Влада Ольховская
Танцующий горностай
Но это если очень повезет, а Ян не любил делать ставку на везение, да и поджог – метод, от которого пованивает во всех смыслах. Так что либо коровник Беленкова, или где там все началось, загорелся сам, либо у Филиппа появился неизвестный враг. Однако доказывать все это следователь не собирался, потому что оправдания были слабостью, поведением подчиненного перед начальником.
Филипп наконец кивнул и поднялся из-за стола.
– Я тебя понял. Хорошо, что поговорили.
И слова эти вообще ничего не значили и уж точно не гарантировали, что дальше проблем не будет. Но изменить Ян пока все равно ничего не мог. В тот же день он рассказал о случившемся Александре. Она вполне резонно заметила, что Филипп не дурак и не истеричка, он к полиции без нужды не сунется, а подгоревший сарай нуждой не считается. Он начнет действовать, если диверсия повторится, до этого момента близнецы могли оставаться спокойны. Ян надеялся, что она права.
Ну а через пару дней их вызвала Наталья Соренко, и неприятная встреча с Филиппом отошла на второй план, постепенно растворяясь среди других событий.
Соренко с годами не менялась. При ее образе жизни и непреодолимой тяге к сигаретам многие пророчили ей страшные муки и незавидную участь. Но от таких предсказаний судмедэксперт отмахивалась, как от сизого дыма. Она будто замерла во времени, и весь мир двигался дальше, а она существовала в одном-единственном моменте, который в потенциале сулил ей бессмертие.
Близнецов она встречала на улице и даже с их появлением к двери не поспешила.
– Тут поговорим, – заявила Соренко. – Я по вашей милости и так слишком долго бетонной пылью дышу. Я чихаю лилипутскими кирпичиками!
– Это лишь означает, что у тебя в носу ведутся строительные работы, – рассудила Александра.
Однако сестра, как и сам Ян, прекрасно понимала, почему Соренко не хочется лишний раз оказываться рядом с детским трупом. Никому не хотелось. По работе это было неизбежно, но хотя бы начать беседу можно здесь.
– Мальчик, лет восемь-девять, – отчиталась Соренко. – Убит больше года назад, сразу после смерти помещен… вот в это.
– Смерть насильственная?
– Несомненно насильственная. Там вообще обнаружилось много всякого.
– А точно его год назад убили? – засомневалась Александра. – Я фото смотрела, там мумия выглядит какой-то древней…
– Для фильмов древние мумии лепят за два дня, но тебя вряд ли что-то смущает. Смотри, какое дело: практических сведений о том, что происходит с трупом в бетоне, не так уж много. Потому что нормальные люди случайно находят вещи поприятнее – монетки там, клады всякие или грибочки… То, что притаскиваете вы, встречается в мире нормальных людей нечасто.
– Это не мы нашли, – напомнил Ян. – И я не думаю, что даже с поправкой на нас ситуация уникальная.
– Тело в бетон суют так редко, что каждый пример уникален. Хотя кое-что я накопала, были исследования. Короче, взяли однажды трех свиней…
– Наташа! По делу.
– Нелюбознательный ты, – заключила Соренко. – Оттого в голове пустоты, а в пустотах – дурь. Но вернемся к нашему неприятному. При заключении тела в бетон возможны разные варианты, тут все зависит от состава бетона, герметичности бетонной капсулы, условий, в которых она потом будет находиться. Были случаи, когда мягкие ткани внутри превращались в, условно говоря, мыло. Но тут статуя, похоже, постоянно оставалась на воздухе, бетон вокруг тела замкнулся герметично, состав был подобран грамотно… Короче, бетонная оболочка способствовала выводу из трупа влаги, и вместо разложения произошла мумификация.
– Так от чего он умер?
Однако Соренко, обычно не любившая лишних слов, покачала головой и зажгла еще одну сигарету.
– Нет, погоди, о мальчике потом. Давай еще про бетон. Как вы думаете, – ваши два мозга как раз за один человеческий сойдут, – легко было сделать эту золотистую поделку или нет?
