Влад Козлов
Красные кеды
От автора
Снова привет. Я не хотел заканчивать эту книгу, если честно. После издания «Серпентариума» я уже начал новую книгу, которую, надеюсь, вы когда-нибудь увидите. Но в процессе написания новой книги, с рабочим названием «Кочегарка» я вспомнил про эту, и про то, что в начале 2022 года дал себе обещание в этом году дать зелёный свет трём моим книгам. Перечитав ещё раз черновик «Красных кед» мне стало очень жаль её, ведь в неё вложено очень много чувств. Наверное, даже больше чем во все предыдущие вместе взятые. Два года назад, когда я начинал писать эту книгу я преследовал всего лишь одну цель – научить любить каждого, кто прочтёт. Я подумал: «Сделаю из «Красных кед» небольшую прозу про любовь и верность». Но в итоге всё закрутилось, и теперь она больше, чем, собственно, сам «Серпентариум».
Для меня эта книга – одно большое откровение. Для вас эта книга – задачка, в которой именно вам, моим любимым читателям, предстоит решить, какой же главный герой на самом деле? Прочитав «Кеды» решите для себя сами, что было здесь правдой, а что ложью. Я дам лишь минимальное описание персонажей, а историю вы достройте уже сами. Пора бы нам всем уже стать самостоятельными, и сочинять жизни.
Эта книга – холст, на котором вы сами нарисуете становление именно того персонажа, которого вы хотите. Надеюсь каждый найдет здесь проявление истинной любви. И Бога ради – не смущайтесь смене цвета волос и глаз героини. Лучше подумайте, почему и зачем? Этой книге и без этого есть о чём вас спросить. Каждый поймет её по-своему. Каждый сам придумает конец этой истории.
Единственное, о чём я вас попрошу – ни за что не выпускайте из головы визуальные образы действий и героев. Мечтайте! Фантазируйте! Чувствуйте! Вчитывайтесь между строк.
Введение
«Я напишу новую сказку,
Где я – в роли рыцаря
Буду спасать драконов
От таких принцесс как ты.»
Makaev 17.07
Городок наш стар и забыт, но даже в таком месте всегда есть место настоящим чувствам. Я всегда так думал, в очередной раз смотря из окон таких мило одинаковых домов, в которых меня старались приютить. Да, в этих домах есть люди, у них есть мечты, но куда они их приведут? И смогут ли привести, ведь путь к общепринятому счастью и так сам по себе тернист, а тут еще угораздило их появиться на свет в столь странном от старости и тоски месте.
Таким человеком был и я, только мечты мои были немного выше, чем просто покупка автомобиля, квартиры и прочих шалостей в угоду удобства. Я хотел, как минимум, весь мир уместить в свою скромную душу. Я всю жизнь мечтал видеть в зеркале не просто неприглядного, скудно-сложенного мальчика Максима, а как минимум Макса Великого! Человека с большой буквы. Высшего существа, которому дозволено вершить исход мира, задавать темп развития вселенной, ну или как минимум создать из себя нечто большее, чем просто человек.
Когда-нибудь я обязательно стану тем, каким жажду быть больше всего на свете, но, а пока я красуюсь, смотрясь в зеркало, встроенное в старый «бабушкин» шкаф. Показатели определённо есть, скрывать не стану. Высок, даже чересчур. Плечи расправлены, лопатки практически внахлёст. Многие завистники скажут, что я тощий, но я строен. Торчащие рёбра скрыты под старым свитером стального цвета и бесформенным пальто. Сильно вытянутые руки, плоские, вечно холодные ладони с длинными пальцами – всё это определенно дополняет мой образ.
