Влада Ольховская
Ребро
На железном столе передо мной лежала мертвая старуха, древняя, как кости динозавров. Мне сказали, что это моя жена.
Моей жене позавчера исполнилось двадцать девять лет.
Поверил ли я в это сразу? Нет, конечно. Хотя они, справедливости ради, сначала только сообщили, что моя жена нашлась. Так и сказали – «нашлась», и я думал, что она жива, а потом они уточнили… Дорогу сюда я помню смутно. Кажется, со мной кто-то был, кто-то меня провожал, кто-то, как заведенная игрушка, снова и снова спрашивал меня, в порядке ли я. Но все это теперь стало посторонним и неважным. Я готовился к тому, что неизбежно, или к чуду.
Почему-то оба варианта казались мне одинаково возможными. Есть ведь еще шанс, что это чья-то ошибка или даже розыгрыш. Чудовищно жестокий, но я переживу, и я прощу Рэдж за это, если все затеяла она. Лишь бы она была жива! Я прибуду туда, а она обнимет меня, хохоча, как обычно, живая и здоровая, и я даже не смогу на нее злиться… Я бы все отдал, чтобы история ее исчезновения завершилась именно так.
Но была и другая часть меня, жесткая, прагматичная и злая. Приученная к боли и разочарованиям. Эта часть шептала, что чудес не бывает, не для таких, как я, точно. Не положено, не выписали на нашу долю. Рэдж уехала пять дней назад, три дня назад она перестала выходить на связь. Она никогда бы не устроила такую шутку. Если она не отвечала на мои звонки и не пыталась связаться со мной сама, должно было произойти что-то… плохое. Очень плохое. Я пытался успокоить себя тем, что это, возможно, она наказывает меня – мы ведь поссорились перед ее отъездом. И все же в глубине души я знал, что она бы никогда так со мной не поступила.
Я кое-как подготовился к первому взгляду на свою мертвую жену – насколько к такому вообще можно подготовиться. Но ведь мне показали не ее! Ее именем назвали какую-то старую рухлядь, которую я видел впервые в жизни.
И вот тут я сорвался. Надо сказать, что обычно я такого не делаю. Опытным путем я давно уже выяснил, что крики и вопли мало кого приводят к желанной цели. Таких, как я, и вовсе почти никогда. Потому что, с одной стороны, я ограничен суровым «Ты ж мужик, чего орешь!», а с другой – «Все вы, инвалиды, избалованы вниманием, чуть что – сразу вопли!». Поэтому проблемы я предпочитал решать спокойно, тихо и упрямо – до того финала, который мне нужен.
Но я ведь тоже не робот. Киборг – да, а робот – нет. Мне было плохо без Рэдж, я чувствовал себя бесконечно виноватым за то, что отпустил ее одну… бросил ее, если называть вещи своими именами. У меня была вроде как веская причина для того, чтобы не ехать, но я-то знал, что это по большей части лень и нежелание поддержать дурацкую во всех смыслах авантюру жены.
Я был уверен, что угрозы нет. В первый день я говорил с ней и во второй тоже. Рэдж казалась уставшей, но не напуганной. Она позвала бы меня, если бы что-то пошло не так, ведь правда?..
Так почему же она не позвала?
Чувство вины и вопросы без ответов грызли меня изнутри день за днем. Прошло не так уж много времени, но мне и это за вечность сошло. А тут меня еще и придавили новостью о том, что она мертва. Чувство было такое, будто в теле не осталось ни одной целой кости, они раздробились в пыль, мышцы порвались, и все, что было мной, теперь просто кровавое пятно на земле.
Я приехал, чтобы встретиться лицом к лицу с величайшим горем своей жизни, и что я увидел? Они мне какую-то бабку подсунули! Какими идиотами нужно быть? Я же отсылал в полицию фотографию Рэдж, я четко указал ее возраст. В конце концов, они знали, что я ищу жену, а не бабулю! Кому пришло в голову, что я могу быть женат вот на этом ископаемом?
