Владимир Александрович Андриенко
Убить Александра
Глава 18
Ярмо деспотизма.
Март-апрель 1881 года.
Я помню их в главе восстанья,
Неустрашимые бойцы,
Бойцы за русскую свободу,
За угнетенного раба,
Со словом пламенным к народу
Вы обращалися тогда…
П.Н. Ткачев
«Дорожные грёзы»
***
Петербург.
Зимний дворец.
Император Александр Александрович получил письмо от писателя графа Льва Толстого. В письме Толстой советовал императору не казнить народовольцев.
– Он мне советует не лишать их жизни, – сказал император жене.
– Вот как? – спросила императрица. – И что же он пишет?
– Как всегда много слов и мало смысла! Вот послушай:
«Я пишу из деревенской глуши, ничего верно не знаю. То, что знаю, знаю по газетам и слухам, и потому, может быть, пишу ненужные пустяки о том, чего вовсе нет, тогда ради Бога, простите мою самонадеянность…»
– Избавь меня от этого словоблудия! Чего он хочет? Как изложил свою просьбу к тебе?
– Пишет о безмерной доброте моего отца и что его убили не со зла, но «для блага человечества».
– В России убивать монархов есть благо?
– Он называет террористов мальчишками и безбожными убийцами, но действующими не по злобе, но по незнанию и из ложного понимания общественного блага.
– И что в итоге? – спросила императрица.
Царь процитировал слова из письма:
– «Отдайте добро за зло, не противитесь злу, всем простите!»
– Вот так совет. А он не советует еще и наградить цареубийц? Ведь они сделали тебя императором.
– В свое время императрица Екатерина Вторая, взойдя на трон, так и сделала – наградила убийц своего мужа Петра Третьего. Братья Орловы были возведены в графское достоинство и получили многие подарки и награждения. А потом убийцы императора Павла Первого были прославляемы во многих домах Петербурга как те, кто избавил отечество от тирана.
– Не стоит шутить с этим.
– Я и не шучу, – ответил император. – Это наша история.
– И как ты намерен поступить? Нам нужно подумать о будущем наших детей.
– Разве я не думаю о них?
– Нужно наказать убийц!
– Мне уже довелось поговорить по поводу сего письма со многими министрами и с обер-прокурором сената. Многих волнует, что скажет Европа?
– Европа? Я хочу, чтобы мои дети не знали страха за свои жизни. Они должны жить счастливо. А если существуют организации, что ставят своей целью истребление членов императорской фамилии, то о какой безопасности можно говорить?
– Преступники, что дерзнули поднять руку на моего отца, будут повешены. В этом даю своё слово. Пока я хозяин этой страны.
Впоследствии дети этой женщины и этого мужчины Николай и Михаил будут расстреляны в 1918 году. За ними последуют внуки – четыре дочери последнего императора России Николая Александровича и его 12-й сын наследник трона цесаревич Алексей Николаевич.
***
Суд над цареубийцами.
26 марта 1881 год.
Суд над цареубийцами был особенным. В здание нагнали охраны, и жандармов там было больше чем присутствующих. В зале суда было строго запрещено что-либо записывать или стенографировать.
Подсудимые расположились на скамье под усиленной охраной. Перовская сидела рядом с Желябовым, которого, по его просьбе, приобщили к делу о цареубийстве.
– Андрей, – тихо спросила Софья. – Ты намеренно сел на эту скамью?
– Я подал прошение. Они не посмели отказать.
– Но зачем?
– Я рядом с тобой. Мы вместе, Соня, возможно в последний раз в этой жизни.
Кибальчич сидел рядом с Гесей Гельфман и в конце скамьи разместили Рысакова.
Прокурором по делу был назначен Муравьев, который простился с карьерой высокопоставленного жандарма и начал работать на ином поприще. Пример фон Берга, которого убрали со службы и практически выслали из столицы, многому научил его. Ему доверили обвинение на процессе цареубийц, и он был готов оправдать доверие двора и императора.
– Посмотри на торжествующий вид твоего друга детства, – сказал Желябов Перовской.
Та посмотрела на Муравьева.
– Мне он помнится еще мальчишкой. Ты знаешь, что однажды мы спасли его?
– Вы?
– Я с братьями и сестрой. Он тогда едва не утонул в реке во время купания. И мы его вытащили.
– Вот они пути неведомые, – тихо сказал Желябов. – А ныне он станет нас судить. И как прокурор наверняка попросит смертной казни.
– Даже не сомневаюсь в этом, Андрей. Но заседание скоро начнется. Бесконечные слова и слова. Зачем все это, если мы и так признаем свою вину.
