Владимир Александрович Елин
Штосс

Полная версия

I

 
У графа музыкальный вечер,
Столичные артисты – гости там.
Искусством платят – боле нечем,
Бомонд, увы, не дёшев господам.
 
 
Мелькали литераторы, учёные,
И пара модных и красивых дам.
Старушки, барышни точёные,
Ещё гвардеец из военных драм.
 
 
Львы, доморощенные в теме,
В дверях гостиной у камина.
Тянулся раут при богеме,
Причём ни грустно и не мило.
 
 
Одна из дам, зевнувши, встала.
Затем пошла в другую залу.
Была в парчовом, чёрном платье,
Бриллиантов вензель грудь венчала.
 
 
Стройна, медлительна, ленива,
Ещё млада, но с умным ликом.
Лицом бледна, вполне красива,
На рауте держалась с шиком.
 
 
– Добрый вечер, Мсье Лугин!
Сказала Минская кому-то.
Устала я… Скажите что-то!
Присела с визави на кресло.
 
 
– Как скучно! Минская продолжила,
Притом зевнув бесцеремонно.
– И у меня сплин. Лугин промолвил.
– В Италию хотите, вижу, снова?!
 
 
– Вообразите! Тут Лугин отметил.
Во мне, увы, разрушены каноны?!
Я живописью заниматься склонен,
Смотрю в людей, их лица, что лимоны.
 
 
Пускай бы все предметы тоже,
Вокруг имели жёлтые оттенки?!
Тогда была б гармония, о боже,
И словно я гуляю по Майорке.
 
 
Тут Минская улыбнулась мило,
Её лукавый взгляд с прищуром:
– Вы не влюбились, молвила игриво?!
– В кого, увы?! Лугин ответил хмуро.
 
 
И далее Лугин продолжил тему:
– Я Вам откроюсь откровенно,
Любить меня, увы, не смогут дамы,
Ведь я дурён, и в этом дело.
 
 
Пускай я возбуждал и в дамах страсти,
Перебирая тонко сердец струны.
Фальшиво было то и не для счастья,
Не возродились для любви мотивы…
 
 
Всё это вздор! Тут Минская сказала.
Хотя, окинув взглядом, согласилась.
Наружность Лугина была безлика.
Пускай в глазах его и ощущалась сила.
 
 
И всё же он неловко, грубо сложен.
Больные волосы, неровный цвет лица.
Он резко говорил, смотрелся старше,
От ипохондрии страдая без конца.
 
 
Лечась в Италии, проник в искусство,
Он в живописи проявил талант.
Ведь небо юга пробуждало чувства,
Куда-то испарялась вся хандра.
 
 
Его картины словно сцены грусти,
Поэзии страдающих сердец.
Они давали истинность в искусстве,
Усиливая жизни красок цвет.
 
 
Лугин два месяца уж в Петербурге.
Он независим, странен круг друзей.
Частенько, он бывал у Минской.
Она мила, красива, круг гостей.
 
 
Их разговор на время прекратился,
Баллада Шуберта ласкала нежно слух.
Песнь кончилась, Лугин простился.
А Минская сказала: – Стойте, друг!
 
 
Присевши Лугин ей опять открылся:
– Вы знаете, порой схожу с ума!
Мне в ухо кто-то шепчет дивно,
С утра до вечера, какие-то слова.
 
 
Вот и сейчас: – Столярный переулок,
Который у Кокушкина моста,