Нет, сначала я старался быть вежливым. Я пытался доказать этим дебилам, что старуха в морге никак не может быть моей женой, значит, настоящую Рэдж нужно было искать дальше. Так ведь они не слушали меня, они настаивали, что никакой ошибки нет, что вот эти руины действительно моя двадцатидевятилетняя супруга.
Тогда я и сорвался. Я не рыдал – не мой стиль. Я вообще парень агрессивный, толку отрицать? Рэдж сумела подправить это, но не изменить. Поэтому, когда меня выбешивают какие-нибудь кретины, им, кретинам, лучше потом бежать по траншеям. Я даже не запомнил, что говорил им, но помнил, что орал. Кажется, кто-то от меня даже получил в морду. Сначала они пытались со мной сюсюкать, потому что у таких, как они, в башке четко заложено «инвалид = слабый». Но когда кто-то из их сотрудников пустил кровавые сопли, они стали действовать не в пример решительнее. И даже когда они прекратили осторожничать, скрутить меня получилось, только когда полиция приехала их спасать.
Я собой не горжусь, конечно, и все же… Сами виноваты. Я только о том и думал в момент драки. Виноваты не в том даже, что разрушили мои надежды и ожидания, а в том, что притормозили поиски настоящей Рэдж. Сейчас на счету каждый день… да что это я, каждый час! Возможно, она умирает и спасти ее реально только прямо в этот момент, который уже потерян из-за какой-то нелепой ошибки. Вот что меня убивало, питало мое отчаяние, заставляло вымещать боль на других. Объяснить это я тоже пытался, да только меня никто не слушал. Моя борьба за справедливость закончилась с уколом мощного успокоительного.
Как ни странно, очнулся я не в полиции и даже не в дурке, а в самой обычной больнице. Правда, к кровати меня привязали и протез забрали, но на этом меры по спасению общества от меня закончились. Врачи косились на меня с опасением и подходить к кровати ближе чем на два метра не рисковали, вопросы выкрикивали чуть ли не из коридора. Это они зря: я вымотался и ничего уже не хотел.
Вот тогда ко мне и пришел следователь. Судя по синяку на скуле, в морге он тоже был и в драке поучаствовал. При этом беседовал он со мной все равно спокойно и… по-прежнему настаивал, что это она.
– Вы что тут, сговорились все, что ли? – поморщился я. – С чего вы взяли, что эта мумия – Рэдж? Во-первых, даже не похожа. Во-вторых, где вы нашли труп?
– На берегу моря.
– Ну вот! А Рэдж была далеко от моря, когда мы последний раз связывались, и ни к какому морю не собиралась.
– Мне тоже тяжело было поверить в это, – кивнул следователь. – Я видел и фото, и ваше заявление, поверьте, я со всем внимательно ознакомился. Я совершенно не понимаю, как такое могло произойти, и мне будет легче, если вы поможете мне разобраться. Но для начала вам придется поверить, что тело, показанное вам, действительно Регина Арсеньевна.
– С чего мне в это верить?
– Как минимум с того, что отпечатки пальцев совпадают. Ну а дальше, возможно, вы сумеете подтвердить, что это она, или опровергнуть это.
Сначала я несколько прифигел: какие еще отпечатки пальцев, откуда у них такие сведения о Рэдж? А потом я вспомнил.
Рэдж всегда была доброй, гораздо добрее, чем я. И на эту доброту, прямо как мухи на мед, слетались какие-то придурковатые личности. Не могу сказать, что мне не нравились все ее подруги без исключения, но попадались среди них совсем уж нелепые экземпляры, вечно влезавшие в неприятности.
Вот и год назад одна ее якобы подруга (после того случая у меня возникло немало вопросов к женской дружбе) обвинила Рэдж и еще пару знакомых в краже денег из ее офиса. Ситуация была щекотливая: деньги пропали, все указывало на то, что сперла их сама пострадавшая, поскольку сейф не был вскрыт. Но она тупо твердила, что кто-то из приятельниц выкрал у нее из сумочки ключи и коварно воспользовался ее доверием.
