Владимир Блецко
Элиминация
VI
– Этого просто не может быть! – Мирон Матвеевич порывисто ходил по комнате взад-вперёд перед двумя своими коллегами и нервничал, что было видно по раздувающимся ноздрям. – Каригубов нормален! Вы читали его историю болезни? И Вы? – по очереди врач обращался к коллегам, получив одобрительные кивки, он продолжал. – Как? Я такой истории болезни в жизни не видел! Невозможно быть Дауном, необразованным психом с синдромом младенца, плавно перейти в кому и очнуться совершенно здоровым человеком, правда, предварительно испугав трёх врачей и доведя одного из троих до смерти!
– Матвеич! Ну, что это вы говорите? Как он мог довести бедного Валерия до смерти? Это нелепое совпадение, не более того! Он его не пугал, не третировал, не трогал даже. Не от счастья же Валера «кони двинул»!
– Егор, ну и выражения у Вас! – остепенил уже немного нами знакомого Егора Павловича Жальцева Алексей Валентинович Ароновский, очень авторитетный психотерапевт, психолог, написавший уйму забавных и полезных девичьим умам книг по психологии и самоутверждению себя, как личности в современном обществе. Его книгами зачитывались, ими руководствовались, и даже сам Мирон Матвеевич, частенько почитывал книги Ароновского за бутылочкой французского коньяка, то высмеивая, то поддерживая порывы писателя. Ароновский продолжал. – Я понимаю, более естественным и честным быть нужно, а оттенок чёрного юмора, как нельзя, кстати, показывает Ваши скрытые эмоции и сопереживание бедному Валерию Евпатьевичу, но ведь у нас сейчас очень серьёзный разговор! На кону жизнь ещё одного человека, который, вероятно, очень желает стать полноценным гражданином нашего с Вами общества, который страстно жаждет стать полноценной личностью, обрести своё «Я» в мире прекрасных людей и занять своё место в этом мире! Ведь если он не сможет стать собой, воспитать себя, вылечить себя, как он сможет быть полезным другим? Как он сможет воспитать детей, о которых он, вероятно, тоже мечтает в будущем и… – Алексей Валентинович увлёкся, забыв, что он не на семинаре, им проводимом, и перед ним не публика, жаждущая изменить свою жизнь.
– Алексей, вот наказание! – перебил его возбуждённый Мирон. – Один шутить изволит, второй глобальные темы развивает! Вы мне скажите, что мне делать? Я осматривал Каригубова трижды. Говорил с ним раз пятнадцать, как девчонка к нему на свидание уже раз по пять в день бегаю! Понять ничего не могу. У него словарный запас лучше моего, он разбирается в любом деле, может поддержать разговор на любую тему! Это невозможно! Даже если его мозг запоминал все слова, когда-либо произнесённые рядом с ним, он не мог их так связно складывать. По крайней мере, это противоречит всему, чему меня учили, и всему, что я когда-либо сам изучал. Может, это я олух и пациент этой клиники, а господин Каригубов меня лечит? Разубедите меня!
– Мирон, не нервничайте. Есть один способ проверить Вашего пациента. Повторите ситуацию. Вспомните Валерия, мир его праху. – Мирон Матвеевич с интересом посмотрел на говорившего Алексея. Что ни говори, всё-таки мудр был авторитетный доктор. Тот продолжал развивать тему. – Давайте создадим похожую ситуацию, и я Вас уверяю – никто не пострадает. Ну, не может быть так. Не умирают люди по мановению чьей-то руки. Вы убедитесь, что Каригубов никакой не «стиратель», он впадёт в депрессию, увидев, что его сверх способности выдуманы и возможно выйдет из своего контролируемого, комбинированного состояния эйфории счастья от возможности жить нормальным и верить в какие-то силы им управляющие! Я готов стать той самой марионеткой, которой будет управлять этот пациент. Я не боюсь каких-то там вымышленных сверхсил!
– Алексей, в том-то и дело, что я пытался с ним поговорить о том случае. Он говорит, что он ни причём, говорит, что нашло помутнение какое-то, говорил, как будто, не от себя, но и не от второй личности (думаю, вы подумали так, но у него и, правда, нет раздвоения личности). Он уверен, что просто хотел показать, что может контролировать ситуацию, в отличие от его прежних состояний, в которых он ничего не мог контролировать. Поэтому, в первый момент осознания себя, неправильно сформировал и саму ситуацию, и себя запутал, и нам голову заморочил. Я Вам говорю – это очень странный человек. – Мирон говорил резко, но параллельно о чём-то размышлял. Выдержал паузу, продолжая размышлять. – Впрочем, Вы правы, Алексей. Можно попросить Каригубова вызвать опять это состояние, он увлечется, и дальнейшее пройдёт по Вами описанному сценарию. Если пациент здоров, то вреда это не принесёт, а только огромную пользу, нас заодно успокоит, – Мирон устало вздохнул. – И пациента определит, как полноценную личность. Хоть это по моему суждению невозможно. Но мы-то знаем банальное выражение: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». М-да. – Мирон поджал губы и задумался.
