Владимир Андерсон
Брошенный мир: Осознание (книга вторая)
Хеддок
Темнота в комнате стала ещё более осязаемой. Тёплой. Обволакивающей. Хеддок хорошо ориентировался в том, что вокруг него, и отдельно ощущал расстояние до выключателя на стене, понимая, что, включи он свет, и тут же потеряет эти ощущения. Ощущения темноты, способной прижимать его в своих объятиях.
Он двинулся в сторону рабочего стола, аккуратно ступая и немного выставив руки перед собой. Через пару шагов он достиг цели и обошёл стол, сел на своё рабочее кресло. Складной нож, за которым он шёл, лежал во втором ящике справа рядом с пультом от телевизора. Ему пришла мысль, что удобнее было бы сидеть не в кромешной темноте, а как раз включи он что-то, чтобы это что-то озаряло комнату лишь слегка.
Нащупав ручку, Хеддок дёрнул за неё и опустил руку внутрь. Затем вытащил нож и пульт, нажав на нём первую попавшуюся кнопку. Загорелся телевизор, стоящий прямо напротив него в другом конце помещения – на мониторе стали отображаться восемь самых главных камер наблюдения в Аполло-24, показывающих перемещения граждан в столовой, главном актовом зале, поточной аудитории, центральных проходах и административном корпусе.
Учитывая, что глаза уже хорошо привыкли к темноте, Хеддок даже при таком свете видел всё окружающее его. И особенно нож. Да, ведь все эти шаги были нужны прежде всего, чтобы лучше видеть нож. И лучше понимать, какие действия им будут наиболее правильными. Действия, способные размять и отпустить левую часть его тела, которая так тяжелила его. Он прямо чувствовал, что с левой его стороны всё словно скукоживается и не даёт нормально функционировать всему остальному телу, особенно сердце. Ведь оно тоже с левой стороны. Оно слишком много и часто двигалось. И с каждым разом это ощущалось всё более неудобно. Будто если вытащить его, то наступит облегчение. Можно будет делать всё, что угодно…
Вместе с тем до этого надо ещё дойти. Нельзя вытаскивать сердце просто так. Если б было можно, то все бы давно это сделали. Сразу, без вопросов. Все давным-давно бы ходили без сердца, и радовались той лёгкости, которая у них образовалась в результате этого… Понятно было, что это сложный этап. Очевидно, что немногие поняли его. И что, возможно, никто и не достиг желаемого по какой-то своей причине. У них не получилось… Но у него получится… По крайней мере, сейчас сомнений не было. Оно должно получится, надо только делать это постепенно…
Хеддок взял нож, раскрыл его, взглянул на лезвие – оно было явно недостаточно острым. Он что-то делал им до этого достаточно давно, а потом ещё не один год этот нож просто лежал в ящике стола без дела… Не было такого, чтобы когда-то его точили… Или резали что-то подобное… Сейчас ему надо было резать ту самую противную сторону, состоящую из крови и плоти, и острота ножа для этого не совсем подходила. Тем не менее Хеддок засучил левый рукав и достаточно сильно провёл ножом по той части руки, что идёт ниже локтя, но с другой стороны от вен. Он знал, что если резать по венам, то кровь быстро выйдет из него и можно потерять сознание, а это значит, что не получится вырезать сердце. На это нужны силы… И вместе с тем, нельзя вырезать сердце сразу, ведь надо подготовить сторону к этому. Надо выпускать кровь из левой стороны тела, чтобы наступило расслабление, чтобы было высвобождено то гнетущее состояние, что находилось там в этот момент.
Он положил нож на стол и стал рыться по ящикам, разыскивая что-то, обо что можно точить нож. Спустя несколько минут поисков всё же удалось найти старую керамическую кружку, где на дне было достаточно шероховатая поверхность, чтобы заострять что-либо стальное. Хеддок принялся точить об неё нож, и не успел он это доделать, как раскрылась дверь в его комнату.
Поначалу было очень обидно, что его забывчивость сыграла такую роль, но, увидев испуганные глаза Сиерры, разум начал возвращаться обратно.
– Чарли?! – крикнула Сиерра, включила свет и быстро подошла к нему. Она посмотрела на нож и кружку в его руках и на хоть и не сильно кровоточащий порез на руке. – Чёрт тебя дери, что ты делаешь?!
Хеддок оглядывался вокруг, начиная понемногу понимать, где он и что делал. С приходом разума начала болеть и рука. Не то чтобы сильно, но всё там начинало ныть, а в некоторых местах и покалывать, хотя, учитывая, что вытекало всё из той части, где не было вены, крови на столе оказалось немного. Сиерра сняла с себя блузку, оставшись в одном бюстгалтере, и обвязала его руку, сильно затянув:
– Чарли, что ты сейчас делал?