Я тогда, помню, мгновенно взбесился и ощутил непреодолимое желание пустить одну дуру на удобрение. Но Рэдж сдержала мои садистские порывы, она, что называется, сотрудничала со следствием. Она добровольно предоставила отпечатки пальцев, чтобы доказать: не было ее в том кабинете. Все обвинения с нее сняли, одной подружкой стало меньше, история закончилась, а отпечатки в базе данных полиции остались.
И вот когда на берегу моря обнаружили труп неизвестной старухи без каких-либо документов, стали искать способ определить личность. Отпечатки пальцев задействовали без особой надежды на успех и вдруг попали в яблочко. Неизвестная была в их базе данных и в базе пропавших без вести, я ж заставил полицию принять заявление о пропаже в тот вечер, когда Рэдж впервые не сняла трубку. Не думаю, что ее начали искать всерьез, но данные о ней уже были.
Короче, на бумаге вся эта версия складывалась, а в реальности – нет. Следователю казалось, что отпечатки не врут, и нужно разбираться, почему тело Рэдж выглядит так странно. Я же видел всему этому совсем другое объяснение:
– У вас в базе отпечатков косяк!
– Этого просто не может быть.
– Ну конечно! Везде базы данных слетают, а в полиции они пишутся слезами ангелов и потому безупречны! Да просто какой-то криворукий полудурок перепутал данные, имя Рэдж связали с чужими отпечатками пальцев, только и всего. Это была не она в морге!
– Вы даже не рассмотрели толком тело, Николай Анатольевич, – укоризненно заметил следователь.
– Мне, уж простите, не хотелось пристально разглядывать голую бабку, я вам с первого взгляда мог сказать, что это не Рэдж!
– Хорошо, тогда давайте просто проверим, к чему споры? Тесту ДНК вы поверите?
– Только если его будет проводить не тот осел, который накосячил с базой отпечатков, – буркнул я.
– Уверяю вас, у нас за это отвечают совершенно разные ослы, – криво усмехнулся следователь. – Образец ДНК Регины Арсеньевны у вас есть?
– Найдется.
Затею я считал непередаваемо тупой, потому что привык доверять своим глазам. Но уже было понятно, что просто так полиция поиски Рэдж не возобновит. Значит, мне нужно было сжать зубы, не думать о потерянном времени и доказать всем, что они допустили ошибку.
Полиция, надо отдать им должное, с тестом поторопилась. Я-то знаю, что они эту бюрократическую возню на недели могут растянуть. Но тут прям оперативно сработали, и результат был готов уже на следующий день.
Этим результатом они меня снова приложили. Тест ДНК, бесстрастный, не видевший Рэдж и не знавший ее, подтверждал, что в морге действительно лежит она.
Но это же бред! Тут одно из двух… Или полиция затеяла какой-то немыслимый заговор, чтобы похитители Рэдж остались безнаказанными, или… Или действительно произошло нечто необъяснимое. Легче было верить в заговор, да не получалось. Я вспыльчивый, а не параноик, я прекрасно знаю, что мы с Рэдж никогда не были достаточно важны для такого масштабного обмана.
Хотелось вопить, что тест – это тоже ошибка, нужно провести новый, и третий, и четвертый, пока эта дрянь наконец не покажет то, что мне нужно. Хотелось обвинять всех без исключения и снова ввязаться в драку, тупую и бессмысленную, но спасающую меня от разрушительных мыслей. Я не поддался. Я слишком много должен Рэдж, и даже если правда меня убьет, я обязан во всем разобраться.
– Мне нужно снова увидеть тело, – тихо сказал я.
Так я и оказался в морге во второй раз, так снова увидел на столе старуху, целомудренно прикрытую какой-то простыней. Я так понял, они готовы были на все, лишь бы я не разбушевался снова… Но дело ведь не в них и даже не во мне, дело в ней.
Теперь, когда я подошел к ней, когда заставил себя хорошенько ее рассмотреть, я был вынужден с ужасом признать, что это действительно Рэдж. По крайней мере, это может быть она. Когда мы последний раз виделись неделю назад, она была молодой и прекрасной, она даже на свои двадцать девять не выглядела. Но если отвлечься от возраста и сосредоточиться только на чертах лицах… Это могла бы быть она. Через много-много лет. Даже ее мать такой не стала! Ее мать умерла достаточно рано, так и не успев толком состариться. А старуха на столе выглядела как прабабка Рэдж!
