Владимир Анин Наследник

– Заходи, – сказала тётя Зина, отступая вглубь квартиры и машинально поправляя сиреневый байковый халат.

Я закрыл дверь и прошёл вслед за тётей Зиной на кухню. Тётя Зина сразу же поставила на плиту чайник, протянула мне большой нож и, сев за столик, вопросительно посмотрела на меня.

– Мне бы поговорить с вами, – сказал я, открыв коробку и нарезая торт.

– Да уж я догадалась. Раньше ты ко мне с тортиками не приходил. Разве что в самом детстве. Да и то всё больше на мои пироги да печенюшки заглядывал, когда отец на сутках был. А сам даже на поминки к отцу не позвал.

– Вы… извините, что я так… Я в таком состоянии был, что… Я сам себя не помнил.

– Ладно уж, не извиняйся. Ну, выкладывай, что там у тебя?

– Я хотел у вас про отца спросить.

– Про Пашу? Хорошо. Но сперва…

Тётя Зина встала и достала из шкафчика бутылку водки, точно такую же, как я купил нынче утром. Она налила водку в два гранёных стакана, до четверти, и подала один стакан мне. Затем достала из холодильника трёхлитровую банку с малосольными огурцами и протянула мне вилку. Я послушно выловил из банки толстенький плотный огурец и взял в руку стакан.

– Помянем, – сказала тётя Зина и лихо опрокинула в себя водку.

Затем просунула руку в банку – её рука легко проскальзывала в горлышко – ухватила двумя пальцами маленький огурчик и, отправив его в рот, так аппетитно захрустела, что у меня рот моментально наполнился слюной. Я поспешил выпить свою порцию водки и тоже захрустел огурцом. И даже закрыл глаза от наслаждения.

В это время на плите засвистел чайник. Тётя Зина подала чай и снова села за столик напротив меня. Я, в свою очередь, подал ей кусочек торта, который она сразу же принялась с наслаждением поглощать.

Ещё не прожевав до конца, она посмотрела на меня и сказала:

– Ну, что ты там хотел спросить?

– Я хотел спросить, как он жил пока я…

– Пока ты шлялся неизвестно где?

– Ну, почему же «шлялся»? Я учился, работал…

– Да нормально он жил, – сказала тётя Зина, глядя куда-то в сторону. – Странное дело, он про тебя даже не вспоминал. Мне самой приходилось у него выуживать, как ты, что ты.

– Он с кем-то общался? Кроме…

– Кроме наших алкашей? Да нет, он с ними тогда и сам почти не общался. Так, здрасьте-досвиданья. Иногда, конечно, выпивал с ними. Но нечасто. Редко, можно сказать. Он всё больше с Юрой общался, с Мызиным. Помнишь такого?

– Это который над нами жил? Кардиолог?

– Он самый. А года за два или за три до того, как ты объявился, он переехал. Работу сменил и переехал. Говорил, что надоело в нашей больнице торчать. В какую-то коммерческую клинику утроился. Вроде. Ну, я точно уже не помню. Паша-то говорил мне, да я позабыла.

– И что, они больше не общались?

– Не знаю. Но, по-моему, нет. Юру я больше не видела, стало быть, сюда он не приезжал. А Паша всё больше у нас во дворе засиживаться начал. Все выходные тут торчал. Значит, к Юре не ездил. Я так думаю.

– И никто никогда к нему не приходил? К отцу?

– Ой, Коля, я не видала. Может, кто и приходил, а может, нет. Но я всё ж таки думаю, что он, как запил, ни с кем больше дружбы не водил. Вот так вот.

– Странно, – пробормотал я.

– Ась? – переспросила тётя Зина.

– Да нет, это я так… А вы не замечали за ним чего-то странного?

– За Пашей-то? Да он всегда был странным.

– Почему?

