Влад Козлов
Красные кеды
9
Она узнала всё о нём. Он был женат, детей не было. Ремесло своё он забросил, работал на швейной фабрике, шил детскую одежду. Переехал в другое место, не сильно далеко от своего дома, что было несомненно странно. Обычно, если такие и выживают по ту сторону свободы, то по приезде мечтают спрятаться как можно дальше от всего этого. Тайну о сроке он всегда скрывал. Лишь жена знала, и то не всё. Знала, что за убийство, но не вдавалась в подробности, страшно ей было. Она ведь любила не убийцу, а художника.
По протоколу он любил подходить к играющим в одиночестве детям и заманивать их к себе. Они сами с радостью шли, но дабы усугубить его участь в протоколе потом всё равно написали, что крал или затаскивал силой. После чего он сажал их на необычно чистый, относительно остальной квартиры, стульчик и разговаривал с ними, прося подарить свой локон. Именно подарить. Получая подобный подарок, он переставал чувствовать ответственность за свои деяния, оставляя только чувство одобрения. Аккуратно отрезал ножничками волосы, после чего убирал их в пенал. После чего он брал гильзу пассатижами аккуратно за вечер собирал из детских волос кисточку. На следующий день он опять звал ребёнка к себе домой, и если уж малыш не рассказал родителям, то и нечего переживать, не так уж и близки. Он специально просил не рассказывать родителям ничего, говорил, что мы им сюрприз устроим. Нарисуем с тобой твоими волосиками настоящую картину и подарим маме и папе. В порыве возбуждения, бывало, он и правда подкидывал работы из кожи умерших детей их родителям, но он был настолько хорош в обработке этого материала, что никто и не замечал, что эта кожа принадлежит именно человеку.
По приходу в квартиру он заводил ребенка в специальную комнату, в которой по всюду были развешены какие-то куски поролона, из-за которых она казалась меньше раза в два. Ни один из малышей не догадался, что этот поролон – последний их барьер, благодаря которому никто не услышит их криков.
Он усаживал их на стульчик перед собой и привязывал их ручки к подлокотникам маленькими пластиковыми стяжками, или верёвочками. Сложно представить, чтобы взрослому человеку они представили какую-либо преграду, но для ребёнка это было непреодолимым препятствием. Ему приносило это наслаждение, овладевать телом девочек таким способом. Да и в целом улыбку с его лица в такие моменты можно было убрать только хирургическим путём. Наконец-то! Вот он – его момент. Всю жизнь над ним издевались, забили в угол этой пыльной квартиры. Снаружи его всегда ждала лишь жестокость и непонимание. Рисульки свои красит – да и пусть, дурачок. Но тут! В его храме он сам писал свою библию. И тут были только его законы. В этих шестидесяти квадратных метрах он был королём мира, пусть и весьма скромного. Лёгким движением руки он вкачивал немного адреналина в тоненькие детские ручки, чтобы не отключились от боли раньше времени. После чего он аккуратно срезал небольшой кусочек кожи с тела жертвы, размером приблизительно в две пачки сигарет, прикладывал кусочек непроницаемой ткани, надёжно приклеивал и начинал немедля творить, глядя, как его жертва молит о пощаде, плачет и бьётся в агонии. Иногда они даже дрыгали ножками и писались под себя, что непременно тешило его нутро и то, что немного ниже живота. Смотря, как они медленно умирают он красил кожу разными красками, а пол – исключительно в красный цвет. И вот, после мучительного часа для жертвы он, наконец, перерезал ей горло заточенным мастихином, будто ритуальным ножом. Кровь брызгала, но он боялся потерять каждую капельку, старательно затыкая отверстия. Некоторое время тело продолжало пребывать в судорогах. Его нутро все еще не давало ему покоя, и он начинал плакать. Понимал же, что делает, но в какой-то момент просто не смог остановиться. Падальным пальцем живого мертвеца он расширял проделанное отверстие в шее жертвы, после чего забирался сверху и входил в все ещё невинное тело. Дыхательные каналы хрипели, тело билось в судорогах, а он сношался с проделанной раной, пребывая в страшно пьянящем экстазе. И так пока тело не остывало, после чего, будто порезанную надувную куклу он выбрасывал в свой подвальчик. А после, как он сообщил следствию, плакал. Власть спадала, достигая низшей точки, как только бездыханное тело очередной девочки касалось пола в подвале. После глухого удара головы девочки о землю ком в его горле достигал огромных размеров и больше не мог сидеть внутри. Его рвало в подвале, слёзы катились по его щекам. Он влюблялся в каждую девочку, чьё бледное тело он нёс сюда. И плакал от того, что ни одна не пережила его взаимности.
