Владимир Алеников
Новейшие приключения Петрова и Васечкина в горах Кавказа
© Алеников В. М., 2017
© Бугославская Н. В., художественное оформление, 2017
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018
Глава первая. Как поссорились Петров и Васечкин, или Поцелуй Маши Старцевой
Всё произошло в тот самый Женский день. И вот как это было.
8-го марта все девочки в классе традиционно пришли нарядные, празднично одетые, любо-дорого посмотреть. Но лучше всех, конечно, выглядела красавица, отличница и спортсменка Маша Старцева. Надо сказать, Маша и раньше с вниманием относилась к своей внешности. Всё на ней всегда блестело и сияло, волосы расчёсаны, банты разглажены. Как выражался Васечкин – не девочка, а просто картинка на обложке журнала «Мечты семиклассника». Но после того как Маша заняла второе место на Международной юношеской математической олимпиаде в колумбийской Картахене[1] и в очередной раз оказалась в центре внимания прессы и телевидения, она стала следить за собой ещё более тщательно. А в этот злосчастный день она просто превзошла себя. Когда она появилась в школе, у Васечкина буквально челюсть отвисла. Обычно он не лез за словом в карман, но тут просто онемел, так хороша была Маша.
Как только Васечкин наконец пришёл в себя и двинулся в Машином направлении с целью сделать комплимент, который по его расчётам должен был произвести впечатление на красавицу и отличницу (проходя мимо, небрежным тоном – классно выглядишь, Старцева!), случилось следующее.
Откуда ни возьмись, прямо рядом с Машей возник Петров, державший в руках большой букет алых роз. Щёки у Петрова, как заметил Васечкин, были примерно такого же цвета, как и розы, которые он держал.
– Вот, Маша, – срывающимся голосом произнёс Петров и несколько неловко сунул Маше в руки букет. – Поздравляю тебя с праздником Женского дня! Желаю тебе здоровья и успехов в учёбе!
На последних словах Петров как-то совсем сник и потому произнёс их еле слышно. Маша даже сморщила носик и слегка нагнулась к нему, чтобы разобрать, что он говорит.
– И вот ещё что… – взяв себя в руки, чуть громче произнёс Петров. – Это вот тоже тебе.
На этих словах он полез в карман, не без труда выудил оттуда какую-то вещицу, которую также вручил Маше. При этом старался на неё не смотреть.
– Для ключей! – объявил он, как бы подытоживая всю акцию. Но потом вдруг неожиданно добавил: – От меня!
После чего глубоко выдохнул. Очевидно, силы у Петрова полностью иссякли.
И в этот момент произошло то, что навсегда поразило наблюдавшего всю эту картину Васечкина.
– Спасибо тебе, Петров, – нежным голосом произнесла Маша. – Мне очень приятно!
Петров было открыл рот, чтобы сказать что-то, но не успел. Маша вытянула губы и поцеловала его сначала в одну щёку, потом в другую. И упорхнула вместе с букетом. Петров так и остался с открытым ртом.
Возможно, он так бы его и не закрыл, если бы не подошедший Васечкин.
– Так, значит? Да? – зловещим тоном проговорил он.
– В смысле? – уточнил Петров.
– Цветочки дарим, подарочки?
– А чего тут такого, – забеспокоился Петров, – сегодня же праздник, Восьмое марта.
– Праздник, Восьмое марта, – кивая головой, саркастически повторил Васечкин.
– Ну да… – окончательно растерялся Петров.
– Такого, конечно, ничего, – сказал Васечкин. – Мне вот только интересно. Как будни, так всё всегда вместе, неразлейвода, а как праздник, так, значит, дружба по боку, каждый сам за себя, так?
– Да нет, почему, – несчастным голосом оправдывался Петров. – Я просто так, решил поздравить, вот и всё…
– Просто так? – язвительным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, медленно произнёс Васечкин.
Щёки у Петрова от этого вопроса стали уже теперь не алого, а просто красного цвета.
– Ага, – пожав плечами, выдохнул он.
– Значит, эти поцелуйчики это просто так?
На этот раз Петров вообще не нашёлся что сказать. Он пожал плечами и развёл руками, в надежде, что таким образом как-то успокоит друга. Но Васечкина уже было не остановить.
– Что-то я не припомню, чтобы Старцева раньше кого-то целовала! – голосом следователя, выводящего преступника на чистую воду, заговорил он. – Или, может, я чего не знаю? Может, вы и раньше, когда никто не видел, это делали?
– Чего делали? – начал оправдываться Петров. – Чего мы делали-то?