Впрочем, она и на обычную старушку не тянула. Она была иссушенной временем, но далеко не дряхлой. Я осторожно, не касаясь тела, сдвинул в сторону ткань, чтобы получше разглядеть руки, и убедился, что на них сохранились хорошо развитые мышцы. Да, под морщинистой бледной кожей, да, не такие упругие, как бывает в юности. Но все равно указывающие на долгие изнурительные тренировки.
И ее лицо было лицом Рэдж, но будто скрытым под маской. Волосы, которые я привык видеть длинными, густыми и золотыми, стали белыми, как молоко, и были зачесаны назад. Она была такой бледной, будто не видела солнце много лет, а ведь Рэдж уезжала загорелой! Хотелось держаться за все эти отличия, да не получалось. Я видел все больше мелочей, доказывавших, что это она, не хуже, чем тест ДНК.
Вот этот шрам под коленом – результат неудачного падения с велосипеда два года назад. Вот тут пятно – след от выведенной татуировки. Этот шрамик у нее вообще с детства… А все остальные шрамы – нет. Разглядывая ее тело, я находил все новые следы заживших страшных ран, которых у Рэдж никогда не было. Может, все-таки не она?..
Нет, она. Финальным доказательством стала татуировка на внутренней стороне ее правого предплечья. Надпись «Навсегда», выполненная ажурной вязью, побледневшая за годы, но все равно узнаваемая. Ее татуировка! Не такая же, а именно ее: одна линия прорисована неверно, мастер ошиблась и долго извинялась, а Рэдж только смеялась, утверждая, что любит оригинальность и не любит шаблоны.
У меня тоже есть это слово, только на левой руке и не цветочками прописанное, а будто начертанное тенями. Мы эти татуировки сделали вскоре после свадьбы, идея была моя, но Рэдж от нее пришла в восторг и сама выбрала слово.
Так что это была она. Действительно она. Ошибся я, а не система.
Мир вдруг странно пошатнулся, стал каким-то слишком ярким и совершенно беззвучным, будто его весь набили невидимой ватой. Секунда – и вот я уже почему-то стою на коленях, судорожно сжимая край железного стола, а надо мной наклоняются следователь и даже медик, который по такому поводу перестал меня бояться. Надо же… значит, у мира проблем нет, это я чуть в обморок не грохнулся.
Такого со мной еще не бывало, по крайней мере в зрелости. Но ведь раньше я верил, что готов ко всему! Оказалось, что к такому – нет.
– Это все-таки она? – догадался следователь.
– Да…
– Вам лучше выйти.
– Нет, – возразил я, с трудом поднимаясь на ноги. – Я должен знать… Почему она так выглядит? Почему вдруг? Это что, болезнь? Есть ведь эта болезнь, которая старит людей… Как ее там…
– Прогерия, – подсказал следователь.
– Это не прогерия, – вмешался судмедэксперт. – При прогерии возникает иллюзия старения, хотя речь идет об иных изменениях в организме. Здесь же мы имеем дело с абсолютно естественным старением. К тому же развитие прогерии, каким бы внезапным оно ни было, тоже требует времени. Когда там пропала ваша супруга? Месяц назад?
– Неделю…
– Тем более – неделю! За неделю прогерия никак не развилась бы до такой стадии.
– И сколько… ей лет? – спросил я. Нельзя сказать, что я смирился с происходящим, куда там! Меня пока спасало чувство, что все это не по-настоящему, это мне только снится, и когда я проснусь, все снова будет нормально. А пока нужно как-то поддерживать разговор.
– От восьмидесяти до девяноста, – отозвался эксперт. – По состоянию тела я бы скорее предположил девяносто, но ее образ жизни мог вызвать преждевременный износ организма.
– Что вы можете знать о ее образе жизни?