До боли знакомое тело в зеркале изучают мои желтые глаза. Я улыбнулся сам себе. Хотя со стороны это было больше похоже на оскал, чтобы прогнать призраков из зеркала. Зубы со вчера так и не выровнялись – все такие же кривые. Будто скидывая с себя последние оковы сна привычно тряхну головой. Волосы щекочут моё лицо – сделаю зачёс назад. Может и сделал бы себе модную прическу, если бы не боялся парикмахеров. Когда я маленький был мне отец кусочек уха отрезал, пока меня стриг. А вывод прост – никогда не стригите своих детей, будучи в хламину пьяным, тут и к гадалке не ходи – идея плохая. Благо до конца не смог дорезать, но шрам остался на всю жизнь, как напоминание о том, что когда-то давным-давно я был слаб и беззащитен.
Но теперь всё изменится, ведь со мной – она! Моё счастье, то самое волшебство в реальном мире, которое никто не замечает. А я вот заметил. Люди глупы и наивны, ведь настоящая магия перестаёт быть магией, когда на неё всем плевать. Видимо это и стало когда-то зачатком моей будущей великой силы. Тогда, когда в толпе я смог разглядеть мою любовь.
1
Она была воплощением всего самого злого и, одновременно, вдохновляющего. С годами я стал забывать, что зла не существует, но к счастью узнал, что есть она. У неё даже было имя, что отзвуком тоски звучало в моей черепной коробке раз за разом при попытке подумать о ней. Каждая из трёх букв отстукивалась праздной болью в висках. Это создание звали Ева.
Первая в моей вселенной. Она была вечной для меня, бесконечно надёжной и близкой. Даже, иногда, моей.
Странно и страшно представить, что в какой-то момент её душа стала мне ближе, чем любая другая во всём мире. Даже если я был далеко – она была рядом, я всё делал для этого, не отпускал её ни на секунду от себя, и сам был рядом, будто пёс.
Я всегда мог ей позвонить, что бы ни произошло. Казалось бы – простой звонок, чего такого? Но её сладкий голос вытаскивал меня из любой ямы, в которую я попадал изо дня в день. Она была рядом даже тогда, когда меня любили другие. Умудрялась брать трубку тогда, когда никто не хотел брать её, и о да! Она была чем-то великолепным. Её грация, строгость, злость к миру, безумие и, одновременно с этим, необыкновенная доброта и забота были хоть и странны, но в то же время максимально искренни. Ведь нет ничего более честного, чем злость.
Стиль её шага напоминал мне больную пульсацию в голове, когда просыпаешься с похмелья и кто-то изнутри будто бьёт тебя маленькой битой по вискам. Стиль её одежды говорил мне, что она никто иной, как палач, пришедший за моей, уже порядком сгнившей, душой. Я буду долго думать о ней. Ева была прекрасна в любом образе. Она любила пальто в пол и мои руки на нём. В любом платье – словно в наготе, неотразима!
Весьма и весьма странно-волшебный человечек, что пришёл в мою жизнь и превратил меня из мужчины в щенка, способного лишь искать помощи. Щенка, что не умел говорить и понимал только чувства. Увы, она терпеть не могла шумные вечеринки, а я с ума сходил, потому-то не мог позволить себе праздности рядом с ней. А иногда наоборот, погружалась с головой в пучину летящих событий на очередной тусовке, и лови её теперь, скрипя зубами на каждом шагу. Как щенок скрипел, всегда, ища помощи в её действиях, но из раза в раз получая компромисс.
Невозможно было наблюдать за взглядами, ползающими как тараканы по её тонкой фигуре. Вроде и горд должен быть, что со мной она, вся такая, собранная из лучших черт, которыми только может обладать женщина, а вроде и хочется встать посреди этого банкета и громко-громко прокричать «Хватит!». В такие моменты всегда Ева грустила, не хотела она моей ревности. Видимо я сам себе всё это выдумал. Слишком нежен и прекрасен был образ её в моей голове, чтобы быть правдой. Но вот снова и опять, трогая её за руку понимаю, что реальна она, либо сон вокруг меня слишком затянулся. Она реальна, и мы принадлежим друг другу.