– Эти ваши чмоки-чмоки! – издевательски произнёс Васечкин. – Такой ты, значит, друг! Что ты ей подарил? Ну кроме цветочков?
– Брелок, – процедил Петров.
– Брелок? Какой ещё брелок?
– Ну, всадник…
– Какой всадник? Медный?
– Да нет, просто всадник. На лошади…
– Зачем это?
– Просто так… – снова пожал плечами Петров. – Удобно ключи носить.
– Ах удобно, вот оно что! Какой ты у нас заботливый!
Петров промолчал и пожал плечами, что могло означать – да, я вот такой, какой есть!
Васечкин, раздумывая, скептически разглядывал Петрова с головы до ног. Петрову от этого взгляда стало как-то тоскливо, и он уже собрался выяснить, чего ради Васечкин так на него уставился, как тот сам прервал затянувшуюся паузу.
– Всадник, значит… – насмешливо протянул Васечкин. – Понятненько. Это ты у нас, значит, всадник, так что ли?
– Да нет, это просто… – забормотал Петров.
– Опять «просто», – прервал его Васечкин. – Смотрю, у тебя всё так просто, прямо проще некуда! Да, не ожидал от тебя, Петров! Всё теперь про тебя ясно! Если друг оказался вдруг!..
– Да чего я сделал-то? Она сама!.. Подумаешь!..
– Подумаешь, да не скажешь! – горько усмехнулся Васечкин. – Чего сделал? А то ты не знаешь! Эх ты, за какой-то поцелуй друга продал!
На этих словах Васечкин гордо повернулся и пошёл прочь.
– Чего я продал-то? – суетливо заспешил за ним Петров. – Никого я не продавал! Ты чего, Васечкин?
Но Васечкин даже головы не повернул. Он был глубоко уязвлён. Будто Петров не знал, что он, Васечкин, давно и упорно добивается взаимности Старцевой. Что в последнее время лёд вроде бы тронулся, и Маша стала смотреть на него куда благосклонней, чем раньше. И вот теперь он коварно опередил его, влез прямо перед его носом с этим проклятым букетом и каким-то брелком со всадником! А Маша, Маша-то хороша! Чего стоят её внимательные взгляды, разговоры о жизни, нежные улыбки?! Теперь понятно, что ничего не стоят! А о поцелуе Маши Старцевой Васечкин не смел даже мечтать. Это было за пределами его воображения. И вот пожалуйста, нате вам! Вот так вот, за какие-то паршивые цветочки и копеечный брелок с всадником раздавать поцелуи! Где это видано! И как, скажите, после такого предательства можно жить на свете?!..
Вопрос этот остался без ответа, поскольку, собственно, никому специально и не предназначался.
– О, женщины, ничтожество вам имя![2] – мысленно произнёс Васечкин, входя в класс.
И хотя произнёс он это про себя, но почувствовал при этом такое отчаяние, что на глазах чуть слёзы не выступили.
– Знаешь что, Васечкин, – сказал в это время Петров, который в глубине души вовсе не считал себя виноватым, – никто тебе не мешал самому ей цветы подарить. Или ещё что-нибудь. Тебе просто это в голову не пришло, вот ты и завидуешь!
– Я завидую? – возмутился Васечкин. – Кому? Тебе? Ну ты и сказанул! Да я после этого вообще с тобой разговаривать не хочу!
– Я сам с тобой не хочу! – в свою очередь вскипятился Петров. – Подумаешь, испугал! Мне, что ли, поговорить не с кем. Тут вот полно народу.
И Петров широким жестом обвёл класс.
На это Васечкин ничего не сказал. Он демонстративно отсел от Петрова на последнюю парту и до конца уроков сохранял мрачный, недоступный вид. Больше у него друзей не было.
Надо заметить, что главная героиня этой драмы Маша Старцева ни о каких страстях, бушующих вокруг неё, даже не подозревала. То есть она, конечно, обратила внимание, что Васечкин её не поздравил и вообще пребывал в каком-то, как она выразилась, неадеквате, но разбираться со всем этим ей совершенно не хотелось. Ведь день, напоминаю, задался радостный, праздничный, поздравления сыпались со всех сторон, так что у Маши в отличие от Васечкина настроение было отменное. Ей и вообще-то довольно сложно его испортить, а уж сегодня и подавно.
Так что Маша за целый день к Васечкину даже не подошла, что ещё больше усугубило его тягостное ощущение, что самые близкие друзья его предали. Из школы Васечкин ушёл в крайне удручённом и озабоченном состоянии.
«Небось Маша и Петров идут сейчас вместе и смеются надо мной, – думал он. – А когда будут прощаться, опять, наверное, она Петрова поцелует. С неё станется! Готова эти свои поцелуи раздавать кому ни попадя!».