– Раз ты спросила, уже очевидно, что нет, – указала Александра. – Да и без твоих намеков можно догадаться. Я, если честно, все прикидывала, как это провернули… Нет, не представляю.
– Тебе и не надо, вы и так с особенностями оба, – хмыкнула Соренко, но тут же посерьезнела. – Права ты в одном: это ни черта не легко. Чтоб получился такой результат, недостаточно просто швырнуть тело в форму и сверху ливануть бетона.
– Тело закрепили в центре скульптуры, – кивнул Ян. – Как они умудрились?
– Сначала перевязали труп, чтоб он в позе зародыша оставался. Это было сделано сразу же после смерти, до окоченения. Поняли, что значит?
– Что они готовились к этому, – тихо ответила Александра. – Убивая его, они уже знали, как спрячут тело.
– Вот-вот. На этот раз вы откопали редкостных уродов, так что, будьте любезны, поймайте их! Короче, сначала тело скрутили кожаными ремнями. Потом поместили в форму и закрепили в нужной позиции металлическими штырями.
– Я помню осколки, не было там никаких штырей, – нахмурился Ян.
– Ты лучше нос себе перебей, Эйлер, чем уважаемых людей перебивать. Дальше слушай. На подготовку указывает очень многое. У них была не только подходящая по размеру форма, но и нечто вроде вибростола, так, кажется, эта штука называется – она нужна для того, чтобы бетон плотно распределялся по форме, чтоб не было нежелательных пустот. Когда основная заливка была завершена, подсохшую скульптуру достали из формы, извлекли металлические штыри, отверстия заделали вручную. А, чуть не забыла: состав был подобран так, чтобы скульптура выдерживала подобные манипуляции и не трескалась. Для этого нужно нечто вроде пластика… у меня точное название там записано, потом вам отдам бумажки все. Ну и на финале эту хрень покрыли золотой краской, обеспечили пятна и сколы, чтобы она никому не понадобилась. Вероятнее всего, этот ваш покойный бомж вез статую не очень аккуратно, она тяжеловата для одного человека. Тогда она выдержала, но какие-то трещины могла получить. И когда грузчики, криворукие, как и все в этом деле, статую все-таки грохнули, она не выдержала. Но изначально она была крепкой, потому что сделанной с умом.
Тут Соренко замолчала, отвернулась, с очевидной злостью затушила сигарету о ближайшую ступеньку. Она не стала продолжать, не объяснила, почему злится, однако это и так было на виду.
Точность исполнения, о которой она говорила, предполагала не только специальные знания. Во всем этом чувствовались опыт и мастерство. Если бы ребенка убили случайно и попытались в панике спрятать тело таким варварским способом, получилось бы куда хуже.
Тот, кто это сделал, прекрасно знал, как добиться нужного результата. Вряд ли это был дебют. А значит, где-то на свалках таких статуй может быть еще… Сколько? Десять, двадцать? Вся эта история казалась Яну чередой невероятных совпадений, когда он считал, что случай единичный. Но если предположить, что кто-то проделывал такое не раз, неудача с хордером превращается в неизбежную статистическую ошибку…
Мысли невольно скользнули к Филиппу Беленкову. В кафе он сделал вид, что не связан с золотым ангелом – а если соврал? Мог и соврать, нет у него причин говорить правду.
Впрочем, эта версия долго не продержалась. Ян вынужден был признать, что у семьи Беленковых избавление от мертвых тел уже много лет поставлено на поток и связано с их фермами. А все, что описала Соренко, требует специального оборудования и немало времени. Так что за созданием жуткой скульптуры наверняка стоит тот, кто считает себя художником.
А убийцей может оказаться как раз не он.
– Ладно, что уже тянуть? – тяжело вздохнула Соренко. – Идем.
– Насколько хорошо удалось сохранить тело? – спросила Александра.