– Вину? Я не думаю, что в чем-то виноват. Хотя если брать законы этой империи то да. И я намерен говорить на суде.
– Речей будет слишком много. Посмотри на сенаторов. Многие захотят высказать свое отношение к нашему поступку. Это повод проявить верноподданническое чувства к новому царю.
– Низкопоклонства никто не отменял, Соня. Но меня радует, что я могу просто держать тебя за руку. Поэтому пусть они говорят как можно дольше…
***
27 марта 1881 год.
Первоприсутствующий обратился к Рысакову:
– Подсудимый Рысаков, вы обвиняетесь в принадлежности к тайному обществу, называющему себя русской социально-революционной партией, имеющей целью свержение существующего в России государственного и общественного строя, путем насильственного переворота. Вы обвиняетесь в участии в убийстве государя императора Александра Николаевича.
Рысаков ответил:
– Виновность свою в принадлежности к социально-революционной партии я отрицаю. Я себя членом партии «Народная воля» в полном смысле не считаю. А свое участие в деле 1-го марта не отрицаю.
– Но если вы признаете свое участие в преступлении 1-го марта среди революционеров, то поясните, почему вы отрицаете свое участие в партии тех, с кем вы это покушение и убийство совершили.
– Я должен объяснить, что партии социал-революционеров я сочувствую. Но не считаю, себя её полноправным участником, ибо присоединился к ней совсем недавно.
Сенатор Писарев склонился к первоприсутствующему и посоветовал перейти от Рысакова к Кибальчичу. Тот так и сделал:
– Подсудимый Кибальчич, вы признаете себя виновным в деятельности, имеющей целью свержение существующего в России государственного и общественного строя, путем насильственного переворота?
Кибальчич ответил:
– Я был активным участником организации «Народная воля». Видя обострение борьбы моей партии с правительством, я понимал, что придется прибегнуть к крайним мерам. Потому стал запасаться техническими и химическими сведениям, которые необходимы для этой борьбы.
– Поясните суду подробнее.
– Я прочитал все, что смог достать на русском, французском, немецком и английском языках о взрывчатых веществах. И в этом отношении я оказал неоценимую помощь моей партии. Я принимал участие в покушениях под Москвою, Александровском и Одессою. Вместе с другими принял участие в деле 1-го марта. Я занимался изготовлением веществ необходимых для взрыва.
– Суду необходимо знать, вы, приготовляя динамит, знали, для какой цели он предназначался?
– Да, конечно, знал.
– Значит, вы покушались на жизнь государя императора сознательно?
– Я покушался на несправедливый принцип самодержавия, с которым давно следовало покончить.
– Но изготовленные вами бомбы летели не в принцип. Но в живого человека.
– Этот живой человек олицетворяет принцип. И потому я изготовлял бомбы для его убийства.
– Вы покушались на жизнь государя, опираясь на террористические организации, которые в настоящее время находятся за границей? Вы признаете измену родине. Ибо те люди враги России.
– Я и мои товарищи не опирались на заграницу, господин председатель.
– Но ведь вы получали взрывчатую смесь из-за границы? Эксперт генерал Мравинский в своих показаниях заявил, что «гремучий студень», которым начиняли бомбы, не мог быть изготовлен кустарным способом, и был ввезен из-за границы.
– Ваш эксперт ошибается, господин председатель. Взрывчатые вещества я делал сам в домашних условиях. Вы мне не верите? Я готов рассказать вам весь процесс изготовления гремучего студня хоть сейчас! Я обладаю доставочными знаниями в этой области.
– Вами было сказано достаточно, господин Кибальчич. Мне жаль, что такой талантливый человек как вы не употребил свои таланты на благо отечества.
– Я считаю, что я как раз сделал то, о чем вы говорите, господин председатель.
Первоприсутствующий посовещался с другими судьями. Затем перешел к допросу Геси Гельфман.
– Подсудимая Гельфман, вы признаете себя виновной в деятельности имеющей целью свержение существующего в России государственного и общественного строя, путем насильственного переворота?
– Я признаю себя виновной в том, что по своим убеждениям принадлежу к социально-революционной партии. Я принимала участие и разделяю программу партии «Народная воля». Я была хозяйкой конспиративной квартиры, на которой происходили собрания, но сама я в этих собрания не участвовала и не принимала участия в покушении 1-го марта.
– Значит, вы не знали о преступных планах террористов относительно покушения на государя императора?
– Я не принимала в этом участия! – сказала Гельфман.
– Но вы знали об этом? – настаивал первоприсутствующий.