Васечкин решил, что обязательно должен чем-то ответить на подобное коварство. И после долгих раздумий в конце концов придумал чем. После этого даже как-то повеселел. Пусть знают, что он, Васечкин, таких вещей не прощает! Завтра он расплатится за всё сполна. Мало не покажется!
Глава вторая. Как Лермонтов помирил Петрова и Васечкина
Свой мстительный план Васечкин реализовал на следующий день на уроке литературы. Русский язык и литературу вёл в седьмом «Б» молодой, полный энтузиазма учитель Владимир Валерьевич. Одно из его нововведений заключалось в том, что всякий раз, когда в классе начинали изучать новую тему, это объявлялось настоящим праздником. Все в такой день приходили нарядные, и всё происходило крайне торжественно.
На этот раз праздник не отмечался, так как с творчеством Михаила Лермонтова семиклассники знакомились уже вторую неделю. Но зато все навсегда запомнили первый урок, посвящённый великому поэту. К Лермонтову Владимир Валерьевич испытывал особую страсть. Так что в тот день звучали и романсы на стихи поэта, и взволнованный рассказ учителя о его трагической и короткой жизни.
Рассказ этот поразил тогда всех, но, пожалуй, наибольшее впечатление произвёл он на нашу троицу. Петров, Васечкин и Маша ещё долго после того памятного урока бурно обсуждали несправедливость, с которой обошлась судьба с молодым русским гением.
Сегодняшний урок был посвящён поэме Лермонтова «Мцыри». В качестве домашнего задания ученики обязывались выучить наизусть отрывок из поэмы по своему выбору.
– Ну что, друзья, – улыбнулся Владимир Валерьевич, оглядывая класс. – Кто начнёт? Есть желающие?
Все посмотрели на Машу Старцеву, так как именно Маша всегда безупречно выполняла все задания. Маша с достоинством не спеша подняла руку, но в это время у неё за спиной раздался голос Васечкина.
– Разрешите мне, Владимир Валерьевич?
– Ты, Васечкин? – поразился учитель, прекрасно знавший, что Васечкин довольно редко приходит с выполненными заданиями. – Ну что ж, очень хорошо. Прошу!
Васечкин под удивлённый шёпот, побежавший по классу, вышел к доске и принял соответствующую моменту позу.
– Михаил Юрьевич Лермонтов! – громко объявил он. – Отрывок из поэмы «Мцыри».
Класс замер.
Васечкин откашлялся, потом нашёл глазами Петрова и пристально уставился на него. Петрову от этого взгляда стало почему-то не по себе.
Васечкин же, не отрывая от него глаз, артистично отвёл руку в сторону и начал декламировать:
Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас –
Зачем?.. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах…
Петров заёрзал.
Васечкин читал проникновенно и при этом буквально ел его глазами. Петров понимал, что стихи Лермонтова не имеют никакого отношения к Васечкину, что тот на самом деле вовсе не угрюм и не одинок, но, тем не менее, ему почему-то стало очень жалко своего старого друга.
Внезапно он вспомнил, как много они с Васечкиным пережили вместе, как, рискуя жизнью, спасали Машу от сомалийских пиратов[3]. Как плечом к плечу, не дрогнув, стояли они против направленных на них стволов, которые сжимали в руках алчные колумбийские наркоторговцы[4]. Как, наконец, в кромешной тьме ползли по подземному туннелю, чтобы в смертельной схватке сразиться с гигантскими муравьями[5].
…Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне… –
вдохновенно читал тем временем Васечкин.
При этих словах в носу у Петрова что-то засвербило, а глаза подозрительно повлажнели. Он почувствовал, что Васечкин бесконечно дорог ему и что он на всё готов ради него. Петров шмыгнул носом и смело встретил по-прежнему сверливший его взгляд друга.
…Я молод, молод… – с неподдельной горечью читал Васечкин, –
Знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей…
– Я ничего не забыл! – еле слышно прошептал Петров. – Ничего!
…Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил, – я также мог бы жить!
Васечкин закончил.
Он отступил на полшага назад и наклонил голову. Класс разразился аплодисментами.
– Ты будешь жить, Васечкин! – не выдержал Петров. – Будешь!
На него обернулись.
– Ты чего, Петров? – спросил его Вова Сидоров. – Сдурел, что ли?
– Ничего, – смутился Петров. – Просто вырвалось…
Маша, сидевшая впереди, обернулась, смерила Петрова ироничным взглядом и неодобрительно покачала головой.
