Владислав Выставной
Утечка мозгов
Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, – звездное небо надо мной и моральный закон во мне.
И. Кант
ПРОЛОГ
Он вертел в руках кристалл, и ему казалось, что в его гранях он видит отражение далеких миров, звезд и галактик. Конечно же, только казалось. Потому кристалл – это всего лишь символ.
Символ бесконечной свободы.
Времена Джеймса Бонда ушли безвозвратно. Теперь для агентурной работы бесполезен безупречный внешний вид, лоск, умение разбираться в винах и женщинах. Совершенно излишни затраты на роскошные автомобили, штаб-квартиры в дорогих отелях и многочисленные шпионские устройства. Не нужны обаяние, физическая сила и реакции насекомого.
Более того – они вредны.
А может, все совсем не так? Может, дело вовсе и не в работе? Может, он просто ищет утешения и успокоения в таких вот оговорках?
Ведь он, самый результативный агент внедрения, был инвалидом.
Нет, он не был прикован к постели. Он вел почти полноценную жизнь, но… Каково с детства быть самым хилым, самым низкорослым и мучиться одышкой даже при небольших нагрузках? А главное – быть ужасно уродливым и никогда – никогда! – не нравиться девушкам?
Говорят, именно такие люди – вопреки Природе – благодаря преодолению комплексов и упорству зачастую становятся великими учеными и художниками. Наверное, это потому, что подлинно «мужские», интересные и захватывающие профессии для них изначально и навсегда закрыты. Им никогда не прыгать с парашютом, не пилотировать истребитель, не побеждать врага ударом крепкого кулака.
И уж что совершенно точно – не им быть ударным звеном военной разведки.
Все это правильно. Так и бывало.
Но время Джеймса Бонда прошло.
И теперь – насмешка Природы! – главная ударная мощь целой державы лежала на его хилых плечах. Смог бы он поверить в это еще лет десять назад, когда любой доходяга смог бы сбить его с ног, просто щелкнув по носу?
Вряд ли. Просто тогда все было иначе. Тогда еще не понимали, что в действительности физическая сила не имела никакого значения.
Но кто-то неведомый решил открыть людям глаза. И почему-то не самым лучшим из них.
Удивительный парадокс заключался в том, что сильные телом и духом в привычном нам мире, в один прекрасный момент становились совершенно беспомощными перед хилыми и замкнутыми в себе аутистами.
Конечно, в совершенно определенных ситуациях. И именно такими ситуациями занимался Кэвин.
О, каким же томительным было ожидание очередного задания! Боже, насколько отвратительно было ощущать себя в этом хлипком, болезненном теле, когда в сознании уже жило ощущение подлинной свободы и могущества!
Он занимался своим делом не ради довольно высокого жалованья, премиальных и уж тем более не ради наград начальства. На кой черт нужны награды уродливому получеловеку!
Нет! Он служил ради тех минут подлинной жизни, которые дарило ему каждое новое задание. О, была б его воля – он продлевал каждое из них до бесконечности!
Но, к сожалению, это невозможно. И он снова и снова с брезгливым стоном приходил в себя после возвращения. Казалось, лучше бы он никогда не знал ничего иного. Но – стоп! Нельзя предаваться слабости. Особенно теперь, когда он знает себе цену и ощутил наконец свою подлинную сущность.
Надо просто найти выход.
И навсегда стать тем – лучшим собою, полным силы, уверенности и радости жизни.
Настоящим.
Часть первая
Сегодня много говорят о потере молодежи, но по-настоящему осознать масштабы этого явления можно только на конкретных примерах. Недавно в США прошла международная конференция в области нейронаук – 30 тысяч участников, это направление сейчас на пике развития. Там было примерно 300 наших ученых, теперь работающих в Америке и других странах, и только 8 приехали непосредственно из России.
Из интервью Сергея Капицы
Глава первая
Нырок прошел штатно, и некоторое время Никита наслаждался ощущением невероятной легкости и ясности мысли. Хотелось прыгать от восторга и смеяться. Поэтому следовало немного посидеть с закрытыми глазами и помедитировать, как учил Стас.