– Ну… как тебе сказать. Мужик, он всё ж таки при семье быть должен. Я вот со своим Кузьмичём, царство ему небесное, двадцать пять лет бок о бок. Хоть Бог и не дал детей, а прожили вместе. И хоть его уж столько же, как нет, а я всё помню его. Так вот он Кузьмич, хоть и помер рано, а при семье был. А Паша… Вот я и говорю – странный какой-то.

– А её вы помните? – спросил я, достав из кармана ту самую фотографию, которую держал в руке отец, когда я нашёл его.

Тётя Зина поправила очки и, взяв у меня из рук фотокарточку, изумлённо уставилась на неё.

– Надо же! – наконец произнесла она. – А я думала Паша и правда все карточки пожёг. Он так говорил. Выходит дело, оставил одну. Надо же!

– Так вы помните её? – повторил я свой вопрос.

– Тамару-то? Помню. Хоть мы и недолго соседями были. Хорошая была женщина.

– Да уж! «Хорошая». То-то она нас с отцом так легко бросила и укатила в неизвестном направлении!

– Ну, почему же легко? Думаю, ей это нелегко далось. Я, конечно, не знаю, что там у них случилось – Паша никогда не говорил об этом. Знаю только, что ругались часто. А из-за чего… – Тётя Зина пожала плечами. – Вроде всё хорошо у них было. Молодые совсем, а вот, поди ж ты, квартиру такую купили – двухкомнатную. Ты ещё совсем крохой был, когда вы переехали…

– Подождите, – перебил я её. – Вы сказали, переехали?

– Ну да!

– Я был уверен, что здесь родился.

– Нет, тебе было месяца два или три. Я хорошо помню.

– То есть эта квартира родителям не по наследству досталась?

– От кого? Тут до вас какой-то музыкант жил, будь он неладен. С утра до вечера на своей пиликалке пиликал. Да ещё ученики к нему ходили. Мы аж перекрестились, когда он съехал.

– Странно. Откуда же у них взялись деньги на квартиру? – проговорил я

– Ну, это не моего ума дело, – сказала тётя Зина. – Может, наследство получили. Может, накопили. Хотя вряд ли – уж больно молодые были. А может, в эту, как её… ипотеку?

– Не припомню я, чтобы отец платил какие-нибудь проценты.

– А если он быстро рассчитался? Когда ты ещё мальцом был?

– Тогда опять возникает вопрос: откуда деньги? Ведь он тогда был простым врачом. А в те годы у врачей зарплаты были мизерные.

– Ну, я не знаю, говорю тебе. Я в чужие дела да в чужой кошелёк нос свой не сую.

– Да, конечно. Ладно, не буду больше вам докучать, – сказал я, вставая.

– Ты мне вовсе и не докучаешь, – возразила тётя Зина, тоже вставая.

– Пойду, я тёть Зин, у меня ещё дел невпроворот. Спасибо за чай. И за…

– Это тебе спасибо за тортик. Может, возьмёшь с собой половину?

– Нет-нет, что вы! Это вам.

Мы распрощались и я, не заходя домой, спустился во двор. Попытка разузнать что-нибудь об отце через тётю Зину не увенчалась успехом. Впрочем, к уже и так мучавшим меня загадкам добавилась ещё одна – квартира. А точнее её происхождение. Я ведь действительно никогда даже не задумывался, откуда она у родителей. Ну, была и была. Я почему-то думал, что она досталась по наследству – от родителей матери. Ни бабушки, ни дедушки у меня никогда не было. Отец вырос в детдоме, а мать… Я полагал, что её родители умерли. Не знаю, откуда я это взял. Может, отец когда-то рассказал. А может, я сам это придумал ещё в детстве. А теперь оказывается, что квартира появилась у моих родителей уже после моего рождения. Как? Откуда у молодой семьи, состоящей из врача и… вот я даже не знаю, кем была моя мать, но вряд ли какой-нибудь миллионершей. Хотя… Может, она действительно была состоятельной женщиной? Или это был подарок её родителей? Но тогда кто они? И почему отец никогда про них не рассказывал? Кто-то же что-то должен о них знать?