– Больше всего оно пострадало при падении статуи. А дальше уже все было аккуратно… Когда тело прятали, бетон прилегал к нему вплотную. После мумификации появились небольшие пустоты. Это по-своему помогло.
Как и большинство известных Яну судмедэкспертов, Соренко относилась к трупам со здоровым цинизмом. Это было необходимым инструментом сохранения психики: если бы она позволяла каждой трагедии себя задеть, никаких нервов бы не хватило. Мертвые тела Соренко рассматривала всего лишь как ресурс, который помогал восстановить справедливость и защитить живых.
А теперь все было иначе. Это стало понятно, когда они обнаружили, что тело ребенка накрыто простыней. Простыня была новой – ткань еще сохранила заломы, оставшиеся после упаковки. Ян не удивился бы, узнав, что Соренко побежала покупать эту простыню на собственные деньги, лишь бы не смотреть лишний раз на мертвого мальчика.
Картина и правда была жуткая, не похожая ни на что. Останки, уже обработанные и очищенные от бетона, даже настоящий труп не напоминали. Как будто декорация к какому-то фильму ужасов, да еще и не самому страшному… Но от этой невольной издевки над чудовищной смертью становилось только хуже.
На краю стола лежал большой конверт из плотной желтой бумаги. В нем обнаружились рентгеновские снимки, показывавшие, что целых костей в маленьком теле почти не осталось, и не во всем можно было обвинить грузчиков, уронивших скульптуру.
– Он умер от побоев? – тихо спросила Александра, тоже старавшаяся лишний раз не смотреть на труп.
– Задушили, – коротко ответила Соренко. И даже подобная немногословность выдавала, насколько ей тяжело.
– А переломы?..
– Были нанесены раньше. Так, ладно, сами вы ни хрена не угадаете, давайте по порядку.
Ян не стал указывать, что они не угадывать сюда пришли. Порой ему доставляло удовольствие препираться с Соренко – поэтому он и не ограничивался отчетами, как следовало бы, приходил лично. Но не здесь и не сейчас.
– Убили пацана где-то в июле, – продолжила Соренко. – Но не в этом июле, а год назад. За несколько месяцев до этого, в марте-феврале, с ним случилось нечто охренительно паршивое. Или избили, или с большой высоты упал, или машина сбила, что-нибудь такое. Но пацан это кое-как пережил, хотя и должен был остаться инвалидом. Возможно, и погибнуть, он был в таком состоянии, что и несколько месяцев спустя сложно было сказать, что с ним станет. Но кто-то решил не дожидаться финала и задушил мелкого раньше.
Ян, успевший хорошо рассмотреть снимок, видел, что она права. Кости уже срастались, хотя переломы определенно были сложными. Некоторые и вовсе восстановились, другие, возможно, ломали в хирургических условиях – чтобы подкорректировать. Что бы ни случилось с этим мальчиком, его не бросили, кто-то отчаянно боролся за его жизнь…
А потом все закончилось золотым ангелом.
– Что это? – Александра обвела пальцем пятно на снимке, обозначавшее серьезное разрушение позвоночника. – Это при падении статуи случилось?
– Нет, эта часть как раз при падении не пострадала. Похоже, там на позвоночнике стоял транспедикулярный фиксатор. В переводе на ваш язык это такая металлическая штучечка, которая поддерживает позвоночник после травмы. Перед захоронением, если это можно так назвать, фиксатор вырвали, причем довольно грубо.
– Зачем? – удивился Ян.
– Ну, видно, был там какой-то умник, который считал, что по этому фиксатору вы б получили все паспортные данные пацаненка и вкусовые предпочтения его родни до пятого колена. Не знаю я, зачем, Эйлер. Зачем вообще все это делалось? Как по мне, удаленный фиксатор может рассказать немногим меньше, чем оставшийся.