– Я – ничего, а тело знает. Она вела активный образ жизни, занималась тяжелым физическим трудом, очень много двигалась. Организм ей достался крепкий, здоровье – отменное, с химией и радиацией она не взаимодействовала, так что этим ее состояние не объяснишь. Но она не раз была ранена… Видите этот шрам? Это, похоже, следы зубов, а вот это – очень сильного удара, такого, от которого кожа просто порвалась…
Следователь покосился на меня с нескрываемым подозрением, да и понятно почему. Когда жена в шрамах, винят в первую очередь мужа. Но подвох в том, что моя жена неделю назад покидала дом без шрамов!
– Это не я.
– Это не он, – неожиданно поддержал меня эксперт.
– Откуда такая уверенность? – удивился следователь.
– От возраста отталкиваюсь. Предположим, сейчас ей девяносто, а когда она пропала, не было и тридцати.
– Но она пропала неделю назад!
– С этим буду разбираться не я, – отрезал медик. – Я буду говорить только о том, что вижу на теле. А тело говорит, что муж жену шестьдесят лет не видел. Но все эти шрамы она получила намного меньше шестидесяти лет назад.
Вот и как такое воспринимать всерьез? Да никак! Если предположить, что за неделю Рэдж прожила шестьдесят лет, голова идет кругом. Мне проще было воспринимать все это как условия теоретической задачи, никак не связанной со мной.
Этот трюк не будет спасать меня вечно, но что я буду делать дальше – я пока не придумал.
Эксперт между тем совершенно забыл, что я муж погибшей, а тело перед нами когда-то было живым человеком. Перестав опасаться, что я в порыве чувств набью ему морду, он вошел в раж и описывал нам работу с трупом, как какую-то диковинку, вдохновение для научного труда на пять томов.
– Ран у нее очень много, и много переломов. Девятнадцать! У нее девятнадцать сросшихся переломов!
– Ваша жена когда-нибудь ломала кости? – спросил у меня следователь.
– Никогда, даже в детстве, – покачал головой я.
И оба мы знали, что за неделю не сросся бы даже один перелом – не то что девятнадцать, и оба не говорили об этом.
А эксперт уже не обращал на нас внимания, он оставался на своей волне:
– Некоторые раны, полученные ею, были достаточно тяжелыми, но она все их пережила.
– Так от чего же она тогда умерла? – не выдержал я.
– Она утонула, легкие были полны соленой воды. Если учитывать, что никаких травм, указывающих на сопротивление, нет, можно предположить, что произошло это добровольно – она утопилась.
– Нельзя ли об этом поделикатней говорить? – нахмурился следователь, бросив на меня быстрый взгляд.
Его беспокойство можно было понять: от этих слов мне должно было стать больно. Но больно почему-то не было. Я вообще почти ничего не чувствовал, внутри расползалось онемение и тупая безысходность.
Я просто сплю. Это не про меня и не про Рэдж. Скоро я проснусь, и все снова будет хорошо.
Вопрос в том, что делать, если я все-таки не проснусь.
– Она не могла утопиться, – только и произнес я.
– Очень даже могла! Состояние легких…
– Да плевать на состояние легких! Рэдж просто не могла навредить себе. Есть люди, которые к такому склонны, но она не из их числа.
– А вот тут вы неправы! – с непонятным торжеством объявил эксперт. Желание двинуть ему на секунду вернулось, и пришлось напоминать себе, что он не злой, тупой просто. – Она могла навредить себе и очень даже вредила!
– Как это понимать?
– Да сами посмотрите!
Он осторожно приподнял тонкую белую руку старухи и развернул ко мне внутренней стороной запястья. При ярком свете лампы невозможно было упустить, на что он указывал. На запястье шрамов было не в пример больше, чем на остальном теле, они наслаивались друг на друга, и казалось, что кожа там вдруг пошла складками. Почти все они были тонкими и горизонтальными, хотя попадались и полукруглые отметины, и шрамы-точки.
Я прекрасно понимал, на что смотрю. Я просто не мог произнести правильный ответ вслух, а вот у следователя получилось:
– Она резала себе вены.
