади раздались крики, нас звали, пришлось идти обратно.
– Что разбежались по лесу, словно по грибы пришли? – сказал недовольно Клепиков, убивая с ожесточением вдобавок комара на своем лбу.
Мы подошли поближе к сидящим геофизикам.
– Сбегайте кто-нибудь за пилой, – попросил вежливей и интеллигентней Николай Иванович, обращаясь к нам.
– Что будем пилить, – высказался я нерешительно, – а нельзя как-нибудь обойти?
– Ты, что предлагаешь нивелиром сквозь дерево смотреть? – Клепиков засмеялся, черты его лица отразили выразительную мимику из комических морщин, – отмочил студент. Как скажет, хоть падай!
– Да это не кустарник рубить, – вставил веское слово Голованов, – попотеть придется.
Виктор и Саша стояли рядом со мной. Ироническая улыбка бродила по их лицам.
– Можно мы вдвоем сходим? – попросил Виктор.
– Ладно, идите. Только быстро. Одна нога здесь, другая там.
Ребята заверили, что вернутся быстро и исчезли в чаще леса.
– Понабрали мелюзгу в отряд, работать некому, – Клепиков сломал в руках сухую ветку.
–Лучше их взять, чем бичей, – ответил Голованов, закрываясь от солнца ладонью, – Мальцева рассказывала, что половина рабочих в партии уже запила.
– Где они деньги берут? – поинтересовалась Клава. Она прилегла животом на мох, подвинувшись к Голованову
– Продукты ящиками таскают в посёлок и обменивают на водку.
– Вот люди…
– Это не люди, а бичи, – поправил её Клепиков, – я их хорошо знаю. Они за сто грамм родную мать продадут. Я на них насмотрелся. Одно радует, что зимой на них мор. Кто-нибудь из них свалится пьяным на улице и замёрзнет. Коля, ты помнишь Макаронку? – Клепиков повернулся к Голованову.
– Левого коммуниста?
– Да, слесаря с автобазы. У него ещё постоянно были причуды, как зайдёт в пивную ко всем пристает: “Зарежу, и концы в воду”. Значит, кто-то обидел его, не дал ему пива. Но он это говорил без всякой злобы. Кто его не знал, тот, естественно, от него шарахался. Как отгадаешь, что у него на уме…
– Постойте, постойте, – перебила разговор Клава, пальцами выуживая изо мха соринки, – почему левого коммуниста? Разве такие бывают? – она вопросительно посмотрела на Николая Ивановича.
– Он попал сюда по этапу как фракционер.
– Я не знала, что у нас были левые коммунисты. Как интересно! – Клава, изогнула жеманно спину лодочкой, захлопала одновременно в ладоши и застучала сапогами, чуть приподнимая ноги. Получились чудесные аплодисменты руками и ногами.
– Рассказывай, Слава, извини, что у тебя перебила.
– Что тут интересного. Я так к слову сказал. За пьянку Макаронку выгнали из гаража. Одно время он работал грузчиком в овощном магазине. Всегда ходил поддатым. Отморозил себе руки. Упал возле хибары Ивановой, бывшей своей жены. Уснул, пролежал на морозе до утра. Даже водка в бутылке, что в кармане куртки была, замёрзла. Отрезали ему руки. Больше я его не видел.
– Какой ужас! – воскликнула поражённая Клава. Она приподнялась и села.
– А почему вы его зовете Макаронкой?
– Ему в драке отрезали часть уха.
Клепиков замолчал. Смотрел куда-то вдаль своими серыми глазами. Простое ширококостное лицо было невыразительным. Клава смотрела на него какими-то другими глазами, словно взвешивая его слова.
– Слава, ты пьёшь? – спросила тихо она.
– А что я святой. Как все. На работе не пью, – Клепиков почему-то смутился её вопроса и опустил глаза.
– В нашей жизни без этого нельзя, – сказал, подмигивая Клепикову, Голованов, – жизнь будет не интересной.
– Разве в водке счастье? – не унималась Клава.
Мы промолчали. Я смотрел, как прыгает с ветки на ветку бурундук. Здесь их много. Очень любопытный зверёк. Когда его застанешь врасплох, он испуганно свистит.
Слава Клепиков лёг на мох. Закрыл глаза, дремал, положив руки за голову. Я отмахивался от наседавших комаров. Клепиков лежал неподвижно, словно его комары не беспокоили. Клава что-то писала в своём полевом блокноте.