Её нежный голос с нотками заботы сильно успокоил его. Ещё пару мгновений назад казалось, что она будет кричать и истерить, не понимая, что это такое и откуда взялось. Что это какое-то преступление, о котором нельзя никому рассказывать. Но с её стороны не было ни упрёка, ни злости, а лишь полное непонимание.
– Я… Я точил нож, чтобы разрезать себе руку… Я точно помню, что мне казалось, что он слишком туп для этого… А разрезать руку надо было, чтобы облегчить левую часть тела… Чтобы она стала воздушной и лёгкой. И после этого можно было бы вырезать себе сердце…
– Что?!
– Да… Я хорошо это помню… У меня была такая мысль… Ещё минуту назад она казалась мне совершенно естественной. Я даже не могу описать то ощущение, но это полная уверенность в правоте… Мне казалось, что если я вырежу сердце, то внутри моего организма больше ничего не будет мешать друг другу… Что это освободит всё тело…
Сиерра обошла стол, пододвинула рядом стоявший стул и присела поближе к Хеддоку:
– Чарли, ты хочешь сказать, что ты собирался убить себя? Зачем?
– В том-то и дело… Я не собирался себя убивать… Это какое-то другое ощущение. Я хотел лишь вырезать себе сердце. У меня было полное ощущение того, что я буду продолжать жить как раньше. Ну или почти как раньше, только лучше… Я не могу это описать… Это сейчас мне понятно, что это бред, а тогда казалось совершенно нормальным. Даже не нормальным, а естественным…
– Чарли, я должна тебе кое-что рассказать, что скрывают от тебя, наверно, все жители станции…
– Что восемь месяцев назад у нас был первый суицидник, которого закопали снаружи? Про это?
– Да… Вижу, тебе уже кто-то рассказал.
– Да, Сиерра. Кто-то рассказал. А почему не ты? Почему ты-то от меня это скрывала?
– А зачем тебе такое знать, Чарли? Ты же сам всё понимаешь… Ты учишь людей быть нужными для себя и всех остальных. Учишь их думать о будущем. Вселяешь в них уверенность. Зачем тебе знать, что кто-то не просто отказался от этого, но и от самой возможности жить?
– Затем что уже у нас четыре таких сумасшедших. И похоже, что только что мог быть и пятый…
Они оба замолчали. Обоим было понятно, что только что всё шло именно к тому, чтобы получился и пятый гражданин станции, который бы убил сам себя, изрезав до этого самого же себя ножом. И больше всего сложнее было говорить о том, что с этим ничего нельзя было толком поделать – он просто сходил с ума, сам не понимая этого. И ведь подобное уже было, когда он пытался рассказать ей об этих случаях самоубийств. Когда он проткнул себе ногтем ладонь. Это уже было, это случилось сейчас и точно будет потом. Пока он не убьёт себя окончательно.
– Чарли, ты нам очень нужен… Ты мне нужен… – сказала Сиерра, обнимая его обеими руками.
– Я знаю… Знаю… Я сам не понимаю, что это такое… И похоже, что те, кто это уже сделал, доходили до этого каким-то похожим образом… И знаешь, что меня больше всего интересует? Это действительно начало происходить всего восемь месяцев назад или оно уже давно, а мы просто не замечали?
– Это же суицид, Чарли… Все бы заметили… Труп сам за собой не уберёт.
– Да, это ты права… Вот только если не считать тех, кто убрался подальше до того, как начал убивать себя… И похоже, что кое-что мне стало понятней… – Хеддок поднялся со своего места, посильнее прижимая замотанную блузку к своей ране и поглядывая при этом на Сиерру. Сейчас, сидя, в длинной юбке и бюстгалтере, подчёркивающим округлые формы её груди, она смотрелась очень сексуально, а в купе с тем, что это рабочий кабинет и место по факту главы всей станции, и весьма вызывающе. Эти мысли в другой ситуации задурманили бы мозги Хеддоку, но сейчас они лишь прочистились, формируя в голове свежие мысли решения:
– Одень что-нибудь наверх, нам надо сходить кое-что проверить…
***
Архивный отдел состоял из лишь одного помещения, где стояли несколько компьютеров, расположенных ровно в ряд. Ни окон, ни столов, ничего дополнительного. Лишь четыре компьютера с выдвижными клавиатурами и стульями перед ними.