Пряча ото всех своё великолепие под одеждой Ева наряжалась всегда как новогодняя ёлочка, что, несомненно, пугало и завораживало меня одновременно. Будь я учёным в области Евоведения, я бы обязательно смог прочитать её настроение по новым платьям и ошейникам, но, к счастью, я наблюдатель, а потому просто ждал чуда и любовался.
Она любила прерывать молчание своим голосом. Она любила петь в подвалах богатых домов, окутывая своим вечерним томным голосом повседневную тоску, словно старуху в новые шали. В какой-то момент её тихое пение переливалось в чудесное звонкое перекрикивание с окружающим её миром. И она кричала первой, да так сильно, что я и не думал прервать этот чудесный миг.
И даже когда я был в ином, обычном мире, она брала меня за шкирку и вытаскивала оттуда. Что бы ни происходило за окном – это меркло, моментально гасло под её ладонью на моей небритой щеке. Она была рядом со мной, когда я был забыт всеми. Отвергнутый вселенной, но любим её тенью. Красив и свеж снаружи, но стар и вреден внутри. Благодаря этому, каждый день я мокрый от ледяного дождя жду её на улице, пусть даже на небе ни облачка.
Казалось бы, я должен быть счастлив. Ведь я спокоен, что со мной она. Всегда думал, что во внутреннем спокойствии и есть счастье, но это было отнюдь не так. С какой скоростью она делала меня спокойным и счастливым, с такой же расшатывала мою нервную систему и избивала арматурой моего беззащитного внутреннего ребёнка. Но даже в этом, чёрт побери, она была великолепна! В какой-то момент арматура превратилась в волшебную палочку, которой она, как мне казалось, излечивала меня. Кожа моего ребёнка огрубела, удары уже чувствовались как ласки, о которых я не смел и мечтать. Мой ребёнок вопил от счастья и боли.
Я прошу тебя, прости, Ева. Прости за всё, что я сделал тебе вчера, делаю сейчас и сделаю в будущем. По сей день, смотря на тебя моя голова невольно вжимается в плечи, пытаясь хоть на мгновение представить то тепло твоих объятий, а руки мои трясутся в невыносимой боли, что они не могут снова запутаться в родных, чёрных как смоль волосах. Я точно знаю, ты сейчас читаешь это. Именно ты, по ту сторону этой бумажки, запачканной моими мыслями. Это моя записка тебе и миру, и пишу я её, пока тараканы в моей голове, что ещё помнят милое мне лицо, окончательно не разбежались и я не стал обычным слюнтяем. Хлюпиком, которым был до встречи с тобой. Пока я помню те мгновения – я счастлив в собственном безумстве. В этой записке я прошу меня простить. Всё то, что мы натворили… Не могу я это больше держать в себе. Не могу более. Это последняя ода моей мечте и нашим радостям. Знала бы она, как я был счастлив отражаться в её глазах. Каждая секунда в этом омуте была прекрасна.
Первые буквы этой записки родились, когда я был практически мертв. Почти конец, вот он, финал. В предсмертной агонии, поверь мне, Ева, горизонт планирования сужается до трёх-пяти секунд, и даже эти последние мгновения своей жизни я решил посвятить тебе. В предсмертной агонии уже не важно, кто, кому и сколько всего сделал, важно лишь слово, последнее слово, которое ты скажешь умирающему миру. Ведь по сути своей смерть – это лишь конец срока службы твоего тела. А в твоём теле есть дурацкий мозг, который и создал иллюзию мира вокруг тебя. На рубиконе последнего горизонта событий понимаешь, что весь мир – лишь чушь, созданная любым Богом, то есть тобой. А раз весь мир – просто оригами, собираемое твоими чувствами и мыслями всю жизнь, то из кучи бумаги вокруг я решил выбрать ту, на которой нарисовано твоё милое лицо. Я решил рассказать о тебе всем тем, кто забыл, что же это такое – по-настоящему жить. Пусть знает каждый – среди тысячи выдуманных мной событий и поступков я всё же создал что-то действительно прекрасное – твой образ.