Потом предстояло медленно открыть глаза и встать. И так же неспешно изучить взглядом этот новый мир.
«Будь внимателен, – говорил Стас. – Ты попадаешь в агрессивную среду. Словно вирус в чужую иммунную систему. Если хочешь уцелеть – и действуй как вирус: сам стань частью этого организма…»
Очень непросто было понять объяснения Стаса по поводу всего происходящего здесь. Ведь сам он имел только теоретическое представление о проекте, которым руководил. Нормальным взрослым здесь было не место. Никита видел, что происходило с ними после всплытия – они выглядели абсолютными безумцами и требовали психологической помощи.
Впрочем, найти таких, как Никита, тоже было непросто. И в Конторе была придумана целая система для выявления потенциальных ныряльщиков. Хотя, говорят, у противника ныряльщиками были и взрослые. Проверить это пока не удалось.
Никита снова закрыл глаза и медленно втянул в себя воздух этого мира. И тут же закашлялся: воздух был душен и наполнен гарью. Никита тряхнул головой и осмотрелся. Глаза уже привыкли к полумраку, и теперь неподалеку угадывались грязные кирпичные стены. Под стеной длинным рядом стояли переполненные мусорные ящики, из-под которых вытекали черные вонючие лужи…
– Нормально, – сказал себе Никита и пошел вдоль стены на свет далекого фонаря: в этом углу все фонари были разбиты.
Прежде всего необходимо было оглядеться и понять, что к чему в этих трущобах. И, конечно же, следовало опасаться сейверов.
Самое неприятное – это начало, когда неизвестны еще правила игры и трудно отличить сейвера от других, более безобидных обитателей. Впрочем, найти нужный бокс – задача куда более сложная. Но искать его гораздо спокойнее, когда знаешь, откуда тебе грозит опасность.
Фонарь тускло освещал небольшой переулок, все пути к которому были завалены грудами мусора. Ближе к стене горел костер, у которого сгрудилось несколько грязных оборванцев. Тощий старик в вязаной шапочке тщетно пытался отломать доску от полуразвалившегося трухлявого ящика. Такими досками, видимо, и питался костер. Старик кряхтел и заходился в кашле, но не оставлял своих усилий. Это был повод для контакта.
– Давайте я вам помогу, – предложил Никита.
Бродяги отвлеклись от созерцания огня и настороженно уставились на Никиту. Старик ничего не ответил, но отошел от ящика, словно уступая Никите поле для деятельности. Тот молча взялся за дело и в два счета раздербанил ящик на доски. После чего собрал их в охапку и бросил возле костра. Бродяги так же молча подвинулись, уступая Никите место.
Он сел рядом и с надеждой похлопал себя по карманам. Есть! В карманах и вправду оказалась мятая пачка сигарет и коробок спичек. Он предложил сигареты бродягам. Пачка мгновенно опустела. Последнюю он закурил сам. И усмехнулся: ведь ему запрещалось курить ТАМ. Но здесь он всегда делал то, что хотел. Если это не мешало делу, конечно.
Теперь можно было и разговор начинать.
– Привет всем, – сказал Никита, выпуская в пламя костра густую струю дыма. – Давно не был у вас. Чего здесь, в городе, новенького? Кто сейчас рулит ситуацией?
В ответ бродяги только заулыбались и принялись разводить руками. Один из них громко и нечленораздельно замычал. Никита поперхнулся.
– Так вы что, немые, что ли?! – недоуменно спросил он.
В ответ ему радостно закивали.
– Вот, блин! – с досадой сказал Никита, вставая и отряхиваясь. – А я на вас тут время трачу и сигареты! Нет, ну надо же – немые!
Он бросил на грязный асфальт смятую сигаретную пачку и пошел прочь. Бродяги проводили его взглядами.
– Кто это такой? – спросил один из «немых».
– А кто его знает? – сказал старик. – Ходят тут всякие…
…Никита вышел на широкую освещенную улицу. Однако этот электрический свет не внес ясности в ситуацию.