С этим Ян был согласен хотя бы отчасти. Тот, кто избавлялся о тела, знал о мальчике очень многое. О таком фиксаторе просто так не догадаешься, нужно было получить от кого-то информацию – а передать ее мог убийца. Получается, он был знаком с ребенком, знал историю с травмой, полученной несколько месяцев назад, и мучительным лечением… Которое могло бы помочь! Яну доводилось слышать о том, что маленькие дети восстанавливались после очень тяжелых ранений. И этот мальчишка держался долго, а потом у него забрали все шансы.
– Голова сохранилась неплохо, – сказала Соренко. – Череп целый, ткани тоже… узнаваемы. Наши попытаются воссоздать на основе этого прижизненное изображение. Тебе пришлют, когда будет готово.
– Насколько оно будет точным?
– Как фоторобот примерно. На паспортное фото не рассчитывай.
Ян предпочел остаться в стороне, не подходить к останкам вплотную и уж точно не касаться. Александра решила иначе. Она остановилась у стола, наклонилась над телом, восстановленным из бетонных осколков. Ян не представлял, что она надеется там увидеть, но не торопил.
Когда они готовы были уйти, Соренко снова отправилась с ними к выходу. Она ничего не объясняла, но было заметно, что на свежем воздухе ей становилось легче – она словно скидывала с себя невидимый груз.
– Почти жалею о том, что не курю, – поежилась Александра, когда они оказались на улице. – Вот еще, хотела спросить… Как удалось определить, что он умер в июле – прямо с точностью до месяца?
– С точностью до месяца по телу нельзя, – отозвалась Соренко. – По телу можно только то, что примерно год назад. Дальше наши криминалисты расстарались.
– А они как сумели? – удивился Ян.
– Ну, не сами, конечно, а посредством правильной мотивации.
– Твоей, что ли?
– Представь себе. Это из вас я никак людей не слеплю, на остальных влияю. Не знаю, что ты там удумал, но я слежу за новыми подходами. Есть у меня подписка на пару журналов… Знаете вы, что такое научные журналы?
– Как наши комиксы, только много буковок и без картинок, – послушно отозвалась Александра.
– Ну вот. Короче, если там обнаруживается что-нибудь интересное, я беру черенок от швабры и гоняю наших криминалистов до тех пор, пока они это не освоят.
– Потрясающее сочетание инноваций и традиций, – оценил Ян.
– Когда понадобилось определить дату смерти пацаненка поточнее, я вспомнила статью о том, что с недавних пор открыта международная база пыльцы. А пыльца, чтобы вы знали, сохраняется не только непосредственно в носу, но и на костях. Даже у окаменевших жителей Помпеи удалось пыльцу из носа извлечь, представляете?
– Может, перейдем к тому моменту, когда ты взяла черенок от швабры? – предложила Александра.
– Я сейчас возьму его еще раз, если кое-кто не перестанет перебивать старших! Так вот, опуская подробности, которые вы все равно не усвоите, скажу: пыльца таки помогла. Мальчик умер в июле, а незадолго до смерти он бывал в месте, где много садовых цветов.
– Может, ты и место подскажешь? – без особой надежды спросил Ян.
– Может, за тебя и остальную работу выполнить? Нет, цветы там были самые обычные, ничего такого, что тебе бы адрес с кодом от подъезда подсказало. Я вам и так много дала, от этого и отталкивайтесь!
Она действительно подсказала много, тут спорить было сложно. С таким уже можно работать – как минимум определить, в какие сроки искать этого мальчика среди детей, пропавших без вести. Примерный портрет поможет сузить список кандидатов, ну а потом сведения об операции тоже пригодятся. Похоже, лечили ребенка в полноценной клинике, а не у шамана под кустом, так что все данные должны были сохраниться. Но это если он из Москвы или хотя бы из России… а если нет?
– Все это бред какой-то, – объявила Александра. – Я бы решила, что его пытались убить при первом нападении, которое было в феврале-марте. Но потом ведь изо всех сил старались спасти! За ребенком, травмированным настолько тяжело, должны были следить… И вдруг – убили! Из больницы, что ли, выкрали? И никто из врачей не поинтересовался, что с ним стало?
– Ты намеренно запутываешь все еще больше?