– Матвеич, – включился в разговор снова Егор Павлович. – А куда Мария Семёновна запропала? Разве её этот случай так напугал? С её-то неудачными опытами в процессе создания идеального лекарственного препарата? Кстати, что-нибудь получилось у неё?
– Егор, уж поверьте, смерть крыс воспринимается людьми легче, чем смерть себе подобных. Хотя, Мария очень даже неплохо держится. Она в лаборатории постоянно, что-то у неё там наметилось определённое. Говорит, как будет точно известно по результатам, расскажет. Суеверия даже у нас место имеют, – Мирон усмехнулся. – Кстати, Егор, ты будешь участвовать в эксперименте с Каригубовым?
– Вот вопрос! Конечно, нет! Ссыкотно. – Егор Павлович засмеялся на немой вопрос двух коллег. – Шучу, конечно, буду! Только позвольте предварительно панихидку заказать и гробик выбрать.
– Шут, – Мирон с укором взглянул на Егора. – Коллеги, извините меня, мне надо выйти, знаю, вы не любители. – Мирон вышел на балкон, не закрыв балконную дверь, и по комнате поплыл сладковатый табачный дым, вызвавший, как обычно, немое осуждение двух оставшихся в кабинете врачей.
VII
– Я не джин, уважаемые, – Иван рассмеялся. – Ну, сказал я Марии, что она лекарство доработает, наудачу. Раз она так этого желает, значит, сделает. Вот Вы бы хотели, чтобы в Вас верили? Я бы хотел. А Валерия Евпатьевича, бедного, припугнуть хотел. Кто же знал, что он готовился отправиться в мир иной? Уверяю, даже я сам этого не предполагал, фантастика какая-то, мистика! Вы же мудрые люди, доктора, а приписываете мне способности божественного происхождения. «Не Иван Осипович Вы, а Бледный всадник, и имя Вам – Смерть!» Смешно же, – Иван расстроился как будто даже.
– Что Вы, Иван Осипович! Помилуйте. – Мирон старательно принимал вид беззаботного экспериментатора. – Мы просто предлагаем попробовать. Вот два учёных мужа перед Вами, они даже согласны погибнуть во благо науки, отдать себя в жертву опасного эксперимента. Вы попробуйте, чтобы у нас не оставалось сомнения в Вашем состоянии. Я Вам обещаю, если Вы пройдёте тест, я выписываю Вас. Мне больше не от чего Вас лечить, все тесты Вы прошли, как полноценный здоровый человек! Но я желаю-таки убедиться окончательно, что первое ваше состояние после пробуждения не вернётся. Пойдите на уступку, пожалуйста! – Мирон Матвеевич молитвенно сложил руки, умоляя пациента согласиться.
– Ну, что же, нет большой беды в том, чтобы принести Вам это маленькое удовольствие, – Иван посерьёзнел. – Только тогда и я требую, чтобы Вы тоже приняли участие в эксперименте. Меня это настроит на тот день пробуждения. – Мирон кивнул в ответ. Иван продолжал. – Вы должны быть честны с тем моим состоянием и полностью открыться. Согласны? – Члены комиссии эксперимента кивнули. Иван продолжил говорить, его голос стал ровным, безразличным и чеканным. – Я хочу, чтобы Вы представили для себя самое важное для Вас, озвучьте самое большое своё желание в жизни, ассоциируя себя с ним. Начинайте. По старшинству.
Мирон думал о себе, прокрутил свою жизнь в голове, прислушался к внутреннему голосу. Даже воодушевился.
– Я хотел бы, чтобы стало понятным мне то, для чего я живу. Не могу найти ответ, понимаете? Но ищу, читаю людей и учусь у них, – Мирон Матвеевич замер прислушиваясь к своему сердцу, ничего не произошло. Мирон продолжал с детски-наивным выражением лица сидеть на своём стуле перед Иваном Осиповичем. Напряжение спало, только мелко щёлкали стрелки висящих часов.