Как же я счастлив, что волею случая он не успел тогда доделать до конца домашнее задание своего внутреннего ребенка. Было бы ужасно, если бы я, встретив Еву, не поддержал бы её в мести. Но благо, она запомнила всё. Запомнила и не смогла отпустить.
В какой-то момент он вернулся из тюрьмы. Маленькая Ева успела повзрослеть и встретить меня, а мы в свою очередь нашли его. Узнали где он живёт, чем дышит, с кем он сейчас, где работает. Абсолютно все. Если ты хочешь как следует расправиться с подобным человеком, то простой «смерти» будет слишком мало.
И вот уже он начал находить в своём портфеле записки. Угрозы о том, что все узнают про пенал. В первую очередь его жена. Ведь такие люди со временем приобретают то, что потом страшно становится потерять. Моя Ева не желала денег от него, хоть он предлагал. Не желала иных подачек. Извинения тоже не катят. Она требовала от него самоубийства. Как богиня Она позволяла отпустить грехи лишь подобным способом, на что, почти все, соглашались. Для остальных у неё всегда были отдельные методы, но Ева никогда не работала собственными руками.
Через неделю в его квартире нашли два трупа. Художник лежал на кровати с пеной у рта и венами, набухшими на лбу. А рядом лежала его жена. Как говорили люди в синем, в её теле были три отверстия. Аккуратных, по три сантиметра в диаметре. Глубоких. Нашли следы силикона и глицерина. На спине отсутствовал кусочек кожи, он лежал рядом. На нём красовалось милое личико моей Евы, смотрящая на него сверху-вниз. Видимо последнее, что он запомнил.
После этого Ева часто вспоминала тот, случай, ведь он был важен для неё. Но ни разу не пожалела о том, что сделала, ведь королева всегда права. И между этим всем, она оставалась всё так же прекрасна.
10
Я бросил всё ради бесконечной гонки за ней. Абсолютно всё, что накопил за эти годы потеряло смысл под звёздным небом её взгляда. Долгое время я был прилежным жителем этого города, ровно таким, которого и желает видеть каждый родитель в своём сыне. Я хорошо учился в школе, поступил в университет, нашел себя в сфере природоведенья и науки. Играл на фортепиано, и в целом был, на мой взгляд, неплохим человеком для всех, но отвратительным для самого себя. Мой внутренний маньяк изо дня в день пытался выбиться наружу под мелодичное улюлюканье моих сверстников, что хвалили меня за каждый мой успех. А я ненавидел это всей душой. Мой внутренний дьявол мечтал быть другим, прекрасным, но для себя. А сейчас я был прекрасен, но для всех. Для себя в этой жизни ничего так и не вынес. В какой-то момент у меня окончательно начала ехать крыша, и я начал пакостить.
Днём я был прилежным учеником, а вечером я занимался подделкой документов о предоставлении услуг публичного дома и рассылал всяким женщинам. Я видел их странички в социальных сетях. У них были дети, мужья, но мне так скучно было, что я пытался разрушить всё то, что они годами создавали ради скромной потехи. Просто потому, что мне было скучно. И это не было мерзким для меня в тот момент, напротив. Мне было смешно от нелепых мелочей. То, как они, словно черви на сковородке изворачивались как могли, словно от моей нелепой шутки действительно что-то зависит. Они вели себя так, как будто в публичных домах реально предоставляют какие-то чеки и документы о посещении. Глупцы, там ведь всего два закона действуют, на самом деле. Во-первых – надевай презерватив в любом случае, во-вторых – прячь от проститутки личные вещи. Как-нибудь я объясню тебе зачем.
И это происходило каждый день. Днем я играл на фортепиано на захудалом концерте в дворце культуры, и мне аплодировал зал из двадцати человек. Громко, достаточно громко для подобного здания. Никто не заметил даже, что там, где у меня стояли ноты, стоял и телефон, на котором параллельно шло порно, которое я лично снял с одним из моих бывших. А потом я вставал со стула и гордо шел на поклон, вместе со своим воображаемым другом. Я делал много гадких вещей, что тешили меня внутри. Мне нравилось вставать из-за инструмента, и будто голым к ним выходить. С обнаженной душой. Стыд и страх быть пойманным делали меня живым.