– Разве судят за мысли, а не за действия? Хотя в этой стране именно мысли являются опасными для вашей власти! Вы говорите с нами с позиции силы. Вы уже приговорили нас и разыгрываете эту дряную комедию суда!
– Госпожа Гельфман! Вы оскорбляете суд! Вам следует отвечать на вопросы, а не выступать с обвинениями. Вы признаете факт, знания вами цели преступного замысли вашей организации?
– Я знала общий принцип организации «Народная воля». Я знала общую программу организации.
– Иными словами ваш ответ – Да?
Гельфман не ответила первоприсутствующему на его вопрос. Тогда тот обратился к Софье Перовской:
– Подсудимая Перовская, вы признаете себя виновной в деятельности имеющей целью свержение существующего в России государственного и общественного строя, путем насильственного переворота?
– Я признаю себя членом партии «Народная воля» и признаю себя членом её Исполнительного Комитета, – ответила Софья. – Но хочу ответить, что «Народная воля» не имела целью навязывать обществу какие либо учреждения или общественные формы.
– Но вы принимали активное участие в покушениях под Москвою и 1-го марта на жизнь государя императора?
– Да, я признаю, что принимала активное участие в подготовке и проведении этих актов. Но должна заявить, что подсудимая Гельфман, как хозяйка конспиративной квартиры и член организации «Народная воля» не принимала участия в террористической деятельности партии. Она занималась только распространением её программы. Участия в подготовке актов она не принимала…
***
– Подсудимый Желябов, вы признаете себя виновным в организации покушений на жизнь государя императора и попытках свержения существующего в Российской империи государственного и общественного строя?
Желябов ответил:
– Я признаю себя участником организации «Народная воля». Я участник этой партии вследствие своих убеждений. Я агент Исполнительного Комитета. Я долгое время был в народе и работал мирным путем. Но затем вынужден был оставить эту деятельность. Я убежден, что на данном этапе главный враг российского народа – это власть.
– Власть? Поясните суду.
– Существующая власть в Российской империи. Государь император и его правительство. Потому всеми силами считал своим долгом бороться с этой властью.
– Вы были арестованы раньше, чем было подготовлено дело 1-го марта. Потому, по словам подсудимой Перовской, вы участия в сем деле не принимали.
– Я всегда принимал самое активное участие в подготовке актов. Этим я и заслужил доверие Исполнительного Комитета партии «Народная воля». Потому, дабы сэкономить вам время, скажу, что не стану возражать против обвинительного акта. Я не принял участия в деле 1-го марта, ибо просто не имел такой физической возможности. Но если бы я имел ее, то был бы среди самых активных участников убийства императора Александра Николаевича. Как я был участником покушения в Зимнем дворце. И если тогда император не был убит, то поверьте, я сделал все возможное, чтобы он умер еще тогда.
***
29 марта 1881 год.
Прокурор Муравьев обратился к суду:
– Господа сенаторы! Господа сословные представители. Я призван быть на этом суде обвинителем величайшего из злодеяний, которое когда либо совершалось на русской земле. Мы с вами стоим перед свежей, едва закрывшейся могилой, нашего возлюбленного монарха. Мы стоим среди всеобщего плача отечества потерявшего своего отца! Россия, господа, требует возмездия!
Прокурор указал на скамью, где расположились обвиняемые.
Муравьев сделала паузу. В зале стояла тишина. Все ждали продолжения.
– Как подданный моего государя, как гражданин и верный сын России, я готов исполнить свой долг, господа! Быть беспристрастным велит мне долг юриста! Нет места эмоциям и чувствам! Только закон!
Свершилось событие неслыханное! И на нашу долю выпала печальная участь быть свидетелями преступления, подобного которому не знала еще история человечества!
Желябов тихо прошептал Софье:
– Какой пафос у твоего друга детства. А если вспомнить, как убивали Павла Первого в его собственной спальне? Наша казнь императора была много гуманнее.
– Зато с цареубийцами тогда поступили гуманно. Их никто не казнил. Но ведь они не замахивались на принцип самодержавия. Они лишь меняли одного коронованного деспота на иного. А мы замахнулись на принцип. Вот он и старается.
– Выслуживает очередную звезду. Царю доложат о его словах, и он не ставит их без внимания. Жаль, что мы не смели всю эту продажную свору, которая мешает жить нашему народу.
– Это еще впереди. Рано или поздно империя падет. Мы бросили камень в это проклятое болото. Первый камень. Но будут и те, кто обрушит все это гнилое здание.