– Это я так психую.
– Да я уже понял. Отложи, будь любезна, истерику в пакетик до лучших времен. Посмотрим, что нам даст портрет.
Ждать пришлось даже меньше, чем предполагал Ян: портрет они получили уже этим вечером.
Изображение было рисованным, скорее всего, неточным. И все равно в памяти оно невольно наслаивалось на искаженное смертью личико мумии, и от этого становилось не по себе. Мертвый мальчик напоминал непонятного зверька. Живой смотрел на мир огромными карими глазами – два омута на бледном треугольном лице. Тонкие черты, черные волосы, печаль, которой наверняка не было – и которую предпочел дорисовать художник, он ведь тоже все знал. А может, она просто чудилась, сложно сказать.
Портрет использовали для запуска программы распознавания лиц. Ян решил не ограничиваться теми, кто официально был объявлен пропавшими без вести – исчезновение мальчика вполне могли скрыть, Александра не зря об этом спросила. Программе предстояло искать похожих детей в социальных сетях, это показалось самым надежным.
И это же отняло куда больше времени, чем сканирование ограниченной базы данных. Результат был готов лишь к следующему утру – но определенно того стоил. Потому что помимо детей с жизнерадостных снимков, переполнявших социальные сети, программа обнаружила очень похожего мальчика и среди криминальных новостей.
Глава 3
Александра так никому ничего и не сказала – ни Пашке с Ниной, ни Андрею, ни даже Яну. Хотя должна была. Каждый из них имел право знать, и она это понимала, а поднять тему, которой никто не ожидал, все не решалась. Это оказалось куда сложнее, чем преследовать преступников в безлюдных лесах.
Одной из причин стало то, что она знала реакцию родных заранее. Стоило ей только заговорить о возвращении в Австралию, и они лишь засмеялись бы. Им показалось бы, что это шутка, что после всего случившегося невозможно рассматривать такой вариант всерьез. И под звуки их смеха Александра потеряла бы последнее желание объяснять, почему ей все-таки нужно вернуться.
Там, далеко за океаном, был ее дом – заново построенный на руинах прошлой жизни. Там ее ожидала блестящая карьера, о которой здесь не приходилось даже мечтать. Пока ей позволяли играть в стажерку, но, если бы она решила полноценно перевестись, никто бы ей не разрешил. В лучшем случае заставили бы проходить дополнительное обучение, в худшем – просто отказали бы. И с Гайей точно работать не позволили бы. Получается, все труды Эрика, обучавшего ее, оказались бы напрасными? Он ведь так гордился ею, она ему так много обещала… Александре казалось, что, отказываясь от работы в Австралии, она его подводит. Она уже отца подвела… Сколько можно разочаровывать мертвецов?
В то же время она понимала, каким грандиозным прощанием все это обернется, с кем-то – навсегда… Ян скажет, что будет приезжать, и он действительно будет, но не чаще раза в год. А старшие брат и сестра и того реже, племянники продолжат расти и каждый раз станут встречать ее новыми, дети так быстро меняются… О том, что произойдет между ней и Андреем, Александра и думать не хотела.
Поэтому она молчала, давала себе передышку перед неизбежным, надеялась, что правильные слова найдутся сами собой. Единственным, кто знал всю правду, был Гайя – и потому что подслушал телефонный разговор, и потому что за годы их знакомства показал себя великолепным хранителем секретов.
– Но ты ведь меня поддерживаешь? – задумчиво спросила Александра. – Я имею в виду, ты точно хочешь вернуться, там тебе однозначно лучше, чем здесь…
Гайя посмотрел на нее грустными собачьими глазами и выплюнул на пол непонятно откуда взявшийся пожеванный каштан. С учетом того, что пес последний раз был на прогулке вчера вечером, ситуация становилась особенно странной.
– Ты сколько таскал его за щекой? – присвистнула Александра. – Так, нет, я не хочу знать… И каштан – это не аргумент! Давай скажем всем, что ты захотел вернуться, а я просто решила подыграть, потому что я твой единственный опекун?