Страшно представить, что случилось бы со мной, не встреть я свою Еву. Кажется, что я стал бы наконец-то никем, растеряв на пути всякие моральные истины, которые на самом деле никому и не нужны.
И вот, когда я наконец встретил её – тут же отбросил все то, что сковывало меня. Я будто обрёл наконец свое пространство внутренней свободы. Оказывается, всё то, что я делал до этого – я не хотел. Оказывается, я всю жизнь хотел быть в рабстве её тела и души.
11
А сегодня я бегу в город, в зоомагазин. Сегодня Ева там работает. Буквально с ноги открывая дверь, я захожу внутрь и вижу её. Казалось, будто моя королева становилась великолепнее каждый день, на её лице была загадочная улыбка, абсолютно точно связанная с новой прической. Каре, чуть выше плеч, такое ровное и элегантное. Если бы мой школьный учитель геометрии увидел бы столь ровные и строгие линии, он бы точно умер от счастья. Возле её носика красовался новый пирсинг, а джинсовая жилетка и облегающая черная водолазка будто добавляла ещё больше строгости в её и так непоколебимый точёный образ. Слегка неуверенными шагами я подошел к кассе, за которой она одиноко стояла. Рядом с моей королевой я всегда, признаюсь, немного терял уверенность, хотя настоящий мужчина должен быть силой и опорой для своей дамы. Но я млел пред ней как ребёнок.
Подойдя ближе, я поздоровался с ней, будто только познакомились. Робко и неестественно–официально. Она же, едва меня увидев, сразу потянулась обнимать через прилавок, чуть не свалив на пол кассовый аппарат и пару коробок шоколадок для собак. О да, она умела обнимать, да так крепко, что будто хотела меня раздавить. Никто еще не обнимал гадкого меня так сильно, как это делала Ева. До появления этих объятий в моей жизни я ни дня не чувствовал себя хотя бы на пару процентов так же полноценно, как когда она меня прижимала к себе. Но в этот раз все было немного иначе. Она прошептала мне на ухо имя и место. Я знал это имя, читал несколько месяцев назад в интернете про него. Снова один из ублюдков дал себе волю, снова чья-то страсть вылилась в чужое горе. Ненавижу людей, что не знают слова «контроль». Каждый из нас обязан держать своё внутреннее животное в клетке, на подобие тех, что сейчас стояли в зоомагазине. А не можешь держать – так избавь мир от себя и уйди. А не уйдёшь – мы обязательно тебе поможем.
Перебросившись ещё парой фраз, я вышел из магазина и отправился в кафе, подождать, пока Ева завершит свой рабочий день. Кафе находилось аккурат у обусловленного места. Я заказал себе чай с лимоном, так как он был самой дешевой позицией в меню, и принялся ждать. Через час в окне я увидел знакомую мне уже жилетку.
Мы вышли из магазина. Ева рассказала мне, что ей сегодня приходится быть тут. Она договорилась с подругой – подменяет её в этом магазинчике. А на самом деле она наблюдает. Дело в том, что есть одна «нехорошая бабушка», с которой ей нужно «поговорить». То ли пленница собственной бедности, то ли просто городская сумасшедшая. Жила на окраине, кошек любила очень, оттого и корм покупала подороже, чтобы им нравилось, чтобы ластились к ней. Это была пожилая на вид тётенька, от которой всё время пахло сыростью. Несколько раз в неделю она приходила и покупала в этом зоомагазине корм, после чего шла за угол. Корм даже вроде-как был не самый плохой, средней ценовой категории.
Но детей не любила жуть как. Всё они ей мешали, то кошек задирать начнут, то ящик почтовый подожгут. А однажды вообще охамели – веревку привязали к дереву у её дома, сделали качели и давай кричать да веселиться, все бабке от них спасу нет. Она сначала качели эти срезала – не помогло. Новую веревку где-то нарыли. Потом дерьмом и помоями дерево поливала – всё не помогает. Как запах пройдет – дети возвращаются, кричат, смеются. Ну вот бабушка и придумала историю, будто в её доме дед мертвый ходит, детишек ворует и ест. Поставила внутри свечку на подоконник и сказала, что как только погаснет эта свечка – дед тут же выйдет за одним из детей и заберет его домой, на ужин.