– Я хотел бы стать неотразимым для женщин. Это мой небольшой комплекс, он мешает жить по-человечески и решать более серьёзные вопросы, – слегка смущаясь, пробормотал Егор и добавил, обращаясь к коллегам. – Только никому, прошу Вас.
– Я планирую жить у моря, забыв о денежных вопросах. Я устал говорить людям то, что они и так знают. Чувствую внутри свою бесполезность, хоть и не признаюсь. Я не нужен по сути миру, – честно сказал Алексей Валентинович, на всякий случай уже представляя, что умирает от неизбежной кары. Не умер, но внутри что-то оборвалось и цеплялось в районе пупка за какие-то органы. «Видимо, страх!» – решил Ароновский, ведь он по-прежнему сидел и глядел на своих коллег.
Иван молчал. Все молчали. Ждали. Прошло некоторое время.
– Мне очень жаль, господа, – прошептал Иван и улыбнулся. – Вот видите, глупости всё это. Я напрягался, как мог, даже такой же пустотой себя наполнил, не своей будто, но ничего. Всё в порядке.
– Ну, что же, Иван! Тогда Вы полностью здоровы, я не смею Вас задерживать,– с каким-то всё тем же детским сожалением пожал плечами Мирон Матвеевич. – Пойдёмте оформляться на выписку? Кстати, Ваш счёт от благотворителя имеет свободный доступ к хорошей сумме, можете ею пользоваться по своему усмотрению. А если вдруг мы Вам понадобимся, милости просим назад, всегда поможем, поддержим!
– Вряд ли я вернусь. Спасибо за доброту! Хоть и прогулки в вашем парке мне понравились! – Иван подмигнул и улыбнулся.
Через два часа, распрощавшись со всеми, господин Каригубов покинул место душевной скорби, и вызванная машина увезла его в будущее.
* * * * *
Мирон Матвеевич стоял на балконе, курил и продолжал думать о поиске себя в этой жизни. Коллеги делились впечатлениями в кабинете Хромова, слегка развлекая себя хорошим коньяком. Мирон думал о том, что сегодня он и его коллеги впервые открыли свои самые сокровенные мечты. Ему захотелось помочь им. Мирон был богат, он мог помочь обоим – с деньгами, которые он им подарит, Егор станет популярным(богатых любят), а Алексей сможет позволить себе пожить в своё удовольствие на берегу моря(не нужно будет писать на потребителя и рассказывать мотивирующе-противные сентенции очередным великомученикам, озабоченным только собой).
– Друзья мои, – возвращаясь с балкона, Мирон решил порадовать коллег сразу. – Я готов исполнить Ваши желания без участия господина Каригубова! Хотя, вы получите от меня подарок, благодаря ему, – ожидая возгласов любопытства Мирон замолчал. Возгласов не было. Сердце Мирона забилось сильнее, чем когда-либо в жизни. Оба коллеги сидели, обмякнув на диванчике, лицом друг к другу, и смотрели мутно-хрустальными глазами в никуда.
– Стёр, – прошептал Мирон Матвеевич и, ухватившись за спинку кресла, медленно сполз на пол. Смысл жизни не открылся в этот день Хромову, но жизнь осталась. Главный вопрос был решён. Остались не главные.
Конец второй части
Часть третья
Книга
I
– Дорогая, я начал писать книгу! – кричал Иван своей супруге, закрывшейся в ванной комнате.
– Ванечка, я тебя не слышу!
– Книгу, говорю начал писать! Нашёл способ донести свою теорию жизни! Вот послушай, – он принялся читать, присев у дверей ванной громко и внушительно.
" Третея.
Путешествие в человека.
Вступление
Мышонок мой!
Ты стоишь на пороге своих возможностей и невозможностей! Я напишу 6 глав, в которых ты найдешь свою судьбу, смысл дальнейшего существования или не найдешь ничего и потеряешь даже то же самое ничто, но ведь это не потеря, раз ничего не найдено. Правда? Я долго думал, как лучше сделать профилактику мыслей большого количества людей и нашел идеальный выход: книга и её экранизация. Это путеводитель во внутренний мир человека. Разве человек, не искал всегда ответы на вопрос кто он? И эти ответы тут есть. Впереди шесть этапов, постепенно помогающие ищущему найти, а не желающему искать – потеряться для ищущих, но это ещё впереди. Начав читать эту книгу или смотреть впоследствии экранизацию, ты войдёшь в мои мысли, а я в твои. Я услышу твою поступь, твои намерения. Услышу то, что ты сможешь мне сказать, потому, что ты будешь искренним, наедине со своими и моими мыслями. Итак, начнём наше путешествие вглубь души".