Я изредка смотрел на неё. Одета она была в зелёную штормовку. Кудри её были немного взлохмачены. Джинсовые брюки заправлены в короткие резиновые сапожки. Спортивная красная футболка плотно облегала её высокую грудь.
Голованов, надев очки, читал журнал о шахматах.
Прождали примерно с час, пока в створе профильной линии не появились ребята. Саша нёс пилу на плече. Виктор шёл следом. Они поднялись по косогору. Подошли к нам. Саша бросил пилу на мох. Ребята сели на поваленное дерево.
– Оленя видели, – сказал Саша.
– Где? – поинтересовался Клепиков, приподнимаясь.
– Недалеко от лагеря в распадке, – ответил Саша.
***
Был знойный день. Мы проходили поперечную линию. Она пересекала долину, а её края находились на верхушках сопок. Одна из сопок была каменистой, а вторая, где мы сейчас работали, заросла стлаником. Нам приходилось буквально каждый метр подъема по крутому склону сопки вырубать топором. Вряд ли можно было бы добраться до вершины сопки без просеки в дебрях душистого лапника. Упругие ветки кустов сплелись между собой узлами, ноги соскальзывали с них. Нужно было перелазить с куста на куст, чтобы продвинуться вперёд.
Ноги застревали между веток и сдерживали движение. Наступить ногой на твёрдую землю было невозможно, если это и удавалось, то кедровый стланик становился непроходимым, так как был выше нашего роста. Приходилось снова карабкаться на куст, чтобы сделать шаг вперёд.
Нам часто попадались медвежьи запасники, заваленные сухими ветками. Но как косолапый Мишка умудрялся пробираться в этих местах, одному Богу было известно.
Мы проходили просеку, срубая раскидистые ветки с длинными иголками и отбрасывая их в стороны. Нельзя было рассмотреть, что делается рядом, буйно растущие ветки закрывали обзор. Можно было видеть только синее небо над головой и вдыхать густой запах хвои. Сюда даже не долетали комары. Временами лишь кричали кедровки, встревоженные нашим присутствием.
Устав махать топорами, мы сидели в проделанной нами просеке. Курили и вели разговор.
– Эйнштейн перевернул мир теорией относительности, – объяснял нам популярно Саша, – представьте себе четвертое измерение, когда размеры тел ширина, длина и высота зависят от времени. Правда, невероятно, но параллельные прямые пересекаются в бесконечности!
Саша восторженно доносил до нас осознанный им смысл физических законов. По всей видимости, они захватили его воображение, не давали ему покоя, он бредил ими наяву.
У Саши была нескладная долговязая фигура. Плечи у него были узкими. Его друг Виктор заметно отличался. Смуглое лицо. Длинные волосы ежеминутно падали со лба, прикрывая его глаза. Виктор запрокидывал голову, отбрасывал назад свои длинные пряди волос. Это был хиппи-мальчик. Он держал двумя пальцами сигарету. Щуря глаза, смотрел на Сашу и иронически задавал вопросы:
– Ты говоришь, что между двумя точками можно провести несколько прямых? Я в это не верю. Твой Эйнштейн авантюрист! А ты шарлатан! – Виктор взял свой топорик в руки и слегка взмахнул им, задел по ветке стланика, срезал кору.
– Да между двумя прямыми общими точками будут точки их пересечения, – заметил я, – но, чтобы через две точки проходили разные прямые, это уже слишком.
– Не верите, не надо, – буркнул Саша. Его угреватое лицо покраснело.
– А ты докажи. Проруби между двумя вешками несколько просек.
– Вам не понять. Законы теории относительности действуют там, где пространство искривлено.
– В комнате смеха?! Где кривые зеркала?
– У тебя извилин нет в башке, – Саша рассердился на своего дружка и замолчал, нахмурив брови. Наклонив голову, стал рассматривать небольшой камень.
– Смотрите, золото, – сказал он вдруг нам.
– Покажи, – попросил я.
– Тебе покажи, – передразнил он меня и сунул камень в карман кожаной курточки.
– Миллионер, будем, что ли дальше работать или в лагерь пойдем? – спросил иронически Виктор своего приятеля.
– А что там делать? На нарах в палатке лежать?
– Тогда пошли на рыжую сопку. Леонид говорил, что об неё самолёт разбился.
– Сегодня уже поздно. Лучше с утра сходим. Отпросимся у Голованова в ближайшее воскресенье.
– Давайте спустимся вниз в распадок, попьём воды в ручье.
– А льда не хочешь?
– А где ты его возьмёшь? – недоверчиво спросил Виктор.
– Да ты на нём сидишь, – ответил Саша.