– На обеих руках и не единожды, – подтвердил эксперт. – Хотя, безусловно, это мелочь по сравнению с другими ее ранами. Можно ли винить ее за то, что при такой жизни, при всех этих ранах и переломах, она задумывалась о самоубийстве?
– Да не задумывалась она! – вмешался я. Даже если это все не по-настоящему, я не позволю им оскорблять мою Рэдж. – Она была врачом, если вы вдруг упустили этот момент. Если бы она хотела покончить с собой, перерезав вены, она бы сделала это один раз.
– Тогда зачем она делала это с собой?
– Я… не знаю. Может, не сама?
– Пока все указывает, что сама. Но, как и в случае с возрастом, не я буду разбираться, что да почему, это ваше дело. А я вам напоследок подкину еще две задачки, и вот с этими, уверяю, у вас вообще ничего не выйдет. Следуйте за мной.
Он первым покинул холодный зал, залитый белым светом, а мы последовали за ним. Мне одновременно хотелось уйти – и не хотелось. И снова я запретил себе раздумывать об этом, я плыл по жизни, как по течению реки. Раз уж я совершенно не понимаю, что происходит, я просто позволю этому случиться.
Эксперт привел нас в маленький кабинет по соседству, душный и захламленный. Впрочем, нам до этого бардака не было дела, к нашему визиту все было готово. А в частности – светящийся экран на стене и большой бежевый конверт на столике рядом с ним.
– Поскольку дело уникальное, мы изучили тело всеми возможными способами, – пояснил эксперт. – Рентген, безусловно, тоже делали, куда ж без него! Так и узнали про девятнадцать переломов. Но не переломы тут самое странное!
Он достал из конверта два больших черных листа – снимки, едва различимые без правильно направленного света. Но, когда эксперт поднес первый снимок к светящемуся экрану, изображение можно было разглядеть без труда.
Мы смотрели на человеческий череп – понятно чей, и все равно у меня пока не получалось думать про ЭТО как про Рэдж. Так что я сосредоточился на поиске странностей, о которых говорил эксперт, и без труда нашел их. Я, конечно, без медицинского образования, но все равно могу разглядеть темное пятно, растянувшееся на нижней челюсти и задевшее пять зубов.
– Это что? – удивился следователь.
– Это протез.
– Какой же это протез?
– Необъяснимый! – заявил эксперт. – Смотрите… Я примерно понимаю, что произошло с ней. Нечто ударило ее по лицу с такой силой, что откололо кусок челюсти и выбило пять зубов. Вот так это было!
Он продемонстрировал траекторию удара на самом себе, и даже так смотреть было жутковато. А уж представлять, как что-то бьет по лицу Рэдж, дробит ткани, отбивает кусок кости, и зубы в кровавых брызгах летят в разные стороны… Нет, это уже слишком.
К тому же этого не произошло.
– Она не была изуродована, – напомнил я. – Мы же только что смотрели на нее! Да, у нее, кажется, был шрам на подбородке, но совсем крохотный и уж точно не соответствующий такому удару.
Это должно было хоть немножко смутить эксперта, а он в ответ гордо выдал мне:
– Вот именно!
– Что – вот именно? Ничего же не сходится!
– И в этом странность! Нижнюю челюсть нельзя восстановить вот так – идеально, да еще и одним и тем же материалом! Даже в лучших клиниках мира ничего подобного не сделали бы. А она не выглядит как человек, у которого был доступ к лучшим клиникам мира. Да и потом, провести подобное протезирование без большого шрама… Невозможно!
– На невозможном предлагаю не буксовать, толку от этого нет, – указал следователь. – Ты мне лучше скажи, из чего этот загадочный протез сделан.
– А вот не знаю я! Тут надо изучать совсем уж подробно.
– И что, ты даже образец не взял? За все то время, что тело в твоем распоряжении? Десять раз!
Это «тело в твоем распоряжении» неприятно кольнуло – даже через онемение. Но я не сказал ни слова, мне нужно было знать, что случилось с Рэдж.
– Образец-то я взял, но там при анализе какой-то глюк был, – досадливо поморщился эксперт. – И толку – ноль, придется начинать сначала.