На улице было тепло. Даже жарко. Конец мая, а как будто лето уже в самом разгаре. На детской площадке стоял шум и гам. Детишки, визжа, носились друг за другом, катались с горки и качались на качелях. Естественно под присмотром бдительных мамаш, которые периодически окриками пытались снизить царивший на площадке накал детских страстей.

По соседству, за кустами, под тенью только недавно одевшегося в молодую листву тополя кипели иные страсти. Громко стучали по деревянной поверхности стола костяшки домино, сопровождаемые то радостными возгласами, то гулом разочарования. Подумав, я направился к игрокам. Удивительное дело, я знал их всех в лицо, но не знал ни одного из них по имени, поскольку никогда с ними не общался. Я даже не приглашал их на похороны отца – они как-то сами прознали про то, где они будут проходить. А потом припёрлись следом за мной в кафе на поминки. Не прогонять же мне их было. Наоборот, несмотря на то, что их компания была мне неприятна, я даже испытал тогда что-то вроде чувства вины перед ними – за то, что не пригласил. Ведь они составляли основной круг общения моего отца в последние годы. Чуть ли не ближайшие друзья… И вот теперь во мне зародилась надежда, что эти алкаши могут пролить свет на тайны моего отца.

Четверо игроков, двое на двое, громко, вслух, порой нецензурно выражая свои эмоции, с грохотом ударяя по столешнице, выгладывали зигзагообразную змейку из чёрных костяшек. Ещё четверо стояли вокруг, внимательно наблюдая за игрой и ожидая своей очереди занять место проигравших.

– Здравствуйте! – сказал я, подойдя к ним.

– Здорово! – буркнул один из игравших.

Остальные как будто даже не заметили меня. Вероятно, они все были обижены на меня за то, что всегда игнорировал их. За то, что не позвал на похороны отца. Может, за что-то ещё. Но потом я решил, что они просто слишком сконцентрированы на том, что происходит на столе, и в ожидании более подходящего момента стал молча наблюдать за игрой.

Один из игроков вдруг с особой силой шарахнул костяшкой по столу и восторженно крикнул:

– Партия!

Остальные игроки и зрители громко загудели. На столе откуда ни возьмись появились несколько стаканов и эмалированных кружек, и выигравший, достав из-под стола бутылку водки, принялся разливать её. Ещё один игрок кинулся к тополю, снял с сучка пакет и высыпал на стол груду свежих огурцов. Никто из присутствующих даже не поинтересовался, мытые они или нет. Торопливо чокнулись, выпили и, схватив каждый по огурцу, с наслаждением захрустели.

Я о чём-то задумался и на какое-то время отвлёкся от происходящего. Но заметив, что за столом происходит что-то необычное, посмотрел туда, куда были направлены испуганные взоры окружающих. Один из сидевших за столом игроков схватился обеими руками за горло. Его и без того красная физиономия побагровела, глаза полезли из орбит. Дружки-алкаши словно в оцепенении испуганно глядели на него. Наконец один мужик, подскочив, принялся дубасить его по спине.

– Прекратите! – крикнул я и оттолкнул мужика.

Обхватив задыхающегося сзади, я резко поднял его на ноги, а потом так же резко рванул на себя, сдавливая грудную клетку. Он издал громкий свистящий звук, и изо рта у него пулей вылетел здоровенный кусок огурца. И прямо в лоб стоявшему напротив алкашу. Алкаш ойкнул. Наступила напряжённая тишина. Но когда мужик, которого я держал, вдруг громко рыгнул, все радостно загудели и принялись хлопать друг друга по плечу.

Я опустил своего «пациента» на скамью.

– Ну как вы?

Он повернул ко мне свою довольную улыбающуюся физиономию и пробасил:

– Нормально!

Тут все кинулись ко мне и теперь хлопали по плечу меня, что-то при этом говоря, но из-за сливающихся в сплошной гул голосов, трудно было разобрать, что именно. Я растерянно улыбался и кивал.