Между тем прокурор продолжал свою речь и перешёл к описанию событий 1-го марта 1881 года. Он заметил усмешки на лицах Желябова и Перовской и сказал:
– Разве видите вы раскаяние на лицах вот этих двоих преступников? Посмотрите на них? Усмешка Желябова говорит об обратном! Когда Россия плачет, вот такие Желябовы смеются! Он издеваются над горем нашего народа! Вы люди, носящие образ Божий! Любуйтесь на дела рук ваших!
Желябов снова сказал Софье:
– Он ставит себя в народные ряды. С чего бы это? Вешатель среди сермяжной и нишей России. Предается общему горю? Я едва держусь, чтобы не рассмеяться.
– Не стоит. А то они удалят тебя из зала, – тихо ответила Софья.
Прокурор Муравьев говорил долго. Он постоянно обращался к убитым во время покушения солдатам и прохожим, подчеркивал доброту монарха. Как пострадали подданные империи во время варварского действа. Он призывал все казни египетские на головы убийц. Муравьев твердил о народном горе и желании всей России отомстить за смерть государя. Он делал паузы и размахивал руками, словно фокусник желающий вызывать гром и молнию.
В итоге прокурор Муравьев произнес одну из самых эмоциональных обвинительных речей в истории царского суда. Он назвал террористов людьми «без нравственного устоя и внутреннего содержания». Их идеалы Муравьев уподобил «геркулесовым столбам бессмыслия и наглости». Прокурор сказал, что его главный свидетель – «дымящиеся кровью факты» страшного преступления.
***
Первоприсутствующий был готов объявить приговор суда по делу первомартовцев. Он внимательно обвел глазами зал суда. Все стояли и ждали его слова. Хотя никто не сомневался в смертном приговоре.
Первоприсутствующий поднял лист с приговором и стал читать:
– По указанию Его императорского Величества Правительствующий Сенат в особом присутствии для суждения дел о государственных преступлениях, выслушав прения сторон, постановил: подсудимых Андрея Иванова Желябова, 30 лет; Софию Львовну Перовскую, 27 лет; сына священника Николая Иванова Кибальчича, 27 лет; тихвинского мещанина Николая Иванова Рысакова, 19-ти лет; мозырскую, Минской губернии, мещанку Гесю Мееровну Гельфман, 26 лет, на основании статей уложения о наказаниях лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение. Приговор сей относительно дворянки Софии Перовской по вступлению его в законную силу, прежде обращения к исполнению, на основании статей уголовного судопроизводства, на предмет лишения её, Перовской, дворянского достоинства, предоставить через министра юстиции на усмотрение Его Императорского Величества.
***
Казнь.
3 апреля 1881 год.
3 апреля в пятницу на Семеновском плацу была проведена казнь цареубийц: Желябова Андрея, Перовской Софьи, Кибальчича Николая, Рысакова Николая. Геся Гельфман сразу после вынесения приговора заявила о своей беременности, что было подтверждено медицинским обследованием приговорённой к казни. Закон запрещал казнить беременных женщин, и потому казнь Гельфман была отложена.
Полковник Дибисс принял осужденных из Дома предварительного заключения и сопровождал под конвоем до места казни. По улицам Шпалерной, Литейному проспекту, Кирочной, Надеждинской, Николаевской до Семеновского плаца.
В распоряжении Дибисса было 11 полицейских чиновников, рядовые сотрудники полиции из четырех участков Литейной части, и двух участков Московской части, два эскадрона кавалерии и две роты пехоты.
По пути следования конвоя были расставлены воинские части: рота пехоты на Шпалерной улице, рота на Литейном проспекте, рота у Невского проспекта, рота по Николаевской улице.
В распоряжении полицмейстера полковника Есипопа было четыре роты пехоты и две сотни казаков на семеновском плацу.
Всеми войсками на месте казни командовал генерал-адъютант, начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии барон фон Дризен.
***
7.50. Дом предварительного заключения.
Ворота Дома предварительного заключения, где содержались осуждённые на казнь преступники, распахнулись. Спустя пять минут из ворот выехала первая повозка запряжённая парой лошадей.
В ней были Рысаков и Желябов. Они были в черных арестантских шинелях и шапках без козырьков. На груди у каждого была табличка с надписью «Цареубийца». Их руки были привязаны к скамье, на которой они сидели.
Рысаков был бледен и взволнован. А вот Желябов сохранял абсолютное спокойствие.
– Вот мы и отправились в наше последнее путешествие, – тихо произнес Андрей. – Вам стоит собраться с духом молодой человек. Скоро мы умрем и должно показать, как умеют умирать революционеры.
– Какая разница как умирать? – спросил Рысаков.