– Молодец, Васечкин! – сказал тем временем Владимир Валерьевич. – Честно признаюсь, не ожидал от тебя. И прочитал ты отлично, с чувством, можно сказать. Садись, пять.
– Разрешите, Владимир Валерьевич, я ещё кое-что прочту? – опустив глаза спросил Васечкин. – Так сказать, дополнительно. Ну вроде как на бис…
– Ещё? – поразился учитель. – Ты ещё один отрывок выучил? Ты меня сегодня просто восхищаешь!
– Спасибо, – скромно поблагодарил Васечкин. – Нет, это не из «Мцыри», это просто отдельное стихотворение. Но тоже Лермонтова.
– Я не знал, что ты так любишь Лермонтова, – продолжал удивляться Владимир Валерьевич.
– Я сам не знал, – признался Васечкин. – А теперь понял, что Лермонтов мой любимый поэт. Так можно?
– Ну конечно! Читай!
Васечкин снова встал в позу, отставил руку и на этот раз нашёл глазами Машу Старцеву. Маша смотрела на него удивлённо и даже, как показалось Васечкину, с некоторым восхищением.
Я не унижусь пред тобою, – начал Васечкин. –
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор…
Васечкин читал, глядя прямо Маше в глаза. Старался донести до неё каждое слово.
И Маша, так же, как перед этим Петров, почувствовала какое-то необычное, охватившее её волнение. По телу даже мурашки побежали.
А Васечкин продолжал читать. При этом голос его с каждой секундой звучал всё пронзительней.
…И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней,
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Маша внезапно (так же, как ранее Петров), вспомнила, как отважно Васечкин спас её от неминуемой гибели в острых жвалах Эргона Шестого, гигантского большеголового муравья. Как он, не унывая, нашёл дорогу, когда они все трое, вместе с Петровым, заблудились в снежном лесу…[6] Да и вообще, как он всегда приходил ей на помощь.
Они ведь действительно очень хорошо друг друга знают, вдруг поняла Маша. С самого первого класса! И сколько они вместе пережили. Где только не побывали, из каких ужасных передряг выбирались… Конечно, надёжней друзей, чем Васечкин и Петров, просто и быть не может. Как он необыкновенно читает! Никогда Маша не думала, что он так может читать. Даже голос звенит. Наверное, с Васечкиным что-то не так… Она ещё вчера это заметила. Надо было самой подойти к нему и спросить.
Васечкин же тем временем подобрался к кульминационному моменту своего выступления. Он даже сделал полшага вперёд, всё так же неотрывно глядя на Машу. Голос его зазвенел от волнения.
Я горд! – прости – люби другого,
Мечтай любовь найти в другом: –
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом.
К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку –
Безумец! – лишний раз пожать! –
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал; –
Такой души ты знала ль цену? –
Ты знала: – я тебя не знал!
Васечкин закончил.
Отступил назад и наконец отвёл от Маши свой пристальный, будоражащий её взгляд. Маша вздохнула с невольным облегчением.
На этот раз в классе никто не хлопал. Все почувствовали, что происходит что-то необычное.
– Ты прекрасно прочёл эти стихи, Васечкин! – похвалил Владимир Валерьевич. – Я очень рад, что ты так полюбил Лермонтова. Спасибо тебе. Ты получаешь свою заслуженную пятёрку. Садись на место.
Васечкин, на этот раз ни на кого не глядя, гордо прошествовал на своё место. Он старался держаться спокойно, но на самом деле сердце у него билось очень сильно. Он отплатил за коварство. Иносказательно, но выразил свои эмоции, всё, что он чувствовал по отношению к этим людям, которых он столько лет считал своими самыми близкими друзьями. Теперь можно поразмыслить о том, как жить дальше. Может быть, вообще исчезнуть. Пусть они все тут страдают, мучаются, думают о том, как они подло поступили по отношению к нему. А он, может быть, уедет. Куда-нибудь далеко. На Кавказ. Как Лермонтов. Да, это было бы здорово… Как там он сказал, Лермонтов, – Кавказ подо мною, один в вышине… Хотя, кажется, это не Лермонтов, а Пушкин… Впрочем, это не важно…
– Сегодня, друзья, мы с вами обсудим, как поэт провёл свой последний день, день накануне дуэли с Мартыновым, и что привело к этим роковым событиям, – говорил тем временем Владимир Валерьевич. – Нам с вами уже известен тот факт, что Лермонтов очень любил Кавказ и не раз посещал Кавказские Минеральные Воды. На этот раз он жил в Железноводске, городке, который получил своё название из-за железных вод, то есть всё тех же минеральных вод, считавшихся крайне полезными при целом ряде болезней и недомоганий. А дуэль произошла у подножия горы Машук, которая находилась между Пятигорском и немецкой колонией Каррас, этот посёлок ещё называли Шотландкой…
* * *
Владимир Валерьевич рассказывал, как всегда, красочно и интересно. Но Васечкин эту захватывающую историю не слышал. Он представлял себя то в образе сбежавшего Мцыри, то скачущим всадником… Скакун лихой, ты господина из боя, вынес как стрела…[7] Важно было, что он, Васечкин, будет там, на Кавказе, в гордом одиночестве. Недаром же Лермонтов всё время туда стремился. Потому что он тоже был гордый и одинокий. Это роднит его с поэтом. Надо будет повнимательней почитать его стихи. Наверняка найдётся что-нибудь ещё очень общее…
От этих дум Васечкина оторвал звонок, оповещавший об окончании урока.