А тот, что подавился огурцом, протянул мне руку и сказал:

– Михалыч.

– Николай, – ответил я, пожимая его шершавую ладонь.

– Так ты Пашкин сын?

– Ну да.

– Доктор?

Я кивнул.

– Мужик, – сказал Михалыч. – Выпьешь с нами?

– Да я…

Но Михалыч уже наливал водку в обшарпанную эмалированную кружку. Пришлось выпить. Правда, от закуски в виде огурца я отказался.

Михалыч, как проигравший в последнем туре, уступил место другому игроку.

– Простите, – обратился я к нему. – Можно вас кое о чём спросить?

– Спрашивай, чего хочешь.

– Я об отце.

– О Пашке?

– Да. Только давайте отойдём. А то тут шумно.

Михалыч с тоской посмотрел в сторону стола, на котором разворачивалось очередное горячее сражение, и со вздохом сказал:

– Ну давай отойдём.

Мы отошли. Правда, недалеко, так что краем глаза Михалыч всё равно продолжал следить за игрой.

– Скажите, Михалыч, вы ведь давно тут живёте? Я же вас с детства помню.

– Так это… давненько. Ещё пацаном сюда заехал.

– А вы помните, как мы сюда заехали.

– Не особо. Пашка, батя твой, деловой тогда был. Поди ж ты, доктор. Я и не знал, что он в нашем доме живёт, пока ногу не сломал. Я крановщиком работал, на стройке. Ну и как-то раз с крана своего навернулся. Не, не по пьяни, так, может, слегонца с похмелья был. Ну и это… Короче, перелом. Открытый. Меня сразу в больничку. А там батя твой. Починил меня. Через три месяца как новенький был. А потом во дворе его у нас встретил. Ну, он меня тоже узнал, конечно. Я его к нам стал звать, сюда то есть. – Михалыч кивнул в сторону стола, где продолжали резаться в домино. – Да он отказался. Говорю ж, деловой был. Потом, правда, года через два или три, стал иногда захаживать. Редко, правда. Зато всегда со своим приходил и других угощал. Ну, а когда его с работы-то попросили…я уж не помню, два ли, три года тому… вот тут он у нас здесь и прописался. Постоянно то есть…

– Ну, это я знаю, – перебил я Михалыча. – А не общался ли он с кем-то ещё? Может, в гости к кому ходил? Или кто к нему приходил? Я имею в виду, пока меня тут не было?

– Это когда ты студентил, что ли?

– Да. Отец ничего не рассказывал?

Михалыч на мгновение задумался и наконец уверенно сказал:

– Нет. Кроме Юрка, ни с кем не общался.

– Какого Юрка?

– Ну, Юрок! Сосед ваш бывший. Тоже доктор. Не помнишь, что ли?

– А этот. Да, я помню его.

– Он-то к нам даже чаще, чем Пашка заходил. Мировой мужик был. Жалко, что уехал.

– А вы не знаете, куда он переехал?

– Не, не знаю.

– А кто-нибудь может знать?

– Вряд ли. Хотя погодь. Лёшка вроде знает.

– Какой Лёшка?

– Да этот, который на автостоянке работает. Колпак-не-колпак.

Я ничего не понял, особенно про колпак. А поскольку наш старенький «Жигуль», купленный отцом ещё лет пятнадцать назад, всегда стоял возле дома – мы очень редко куда на нём ездили, – я, конечно, не знал, кто работает на автостоянке.

– Лёшка! – крикнул Михалыч. – Подь сюды.

От стола с доминошниками отделился низкорослый смуглый мужичок, скуластый, с немного раскосыми глазами, и подошёл к нам.

– Щиво? – спросил он.

– Слышь, это вот Пашкин сын, Колян, – сказал Михалыч, тыча в меня пальцем.

– Знаю, – отозвался Лёшка.