Хеддока навела на мысль фраза про то, что труп сам собой не уберётся. Ведь станцию окружает огромная масса территорий, которая никто толком не контролируется, и что при желании, можно исчезнуть самостоятельно очень простым образом – лишь надев скафандр и убравшись куда подальше… Конечно, сердце там уж ни у кого не получится вскрыть, но вот расстаться с жизнью явно не будет проблем. И теперь не было сомнений, что те мысли, которые формируются в момент приступа, вполне могут быть совершенно иного рода, но доводящие определённо до всё того же результата – неизбежной смерти.
Сейчас Хеддок и Сиерра на пару сравнивали отчёты по количеству утерянных, нерабочих, списанных скафандров, которые были за предыдущие годы. После того, как Хеддок понял, что далёк от полного контроля над деятельностью Аполло-24, возможность того, что от него скрывали свои собственные ошибки, уже не казалась такой невозможной.
И ответы стали приходить практически сразу. Выяснилось, что спустя четыре года после пробуждения появилась некоторая лазейка для того, чтобы манипулировать отчётами со списанным инвентарём. Дело в том, что изначальные модели скафандров предполагали возможность использования только в случае, если второй человек закроет сзади дверцу костюма, а по прибытию откроет, чтобы выпустить из него человека. Через четыре года разработали новые модели, которые позволяли закрыть внутри себя самого и также потом и открывать. И судя по отчётам, следующие восемь лет шли лишь по нарастающей: со временем становилось всё больше новых скафандров, а старые модели откладывали на хранение. Но затем началась тенденция, когда некоторые из новых моделей снова заменялись старыми по разным причинам «повреждение рукава», «повреждение закрывающего механизма» и прочие достаточно легко устраняемые изъяны. Но вместо устранения их списывали совсем и утилизовали, словно в пустоту, так как после указания об утилизации не оставалось никаких деталей, который уж явно могли пригодиться как на замену, так и при производстве новых скафандров.
Таким образом, сохраняя штатную численность костюмов, заведующие явно скрывали пропажу скафандров. И это не выглядело бы настолько явно, если бы не получалось, что всё время утилизуют только новые модели, а старые отправляют на ремонт.
Вот, похоже, и нашлись все прошлые суицидники, смело уходящие вдаль от станции и сводящие где-то там счёты с жизнью, повинуясь странным импульсам, недавно бывшим и у самого Хеддока. Конечно, оставались ещё вопросы о том, куда именно они уходили, и почему процесс «ухода» резко сменился процессом «кромсания» на самой станции? Новость было, конечно, ещё и в том, что в предположительно весьма верных структурах учёта на станции существовало весьма ощутимое очковтирательство.
Подумать только, а почему нельзя просто сообщить о том, что кто-то по собственной воле покинул станцию и не вернулся. Может быть, его надо отправиться искать? Может быть, стоит ввести какой-то новый контроль и не давать возможность людям выходить наружу в одиночку… Так ведь нет же, они просто рисуют отчёты таким образом, чтобы к ним не было вопросов… Хеддок был не только поражён, но и сильно разочарован в том, что позволял столько времени расцветать у себя под боком целой системе, которая живёт своей жизнью, и мысли на этом не остановились. А сколько ещё такого может быть в Аполло-24?
Сколько ещё может быть сфер жизни станции, где в реальности он ничего не контролирует? Не хотелось правдиво отвечать на этот вопрос, но ответ выходил вперёд сам собой – везде. Это могло быть просто везде. Вот в чём проблема. Он допустил возможность нарушать правила и не бояться этого, ведь, как всем известно, даже за фелонию наказание это пребывание в Тоске, где может повезти стать надзирателем.
Единственно, что может исправить это, так это наглядная демонстрация смерти. Страх и смерть. Они быстро протрезвляют разум, организм, душу. Когда все увидят, что им есть, чего терять, и что это может быть с любым из них, кто нарушит правила. Осталось только придумать этому название погромче, чем просто фелония. А для этого есть Пейтон Кросс, способный создавать необходимое, показывая всем, что это новое.
Натали
Натали обошла уже все сектора энергетической секции, зашла в администрацию, затем в службу безопасности, а потом вернулась в жилые отсеки корпуса Нью-Йорк, где немалое время простучалась в очевидно пустую квартиру Моргана. Его не было нигде и никто не знал, где он может быть, кроме как на своём рабочем месте в лаборатории. В администрации ей даже намекнули на то, что не стоит интересоваться такими вопросами в рабочее время, и что если человека нет на его рабочем месте, то об этом должен всегда знать его непосредственный начальник, а именно руководитель энергетической секции.