– Не на льду, а на мху.
– Дурак, смотри!
Саша сорвал под ногами мох. Под покровом мха забелел лёд.
– Ну, ты гигант! – воскликнул Виктор.
– Знаешь, мне идея пришла в голову. Сделаем мороженное, – предложил Саша.
– Из чего? – неуверенно спросил я, ожидая подвоха.
– Из сгущенки. Заморозим здесь во льду.
– С вами, я смотрю, не пропадёшь, – сказал я, прерывая наш отдых. Мы поднялись. Взяли в руки топоры.
***
Далеко внизу расстилались долины с мягким покровом мха. С сопки сбегали вниз каменистые кручи, заросшие кустами чёрной и красной смородины. Склоны сопки были усыпаны брусничником. Прошлогодних ягод было так много. Полежав под снегом и морозом, они почернели, налились сладким соком, стали мягкими. Мы накинулись на лакомые ягоды. Ели их до оскомины на дёснах. Срывая их осторожно горстями, отправляя прямо в рот.
Лёгкий ветерок отогнал комаров. Как необычна природа севера! Она сохранила свои первозданные черты. Казалось, в этих местах ещё не ступала нога человека. Куда не обратишь свой взор, кругом причудливо уходят в необозримую даль синие сопки, переходя в снежные вершины, где летом никогда не тает снег. Тёплый воздух проникает в ледовые кладовые замёрзших сопок, оживляя древнюю воду и наполняя ей истоки тихих еле журчащих ручьёв. После долгого перехода встретишься с таким маленьким ручейком. Встанешь перед ним на колени и напьёшься обжигающей губы студёной водой.
С сопки хорошо было видно пройденную нами просеку на соседней сопке.
Виктор внимательно всматривался вдаль. Его что-то заинтересовало. Он повернулся к нам.
– Не пойму, что-то в просеке движется или мне кажется?
Мы стали смотреть в сторону просеки. Я прищурил глаза. До просеки отсюда было примерно с километр. Либо ветер качал ветки стланика, либо двигалась какая-та точка, то, появляясь, то, исчезая в зарослях.
– Да это же медведь! – догадался Саша.
– Точно медведь! – в раз, выдохнув воздух из груди, ответили я и Виктор.
По телу пробежала дрожь.
– Вот это да. А мы собирались идти туда работать после обеда.
– Нет, меня туда теперь ничем не заманишь! – воскликнул Виктор. Непонятно какие мысли появились у него в голове, если он выразился так восторженно? Не поймёшь: обрадовался или расстроился.
– Гори синим огнем такая работа! – добавил запальчиво я, поддерживая общее настроение, не задумываясь.
– Надо у Голованова попросить пистолет, – предложил Саша. От волнения он встал на цыпочки и приобрел уверенность.
– Ты что в медведя стрелять собрался? – усмехнулся я.
– Если ближе с ним встретишься, наложишь в штаны, – добавил Виктор, снисходительно посмотрев на друга.
Ветер дул в нашу сторону, поэтому медведь не замечал нашего присутствия. Но на таком расстоянии он вряд бы нас учуял. Мы потихоньку сползли на противоположный склон сопки. Направились, не мешкая, прямо в лагерь. Гуськом друг за другом. Чуть ли ни бегом.
– Вы что, как ошпаренные примчались? – улыбаясь, спросила нас Клава, выходя из своей палатки.
– От медведя убежали! – посмеивался Николай Иванович, снимая очки, оторвавшись от любимого занятия – от теории шахмат, видя наше замешательство.
Время было обеденное. Кроме нас все уже раньше пришли в лагерь. Сидели за столом. Голованов положил на журнал свои очки. Ждали, когда Леонид разольёт в металлические чашки супа из котла.
– А где Слава? – обратилась к нам Клава, поправляя рукой свою прическу.
– Его с нами не было, – ответил я.
– Как не было? Он же пошёл к вам. Разве вы не встретились?
– Нет, мы его не заметили.
– Мы медведя на просеке сейчас видели, –сказал Виктор, прерывая тягостное молчание.
– Как медведя видели? – встревожился вдруг Голованов, – что же вы молчите!
Клава ойкнула:
– Мне страшно! Где же Слава?
Голованов встал с лавки и пошёл к палатке. Он юркнул в неё и подчас вышел, держа в руке карабин. Мы сразу поднялись. Дело принимало серьёзный оборот. Я заметил на столе охотничий нож и машинально взял его в руки.
– Леонид, пошли со мной к сопке, – коротко сказал Николай Иванович и закинул на правое плечо ремень от карабина.