– Какой еще глюк? – заинтересовался я. – Я ведь то же самое думал про сравнение отпечатков пальцев.
– Нет, тут вообще другое! Отпечатки есть отпечатки – можно перепутать одни с другими, но это все равно будут отпечатки. А тут был результат, который невозможен, нельзя из такого материала сделать протез для человеческого тела, его ни один организм не примет!
– Что за материал?
– Кварц. Точнее, минерал, очень похожий на кварц, с незначительными отличиями… Но эти отличия – ерунда, а суть в том, что совершенно невозможно залатать человеческую кость с помощью кварца!
Нет, это точно сон.
– А что в этой ситуации вообще может быть? – проворчал следователь. – Когда ей этот кварцевый протез установили?
– Никогда! Из кварца нельзя сделать протез!
– Хорошо, хорошо, когда ей установили этот протез непонятно из чего?
– Понятия не имею, – развел руками эксперт. – Буду проводить более подробное вскрытие, если муж разрешит. Так-то кажется, что ткани к этому протезу полностью приросли… Но это ж вообще не вариант! Это еще полбеды, я вам сейчас кое-что другое покажу.
Он убрал в сторону снимок черепа и прижал к экрану второе изображение – грудной клетки. И в этом случае я тоже сразу разобрался, что его так впечатлило. На левой стороне не хватало одного ребра. Для того чтобы понять это, мне не пришлось ничего пересчитывать или сравнивать стороны, все было очевидно: на месте недостающего ребра остался короткий кривой обломок.
У меня от этого зрелища мороз пошел по коже. Эксперт же был возбужден, как любой фанат своего дела.
– Это бессмысленно и невозможно одновременно, как ни крути! Невозможно, потому что, не получив при таком ранении медицинской помощи, она не смогла бы выжить. А при медицинской помощи ни один врач не оставил бы обломок ребра в таком состоянии!
– Она сама была врачом, – напомнил я. – Она могла обработать эту рану…
– Такие раны не обрабатываются, чтобы исправить последствия, нужна полноценная операция. Это не та ранка, к которой приложил подорожник – и само заживет. Это первое. Второе – я совершенно не представляю, как эта рана была нанесена. Как можно вырвать, именно вырвать, одно-единственное ребро подобным образом? Ей-богу, ума не приложу! Ну и третье, над этой раной был совершенно бестолковый шрам – кружочек маленький, и я даже не ручаюсь, что это повреждение кожи связано с вырванным ребром. Это все из невозможного. А из нелогичного… Если кто-то сумел восстановить ей челюсть и зубы, почему не восстановил ребро? Сделать такой протез не в пример проще! Нет, ничего не сходится.
Вот с этим я мог согласиться – не сходится ничего, как ни крути. Но где возмущаться, кому предъявлять претензии? Кому вообще есть дело до моего горя?
Итог ведь неизменен… Из моей жизни забрали самого дорогого человека, и ничего уже не будет прежним. Мне нужно как-то научиться жить без нее…
* * *
Я разрешил им все вскрытия и все тесты, о которых они просили. Мысль о том, что тело Рэдж будут исследовать, резать, разбирать на части, отзывалась глухой болью в груди, и, если бы речь шла только о научном интересе, я бы никогда на это не пошел. Но я все еще надеялся получить ответы.
Они ведь нужны были, ответы эти – я не мог просто смириться! Может, это не изменило бы ничего для Рэдж… Понятно уже, что не изменило бы. Мертвым все равно. Но меня не покидало ощущение, что, отказавшись от правды, я предаю память о Рэдж и все, что между нами было.
Вот только дополнительные вскрытия не принесли ничего, кроме осознания того факта, что тело женщины, которую я любил, изрезали на мелкие кусочки. Ребро пропало – и все, никто не смог объяснить, как его удалили. Определили только, что произошло это очень давно – около пятидесяти лет назад, то есть через десять лет после того, как Рэдж исчезла из моей жизни.
