Влада Ольховская
Легенда о Зодиаке
Пролог
Зима была не очень-то похожа на зиму.
Дождь, колючий и мелкий, барабанил по поникшим елкам, по пластиковым игрушкам и световым шарам. Ветер плел косы из разноцветных гирлянд, развешанных над московскими улицами. Особенно тоскливо приходилось ряженым в длинных шубах: искусственный мех быстро промокал насквозь, и от него становилось лишь холоднее. Они все еще старались изображать улыбки, однако получалось все хуже и хуже. Когда утром и вечером ветер пригонял откуда-то клочковатый туман, праздничное убранство смотрелось потусторонним, как мираж в мире апокалипсиса, а бодрая новогодняя музыка, вырывающаяся из динамиков, казалась издевкой.
Но это не значит, что новогоднего настроения в конце декабря не было ни у кого. Скорее, теперь за создание настроения отвечали не календарь и погода, а собственный энтузиазм. Группы туристов из Азии, шумными волнами покидавшие автобусы, радовались всему без исключения, с восторгом смотрели на каток, занимавший центр Красной площади, и создавали очереди в сувенирные лавочки, похожие теперь на мокрые скворечники.
Приезжие из Европы, в это утро – в основном пенсионеры, наслаждающиеся заслуженным отдыхом, таким энтузиазмом не отличались. Они видели не одну рождественскую ярмарку, их было не так просто впечатлить. Но и они поддавались величественному очарованию архитектуры, а потом все-таки чувствовали что-то почти позабытое, детское, перед елкой, украшенной космическими кораблями.
Гости из провинции не сразу понимали, разочарованы они столицей или нет. Многие приезжали не первый раз и уже не поддавались шарму красных стен Кремля или даже слепящей иллюминации. Они что-то бурчали про отсутствие снега, неудавшийся Новый год и ждали, когда наступит вечер, когда темнота снова сотрет разницу между сезонами, а праздничные огни станут особенно яркими.
Среди этой толпы, совсем небольшой из-за раннего времени, искренне счастливым, пожалуй, казался только один человек. Мужчина лет тридцати пяти, ухоженный, красивый и дорого одетый, медленно прогуливался через парк, даже не пытаясь укрыться от дождя. Напротив, он то и дело поднимал голову к серому небу и замирал, пока его кожи касались ледяные капли. Другие гуляющие, попадавшиеся на его пути, присматривались к нему с удивлением и настороженностью. Уж не пьяный ли он? А может, сумасшедший? Не пора ли сообщить кому следует?
Но мужчина пьяным точно не был, да и на агрессивного психа никак не тянул. Казалось, что он вновь обрел ту способность безоглядно радоваться Новому году, которую люди обычно теряют лет в пятнадцать, и то если очень повезет. Может, это и было не совсем нормально, но никого больше не беспокоило. Люди с легкостью прощают мелкие грехи тем, кто кажется им красивым.
Мужчина закончил прогулку через парк, у светофора ненадолго остановился, словно раздумывая, куда направиться теперь. Его отвлекла группа туристов из Китая: бедолаги никак не могли найти того, кто их сфотографирует, все куда-то спешили. Мужчина не спешил никуда, он провозился с иностранцами минут десять, и их шумная возня привлекла немало внимания проходивших мимо людей, сотрудников парка и даже не в меру бдительного молодого полицейского.
Кому-то слишком дотошному показалось бы, что мужчина намеренно пытается примелькаться как можно большему количеству людей. Но это, конечно же, были лишь домыслы.
Закончив импровизированную фотосессию, он все же принял решение и свернул на Большой Москворецкий мост. Он и теперь не спешил, двигался расслабленно, насвистывал под нос старую новогоднюю мелодию. Улыбался всем, кто двигался ему навстречу, а они улыбались в ответ – машинально, даже если не хотели, потому что иначе не получалось, слишком уж обворожительная улыбка была у незнакомца.