– Я тебя не слы-ышу! – пропела супруга Ивана Осиповича из ванной. – Я шумлю водо-ою!
– Откуда ты знаешь о чём я пишу? Кира, ты ведьма! Не зря я не помню, как мы познакомились! – Иван иногда дразнил супругу, напоминая, что она замужем за пациентом психиатрической клиники.
– Я всё знаю, я всё вижу. Всё, что нас с тобой касается! – пропела Кира.
– Слушай дальше, – крикнул Иван и, не ожидая одобрения, продолжил читать свою летопись:
"Этап первый.
Представьте себе, что вы частицы воды океана. Вас миллионы, вы одинаковы и составляете одно целое, слегка, даже ничтожно, отличаясь по температуре, составу, насыщенности кислородом и т.д. Это нормально. Но вот одна частица решила стать самой красивой частицей и так, чтобы все остальные частицы воды узнали, что она самая красивая. Вторая, находящаяся рядом, захотела стать ещё красивее этой, но ведь это уже нарушение желания первой – бесконечное соревнование в красоте совершенно одинаковых частиц. А тут ещё одна задумала стать самой быстрой, другая – хитрой, третья – чуткой, четвертая – великой. То есть океан развалился на множество разных частиц не желающих быть океаном. Да, небольшая колония всё ещё держалась установленных правил, была за то, чтобы вместе создавать великий океан, и, если меняться то вместе, если волноваться, то тоже вместе, испаряться и падать дождём обратно равномерно, не меняя традиций созданного мира, но развиваясь вместе, собирая новые капли, вкладывая их в общий фронт комфорта. Их было мало, они внезапно стали лужей на поверхности хаоса, ранее бывшего великим океаном. Что же случилось с самыми-самыми? Они продолжали существовать, но уже одинокими. Что могли они? Только расхваливать себя, ожидая восхищения, давая дурной совет тем, кто слушал, и обучая наслушавшихся бесполезного бреда расхваливать себя. Океана уже не было. Рыбы, которые жили за счёт океана, ютились в маленькой лужице, задыхаясь от отсутствия места, водоросли забивали им жабры, потому, что тоже собрались в той луже, желтели от недостатка кислорода, гнили, добавляя от своего гниения ещё больше зловония в лужу, и вот лужа стала умирать посреди хаоса, бывшего раньше океаном. Результаты гниения и разложения проникли в остальные частицы, которые не были уже частью океана, но найти себе место в других измерениях не могли, потому, что созданы были эволюционировать и меняться здесь, в этой общей экосистеме. Они даже больше не задумывались, зачем созданы, к чему нужно идти, какие ошибки нужно исправлять, а если бы и задумались, то только в виде "Боже, я что-то неправильно делаю! Я где-то ошибся! Я плохо выгляжу! Мне нужно себя изменить! Я научусь дышать ухом! Я вырежу из ножниц бумагу!" И т.д. И тот, кто объединил эти частицы, решил дать им шанс исправится, прежде чем убрать глупых "я-калок". Он рассказал им снова, как хорошо быть океаном и наполнять свежестью морского бриза воздух, делясь прохладой, ласкать песок волнами, отражать закаты в своих зеркалах. Как хорошо быть единым целым. Они слушали.
Давайте отвлечемся. Я спрошу вас. Какими бы вы частицами захотели быть?
Тех, кто ничего не понял, возможно, не будет на следующих страницах, но это не трагедия, это норма, которая ответит на ответ тебе лично на твои сокровенные вопросы. Я знаю, что со мной продолжат путь разные направления души, те, кто не понял сути вопроса, те, кто ещё не начинал разбираться в себе и те, кому нужно дать возможность найти направление для себя. Остальным скажу «до свидания». Итак, отвлекитесь от чтения и загляните в себя первый раз – вы самая важная часть этой книги! Вы её герои».
– Обожаю тебя, – выходя из ванной, супруга чмокнула Ивана Осиповича в нос. – А о чём книга-то будет?
– Ты меня вообще слушала? – Иван сделал вид, что обижен, но обиды не было, было сплошное восхищение от грации супруги в милом халатике, от очаровательных стройных ножек в пушистых ушастых тапках и светлого личика в тюрбане из полотенца. Даже читать расхотелось. Почему-то он поплыл вслед за своей половинкой и прикрыл за собой двери всех книг, чтобы читатели не смогли увидеть тайну нежности семейных отношений, наполненных той самой пресловутой любовью, о которой не принято говорить вслух.