– Большая разница. О нашей казни ещё в учебниках писать будут.
– Неужели вам не все равно, что напишут про нас лет через сто? Нас-то не станет сейчас.
– И пусть. Я готов умереть.
– А вот я нет. Признаюсь вам честно!
***
Вслед за первой повозкой показалась вторая. В ней находились Кибальчич и Перовская. На них были такие же арестантские одеяния черного цвета. Только на голове у Софьи Львовны была не шапка, а черная повязка в виде капора. И на груди осуждённых таблички «Цареубийца».
На лице Перовской можно было заметить легкий румянец.
– Смотри сколько народа пришли посмотреть на нас, – сказала она Кибальчичу.
– В России всегда на зрелище казни собирается много народа.
– До места казни еще далеко.
– Все равно. Они видят тех, кто скоро уйдет в иной мир. Но вот войск они понагнали. Так еще никого не охраняли. Даже декабристов.
– Они нас боятся.
Кортеж следовал по улице. Высокие колесницы смерти, тяжело громыхали по мостовой. Погода стояла теплая, хотя снег еще не везде растаял и были видны многочисленные белые островки.
– Весна, – сказала Софья. – Она чувствуется в воздухе.
– Да, – согласился Кибальчич.
– Трудно умирать весной.
– Какая разница? Хоть весной, хоть летом.
– Не скажи, Николай. Весной чувствуется дыхание жизни. Снег тает.
– Мы сделали дело в марте и умрем в апреле, Соня. Нам остается только это – умереть красиво. Об этой смерти еще книги напишут.
***
8.20 Семёновский плац.
На Семеновском плацу было множество людей. Плац был окружён кольцом казаков. Ближе к эшафоту стояли конные жандармы и в строю солдаты лейб-гвардии Измайловского полка.
На плац прибыли генерал-майор Баранов, прокурор судебной палаты Плющевский, товарищ прокурора Мясоедов и обер-секретарь Семякин…
***
8.50 Семёновский плац.
Прибыли колесницы с осуждёнными. Густая толпа народа заколыхалась и солдаты плотнее замкнули кольцо. Преступников подвезли прямо к эшафоту, где была сооружена виселица и платформа.
Палач Фролов влез на первую колесницу и отвязал осуждённых. Помощники палача отвели Желябова и Рысакова на эшафот. Там их поставили рядом у позорных столбов.
Тем же порядком сняли со второй колесницы Перовскую и Кибальчича. Их также ввели на эшафот. Все они сохраняли спокойствие, исключая Рысакова, который был бледен как плотно и заметно нервничал. Когда его подвели ближе к виселице он обернулся и сделал неприятную гримасу, которая искривила на мгновение широкой рот. Светлые длинные волосы его развевались по широкому лицу, выбиваясь из под черной арестантской шапки.
***
Сначала всех осужденных поставили у позорных столбов. Обер-секретарь развернул приговор. Прозвучала команда солдатам:
– На караул!
Несколько минут секретарь читал приговор. Затем забили мелкою дробью барабаны. Барабанщики размещались двойной линией под эшафотом.
К осуждённым подошли священники, и они целовали крест. Затем их отвели на черный квадратный помост, обнесенный выкрашенными черной же краской перилами.
На помост вели шесть ступеней. Посреди платформы была подставка для осуждённых. Это и была общая виселица для цареубийц. Позади эшафота стояли черные деревянные гробы.
Бодрость не покидала Желябова, Перовской и Кибальчича до минуты одевания белых саванов с башлыком.
– Прощай, Соня! – сказал Андрей Желябов. – Если там что-то есть свидимся.
– Прощай, Андрей! – ответила она. – Прощайте товарищи.
– Прощайте, – сказал Кибальчич. – Там ничего нет. Более мы не свидимся.
Последний в очереди был Рысаков. Он видел, как надевали саваны на других, и слышал их слова. У него подкосились колени, когда плач быстрым движением накинул саван и на него. Барабаны непрестанно били мелкую дробь.
***
9.20 Семёновский плац.
В десять часов двадцать минут палач завершил все приготовления к казни. Он подошел к Кибальчичу и одернул скамейку. Кибальчич повис в воздухе. Смерть настигла его мгновенно. Тело его повисло без всяких движений и конвульсий. За ним последовала Перовская, которая, упав со скамьи, вскоре повисла без движения. Потом был Желябов. И последним Рысаков. Тело его, сделав несколько медленных оборотов, замерло рядом с другими казнёнными. С убийцами Александра было покончено.
Это была последняя в России публичная казнь. 26 апреля 1881 года царским указом публичное исполнение смертной казни было запрещено…