– Обедайте, не ждите нас, – обратился к нам Голованов.
Я отдал нож Леониду. Он молча взял его. Николай Иванович и Леонид быстрым шагом пошли в сторону сопки. Через минуту они скрылись в небольшом молодом лесочке.
– Я же говорила Славе, пойдём сразу в лагерь, – тоскливо обронила Клава, – а вы не слышали никаких криков?
– Нет. Было тихо, – ответил ей Саша. Клава пытливо смотрела на нас, как бы ища поддержки и защиты.
Прошло примерно с полчаса. Суп в тарелках, остыл. Но мы не ели. Напряженно ждали возвращения наших товарищей. Прислушивались, но ничего не нарушало тишину, кроме журчащего ручья и назойливо гудящих комаров. За ручьем круто поднимался отвесный склон сопки, усыпанный осыпями мелкой гальки.
– Давай залезем на сопку. Посмотрим, не идут ли наши? – предложил Саша Виктору.
– Не надо никуда лесть, – возразила Клава.
Вдруг мы услышали неясные голоса приближающихся к нам людей. Это были Голованов, Клепиков и Леонид. Клава мгновенно преобразилась. Щёки её покрылись лёгким румянцем. Глаза заблестели.
– Почему костёр не горит? – спросил Николай Иванович, – нас ждете? Вот вам медведя привели.
Они засмеялись.
Клепиков подсел к нам. Лукавый взгляд его глаз смутил нас. Он был в хорошем настроении.
– Говорите, где вы медведя видели? – допытывался он, переглядываясь и подмигивая Клаве.
– На просеке, – ответил Саша.
– Это я там был. Вас лодырей искал. Где вы были?
– На сопке.
– На какой сопке?
– Вот на этой, – Саша показал рукой на вершину сопки.
– Что вы с неё могли увидеть? – недоверчиво возразил ему Клепиков, – охламоны, людей только напугали!
– Это был медведь! – упрямо стоял на своём Саша. Лицо Клепикова слегка помрачнело от какой-то мысли.
– Мы туда больше без оружия не пойдём. Дайте нам пистолет, Николай Иванович, – сказал Виктор. Он привстал от возбуждения, но затем снова сел на лавку.
Голованов медлил с ответом. Он о чём-то думал.
– Пистолет я вам не дам. Не имею права. Вы ещё нечаянно друг друга перестреляете. А на сопку завтра сходим вместе. Покажите, в каком месте видели медведя. Леонид подбросил сухих веток в костёр.
***
После обеда я пошёл с Леонидом вниз по ручью. За плечом у меня висел карабин. Леонид шёл не торопясь. В руке у него было удилище. Леска с блесной опущена в воду.
Леонид решил поймать хариуса, скользя по поверхности воды крючком с надсаженным оводом, особенно осторожно заводя его в глубокие места. Но хариус не попадался. Так вниз по ручью мы прошли километра два. Удача нам не улыбнулась. Хариус, наверное, спустился к устью ручья.
Погода стояла сухая. Дождей не было уже давно. Слева от нас расстилалась долина, поросшая кустарником и мелколесьем. Около ручья тянулись заросли ивняка. Вдруг Леонид остановился и позвал меня:
– Иди сюда.
Я отстал от него на несколько шагов. Рассматривал окрестности. Поэтому не сразу сообразил, что он хочет мне показать.
– Смотри, – повторил Леонид, показывая мне следы на иле около ручья. Вода в ручье спала, обнажив перекат, который ещё хранил влагу.
– Чьи это следы? – поинтересовался я.
– Медведь прошёл здесь совсем недавно.
Я с удивлением рассматривал следы, похожие на ступни человека. Страх я не испытывал. Скорее проявлял любопытство. Посмотрел на Леонида. Он держался невозмутимо. Словно перед нами были следы не медведя, а какой-то собачонки.
Конечно, Леонид, как давний житель этих мест, привык ко всему. Его лицо чуть заросшее рыжей бородкой и усами было обвеяно ветрами, закалилось невзгодами жизни. На него можно положиться при случае.
Как обманчива бывает тишина. Шли беззаботно ни о чём не подозревали, а, впереди, может быть, скользнув звериным взглядом, пробирался к зарослям смородины и малины медведь.
Мы прошли ещё немного вдоль искрящейся от солнца воды в ручье, что журчала еле слышно, обтекая круглые камни. Потом повернули обратно, и пошли через лиственничник. Мох стал сухим, обламывался под сапогами, образуя провалы. Пахло багульником.