2
К слову, Ева была далеко не первой моей любовью. Даже первая любовь – всегда и у всех разная.
Каждый знает, что такое любовь. Эта ваша религия, безбожна, сумасбродна и непредсказуема. Есть определённые различия, как я считаю, между наивной и прекрасно чистой детской любовью, и той самой «взрослой любовью», где наивность превращается в «жонглирование бензопилами».
Для начала о первой наивной любви, в которой ты готов полностью отдать всё, что есть. Как и обычно бывает в этом возрасте – этого и всем вокруг мало, а для тебя это бесконечно много. Отдать всего себя и самую любимую игрушку, лишь бы снова почувствовать запах её лёгких фруктовых духов. Это то прекрасное чувство, когда стараешься отвести от неё взгляд, но не выходит. У меня был такой человечек. Её звали Аля.
Когда у нас были занятия, я садился на парту впереди, чтобы в отражении наручных часов видеть милое мне лицо, делая вид, будто опираюсь головой на руку. Как бы случайно, проходя мимо, задеть тыльной стороной руки её руку, на доли секунды почувствовав тепло любимого мной тела. И даже в моей скромной голове постоянно мысли пахли её духами. В этих эмоциях ты начинаешь тонуть, все глубже и глубже. И самое страшное для тебя то, что в этом, столь юном возрасте ты ничего не можешь сделать, а любые попытки поговорить, приблизиться или, хотя бы поговорить наедине порицаются обществом голодных до злости детей. И на протяжении долгих лет этот негреющий жар внутри сводил с ума, не давая покоя. Говорят, что человеку нужен человек, но для счастья тогда мне было достаточно лишь её тени. Это как отношения, которые росли и крепли лет шесть-семь, а после рухнули, оставив после себя крутую дружбу. Кто бы что не говорил, а так бывает. Ты просто желаешь этому человеку счастья. Всего самого хорошего. Не важно уже даже, с тобой или без тебя. Просто чтобы этот человечек был счастлив. Ну и поболтать можно, иногда, потрепать за ухо нервы и прошлое. Схожим образом я относился и к ней. По-детски любя, желал счастья ей, ходил за ней и наблюдал, но не трогал. Боялся её голоса, боялся отказа и боялся того, что больше так и не смогу посмотреть на неё в отражении своих наручных часов.
В итоге все закончилось весьма плачевно, я её забыл, а она меня и не помнила никогда. Я вспомнил о ней, когда увидел Еву. Что-то в ней было такое, что я всегда мечтал видеть в девушке. Что-то такое, что давно искал, но в то же время, образ идеала в моей голове, что складывался годами, она растоптала, не думая о последствиях. Растоптала и сразу же встала на его место. И теперь, кажется, кроме как о ней я и думать-то ни о чём не могу.
Увидев её впервые, я строго решил для себя, что больше никогда не дам слабину. Во что бы то ни стало я уничтожу слюнтяя Максима, в угоду создания великого завтра, в котором я неотразим.
3
Ева не умела ничего спрашивать, а я охотно отвечал на её немые вопросы. Она обожала то, чем занималась, просыпаясь по утрам. Она любила себя. Перед сном, ложилась в самую мягкую кровать во вселенной, с нетерпением ожидая просмотра нового красочного сна, который на утро обязательно расскажет мне. Каждый её сон – будто книга Артура Кларка, потрясающе фантастичен, и рассказывая его Ева на несколько минут отправляла меня в новый мир, полный выдуманных, как и все вокруг, персонажей. Ведь все вокруг нас точно выдуманные, глупые канистры с кровью и костями, в которых нет и намёка на человеческое.