Было странно думать о ней такими категориями, как пятьдесят лет. Дико даже. Но все лучше, чем доказывать себе и миру, будто это случилось с ней за те несколько дней, что она не выходила на связь.
Так вот, ребра она лишилась около пятидесяти лет назад, а челюстная кость пострадала лет на пятнадцать позже. Это объясняло, почему она не получила протез вместо ребра: вероятнее всего, в тот момент возможности создания протеза просто не было.
Ну и толку мне с той информации? Она мне ровным счетом ничего не дает. Гораздо важнее, что материал, из которого был изготовлен челюстной протез, так и не удалось установить. Сошлись в итоге на вердикте, что это «неизвестный минерал». А что за минерал, как из него сделали такой идеальный протез, почему тело Рэдж не отвергло его – никто не представлял.
Словно извиняясь за отсутствие толковых ответов, эксперты накидали мне сведений по мелочи, но в таких условиях уже за крупицу держишься. Я узнал, что Рэдж ничем серьезным не болела, кровь у нее была чистая, органы – в хорошем состоянии для ее возраста… Для ее возраста! В моей картине мира Рэдж по-прежнему было двадцать девять, и мозаика катастрофически не складывалась.
Естественно, после всех этих манипуляций ее невозможно было нормально похоронить. Чувство того, что я ее предал, лишь усиливалось. У нее собственного гроба не будет! И вместе с тем меня так и не отпустило окончательно ощущение, что это все не по-настоящему, это я сплю или все остальные спят… Но Рэдж в любом случае не стала этой старухой, все на самом деле по-другому.
Ее тело кремировали, и никакой огонь не смог уничтожить челюстной протез. Это привело экспертов в неописуемый восторг, от которого меня, признаться, подташнивало. Они выцыганили у меня этот протез, и я отдал им его – мне-то он зачем?
Потом оказалось, что они его потеряли. Точнее, по их словам, он просто исчез, словно в воздухе растворился. Это было самое дебильное оправдание собственной некомпетентности на моей памяти. Они даже имели наглость явиться ко мне и допытываться, не я ли украл загадочный минерал, который, вообще-то, и принадлежал мне с самого начала. Тут уж я послал их туда, куда хотелось.
Урну с прахом Рэдж захоронили в могилу ее матери. Она так хотела… Она была очень близка с матерью и переживала смерть безумно тяжело. На похоронах все повторяла, что ее непременно нужно положить туда же. Я с ней не спорил, видел, что она просто в шоке, не соображает, что несет. Я не беспокоился, потому что… с чего бы? Рэдж была молода и здорова, а от всего остального ее мог защитить я! Или думал, что смогу…
Она как будто сглазила саму себя.
Похороны были непонятными и быстрыми. Я смотрел, как урну опускают в яму, я бросил на нее первую горсть земли, и все равно у меня не было ощущения, что вот это – конец. Все, меня и Рэдж больше не существует, есть только я и память о ней.
Я не мог избавиться от мысли, что подсунул в могилу ее матери абсолютную незнакомку.
* * *
Правы были древние египтяне. Те, которые хоронили своих фараонов с женами, любовницами, рабами и бабушками рабов. С собаками и тем крокодилом, с которым фараон однажды повстречался взглядом. С сокровищами и всем, что было дорого при жизни.
С памятью о них.
Потому что память, воплощенная в предметах, – она ведь страшная. Страшнее, чем многие могут себе представить. Предметы эти, оставленные мертвецом, – нож, который снова и снова входит в одну и ту же рану, не позволяя ей зажить.
Рэдж все еще была со мной в нашей квартире. Ее одежда висела в шкафу, ее сапоги и ботинки были аккуратным рядком выставлены в прихожей. Большая часть комода в нашей комнате была отдана под ее белье, шарфики и побрякушки. В воздухе витал едва уловимый аромат ее духов – сандал и пряности, зимой и осенью всегда так. В ванной почти все полки были заняты ее косметикой, всеми этими баночками и тюбиками. Я не знал назначения половины из них, запомнил только: «Можешь брать любой гель для душа, кроме мандаринового, его мало осталось, а это лимитированная коллекция, больше не будет!»