Он дошел до середины моста и остановился там, оглядывая город – величественный, еще не до конца проснувшийся, но никогда полностью не засыпающий. Он видел дома, и огни, и живой поток машин. Он казался довольным всем и очарованным новогодним настроением.
А потом одним резким, быстрым движением молодой мужчина перескочил через перила и рухнул в мутные воды реки.
Первые секунды реакции не было. Мир застыл, потрясенный таким внезапным переходом от жизни к смерти. Потом, конечно, начались крики, засуетились люди, полетели звонки в далекие службы помощи. Кто-то спешил к берегам, а кто-то оставался на мосту и снимал неспешные волны реки на видео, надеясь, что красивый молодой мужчина вот-вот вынырнет, передумает, хотя бы попытается бороться за свою жизнь.
Но круги на том месте, где река поглотила его, улеглись, волны вернулись к привычному ритму, а на поверхности он так и не появился. О нем говорили уже в конце часа в новостях – просто как о безымянном самоубийце. К полудню журналисты знали, что он – богатый и влиятельный бизнесмен, успешный, напрочь лишенный мотивов покончить с собой. Это добавляло в ситуацию безумия, но не отменяло ее исход.
На второй день поползли слухи, что это была лишь удачная постановка. Мол, молодой бизнесмен решил развлечься, привлечь к себе внимание эпатажем – не он первый, не он последний. Ведь если это было самоубийство, где тело? Нет его! А без тела нет и преступления.
Но спустя пять дней тело нашли – его вымыло течением. Погибшего опознали, все подтвердилось. Предсмертную записку не обнаружили, и никто не мог объяснить, зачем ему это понадобилось. Однако сомневаться, что решение он принял сам, не приходилось: это подтверждали десятки камер наблюдения и не меньшее число свидетелей трагедии.
Домыслов потом было много, а итог – один: в Новый год красивый молодой мужчина так и не вошел.
Глава 1
Джеймс Бонд
Небо, в первые часы рассвета нежно-розовое, постепенно затягивалось облаками, похожими на поблекший перламутр. Море все больше волновалось, с шипением наползая на темно-желтый песок. Прогноз погоды обещал днем шторм, и, похоже, на этот раз синоптики не ошиблись.
Но до шторма оставалось еще несколько часов – Анна Солари хорошо это чувствовала. Шторм – та же гроза, только морская, а с грозой у нее были особые отношения. Поэтому Анна безо всяких прогнозов знала, что у нее еще часов пять до того, как природа по-настоящему зарычит на людей.
Пока же в надвигающемся непокое было что-то чарующее. Старые сосны волновались под натиском ветра, и запах хвои в воздухе усиливался, переплетаясь с тяжелым сладковатым запахом соли Балтийского моря. Мир становился похож на ожившую картину, и это завораживало. Анна сначала остановилась, чтобы перевести дыхание, а теперь не удержалась, сошла с беговой дорожки на пляж. Песок под ногами был пружинистым, вязким из-за ночного дождя, и идти по нему следовало осторожно, потому что если он попадет внутрь беговых кроссовок – ощущения будут так себе. Однако этого небольшого риска было недостаточно, чтобы удержать Анну в стороне от побережья. Она добралась до самой границы прибоя, остановилась, разглядывая шипящую пену. Возможно, где-то прямо у нее под ногами таились осколки янтаря, вынесенные предыдущим штормом. У нее не было настроения искать их. Хотелось смотреть не вниз, а вперед – на неровный морской горизонт. Потому что там была свобода.
Анна еле заметно улыбнулась, вдыхая прохладный морской воздух. Пожалуй, сегодня она впервые почувствовала себя свободной, как раньше, и это было важное достижение.
Потому что свобода – это ведь не только формальность. Иди куда хочешь, денег хватает, пожалуйста! Нет, настоящая свобода – это полный контроль над своей жизнью. И никакие деньги тебе не помогут, если ты не можешь просто взять и подняться с кровати, когда тебе захочется, не можешь пойти куда угодно в одиночестве, ведь тебе в любой момент может стать плохо. Не то чтобы Анна не знала об этом раньше, просто события предыдущих месяцев вновь заставили ее оценить то, что так легко потерять.