– Так что обсудите эту идею со своими родителями, – заключил Владимир Валерьевич. – Всего вам доброго.
И, взяв портфель, направился к двери.
– А ты, Васечкин, сегодня просто молодец! – подмигнул он, проходя мимо. – Я тобой горжусь.
Тут же к Васечкину почти одновременно с двух сторон подошли Петров и Маша.
– Ты прекрасно прочитал стихи. Мне очень понравилось, – сказала Маша. – Вот только мне показалось… С тобой всё в порядке, Васечкин? – заботливо поинтересовалась она. – Ты, случайно, не заболел?
– Со мной всё нормально, – мужественным голосом ответил Васечкин. – Спасибо.
– Васечкин, я вот что… Ты это… – неуверенно начал Петров. – Здорово ты читал. Молоток! Проняло меня в общем. Я это… Короче, если что не комильфо, то прошу пардону![8]
На это Васечкин не мог не отреагировать. Слишком уж знакома ему была эта петровская присказка. Он не выдержал и прыснул.
– Раскололся! Он раскололся, видишь, Маша! – возликовал Петров. – Ну что, мир-дружба?
И он протянул Васечкину руку.
Васечкин задержался было на мгновенье, но вдруг почувствовал, что все горькие мысли и обиды, занимавшие его со вчерашнего дня, куда-то улетучились. И он с облегчением пожал протянутую руку.
– Ладно уж, – ворчливо сказал он. – Кто старое помянет, тому глаз вон!
– А я? А мне руку пожать не надо, что ли? – возмутилась Маша.
– Давай твою руку, – улыбнулся Васечкин.
Так состоялось примирение.
Друзья вышли из класса и пошли по коридору.
– А я уже думал на Кавказ уехать… – признался Васечкин.
– В смысле? – удивился Петров. – Один, что ли? Мы же все едем.
– Как все? – в свою очередь поразился Васечкин. – Что значит – все?
– Ты что, Васечкин, ничего не слышал, что ли? – уставилась на него своими большими глазами Маша. – Ну ты даёшь!
– А что надо было слышать-то?
– Мы поедем в Пятигорск. На весенние каникулы, – пояснил Петров. – Владимир Валерьевич предложил. Экскурсия по лермонтовским местам. Неслабо, да?
– Ага, – подтвердил ошарашенный Васечкин. – Неслабо. То есть мы все поедем на Кавказ? Весь класс?
– Ну не все, конечно, – как всегда логично заметила Маша. – Те, кого родители отпустят.
– Меня отпустят, – тут же заявил Петров.
– Думаю, и меня тоже, – улыбнулась Маша.
– С моими проблем не будет, – кивнул Васечкин. – На Кавказ, значит… Опять, как когда-то…[9]
– Ага, – кивнул Петров, – только на этот раз немного в другую сторону. Это не Южный Кавказ, а Северный. Минеральные Воды.
– С вами, значит… – в раздумье произнёс Васечкин.
– Ну да, – осклабился Петров. – А ты, что ли, думал туда один смотаться?
– Мало ли чего я думал…
Васечкин был поражён. Стоило ему размечтаться о поездке на Кавказ, и вот, тут же, на тебе, на блюдечке с голубой каёмочкой. Конечно, уже так гордо и одиноко, как он планировал, не получится, но всё же… Чудеса прямо!
– Я вижу, что чудеса начинаются! – произнёс он вслух.
– Ты думаешь? – прищурился Петров.
– И я так думаю, – заключила Маша. – Чудеса, чудеса, нет от них спасения!.. – процитировала она хорошо знакомую всем троим песенку.
– А как насчёт покушенькать? – поинтересовался Петров. – А то уже в животе урчит.
– Хорошая мысль, – отозвался Васечкин.
– Мысль интересная, – поддержала Маша.
И все трое дружно отправились в школьный буфет.