Натали не стала говорить, что его тоже не было на его рабочем месте, и что раз уж они не знают, так и пусть так и скажут об этом. Совсем недавно она стала замечать, что у окружающих недотраха куда больше, чем ей казалось до этого. Собственно, до встречи с Морганом, до их первой ночи, чужие недотрахи она вообще не замечала. Ну ворчат что-то люди, когда не хотят отвечать или не знают правильный ответ, ну и ворчат себе. Такие уж люди. Конечно, какая-то причина за этим, очевидно, должна была быть, но что она у большинства этих людей будет одна и та же, ей и в голову не приходило. Как же много, оказывается, зависит от физиологии, причём самой что ни на есть примитивной… И ещё её удивляло, что так себя ведут люди совершенно разных возрастов: и те, что моложе её, и те, что старше. Это проявлялось несколько по-разному, но всё же некий один и тот же противный оттенок чего-то неполноценного был у всех этих лиц одновременно. Собственно, он и выдавал ту самую общую схожесть нервного брюзгливого и едкого поведения у всех этих лиц.
– Друг с другом что ли вы тогда бы потрахались… – сказала Натали, смотря в запертую дверь квартиры Моргана. – Я-то совсем не хочу быть такой же.
Она развернулась и снова пошла в администрацию, в конце концов Сиерра её близкая подруга, и может быть через неё что-то удастся узнать. Заодно всё же сейчас стоило её поддержать после того, как она стала жаловаться на происходящее с Чарли. Всё-то они эти одни и те же проблемы, и все из-за мужиков.
***
На месте Сиерры тоже не оказалось, и её помощница сказала, что та не появлялась с самого утра. Это уже стало не просто удивительно, а подозрительно. На станции что-то происходит уже не в виде возможностей, а данностей. Как минимум двух начальников секций нет на месте, пропал Морган, без которого невозможна жизнь их единственной электростанции. Осталось ещё её саму похитить, чтобы все тут же забыли и про новые возможности гелия-3.
Корпус администрации включал в себя в том числе и главный зал, внутри которого располагались небольшие кабинки рядовых клерков, а по разным углам кабинеты начальников. Народу почти не было, и казалось, что сегодня делопроизводство на станции скорее мертво, чем живо.
И зачем вообще такое количество крючкотворцев? – подумала Натали и повернулась к выходу из этого, как ей казалось, бесполезного балагана. Перебирать со дня на день даже не файлы в компьютере, а листы бумаги, на производство которой ещё и уходит столько ресурсов, что наверно можно было бы и вторую станцию прокормить. Это ж ведь отдельный блок с выращиванием дерева чего только стоит. Конечно, материалы оттуда шли не только на производство бумаги, но сам факт того, что люди делают не то, что необходимо для выживания, а для формирования этой фикции, уже приводило в определённое замешательство.
Она попыталась вспомнить, что было двадцать лет назад, когда она ещё была совсем маленькой, и тогда она помнила здоровенные очереди, которые толпились в этом помещении в ожидании получения каких-то разрешений, талонов, справок. Что она хорошо помнила, так это то, что тогда куда больше просто стояли и тратили время на очередь, чем делали что-то конкретное с этими бумажками, а теперь очередей почти не было, зато количество бумажек выросло в геометрической проекции. Это очень странна логика – уж либо бумажек больше, то и очередей больше для всех этих бумажек, либо наоборот…
– Сами небось себе работу придумывают… – вслух сказала Натали и развернулась в сторону выхода. Не успела она ступить и шаг, как напротив ей выскочила рука с зажатой большим и указательным пальцем листом бумаги.
– Это Вам, мисс Джексон! – возвестила молоденькая и весьма едкого вида девушка.
Натали поминала её. Её звали Дейзи, и она несколько раз безуспешно клеилась к Моргану в коридорах блока Нью-Йорк. Несмотря на свою достаточно неброскую внешность запоминалась она достаточно хорошо выражением своего лица – оно было абсолютно неестественным. Складывалось впечатление, что оно не настоящее, а приклеенное, и выражает эмоции отличные от тех, что выражают глаза. Очевидно, проблемы с недотрахом у неё были радикальные, об этом Натали подозревала ещё до момента своего озарения в результате удовлетворения Морганом.
Натали взяла в руки и раскрыла врученную ей бумагу, где в самом начале крупными буквами было написано «Предостережение», а затем текст в котором говорилось, что ей выносится предупреждение в связи с перманентным отсутствием на рабочем месте, что подвергает риску других работников станции, подрывает боевой дух коллектива, а также несёт аморальный осадок на всей жизни на станции, в связи с чем устанавливается требования вернуться на своё рабочее место и не покидать его до конца смены.