Они были тяжелыми, эти месяцы. В начале осени она чуть не умерла – не первый такой опыт в ее жизни, но легче от этого не становится. Потом последовали мучительно бесконечные дни восстановления, первые робкие попытки самостоятельно сидеть, вставать, ходить. Это давалось ей медленнее, чем хотелось бы, и она злилась на себя, на то, что не могла изменить.
Ее лечащий врач в ответ на такие жалобы страшно ругалась. Мира Сардарян прекрасно знала, что Анне повезло – и что все ее мучения были еще не худшим развитием событий. Да и Анна вроде как все это знала, но восторга не испытывала. Они так и спорили о лечении, реабилитации и уровне физических нагрузок, а время все-таки шло. Полгода растянулись в целую жизнь, но Анне наконец было дозволено снова тренироваться, и она постепенно начала приводить себя в прежнюю форму.
Тут и обнаружилась еще одна проблема: Леон. Точнее, проблемой он не был. Сложно было назвать проблемой единственного в мире человека, которого она считала своей семьей. Но у такой близости есть и недостатки: на правах ее партнера Леон мог беспокоиться о ней и следить, чтобы она не слишком усердствовала. К тому же, после покушения он боялся за нее даже больше, чем раньше. А уж после того, как Юпитер подобрался к ее кровати прямо в убежище!.. В общем, Леон отказывался оставлять ее одну, если не сидел с ней сам, то просил кого-то из друзей. И чем сильнее Анна становилась, тем больше ее это раздражало.
Смерть Юпитера угомонила Леона, заставила вздохнуть спокойней. Но Анне все равно потребовалось немало времени, усилий и даже скандалов, чтобы отвоевать свое право на одиночество. Ее первым триумфом стали такие вот пробежки вдоль пустынного морского побережья. Она прекрасно знала, что Леону в такие часы тревожно, однако ему нужно было научиться жить с этим.
Она любила Леона не меньше, чем раньше, но и в одиночестве тоже нуждалась, одно вовсе не исключает другое. Одиночество позволяло ей тонко чувствовать свое тело, понимать, где остались уязвимости, насколько она близка к себе прежней. Но еще одиночество было порой, когда можно навести порядок в собственных мыслях.
Вот и теперь, стоя на берегу хмурящейся Балтики, Анна не могла думать ни о тренировках, ни о реабилитации, ни даже о Леоне, ожидающем ее в их небольшом домике. Мысли сами собой устремлялись к Юпитеру, потому что серые волны напоминали ей о нем. Леон, скорее всего, не обрадовался бы, узнав, как много она размышляет об этом. Но ему не обязательно знать о ней все без исключения.
Юпитер был огромной частью ее жизни, и глупо было делать вид, что это не так. Поэтому, когда он посреди ночи появился возле ее кровати, она, конечно же, была напугана. Сложно не испугаться человека, который тебе в живот выстрелил! Но какая-то часть Анны, непонятная даже ей самой, чувствовала если не радость, то хотя бы облегчение. Она понимала, что теперь получит ответы – так или иначе.
Она, как ни старалась, не могла списать нападение Юпитера на каприз или помешательство. Да, они больше не были друзьями и уж лет сто как перестали быть любовниками. Но они оставались людьми с общим прошлым, и это прошлое, как ни крути, сформировало их, определило, помогло выбраться из того болота, в котором бросили их другие люди. Все, что Анна знала о Юпитере, указывало: он не мог так поступить. Но поступил. А потом уже все завертелось: она перешла на шантаж, втянула в это Леона, круг стал замкнутым и порочным… Однако над всеми последующими событиями все равно серым грозовым небом висело непонимание.
Почему? Почему ты вдруг предал немую, но обоим понятную договоренность?