Динго привычно отмалчивался, зато из ванной выглянул Андрей.
– Ты что-то сказала?..
– Гайя ведет себя как белка.
– Ну… Он рыжий и пушистый, а у нас в квартире свобода самоопределения. Если он захочет использовать антресоли как дупло, мне все равно.
Александра невольно улыбнулась. Ей так хотелось все рассказать… А слова будто застряли где-то в груди мелкими осколками и никак не желали покидать ее.
Ну а потом позвонил Ян, и можно было снова сосредоточиться на деле – оно было достаточно важным для этого.
– У нас тут попадание не то что в десятку – в двадцатку и тридцатку. Скопом, – объявил брат.
Александра, разглядывавшая изображения на мониторе компьютера, напряженно кивнула. Сходство между рисунком и фотографией мальчика действительно оказалось поразительным. Хотя дело было не только в сходстве, в этой истории совпадало так много, что пройти мимо было нельзя.
Программа распознавания лиц подбросила им новости почти двухгодичной давности, рассказывавшие жуткую и необъяснимо странную историю.
Мальчика, похожего на портрет, звали Тимур Максаков. Он был сыном Максима Максакова – влиятельного и богатого бизнесмена, занимавшегося преимущественно торговлей машинами и грузоперевозками. Ребенок был поздний, долгожданный и бесконечно любимый, тут и гадать не приходилось: его отец постоянно говорил об этом в немногочисленных интервью. Многие называли Тимура единственным наследником семейного бизнеса: у Максакова была еще и старшая дочь от первого брака, но девушка родилась с синдромом Дауна, и никто не ожидал, что она станет управлять компанией.
Поэтому за юным бизнес-принцем внимательно следили, в шесть лет он пошел в элитную закрытую гимназию… а в девять едва не погиб.
Никто до сих пор не знал, что произошло в тот день. Тимур, обычно тихий, дисциплинированный и послушный, прогулял последний урок. Он покинул охраняемую территорию вместе с детьми из другого класса, у парковки не задержался – прекрасно знал, что его никто не встречает, за ним должны были приехать на час позже. Тимур никогда не возвращался домой сам, не было ни одного дня, когда его не встречал личный водитель. Мальчик, вероятнее всего, даже не сумел бы вернуться на общественном транспорте.
Он и не пытался, его путь лежал не домой. Тимур уверенно направился ко дворам, в которых он никогда не был. Местные камеры наблюдения, изредка ловившие одинокую фигурку, показывали, что он двигался один, испуганным не выглядел, не оглядывался по сторонам и не спрашивал дорогу. Ни у кого не возникло бы сомнений: мальчик знает, куда ему нужно попасть. Хотя потом никто в его семье так и не смог объяснить, что его там привлекло.
Тимура видели многие, но вполне обоснованно приняли за школьника, возвращающегося домой. Он без проблем миновал сложную паутину дворов и оказался на пустыре – когда-то там стоял небольшой магазин, потом его снесли, собираясь строить то ли новый супермаркет, то ли очередную жилую многоэтажку. Истинную цель никто так и не узнал, потому что дело почти сразу застопорилось, территорию даже не успели оградить забором после того, как вывезли строительный мусор.
Там, на этом пустыре, где машин никогда не было, Тимура и сбил автомобиль. На этой территории камер наблюдения не оказалось, люди туда тоже заходили редко – не днем так точно. Поэтому никто не видел, что именно произошло. Мальчика обнаружил мужчина, гулявший с собакой. Тимур был покрыт грязью и кровью, очевидно искалечен, и прохожему сначала показалось, что ребенок мертв. Но нет, остатки жизни в маленьком теле еще теплились, мальчика увезли в реанимацию.
Позже следствие установило, что ребенка сбили нагло и цинично, скорее всего – намеренно. Тимур стоял посреди пустыря, днем его можно было увидеть издалека. Но кто-то все равно его сбил: грязь и остатки снега сохранили следы единственного легкового автомобиля.