– Он у тебя спросить чего-то хочет. Ты ему скажи, а я пока пойду…

И Михалыч, воспользовавшись моментом, оставил меня на попечение Лёшки, а сам поспешил к игровому столу.

– Щиво нада? – спросил Лёшка, обращаясь уже ко мне.

– Вас правда Алексеем зовут? – не сдержав любопытства, поинтересовался я.

– Лёшка я, – ответил он.

– А как полностью будет?

– А тебе защем?

– Просто. Интересно, как вас зовут на самом деле. По-настоящему.

– Ассамадин зовут.

– Ассамадин, – повторил я. – А что там Михалыч про какой-то колпак говорил?

– Сам он колпак, – зло бросил Лёшка. – Каракалпак я, понятна? С Узбекстана.

– И давно вы переехали?

– Двась восьм лет.

– Значит, вы переехали позже, чем мы.

Лёшка пожал плечами, оглянулся на играющих и снова спросил меня:

– Так щиво те нада?

– Михалыч сказал, вы можете знать, куда переехал Юрий Иванович, доктор. Сосед наш.

– Какой Юрваныч?

– Ну… Юрок.

– Так и гври, сразу.

Лёшка полез в задний карман брюк и извлёк на свет замусоленную записную книжку.

– Ого! – сказал я. – Не думал, что кто-то ещё пользуется записными книжками. Все уже вроде давно в телефон записывают.

– Телфон плоха. Телфон терять можна.

– Так книжку тоже потерять можно.

– У меня тут написан, – сказал Лёшка, показывая первую страницу, – эта Лёшкин книжка. Приносить на автостоянка.

– И что, приносили? – поинтересовался я.

– Пять раз, – ответил Лёшка и для убедительности продемонстрировал растопыренную пятерню. Затем, перелистнув несколько страниц, сказал: – Вот, нашёл. Улиса Ульянская, дом сорок, кртира двась три.

Я поблагодарил его, и он поспешил вернуться к игровому столу.

Улица Ульяновская находилась в центре города, на другом берегу реки Сызранки. Не ближний свет, но по сравнению с московскими расстояниями, можно сказать, рядом. Дело уже шло к вечеру, и я решил, что отправлюсь к Юрию Ивановичу – хотя для меня он когда-то был просто дядей Юрой – завтра, в воскресенье. Он наверняка будет дома, если только за последние годы не обзавёлся дачей.

* * *

Проснулся я поздно, на часах было уже без четверти одиннадцать. Наспех позавтракав, я дошёл до Выборгской улицы и сел на первый подошедший автобус – 28-й, который за двадцать минут довёз меня почти до самого места, до швейной фабрики, откуда до дома Юрия Ивановича было рукой подать.

Оказалось, он жил точно в такой же панельной пятиэтажке, откуда когда-то переехал. То есть в таком же доме, как и мой. Видимо, от перемены места работы Юрий Иванович не так уж и выиграл. В финансовом смысле, раз за эти годы – а переехал он уже лет пять-шесть как – так и не смог заработать на более пристойное жильё. Ну или, по крайней мере, приобрести в ипотеку.

Я вошёл в подъезд и машинально принюхался. По крайней мере, здесь не воняло мочой. Значит, месторасположение всё же играет роль.

Поднявшись на третий этаж, я позвонил в двадцать третью квартиру. Мне открыла немолодая суровая женщина в поношенном домашнем халате. Я не сразу узнал жену дяди Юры, тётю Нику. Она здорово постарела.

Я поздоровался. Она смерила меня взглядом и буркнула что-то нечленораздельное.

– Вы меня не помните? – спросил я, зачем-то играя лицом, шевеля бровями и качая головой, как будто это должно было помочь ей вспомнить меня.

– А должна? – сердито бросила она.

– Я Коля. Субботин. Ваш сосед снизу. Бывший.

Тётя Ника, она же Вероника Аркадьевна, снова смерила мне взглядом и, не снимая с лица маску суровости, сказала:

– Ну?