Она не раз пыталась представить, как задаст ему этот вопрос, какой будет реакция. Анна понимала, что встреча с ним лицом к лицу не в ее интересах, и верила, что на фантазии все и остановится. Но сложилось иначе – и раз уж он теперь здесь, вопрос придется задать. Не то чтобы знание причины сделает ее возможную казнь приятней и легче… И все же сейчас Анне проще было сосредоточиться на вопросе, а не на грозящей ей опасности или судьбе Леона, который тоже был в доме и тоже мог пострадать.
Юпитер владел собой не хуже, чем она. Пожалуй, в ту ночь даже лучше – он ведь не был ранен и прикован к постели! Поэтому в первые секунды после вопроса, когда он молчал, Анна никак не могла разобрать, что означает это молчание: насмешку? Злость? Презрение?
А потом он все-таки заговорил.
– Я бы предположил, что ты сошла с ума. Но я вижу. Вижу, в каком ты состоянии. До меня доходили кое-какие слухи о том, что с тобой случилось, да только я не верил. С чего мне верить? В этих слухах была и моя роль, и я знал, что это бред. Следовательно, неверно было и все остальное. А теперь вот я вижу, что часть слухов была правдой. И не понимаю я только одного: как ты могла подумать, что я способен на тебя напасть?
Ей хотелось обвинить его во лжи, но Анна сдержалась. Во-первых, Юпитер никогда не врал ей, это было частью той странной дани друг другу, которую они платили за общее прошлое. Во-вторых, сейчас у него просто не было причин лгать. Он полностью контролировал ситуацию, он мог убить ее в любой момент, а она, в свою очередь, ничем не могла его сдержать, и даже компромат, который она добыла, в тот миг был бесполезен. Нет, Юпитер был честен с ней.
Но и она не собиралась так просто сдаваться! Анна была убеждена, что правда на ее стороне. Это ведь не догадки, она сто раз прокручивала в памяти тот день и убеждалась, что напасть на нее мог один лишь Юпитер!
Он вызвал ее в место встречи, о котором знали лишь они двое. Он отправил сообщение на номер, который мало кому известен. Он использовал код, который они заранее обговорили. Знак доверия между ними! В этом отношении, Юпитер знал о ней то, что не было известно даже Леону. Так кто еще мог стрелять в нее на лесной дороге?
Все это Анна и объяснила ему теперь. Из-за ранения она быстро уставала, и днем, возможно, не выдержала бы такой разговор. Но сейчас злость придавала ей сил, отгоняя болезненную слабость.
Он выслушал ее все с тем же непроницаемым выражением лица. Вопросов не задавал, однако спорить и насмехаться тоже не пытался. Юпитер просто слушал и смотрел, закрытый и от мира, и от нее. Поэтому, закончив, Анна понятия не имела, какой будет его реакция. И хорошо, что не стала гадать, потому что все равно ошиблась бы. Юпитер поступил так, как она ожидать не могла.
Он подошел ближе и опустился перед ее кроватью на колени, так, чтобы их лица были на одном уровне. В комнате по-прежнему царил ночной мрак, и все равно она видела перед собой его глаза – горящие, темные, как будто черные. Анна почувствовала, как он обеими руками берет ее руку. Это его привычка из прошлого, из тех времен, когда все было хорошо, а будущее казалось общим. Анна сочла бы, что это запрещенный прием, если бы не понимала: Юпитер вряд ли продумывал это как часть стратегии. Просто сделал, что хочется, что казалось правильным, потому что иначе поступить не смог бы. Он сейчас волновался не меньше, чем она, и когда он снова заговорил, его голос дрожал, а такого она не слышала уже много лет.
– Я хочу, чтобы ты знала. Я бы никогда. Я понимаю, почему ты поверила в это. Я бы тоже на твоем месте поверил, и я знаю, что дал тебе достаточно причин. Но все равно – никогда!
– Но если не ты… как это вообще могло произойти?
– Это не я, но это, боюсь, из-за меня.