Свистели евражки, подавая друг другу сигнал тревоги. Завидев нас, они вставали на задние лапки, чтобы хорошо нас рассмотреть. Затем исчезали в норах или разбегались по кочкам. Мох кончился. Начались кустарники карликовой ивы и тальника. На земле лежало много заячьего помёта.
Я ткнул носком сапога какие-то странные кучи, похожие на огромные муравейники, но почерневшие и безжизненные. Под ногой оказались обыкновенные опилки.
– Откуда здесь опилки?! – я остановился, удивленно оглядываясь, стараясь понять. Леонид взглянул на кучи опилок, которых здесь было очень много, нахмурился и ответил:
– Здесь была пилорама.
– Пилорама?! – повторил я и ничего не понял.
– Да, лет тридцать назад. Здесь была зона, – он, немного помолчав, добавил, – лагерь заключённых.
Я молча смотрел на опилки, что больше походили на землю. Леонид стоял рядом. На простодушном лице слегка выступил пот. Леонид был небольшого роста. Он был молчалив. Жизнь, похоже, его сильно потрепала, и он свыкся со своей судьбой. Но невольно мой живой интерес пробудил в нем воспоминания.
– В этой долине когда-то находилось тысячи людей, – начал он свой рассказ и сел на сухие опилки, как бы приглашая меня отдохнуть, – летом от белой одежды зеков всё белело вокруг. Работали вручную. Пески возили к бункеру на тачках. Видишь по склону сопки линию канавы?
Леонид показал мне рукой на сопку. Сопка была длинной. Склон её был относительно ровным. Недалеко от вершины действительно просматривался срез, похожий на ров, который с небольшим уклоном тянулся через всю сопку.
– Её зеки пробивали в скале. Потом выстилали канаву деревянными колодами, по которым спускали воду к промприборам, В то время электроэнергии было мало, водяные насосы не использовали. Приходилось собирать воду с сопок. А работали, знаешь как? Не так как сейчас. Хочу, выйду на работу, хочу, посплю. На работу гнал страх.
Один раз мы спускались по отвалу, а охранник, как заорёт: “Быстрее, гады бегом!” и дал очередь из автомата. Кто знает по нам или в воздух. Назад никто не оглядывался. Одна мысль только в голове вертелась – добежать до монитора живым. Со скотиной лучше обращались, чем с нами. Издевались, как хотели. На лошадей для смеха надевали валенки на ноги, а нас гоняли разутыми по снегу в сорокаградусный мороз.
Я с уважением и с каким-то затаенным страхом вглядывался в Леонида. Старался подавить в себе брезгливость, что невольно росла во мне от слов Леонида. В мозгу моём стучала мысль: “Преступник! Отсидел свой срок, а до сих пор злости не убавилось”.
Каким-то подсознанием я понимал, что об этом говорить вслух нельзя, поэтому я делал вид, что сочувствую. Но всё же рассказ Леонида вызывал необъяснимый протест.
Суровые невыносимые условия лагерной жизни. Неужели нельзя было поступать с ними по-человечески?
Я в то время не знал, что отлаженная машина террора пропускала людей через гигантскую мясорубку, не оставляя от сотен её жертв никаких следов. Только спустя годы я понял, что Леонид ни в чём не виноват, что он, несмотря на все невзгоды, сохранил в себе черты человека, пусть маленького, но всё же человека.
Я помню, в то время задал ему глупый вопрос:
– Леонид, а ты после того как тебя освободили, был дома?
Леонид сверкнул глазами, у него задрожали пальцы рук. Он так посмотрел на меня зло и с ненавистью, что я испугался.
– Нет, домой я не поехал. Остался здесь. Пусть считают меня мёртвым, – тихо ответил он.
Мы пошли дальше.
– Смотри, в шурф не упади! – предупредил меня Леонид, обходя стороной залитую водой яму.
Таких ям здесь было много. Шурфы были пройдены очень давно. Стенки их обвалились.
Я заметил какую-то дощечку, лежавшую возле одного такого полуобвалившегося шурфа. Наклонился, придерживая приклад карабина, взял её в руки.
Дощечка выцвела под солнцем. На ней сохранилась полуразмытая надпись, сделанная карандашом. Скорее всего, это был номер шурфа и год проходки. Если я правильно разобрал надпись, то шурф проходили в 1940 году, двадцать восемь лет назад.
– Кто же здесь работал? – спросил я, идя следом за Леонидом.
– Кто теперь это узнает. Может разведку делали, а может, золото искали старатели…