– Скажите, а Юрий Иванович дома? – продолжал я и почувствовал, что голос мой вдруг стал на несколько октав выше и какой-то противно-заискивающий. Я прокашлялся и неожиданно низким голосом добавил: – Мне бы повидать его.

– Нет его, – ответила Вероника Аркадьевна.

– А когда будет?

– Когда придёт – тогда придёт.

– А где его можно найти?

– Я почём знаю! – Она вздохнула и, немного смягчившись, сказала: – Во дворе, небось, в домино режется со своими… дружками.

В домино. С дружками. Что-то мне это сильно напомнило. Но Веронике Аркадьевне я этого не сказал. Поблагодарил и пошёл вниз по лестнице.

– Как отец? – крикнула она мне вдогонку.

Я остановился, обернулся и спокойно, как о само собой разумеющемся, сказал:

– Умер.

И пошёл дальше.

Доминошников я нашёл в таком же скверике, как у моего дома, и, что удивительно, тоже по соседству с детской площадкой. Разве что напротив был не жилой дом, а крытый рынок. Получается, что Юрий Иванович, он же дядя Юра, сбежав, видимо по настоянию жены, из как бы неблагополучного района в центр, угодил в точно такую же компанию. Теперь понятно было раздражение и такое недоброжелательное поведение Вероники Аркадьевны. И всё же…

Дядю Юру я узнал сразу. С тех пор, как я видел его в последний раз, он изменился несильно, разве что постарел. На нём был слегка помятый старый пиджак, на голове кепка. Он сидел в компании трёх игроков и, очевидно, собутыльников за столом, кстати говоря, очень похожем на тот, что был возле моего дома. У меня в голове даже возник вопрос: уж не дядя ли Юра был конструктором этих столов?

Подойдя к игрокам, я поздоровался. Целиком погружённые в игру, они что-то пробурчали в ответ, даже не взглянув на меня, впрочем, так же, как, по моему опыту, делают все доминошники во время «турнира».

– Юрий Иванович! – позвал я.

Он с очевидным неудовольствием оторвался от игры и посмотрел на меня. Несколько секунд разглядывал, как будто пытаясь узнать, но не узнавал.

– Дядя Юра, это я, Николай. Коля. Субботин, – подсказал я.

– Колька, ты что ль? – удивился дядя Юра.

Я кивнул.

– Ну-ка погоди-ка.

Дядя Юра снова погрузился в игру. Он окинул взглядом извилистую цепочку чёрных костяшек на столе, затем посмотрел на свои, зажатые в ладони, костяшки. Скорчил зловещую гримасу, замахнулся и, хлопнув по столу, объявил:

– Рыба!

Игроки зашумели и принялись изучать поле битвы и оставшиеся на руках кости.

А дядя Юра выбрался из-за стола и протянул мне руку:

– Ну, здорово, Колька! Какими судьбами?

– Здрасьте, дядь Юр! Мне бы поговорить с вами.

– Обязательно поговорим! Ты сперва расскажи, что у вас нового? Как живёшь? Где работаешь? Как отец? – принялся сыпать вопросами дядя Юра.

– Я, собственно, к вам поэтому и приехал, – ответил я.

– Ну-ну?

– Отец умер.

Дядя Юра на мгновение застыл, уставившись в землю, потом медленно поднял взгляд и спросил:

– Когда?

– Шестнадцатого.

– Как шестнадцатого? Это же… десять дней назад.

Я кивнул.

– А почему же ты раньше… Почему не сообщил?

– Извините, но я даже вашего номера телефона не знал. И вашего адреса у меня не было. Я только вчера узнал. Мне там сказал… этот, как его… Лёшка.

– Какой Лёшка?

– Который на автостоянке работает. Только он не Лёшка, просто его все так зовут, а у него какое-то другое имя, нерусское.