Так она и выяснила, что все тайные коды и места встреч, назначенные ими на крайние случаи, знал не только Юпитер. Кому-то он сообщил об этом добровольно – чтобы об Анне позаботились, если с ним что-нибудь случится. У кого-то из его приближенных была возможность самостоятельно разобраться, что к чему. Юпитер оставался одиночкой по натуре, но его бизнес достиг такого масштаба, когда доверенные лица все-таки нужны.
Некоторое время это не имело значения. Он и Анна соблюдали дистанцию, отгородились друг от друга неприязнью к настоящему и не вспоминали прошлое. Но из-за ранения Юпитера их пути снова пересеклись, и он стал обращать на нее больше внимания. Он неохотно признал, что во многом это случилось из-за Леона. Раньше у Анны были друзья и были любовники – временные, потому что жизнь все равно идет своим чередом. Но никого еще она не подпускала так близко, и Юпитер это увидел.
– Поверить не могу, что ты приревновал, – устало улыбнулась Анна.
– Сам от себя не ожидал. Я даже не сообразил, как это все зашло слишком далеко. Но кто-то, похоже, заметил.
Юпитер стал все чаще отвлекаться на то, что его совсем не касалось – дела Анны и Леона. Это вредило бизнесу. Возможно, кто-то счел, что это стало слишком опасно. Возможно, была какая-то другая причина, скрытая ото всех. Но Анну решено было убрать.
Это и служило лучшим доказательством того, что на преступление пошел союзник Юпитера. Его враг напал бы на него, такое уже случалось. Однако его предполагаемый друг хотел не уничтожить Юпитера, не отстранить его от дел, а вернуть его гений на служение бизнесу. И у него почти получилось: если бы Анна умерла на той лесной дороге, Юпитер никогда не узнал бы, что это связано с ним. Конечно, он бы злился, он искал бы убийцу. Но каковы шансы, что он стал бы искать гадюку в собственном доме? Да почти никаких!
И снова у Анны не возникло сомнений, что он честен с ней. Он был задет этим – почти раздавлен. Это ведь странно. Не так давно, когда он пришел на ее порог тяжело раненым, умирающим, его гордость осталась нетронута. Он знал, что нуждается в помощи, но даже эту помощь он принимал с королевским смирением. Теперь же его абсолютная уверенность в себе пошатнулась, потому что его ошибка, пусть и ненамеренная, дорого обошлась им обоим.
Вот тогда Анна и почувствовала, что ей жаль его. Ей, прикованной к постели и опутанной трубками и проводами, жаль того, по чьей вине это произошло! Но дело было не в этом, не в самом событии. Она вдруг увидела в нем, совсем ненадолго, человека, которым он был когда-то – и, к ее удивлению, оставался до сих пор хотя бы отчасти.
Хорошего человека, который потом превратился в чудовище.
Это повлияло на нее сильнее, чем она ожидала. Анна осторожно высвободила свою руку из его рук и провела пальцами по его щеке – еще одно напоминание о прошлом. Он смотрел на нее так, будто ожидал удара, и от удара было бы легче. Но подыгрывать она не собиралась.
– Вот, значит, как. Но моя вина в этом тоже есть, правда? – только и сказала Анна.
Она не кривила душой, теперь она действительно допускала такую возможность. После покушения она ни разу не поговорила с самим Юпитером – хотя он пытался. Но ей казалось, что только так и нужно себя вести! Она и мысли не допускала, что он может не знать о случившемся. У нее ведь были доказательства, разум и логика оставались на ее стороне. Ну а то, что инстинкты шептали о его невиновности, не так уж важно. Она верила ему до последнего – и получила пулю в живот. Разве это не лучшее доказательство того, что о чувствах пора забыть?
Теперь уже, с позиции нового знания, она видела, насколько все было бы проще, если бы она все-таки поговорила. Да хотя бы сняла трубку! Похищение Никиты Давыдова можно было свести в шутку. Не существовало бы компромата против Юпитера, который могла использовать не только Анна, но и любой, кто добрался бы до этих сведений. Не было бы затаенной вражды и обиды. Однако случилось то, что случилось, жизнь назад не отмотаешь, только и остается, что справляться с последствиями.