Дети поначалу боялись, но потом просто ставили одного «на стрём», чтобы тот за свечкой следил, и качались себе на качелях. А как свечка гасла – тут же убегали. В жизнях этих детей появилась игра, а там, где игра нет места страху, вот они и забыли про наказ бабки.
Однажды, когда визг детского веселья был особенно ярким, а зубы старухи скрежетали сильнее, чем когда бы то ни было до этого, она все таки решилась дать волю своим рукам. Недолго думая она схватила со стола бельевую веревку, сделала из неё петлю и пошла во двор, к дереву, создавать тишину и спокойствие.
Недолго думая она поймала за шкирку маленькую девочку, приманив стандартным: «Миленькая, подойди что скажу». Одним движением накинула петлю на тоненькую детскую шейку и потащила. От удушья ребенок упал, бабка потащила его по земле волоком. В последних конвульсиях девочка еще пыталась что-то предпринять, хватаясь руками за резиновые дорожки, корни и сорняки, торчащие из земли и старую заброшенную собачью будку, но всё было тщетно, бабка уверенно тащила еще бьющуюся в конвульсиях и агонии девочку по тропинке до огорода. Через пару минут девочка была без сознания, а бабка смотрела на неё сверху вниз, победно возвышаясь над юным бездвижным телом. Она улыбнулась, будто укладывает спать внучку, сдёрнула с грядки плёнку, и начала заворачивать туда крохотное тело.
А дальше все просто. Вот же сельские бабки, откуда в них столько силы? Неизвестно. Но выкопала же яму глубиной в метр в теплице, положила в неё девочку, да закопала. Сверху еще рассаду покидала, чтоб никто не догадался.
«Старые умом» люди ничего не боятся, ни тюрьмы, ни смерти. Но её быстро нашли роботы в синем, видимо, одному из детей всё же поверили родители. Приехали роботы в синем, выкопали девочку, даже вроде как похоронить в срок успели. В силу возраста бабку надолго не посадили, скинули все на болезнь, отправили лечиться. А оттуда ей уже не составило труда выйти.
Подумать только, как так можно. Ведь эта девочка могла стать великим человеком, прожить долгую жизнь, встретить любовь, а бабка все это оборвала одной веревкой. Вместе с жизнью она отняла у этой девочки всё – столовскую пиццу, уроки музыки, любовь, поцелуи, выпускные, первый секс, свадьбу, путешествия, абсолютно всё. Взяла все краски её будущей жизни, да уничтожила. Закопала в парнике, как уродливого котёнка.
Но благо теперь мы с Евой у её дома. В руках у нас маленькие ножовки. Курим и слушаем вместе последний звук бабкиной жизни – хруст досок в сельском туалете, над выгребной ямой. Удобно, крики никто не услышит, мы заранее заботливо разжижили всё там, чтобы было похоже по консистенции на цементный раствор.
Никому её жалко не будет. Ева, моя королева смерти, своими прекрасными ножками чеканит шаг в сторону входа в дом, под звуки бултыхания и редкие кряхтения бабки. Это я придумал этот план, просто вспомнил, что раньше выгребные ямы копали, чтобы в ней поместился в рост человек с вытянутой в руке вверх штык-лопатой. Главное – прокопать до песка, и потом еще пол метра. Тогда будет достаточно. Это сейчас её дед – призрак, а раньше, как говорят, деловитый мужик был, хозяйственный.
Резким движением Ева открыла дверь в дом. По-хозяйски включила газовую конфорку, и на всякий случай открыла пропановый баллон. После чего плотно закрыла двери, достала цветы из рюкзака – большой букет ромашек и отнесла их в теплицу. Королевским взмахом схватила меня за руку, притянула к себе. Слёзы на её глазах были похожи на самые красивые бриллиантики в мире. Она меня поцеловала, сказала, что я самый лучший, а ещё рассказала мне, что мы сегодня отправили бабку на настоящий суд, где ей точно достанется по заслугам. И бодрой походкой мы пошли домой.
В то время, как в память о дедушке-призраке продолжала предательски гореть свеча в доме.
12
И так продолжалось и дальше, неделя за неделей моя королева искала все новые болячки на теле планеты, после чего принималась незамедлительно их устранять. А я стал её верным спутником, вторым пилотом, прекрасно-неизлечимым безумцем!