На улице царил хаос. Толпа била витрины магазинов и мародеры выносили на улицу все, что в состоянии были унести. Стоял невообразимый гам, то и дело раздавались выстрелы. Повсюду лежали кучи мусора, опрокинутые баки, догорали расстрелянные машины.
Внезапно раздался женский визг, сопровождаемый отвратительным хохотом: несколько мужиков с нездорово горящими взглядами потащили куда-то сопротивляющуюся девицу.
Никита шел сквозь толпу, то и дело получая толчки от беспорядочно носящихся людей. Под ногами хрустело битое стекло. В такой обстановке трудно было завести разговор с незнакомыми людьми.
Внезапно перед глазами возникло перекошенное лицо с округлившимися глазами в черных впадинах глазниц. Всклокоченные редкие волосы были подернуты сединой и грязны. Никиту ухватили за воротник и заорали в лицо, обдавая зловонием нечистого дыхания:
– И ты! И ты тоже умрешь! Все, все погибнут лютой смертью! Надо было вовремя воздавать молитвы и помнить о неизбежном возмездии!
Никита схватил безумца за тощие запястья, пытаясь оторвать того от себя, и прокричал:
– Да что случилось-то?!
Безумец выпучил глаза и захохотал в Никите в лицо, обдавая отвратительными брызгами изо рта.
– Ты! Ты не знаешь?! Ты не знаешь, что пришел конец?! Конец всему! Ха-ха-ха! Ты даже не знаешь, что умрешь вместе со всеми этими несчастными! Но у тебя еще есть время помолиться! Молись – и может, Он тебя простит… Ха-ха-ха! Как бы не так! Никому нет прощения! Умрите, грешники! Будьте вы прокляты…
Человек вырвался из Никитиной хватки и бросился прочь – нелепо, зигзагами, будто пьяный. А может, он и был пьян – Никита не очень разбирался в таких вещах.
Никиту с некоторым запозданием передернуло. Однако здесь что-то происходило, что-то жуткое. Но что именно?
Впрочем, не так это и важно. Ведь его посылали не разбираться в тонкостях устройства этого мира, а найти очередной «черный ящик». Или «бокс», как было принято говорить в Конторе.
В зависимости от структуры мира, бокс мог находиться в самых разных местах и выглядеть как угодно. На этот счет не существовало строгих инструкций. В том-то все и дело, что ныряльщику приходилось полагаться на особую, только ему свойственную интуицию, которой было лишено большинство других людей. Ну и на помощь контроллера, разумеется.
Обычно искать следовало где-нибудь в центре ближайшего от точки появления населенного пункта. Хранить боксы предпочитали в самых больших и красивых зданиях – если вообще в том или ином мире существовала архитектура как таковая. Как правило, вокруг таких зданий крутились сейверы.
…Никита остановился посреди многолюдной площади. Толпа была необыкновенно возбуждена, и вскоре Никита понял почему: здесь собирались произвести публичную расправу. Несколько оборванцев в одинаковых серых робах тащили к ближайшему фонарному столбу отчаянно вопящего толстяка в полицейской форме. На фонаре уже болталась петля из толстого провода.
Толпа возбужденно гудела в предвкушении зрелища. Большинство людей были пьяны, у многих в руках мелькало оружие. Никита только подумал было, что стоило бы убраться отсюда подобру-поздорову, как раздался вой и на площадь, буквально врезавшись в толпу, выскочило с десяток полицейских машин. Следом пискнул и громогласно пророкотал мегафон:
– Всем бросить оружие и лечь! Предупреждаю…
Слова громкоговорителя захлебнулись в грохоте выстрелов. Немедленно осела и вспыхнула одна из машин.
Толпа разбегалась во все стороны, сбивая и топча слабых и зазевавшихся. Над головами свистели пули.
Никита не успел уйти: чье-то непомерно тяжелое тело сбило его с ног и замерло неподвижно, придавив к шершавому асфальту и окатив струей крови, хлынувшей из раскрывшегося в хрипе рта.
Когда Никите удалось освободиться, он приподнялся на локте и увидел страшную картину: площадь была завалена телами. Несколько полицейских в свете автомобильных фар медленно шли через площадь, то и дело постреливая в лежащих. И двигались они в его сторону.