– И что теперь? – спросила она. А потом, подумав, назвала его по имени.
По тому имени, которое знала только она. Это не было стратегией, даже если походило на таковую, для стратегий Анна слишком устала. Имя сорвалось само собой, после всех воспоминаний, и она почувствовала, как он вздрогнул.
С ответом Юпитер не торопился, но когда он все-таки заговорил, его голос вновь звучал ровно и уверенно.
– Ты должна знать, что я зла не держу. Даже за Никиту, хотя не стоило тебе втягивать его в это. Он-то, в отличие от нас с тобой, не виноват вообще ни в чем.
– Я знаю. Прости.
– Не важно уже. Все началось с меня – с моей ошибки в расчетах. Значит, исправлять тоже буду я. Для тебя история закончилась, не делай ничего, тебя это не коснется.
– А что собираешься делать ты?
– Не думай об этом.
Значит, ничего хорошего. Но стоило ли ожидать иного? Анна прекрасно знала, что остановить его уже не сможет. Есть моменты, когда нужно сосредоточиться на самосохранении, даже если от этого на душе гадко.
– Значит, я уже вне игры?
– Да, теперь игра полностью моя, – кивнул Юпитер. – Не ищи в этом лишней доброты. Крыса, которая напала на тебя, угрожает в первую очередь мне. Если кто-то решил, что может мной манипулировать, через тебя или еще как, я заставлю его осознать свою ошибку – всеми доступными методами. Но тебя это больше не касается.
– А Леона?
Анна знала, что ему неприятно будет это слышать. Леон ему до сих пор как кость поперек горла! Но ничего, переживет.
– Снова он. Да не собираюсь я трогать ни его, ни тех, кто рядом с тобой. Но… неужели этот Аграновский настолько важен?
– Сам знаешь, что да.
– Что, он превзошел меня?
Прозвучало добродушно, почти шутливо, однако Анна не позволила себе обмануться. Сейчас не та ситуация, когда Юпитер шутить будет. Он и так не любит Леона, и не нужно эту нелюбовь разжигать. Тут вопрос с подвохом, и лгать нельзя, но и ляпнуть пафосную глупость вроде «Да, он лучше!» тоже опасно.
– Он не то чтобы превзошел. Думаю, он – это человек, которым стал бы ты, если бы не… сам знаешь что. Вы похожи больше, чем оба готовы признать.
С ответом она угадала, Юпитер тихо засмеялся.
– Шах и мат, как всегда. Поправляйся. И… прости меня.
Он ушел, так и не сказав, что планирует делать. Леон, которого на время разговора сдерживали люди Юпитера, рвал и метал, он верил, что все это – ловушка, часть очередного плана. Анна не стала разубеждать его, она просто ждала новостей, не сомневаясь, что они будут громкими. Если уж Юпитер взялся за чистку своего ближайшего окружения, ожидать можно чего угодно, вплоть до войны!
Его ночной визит состоялся осенью. А в конце декабря Юпитер покончил с собой.
Точнее, с собой покончил Вадим Смоленский – молодой преуспевающий бизнесмен, звезда экранов, удачливая медиа-персона. У Смоленского было все: деньги, перспективы, признание, обожающие его женщины и верные друзья. Одного только не было – причины сводить счеты с жизнью. Тем не менее, незадолго до Нового года он без сомнений спрыгнул с моста. Эффектный способ уйти, хлопнув дверью, который оценят зрители, однако возненавидят все те, кому придется нести за это ответственность.
Потом еще долго, весь январь и часть февраля, не утихали споры о том, почему Смоленский так поступил. Кто-то припомнил историю с покушением на его жизнь, так и оставшуюся неподтвержденной. Другие твердили о депрессии. Ток-шоу выкапывали из темных углов бывших любовниц, якобы внебрачных детей и даже сомнительных доверенных лиц. История смерти Вадима Смоленского обрастала сплетнями, как дно корабля – полипами, и правда оставалась все дальше.