Она любила всё то, что исходило из нее. И даже на её столе стояло её собственное фото. Возможно, со стороны это и казалось странным, но рядом с ней всё странное становилось будто бы правильным и нужным. Находясь в её комнате, я был полностью уверен, что эта фотография необходима здесь хотя бы для того, чтобы смотреть на меня счастливым взглядом каждый раз, когда я захожу в комнату. Мой мозг мысленно уже прикрутил рамку с фотографией взгляда к столу, чтобы никто случайно не тронул, не украл и даже не отвернул от меня этот взгляд. Он должен быть тут, и я это понимал. На фотографии кроме взгляда была улыбка. Ева умела улыбаться, пусть изредка, но искренне, от чего ценность увидеть её беленькие зубки во время заливистого смеха возрастала во сто крат. Особенно ценна была её улыбка, когда она видела, как я иду к ней с автобусной остановки, будто выходя не из замученного жизнью старинного шифоньера на колёсах, а из новенького спорткара. А я представлял, как мы с ней сядем вместе сейчас в этот спорткар и умчим далеко-далеко. Туда, где никто не нарушит звон её голоса.
Но это было не так. Я так и оставался забулдыгой, выходящим из старого, разваливающегося автобуса. И она была всё равно рада мне, по какой-то неизвестной мне причине. Казалось я был никем для всех в этом мире. У каждого были свои проблемы, свои трудности и свои мысли. Каждый был сам с собой, но не она. Я явно чувствовал, что являюсь частичкой этого человека, как и она моей. Для неё в данную секунду вышел не я, а принц, всего лишь один из тысячи, но тот, что соткан был специально для неё. Тогда я и был тем самым пресловутым «принцем». Грязным, прогорклым, как старая кваша, но всё ещё прекрасным. И когда она едва меня замечала вдалеке, то тут же бежала ко мне. Бежала сломя голову и спотыкаясь, потом прыгала на меня, повиснув на моей тощей, юной шее. Она пахла цитрусами и свежестью, как полевая трава с мандариновой цедрой. Запах её духов витал в воздухе, когда я был рядом. Мне казалось, будто это новый вид атмосферы. Той самой, без которой я уже не смогу жить. Это нечто иное, примерно, как новый воздух. В обычной атмосфере я уже начинал задыхаться, а в аромате её духов, будто в море, я плыл. В море, в котором утонуть – это не трагедия, а недостижимое чудо.
Ева отлично точила ножики. Исключительно по причине любви к своему отражению полировала их после заточки до зеркального блеска. Добывать красную краску из людей легче наточенным ножиком. А ножик-то хороший, с гордой надписью «Беркут» на пере. Ева мне, по какой-то причине, любила рассказывать, что этим самым ножиком был нагло зарезан её друг Егор. Ножик был хороший, и оставлять его в качестве улики было бы очень жалко, поэтому Ева решила его забрать из того дома в память о добром друге. После Егора этот ножик стал её другом и верным союзником. Вместе с другом-ножиком она усмиряла безвольных людей. Как будто сталь ножа просила ее срезать уши жертвам, или рукоять мерзким хриплым голоском умоляла: «Сожми меня покрепче да выбей мной зубы этому уроду». Эх, не знаю. Знаю только то, что любовь моя к ней быстро сменила во мне понятия хорошего и плохого, выставив её интересы и страсти вперед моих страхов и надежд.
Она умела создавать волшебство. Она умела сделать все так, чтобы я после миллиона секунд страданий улыбался как ребёнок, достаточно было лишь того, чтобы она показала свою сострадательность в улыбке и обняла меня. И тогда я обнимал её, будто самую хрупкую игрушку на планете, боясь сломать. Если бы мои пальцы могли помнить всего одно чувство, то я бы сказал им запомнить, каково было на ощупь её крохотное коричневое пальто.
Однажды я решил, что делить с ней одну жизнь могу только я. Проклинайте людей вокруг, мои мысли! Проклинайте, ведь они недостойны этого мира. А раз недостойны – значит сломлены. А если сломлены – значит мертвы. Не получается смерть? Тогда мы тебе поможем.