«Добивают!» – обмер Никита. Дело принимало скверный оборот. Тем более что в ухе уже мяукнул тревожный сигнал контроллера: сейверы были где-то неподалеку. Надо было уносить ноги.
Никита вскочил, рванул с места что было сил и…
…наткнулся лицом на крепкий костистый кулак. Последнее, что он увидел, было плотное усатое лицо в темных очках под полицейской фуражкой.
…Никита пришел в себя от того, что кто-то нетерпеливо тряс его за плечо. Голова была тяжелой, но он быстро обрел ясность мысли: в этом мире у него нет и не может быть слишком глубокого сна. Зато наручники могут быть вполне крепкими и неудобными. Именно такими были скреплены его руки позади спинки казенного стула.
Контроллер мяукнул снова. Но Никита уже и без того предположил: случилось самое неприятное. Он попал в лапы сейверов.
Все-таки прав был Стас: мир этот был достаточно примитивен. Сейверы в форме – тому прямое подтверждение. Хотя… Хотя сигнал был слишком слаб, учитывая то, что эта комната была просто набита полицейскими. Создавалось ощущение, что сейверы все же находятся где-то за стеной…
– Ну что, так и будем молчать? – поинтересовался потный толстяк, на котором форменная рубашка, казалось, вот-вот лопнет от чрезмерного натяжения.
В кабинете, кроме толстяка, было еще человек пять полицейских, один из которых, усатый, сидя на краешке стола, буквально сверлил взглядом Никиту. Особенно неприятно выглядели составленные в углу комнаты автоматы и пистолет, прижимающий к столу бумаги: ветер от мощного вентилятора листал листы, словно знакомясь с материалами «дела».
– А что вы хотите, чтобы я сказал? – ответил Никита, чувствуя, что его мысли начали расползаться. Такая ситуация не была предусмотрена заданием. Ее просто не успели рассмотреть на тренинге.
– Кто вы? Ваше имя и место проживания! Как вы оказались среди бунтовщиков?
– Я… Я не знаю… – потерянно сказал Никита и внутренне отругал себя: он так и не научился вести себя, как настоящий взрослый.
– Что вы мямлите? – скривился толстяк. – Вас взяли на том самом месте, где собирались расправиться с полковником Мишиным. Все законопослушные граждане давно покинули город. Документов у вас нет. Поэтому напрашивается вопрос: кто вы и откуда…
– Я… Я случайно в вашем городе, – ответил Никита. – Сегодня приехал…
В принципе это был стандартный ответ для подобных ситуаций, и обычно такого ответа вполне хватало.
– Ложь! – отрезал тот, что сидел на столе. – Город уже неделю оцеплен. Если вы приехали – то через какой пост? По чьему разрешению?
Никита почувствовал, что краснеет. Будто стоя у доски, не в силах рассказать невыученный урок.
– Я… Я приехал… – Он не знал, что ему говорить. За год работы в Конторе он так толком и не научился врать!
Усатый вдруг, легко соскочив со стола, подошел к Никите и резким движением разорвал на том рубашку. Никита вжал голову в плечи, ожидая удара.
– Я не знаю, о чем мы здесь разговариваем, – сквозь зубы процедил усатый. – Посмотрите, какая у него на плече наколка! Это же знак десантного спецподразделения ВВС Окраины!
Полицейские переглянулись. Их руки невольно потянулись к оружию. Толстяк медленно поднялся, возвысившись над столом бесформенным холмом.
– А что здесь могло понадобиться Окраине? – растерянно произнес он.
– А вот это и надо выяснить у нашего нового друга, – недобро произнес усатый. – Не имеют ли отношение шпионы Окраины к бунту в пересылочной тюрьме? Будем нормально разговаривать или перейдем к допросу с пристрастием?
Никите выражение про «допрос с пристрастием» показалось знакомым. Причем неприятно знакомым.
И еще он понял, что объяснять полицейским, откуда у него тело этого десантника, бесполезно. Вообще говорить что бы то ни было – только напрашиваться на новые подозрения. Близость невидимых сейверов вызывала ощущение крайнего дискомфорта. Ведь сейверы способны не только защитить бокс от вторжения. Они запросто могут помешать ныряльщику вынырнуть.