Собственно, правду не знал никто, кроме самого Вадима Смоленского. Просто были люди, догадки которых стоили куда больше, чем мнение толпы. Как правило, это были те, кто знал, что Вадим Смоленский и Юпитер – одно лицо.
Своя версия случившегося была и у Анны. Она ни на секунду не поверила, что Юпитер действительно мог убить себя. Уж если он не сделал этого в самый черный период своей жизни, то теперь – точно нет! Он хотел мстить, а не сдаться, это к суициду не ведет.
Так что самоубийство Вадима Смоленского было всего лишь игрой на публику. Это имя было в центре компромата, который Анна вынудила его создать. Следовательно, «засвеченную» личность нужно было удалить.
На словах, упрощенно, все это казалось не таким уж сложным. Но Анна прекрасно понимала, что это обернется Юпитеру огромными потерями – и финансовыми, и репутационными. Вряд ли он так уж беспокоился о деньгах, они ему всегда легко доставались. Репутация – другое дело, к ней Юпитер относился с огромным вниманием, но иногда жертвы необходимы. Отсечь собственную руку, чтобы не умереть от гангрены – вот что он сейчас делал.
Анна не была уверена, что у него все получится, но в том, что он жив, она не сомневалась. Даже когда интернет заполонили фотографии изуродованного тела Смоленского, выловленного из реки. Инсценировать смерть не так уж сложно, это только начало проекта. Гораздо сложнее выжить потом, когда твое убийство не считается преступлением, ведь тебя вроде как нет. Порой ей даже хотелось помочь ему, однако она осознавала, насколько это желание по-детски наивно. Юпитер не зря скрыл от нее свой план, он ясно дал понять, что ее участие в этой истории закончилось.
Они с Леоном обсуждали все это редко и мало, по-другому не получалось. Анна знала, что Леон терпеть не может Юпитера – возможно, даже ненавидит. Она же эту ненависть не разделяла, и им проще было молчать о нем, чем говорить. Но Леон тоже знал, что Юпитер жив, он бы на такой примитивный отвлекающий маневр не попался, только не после всего, что было.
Поэтому он долго отказывался оставлять Анну одну – даже когда она вернула способность самостоятельно передвигаться. Анна попыталась обратиться к Мире, и врач поддержала ее:
– Опасности нет, если она в ближайшие месяцы не вздумает таскать штангу или беременеть. Во втором случае можете обратиться ко мне, я скажу, как минимизировать риски. В первом случае, я вас этой штангой и убью. Я не для того проводила ювелирную операцию, чтобы вы все испортили.
Мира подтверждала, что здоровые нагрузки Анне нужны. Леон с этим не спорил, он просто повсюду таскался с ней – и в бассейн, и в тренажерный зал, и на пробежку. Это, при всей ее любви к нему, начинало раздражать и вскоре обернулось необходимым скандалом.
Тогда они и пришли к компромиссу. Леон согласился сдерживать свои благородные порывы, но они вдвоем уехали в отдаленный поселок на берегу Балтийского моря, где у Анны был маленький дом. Она редко им пользовалась, в основном летом, но сейчас это место казалось идеальным, чтобы позабыть о проблемах большого города и сосредоточиться на выздоровлении. Теперь Анна могла по часу бегать вдоль моря, не опасаясь, что ее постоянно кто-то преследует. Но выигранным доверием она старалась не злоупотреблять и в пути никогда не задерживалась.
Вот и теперь она бросила прощальный взгляд на темнеющее море и вернулась на привычный маршрут.
Мысли о Юпитере отошли на второй план, сменившись желанием уехать. Оно появилось не первый раз – и с каждым днем становилось все сильнее. Боли давно уже отступили, как и приступы слабости. Она еще не вернулась к своей прежней форме, но была близка к этому. А главное, ей становилось скучно.