Первый удар был несильным, он лишь свалил Тимура с ног. Возможно, оглушил… Александра надеялась, что оглушил. Потому что дальше автомобиль попросту переехал лежащего ребенка. Водитель продолжил движение, Тимур остался лежать на пустыре, истекая кровью – и все равно он был жив.
Врачи боролись за него много дней и каким-то чудом сумели спасти. Угроза смерти миновала, но уже было ясно, что прежним он не станет. Никто не брался сказать, когда Тимур очнется, что он будет помнить, сумеет ли двигаться – хотя бы чуть-чуть. Операции продолжались, однако прогнозы врачей становились все более осторожными.
Мальчик оставался единственным, кто мог четко объяснить, что он делал на том пустыре. Но он не приходил в себя, а у всех остальных не было вариантов. Над загадкой бились и следователи, и частные детективы, нанятые отцом ребенка, однако все оказалось напрасным. Тимур всегда был одиноким и замкнутым, он никому из школьных приятелей не доверил свои планы. Откуда он мог знать, что это приведет к таким чудовищным последствиям?
Основной версией следствия оставалась месть или преступная конкуренция. Такого маленького ребенка на пустыре можно было покалечить разными способами, однако преступник предпочел автомобиль – и бизнес Максима Максакова был связан с автомобилями. Поэтому полиция тщательно проверяла всех, у кого были даже незначительные конфликты с отцом мальчика, однако полноценных подозреваемых в этом деле так и не появилось.
Когда с Тимуром произошло несчастье, об этом говорили много и по-разному. В основном, естественно, с сочувствием. Однако проскальзывали в Интернете и публикации, в которых сквозило злорадство из-за участи, постигшей богатую семью. Такие зацепки следователи тоже не оставляли без внимания, но и там оказались в тупике.
Максим Максаков, придавленный горем, поначалу не обращал на эту информационную суету внимания, ему было не до того. Но когда он пришел в себя, публикации о его сыне резко прекратились везде – он сумел придушить даже обсуждение в социальных сетях, не говоря уже о более-менее серьезных СМИ. Последней новостью на эту тему стала короткая заметка о том, что Тимура вывезли на лечение в Швейцарию.
– Его покалечили в марте, – указала Александра. – Это сходится с тем, что сказала Наташа Соренко.
– Ага, только больше ничего не сходится, – мрачно заметил Ян.
В новостях не было никакой информации о смерти ребенка. Наоборот, последние сообщения подтверждали, что он будет жить, пусть и не слишком хорошо. После этого Тимур Максаков полностью исчез из информационного пространства.
Однако даже если бы он умер… С его телом не могли поступить вот так! Зачем родителям избавляться от трупа? Они пытались спасти Тимура, и, если бы тот, кто напал на него, все-таки вернулся и задушил ребенка, они наверняка организовали бы полноценное расследование. Так что Тимур подходил на роль мертвеца, обнаруженного в золотом ангеле, и вместе с тем это никак не мог быть он.
Дело усложнялось еще и тем, что семья Максаковых жила в Подмосковье, найти официальные данные оказалось сложно. Яну удалось добыть лишь отчет о травмах, полученных Тимуром в марте – и эти травмы во многом совпадали с повреждениями, которые Соренко обнаружила у мумии.
– Или я схожу с ума, или весь мир. – Ян раздраженно отбросил очередную распечатку, устало потер глаза рукой. – Это же он! Но он вроде как не умирал… И уж точно его не засунули бы в садового пупса!
– Слушай, зачем мы вообще гадаем? – спросила Александра. – Тут часа полтора пути от силы. Поехали поговорим с ними!
– На каком основании?
– Да просто расспросим, что с Тимуром случилось!
– Александра, ты и сама знаешь, что так дела не делаются.
– Даже если это самый простой способ сделать дела, – проворчала Александра. – Ну а то, что программа распознавания лиц навела нас на Тимура, разве не основание?