Она показала мне то, что ненависть ко всему – прекрасна. Сказала мне, что воспринимать каждое чужое проявление любви на свой счет неверно, и что внутри ты так и останешься овцой без пастуха. Все вокруг говорили мне, как они собираются изменить мир, что они хотят создать и что они никогда не потеряют. И Ева каждый раз приходила на могилу очередных похороненных идей и мечт. С улыбкой на лице всегда смотрела на то, как очередной друг закапывает и топит свои планы, мечты, цели, не найдя в себе храбрости сделать второй, а то и третий шаг к мечте. Так может смотреть на других только тот человек, кто уже преодолевает шаги к мечте, причем не по два шажочка, а по десять в день, а то и больше. Возможно потому её жизнь и стала моим любимым мультфильмом. Произведением, в котором все всегда красиво и мило, добро всегда побеждает зло, а мечты и планы главных героев, то есть нас, сбываются.
Меня преследовало незаменимое чувство того, что впервые в жизни я поступаю правильно. Вскоре я и сам стал персонажем героического мультсериала, в котором я был рыцарем, служил королеве и спасал принцесс.
13
Моим увлечением было каждый вечер сидеть у телефонной трубки и ждать звонка от неё. Ровно через час после нашего разговора я уже забывал её голос и с нетерпением ждал звонка снова. Снова и снова, день за днём. Часы в разговоре с ней длились словно секунды. Каждый великолепный момент наших вечерних бесед по телефону я смаковал и прокручивал в голове, пытаясь распробовать.
Стоит только вспомнить то, с какой же нежностью и страстью она звонила своим будущим «жертвам». Тем самым простым дяденькам и тётенькам, что так нехорошо обходились с маленькими невинными девочками и мальчиками. Я с упоением слушал её, как и все. Не было безэмоциональных людей в разговоре с ней. Кто-то испытывал любовь, кто-то желание, а кто и дикий ужас.
Ева мне объяснила устройство нашего мира. Сидя вместе на лавочке, где-то в центре вселенной, она снова и снова открывала мне истины, что доселе были невиданны мне. Рассказывала мне, что и она, и я, да и вообще все люди вокруг нас выдуманы кем-то там, наверху, а значит и не стоит беспокоиться о реакции какого-то там прохожего. Когда ты лишь часть выдумки высшего существа, то не стоит переживать по пустякам, нужно лишь стать самой яркой и красочной фантазией этого самого небесного властителя. Однако стоит учесть, что программа сломается, а небесный властелин падёт, если будет сильный перегруз. Она мне наказала во что бы то ни стало этого не допустить, чтобы наш мир не лопнул как воздушный шарик, а потому держи свои чувства внутри, и выпускай понемногу, не сразу всё. Но не смотря на эти слова мир вокруг нас пытался сломаться каждую секунду, а небесный властитель начинал напоминать ребенка, который секунды не может сидеть на месте – дай только перевернуть что-нибудь. Взять хотя бы то, что она была больна.
Неужели одна из последних в мире поистине живых и трепещущих душ заслуживает быть на волосок от гибели? Ну разве это не ошибка? Не иначе как очередная игра небесного ребенка. Бог явно еще совсем маленький.
Ева, на самом деле, больна давно, причём довольно серьёзно, но это ничуть её не пугало. Но, как настоящая королева, при любом разговоре или даже тени промелькнувшей мысли на лице о собственной проказе, Ева выражала вселенское спокойствие и, в какой-то степени даже отстраненность.
Однажды даже мне казалось, что Ева наслаждается этим, смакуя каждый кусочек боли, что приносит ей ощущение жизни в себе. Она воспринимала это не как недуг, а скорее, как особенность. У неё фишка такая была – болеть с улыбкой на лице. Она всю жизнь так делала, ведь её тело стоило бесконечно дорого, и болезнь единственная смогла в конечном итоге заплатить достойную цену.
Недуг был единственным существом действительно злобными и верным в её жизни. Но даже с ним вместе она умудрялась не забывать о том, что такое любовь к себе и уверенность в будущем, ведь не смотря ни на что глаза её сверкали всё ярче изо дня в день.
В вечер откровений между нами, когда с наших голосов впервые спали все оковы я это и узнал. В тот момент мне казалось, что человек открылся мне даже больше нужного, и это пугало. Однако, стоило мне узнать её чуть получше, и я сразу же понял, что вечер откровений был лишь каплей в море.
Её внутренний мир, казалось, совершенно не знал границ, а потому я сломя голову отправился смотреть, какая-же погода на планете, под красивым именем «Ева».