Выглядело даже смешно. Мало того, что написано всё это было хоть и в явном духе чего-то официального, но не ссылалось ни на один нормативный акт или действующее правило. Но особенно смешно это было тем, что, видимо, Дейзи не подозревала, что рабочее место Натали в данный момент именно с тем самым ненаглядным Морганом, очевидно, по причине ревности к которому она и настрочила эту ноту протеста.
Понимая всё это, понимая то, что Дейзи никакая ей не конкурентка ни в каком виде. Ни её тело, ни манера одеваться, ни манера себя вести – ничего не могло даже близко сравниться с Натали. Уж а про вечно каверзное лицо и говорить не приходилось – вряд ли вообще хоть кто-то захочет постоянно палиться на это.
Натали сейчас была одета в юбку карандаш, подчёркивающею линию её бёдер, и тёмно-синюю блузку, выделяющую её объёмную грудь. Дейзи облачилась в мешковатого вида брюки и белую почти прозрачную блузку, за которой был видел кружевной лифчик. Наверно, она считала, что такое будет притягивать мужчин, но это, скорее казалось чем-то вычурным и безвкусным. И даже при всей очевидности отсутствия хоть какого-то соперничества, Натали разозлилась, разорвала на четыре части врученную ей бумагу и бросила в сторону Дейзи:
– Я ищу Моргана. А эту бумажку в жопу себе засунь!
Дейзи начала что-то кричать ей в след, хоть и не очень бойко и громко, а затем побежала в сторону кабинета начальника Администрации. Ну пусть расскажет об этом Сиерре, которой там сейчас нет. Даже интересно потом послушать, как там всё это будет выставлено. Насколько ведь бестолковыми и мелочными одновременно бывают люди, которые не хотят понимать, что причина их бед в них самих.
Натали почти уже дошла до выхода и тут какая-то странная сила не дала ей выйти. Она прямо почувствовала, как что-то хватает её то ли за плечи, то ли за пояс и не даёт выйти. И ещё это что-то начало лезть с левой стороны её головы прямо внутрь. Она отшатнулась, огляделась и посмотрела назад. Ничего странного кругом не происходило, но вдали особыми красками выделялась часть зала, располагавшаяся ближе к кабинету Сиерры.
Здесь что-то не так. Что-то случится, и это что-то опасно для нас всех. В голове Натали было некоторое помутнение, но всё же она понимала, что кругом происходит. И видно было, что у окружающих нет похожего ощущения. А пара мужчин с разных сторон только и делали, что поглядывали на неё с взглядами, оценивающими её изящную фигуру.
Натали быстрыми шагами двинулась обратно. Лишь бы ничего не случилось с Сиеррой. Лишь бы с ней ничего не случилось. У неё всего две близких подруги. Сиерра и Делейни. Лишь бы ничего не случилось с ними… А почему, собственно, что-то должно было случиться? Собственно, Сиерры в кабинете даже не было. А минуя её, она никак не могла туда попасть. Почему вообще сейчас что-то с кем-то должно было случиться?
Но когда она приблизилась к кабинету Сиерры, то увидела, что её помощница лежит возле своего рабочего места без сознания. Её закуток был чуть за углом от основного зала, и никто не мог видеть, что произошло на самом деле. Несколько рабочих папок валялись рядом, стул лежал на боку, словом, все признаки того, что это не просто обморок. Это Дейзи её так?!
Натали шагнула к двери, ведущей в кабинет, и заметила, что дверь чуть открыта. При этом оттуда раздавались странные шаркающие звуки. Будто кто-то или что-то резко и поступательно проводил железкой по дивану. Девушка быстро распахнула дверь и сразу чуть не вскрикнула, зажав руками рот.
Сидя на рабочем месте начальника Администрации, Дейзи кромсала себе левое бедро канцелярским ножом. Ровными рядами, раз за разом оставляя всё новые и новые порезы, она орудовала так, как если бы просто точила этот нож. После каждого рывка она аккуратно обтирала нож о свою белую блузку, оставляя полоску крови, а затем проводила новое движение по ноге. Зрачки в глазах при этом были расширены настолько, что казалось будто они сами черны как ночь.
Натали закричала «На помощь!» и немного отошла от входа. Ей тут же стало казаться, что Дейзи оставит занятие делать это с собой и побежит с ножом за ней. Но вместо этого Дейзи остановилась и поглядела своими полными ужаса глазами прямо на неё. Казалось, что она смотрит не в глаза, а прямо в душу. Прямо в самые сокровенные уголки, где кроются все самые тайные и сокровенные мысли каждого человека. И при этом её взгляд не выражал ни ненависти, ни упрёка, ни чего бы то ни было ещё.
Дейзи улыбнулась и торжественно перерезала себе горло.