– Если я сейчас сделаю твое фото и загружу в эту программу, она выдаст мне человек пятнадцать, которые могут быть тобой. И не факт, что это будут только женщины. У нее заявленная точность, по-моему, семьдесят процентов, если не ниже.
– Хорошо, но, может, Максаковым самим будет интересно это все узнать?
– С чего бы? Почти два года прошло, их сын не числится даже пропавшим без вести, а уж тем более убитым. Это не те люди, к которым можно просто завалиться с такими расспросами.
– Тебе нельзя, товарищ полицейский, – усмехнулась Александра. – А мне можно.
– С чего это?
– Поеду туда как частное лицо. Не допрашивать, просто погуляю по улице, Гайе позволю побегать. Ну а если пересекусь с кем-то из Максаковых – почему бы не заговорить?
– Сомнительная идея, – оценил Ян.
– У тебя есть лучше?
– Нет. Поэтому я тебя не останавливаю.
Из памяти с комариной назойливостью рвалась мысль о том, что в Австралии ей не пришлось бы сталкиваться с такими проблемами. Если так нужно для расследования, она поехала бы и поговорила – не вопрос!
Александра прекрасно понимала, что она идеализирует Австралию. Скорее всего, ей бы и там не позволили просто так беспокоить семью, пережившую трагедию. А если бы она попыталась сделать это самовольно, на нее могли и в суд подать. Но Александра сейчас была в таком настроении, когда прекрасное далёко виделось совсем уж безупречным.
Брат все-таки дал ей нужный адрес, и это было важнее всего. Александра оставила Яна в участке, но сама поехала не к Максаковым – не сразу. Сначала она направилась домой, чтобы захватить с собой Гайю, а заодно собрать хотя бы минимальную информацию о людях, с которыми ей предстояло говорить.
Максиму Максакову в этом году исполнилось пятьдесят четыре – Тимур и правда стал для него поздним ребенком. А выглядел уважаемый бизнесмен даже старше своих лет. Интервью он давал редко и строго контролировал информацию, которая появлялась о нем в общественном доступе, поэтому никаких сведений о его здоровье там не было. Однако Александра не сомневалась, что он болен, причем серьезно, хотя и не бралась сказать, чем именно.
Мать Тимура была значительно младше своего мужа. С постановочных фотографий в деловых журналах на Александру смотрела удивительная красавица, будто шагнувшая из другого мира и времени. Вера Максакова куда гармоничней смотрелась бы не в деловых костюмах, а в платьях Викторианской эпохи. Аристократичной бледностью и тонкими чертами она уже отличалась, а если собрать длинные темные волосы в строгую прическу, однозначно придворная дама получится. Сын был на нее похож – особенно огромными печальными глазами.
О старшей дочери Максакова иногда писали, но на семейных фотографиях ее почти не было. Александре удалось обнаружить лишь снимок пятнадцатилетней давности, на котором Таня Максакова была совсем маленькой и позировала с тогда еще живой матерью, первой женой Максима. Ее судьбу Александра тоже не выяснила, но решила заняться этим позже. Снимок лишь показал ей, что светловолосая Таня обладала теми специфическими чертами, которые быстро выдают синдром Дауна.
До трагедии Максим допускал интервью и официальные фотосессии, пусть и редко. После того, что случилось с Тимуром, это прекратилось – и не возобновилось до сих пор, хотя прошло полтора года, даже больше. Александре было любопытно, почему.
По дороге к поселку она размышляла о случившемся и все больше укреплялась во мнении, что в статуе нашли именно Тимура. Его все-таки убили… Может, похитили? Выкрали из больницы, избавились от него, но не отдали даже тело, чтобы поиздеваться над родителями? Вот только почему тогда Максаков ничего не сообщил полиции? Или сообщил – но велел засекретить дело так, что даже Ян не смог добиться официальных сведений? Да ну, голливудщина какая-то… А с другой стороны, как еще это объяснить? Не может быть, чтобы в золотом ангеле оказался точно такой же мальчик с точно такими же травмами – но не Тимур Максаков.