4
Странно в ней было и то, что у неё всегда не доставало в прическе одного локона. Как будто кто-то слишком смелый просто срезал его. Совсем недавно.
В голове её кеды и их ядовито-красный цвет. Они были повсюду, ведь моя Ева любила этот цвет. Она была великолепна даже когда смывала этот цвет со своих тоненьких ручек. А еще больше она любила техничность и тактичность, она и сама такой была. Моя Ева любила продумать всё, даже самые незначительные пустяки, забыв продумать лишь страсть, что охватывала её из раза в раз. Страсть ко всему, в том числе и к окрашиванию своих кед в красный.
А ведь они такими никогда не были. Они белые ведь…
И только я начинал думать об этом, то сразу же получал хлёсткий удар её губами по моим губам. Удар вырубал окончательно и уничтожал всё вокруг, кроме этих губ.
Благодаря этим ударам я даже и не заметил, как стал жить её жизнью. Уже прошло немало времени, как я превратился в частичку бытности моей Евы, став её незаменимой частью. То груб и сер, то весел и чист, копирую настроение Евы, сам этого не понимая. Если она улыбалась – расплывался в улыбке и я, а если грустила – я не находил себе места. Перестал пить чай с сахаром, почти бросил курить, полюбил драться за неё, совсем разучился говорить, и даже перестал носить ботинки и купил себе кеды, правда, зелёные.
Убивать людей стало привычкой, а красить кеды в красный цвет – невинное хобби, ограниченное лишь порывами её страсти.
Наш маленький городок всегда гордился смертью. По новостям показывали маньяков, рассказывали о них. Это были самые интересные передачи. Дурацкие сериалы про любовь всем надоели, а пощекотать нервы никогда не было лишним. Да и плюс к тому – всегда ведь интересно – что такое эти ваши маньяки. Что ими движет? Как они на это решились? Надо быть достаточно смелым, чтобы вот так выставлять свои фетиши наружу. И насколько надо быть глупым, чтобы погубить чью-то судьбу ради самоудовлетворения? Вот так наш город и жил: на программах про маньяков, домашнем насилии да дешёвой водке.
Если честно, то я всегда мечтал оказаться главным героем этих новостей. В мире моём и моих друзей самые худшие и подлые поступки были романтизированы. Никто не любил творцов, художников, поэтов. Все любили маньяков со злым лицом, смотрящим на тебя с фоторобота на экране телевизора. Все любили солдат, ведь они имеют право убивать людей, которых другие, более «важные» люди назвали плохими. Все любят мафию, ведь эти костюмчики им так идут. Вот и я не выделялся, соткал свой мир из волокон ненависти и эстетики злодея. А моя Ева пришла, чтобы подарить мне свободу в моих мыслях. Принесла с собой свободу, которой я так жаждал и боялся.
Каждое новое красное пятно на моих кедах было прекрасным пятном свободы моих действий и мыслей. Мерзким, шершавым, с каждым днём немного темнеющим пятном. Какую бы ересь она не несла, какую бы чушь не порола и бред не вливала мне в уши, каждый раз после нашего разговора у меня есть стойкое чувство, что за этот бред я с радостью развяжу войну. Ещё и всех вас, картонных идиотов, подговорю. Вот так вот. Никаких глупых рассказов, никаких прелюдий, никаких скомканностей. С Евой только нефильтрованная страсть, алкогольный кайф, строгий взрослый петтинг и диалоги о главном. Причём любые! Представляете – она меня слышит. Всё, что я ни скажу, будь то масонские теории или мой кураж после просмотра нового выпуска «Квартирного вопроса» – что угодно!
Она ощущается совершенно не как девушка для отношений и поцелуев в метро. Я чувствую себя полностью в её владении, и, одновременно то, что я сам обладаю ей до самых кончиков.