– Ассамадин, – вспомнил дядя Юра. – Да, да, я давал ему адрес. Перед самым переездом. У него сердечко пошаливало – тахикардия, по-моему, и он у меня лечился. Ну, а потом не захотел больше ни к какому другому врачу. Он, помню, вообще врачей не жаловал. Только он ко мне так ни разу и не приехал. Я уж думал, не помер ли. Значит, живой.

– Живой, – подтвердил я.

– А с отцом что?

– Инфаркт. Я домой с дежурства пришёл, а он уже…

– Соболезную, – вздохнул дядя Юра и положил руку мне на плечо.

– А я честное слово не знал, как вас найти. Вчера случайно получилось, и я сразу к вам. Извините…

– Ладно, не извиняйся. Где похоронили-то?

– На Новом Уваровском.

– Хорошо, рядышком. Надо будет съездить к нему. Ты мне потом номер участка чиркани. А сейчас… – Дядя Юра искоса посмотрел на меня. – Надо бы того – помянуть, что ли. Ты как?

– Да я-то не против. А что скажет Вероника Аркадьевна?

– А причём здесь она?

– Ну, я сперва к вам домой зашёл, я же не знал где вас искать.

– И что ты ей сказал?

– Ничего. То есть я спросил, где вы. Ну и сказал, кто я.

– А про отца?

– Про отца тоже сказал.

– Плохо.

– Почему? – не понял я.

– Потому что теперь она догадается, куда я пропал. Будет потом доставать меня… Ну и чёрт с ней! – неожиданно сказал дядя Юра. – У тебя как с деньгами?

– Да пока есть.

– Тогда пошли в «Трактиръ». Это у нас тут ресторанчик такой. Рядышком, за углом. Посидим, помянем, а?

– Конечно, – согласился я.

* * *

– Ну, о чём ты хотел поговорить? – спросил дядя Юра, наполняя рюмки водкой.

Официант хотел сам обслужить нас, но дядя Юра сказал, что не может ему доверить такое важное дело.

– Об отце, – сказал я.

– Это понятно. А что конкретно? Только давай сперва выпьем.

– Конечно, – сказал я.

Мы выпили, не чокаясь. Дядя Юра подцепил вилкой солёного груздя, макнул его в сметану и, отправив в рот, принялся с наслаждением жевать, слегка прикрыв глаза.

– Ну? – наконец спросил он, посмотрев на меня.

– Скажите, а вы в наш дом переехали до нас или после нас?

– Э, да я там родился. А потом, когда женился, мои родители решили за город перебраться, домик прикупили. Правда, когда они… ушли, мы с женой этот домик продали, хотя жалко было – я там собирался дачу устроить. Ну так вот, а деньги, что от продажи выручили, использовали в качестве доплаты. Здешняя квартира-то подороже, чем старая: во-первых, центр, а во-вторых старая-то двушка была, а эта трёхкомнатная.

– А вы помните, как мы переехали?

– Помню, конечно. Дело вечером было, поздно. Я как раз перед сном покурить вышел. Моя-то мне дома дымить не позволяла. А тут вы подъехали. Я ещё удивился – машина какая-то крутая была. А из неё вылезают какие-то… Ну и предложил помочь вещи донести. У вас вещей-то было – кот наплакал. Два чемодана, да один свёрток – ты. Ну, ещё коляска. Так и познакомились.

– А отец не рассказывал, откуда у них эта квартира взялась?

– Не помню. Вроде нет. Ну, может, купили? Или в наследство досталась. Хотя нет, там до вас совсем чужие люди жили. Значит, купили.

– Выходит, что так, – согласился я. – Вот только на какие деньги?

– На какие? – переспросил дядя Юра и пожал плечами. – Так… родители могли дать. Его или её. Хотя нет, его не могли – он же детдомовский.

– В том-то и дело. А родителей… матери… я тоже никогда не видел.

– Так она не местная. Как и Пашка.

– В каком смысле?

– Они же оба из Самары. Ты что, не знал?

– Нет.

Я машинально потёр лоб – вот ещё одно открытие.

– Ну ты даёшь! – воскликнул дядя Юра.