Анна терпеть не могла оставаться без работы, это вгоняло ее в тоску, граничащую с отчаянием. В первые недели после ранения лекарства превращали ее мысли в невразумительную кашу, периоды ясности были редкими и недолгими, работать она толком не могла. Потом стало легче, но о том, чтобы помогать полиции в таком состоянии, и речи не шло. Анна сосредоточилась на написании книг и научных работ, гонорары за которые всегда составляли значительную долю ее дохода.
Но теперь и это ей осточертело. Ей нужен был вызов – даже если Леон считал, что она еще не готова. Подбегая к дому, Анна прикидывала, как бы обсудить с ним это, как убедить, что им уже пора возвращаться в большой город, потому что здесь жизнь в буквальном смысле проходит мимо нее.
Однако, когда она добралась домой, придумывать причину не пришлось. Анну уже ожидало письмо с настоятельной просьбой о помощи. Возвращение в Москву из далекой и туманной перспективы стало вопросом пары дней.
* * *
Убийства в доме жертвы – самые худшие. Так, по крайней мере, всегда казалось Антону Чеховскому. Другие следователи наверняка могли бы поспорить с ним, припоминая то, что им казалось примерами пострашнее. Например, убийство возле детской площадки, где малышня увидит последствия кровавой расправы. Или в грязи, на помойке, как последнее издевательство над жертвой. У каждого свои представления об ужасе.
Но разубедить Антона им бы уже не удалось, он слишком долго работал в полиции, чтобы менять свое мнение. Нет, убийство в доме – это худшее. Потому что от трупа нужно отстраниться, не думать о том, что это был живой человек, которого больше нет. В любом месте это получится, только не в доме жертвы. Там найдется тысяча деталей, которая мгновенно расскажет достаточно внимательному полицейскому о том, кем погибший был, о чем мечтал, к чему стремился, что так и не успел. А это плохо – бьет по эмоциям, подрывает объективность.
Оказавшись в домах откровенных маргиналов, Антон особых душевных терзаний не чувствовал. Но такое с ним в последнее время случалось весьма редко. Антон Чеховский по праву считался одним из самых талантливых следователей, ему доверяли сложные и особо важные дела, теперь уже никто не стал бы тратить его время на «бытовуху». Побочным эффектом стремительно развивающейся карьеры стало то, что дома жертв теперь были домами обычных людей, чьей-то больной волей навсегда вычеркнутых из жизни.
Вот и теперь Антон задумчиво осматривал небольшую квартирку, ставшую ареной кровавой расправы. Площадь совсем маленькая, по документам – двушка, по факту – полторы комнаты. Проходная гостиная и крохотная спаленка. До спаленки в этот раз дело не дошло, трагедия разыгралась в большой комнате.
Хотя для того, чтобы увидеть здесь трагедию, нужно было приглядеться. На первый взгляд казалось, что за накрытым столом просто сидит молодая женщина, нарядная, ожидающая гостя. И лишь при более внимательном осмотре становились заметны разводы крови на темных обоях и багровая лужа, собравшаяся под стулом жертвы.
Убийца не хотел, чтобы она выглядела мертвой. Нет, уходя, он сделал все, чтобы она осталась такой, какой и встретила его. Антон даже не брался пока сказать, как именно была убита молодая женщина. Он только видел, что крови вытекло очень много – если бы она не жила на первом этаже, соседей снизу ожидал бы неприятный сюрприз на потолке.
Пока рядом с телом возились эксперты, внимательные и настороженные, Антон подошел к оперативнику, о чем-то беседовавшему с бледным, совсем еще молодым участковым. Антон его не вызывал, но признавал, что это не самый плохой источник информации.
– Так кто она? – спросил он.
Антон видел, как эксперт сдвигает в сторону волнистые волосы женщины, обнаруживает, что одно ухо отрезано, и начинает озадаченно его разыскивать. Участковый это тоже заметил, пошатнулся, однако в обморок так и не грохнулся.
– Дина Курцева, – с трудом произнес он. – Двадцать три года, сюда переехала два года назад.