А это уже серьезно.
Поэтому, решил Никита, видимо, придется раскрыться. Это был крайне нежелательный шаг: раскрываться следовало только при непосредственном контакте с боксом. Тогда можно было хватать ящик и тикать от сейверов в укромное место, где его не найдут положенные на всплытие семь минут…
А Никита ужасно не хотел проколоться! Ведь у него уже был один прокол. После второго, по неписаным, но строгим правилам, его выкинут из проекта. А это было равносильно катастрофе.
Он только-только начинал чувствовать себя настоящим ныряльщиком, только ощутил подлинное удовольствие от своей силы и незаменимости для общего дела! Что он там – в обычном мире, где даже Катя смотрит на него, как на ни на что не годного ребенка?! Вся его жизнь – только в очередном нырке!
Не говоря уж о том, что он останется без обещанного поступления без экзаменов в любой вуз страны! Конечно, какую-нибудь компенсацию он получит, но…
«О чем я думаю, елки-моталки?! – одернул себя Никита. – Давай же, Ник, возьми себя в руки, ты сможешь!»
Это задание он не провалит! Он просто не может себе этого позволить.
Он пока не будет раскрываться. Главное – никакой паники. Вначале разберемся с наручниками. Затем надо выяснить – кто же здесь выполняет роль сейверов… А до этого нужно тянуть время…
– Я не с Окраины, – сказал Никита. – Это мы с друзьями по глупости такие татуировки сделали…
– По глупости? – хмыкнул усатый. – То есть три года тюрьмы за пропаганду в пользу врага вас не испугали? Ладно, не будем терять времени. Давайте-ка в камеру его, до поры до времени… Пусть контрразведка разбирается…
Из-под Никиты выдернули стул, а самого его довольно грубо подтолкнули к двери. В длинном, скупо освещенном коридоре, по которому его вели, в некоторых местах стены заменяли вертикальные толстые прутья, за которыми на длинных скамьях томились задержанные. Никита снова получил предупреждение от контроллера и с удивлением глянул за решетку.
Прислонившись к прутьям, его внимательно изучали несколько человек в одинаковых серых робах. Сомнений не осталось: эти задержанные и были местными сейверами! Где же он видел такую одежду? Точно – на площади. Бунт… Бунт в тюрьме? Тогда становится понятно: здешние сейверы – самые натуральные зэки. Отсюда напрашивался весьма неожиданный и неприятный вывод…
Сделать вывод Никита не успел. Его втолкнули в одну из зарешеченных ниш. И сняли наручники.
Зря они все-таки это сделали. Потому что даже нераскрывшийся ныряльщик обладает куда более острой реакцией и силой по сравнению с простыми смертными из местных.
Двое полицейских из его конвоя сразу же отлетели к стенам. Третий, что оставался снаружи, попытался захлопнуть решетчатую дверь. Но между ней и стальной рамой вклинился Никитин ботинок. И полицейский полетел в камеру, к товарищам. Никто из них так и не успел произнести ни звука.
Теперь у Никиты был пистолет. На всякий пожарный…
Он быстро направился к выходу, который, как он предполагал, должен был находиться в противоположной от тупика с камерами стороне. Когда он шел мимо очередной клетки (в этом участке было поразительно много камер!), его ухватили за ремень чьи-то цепкие руки.
Никита обернулся.
Это был один из тех беглых зэков. Он крепко держал Никиту, а его вдавленное в решетку лицо было страшным, испещренным сетью глубоких морщин и шрамов.
– Кто ты?! – прохрипел зэк, глаза которого наполнились вдруг нездоровым блеском.
«Начинается», – подумал Никита и не без труда вырвался из цепких лап.
Теперь сейверы забеспокоятся. Они еще толком не знают, что к чему, но проникновение чужака наверняка почувствовали. Поэтому следовало торопиться.
Выскочив на улицу, Никита огляделся. И сразу понял, о чем же напрашивался тот самый вывод.
Перед ним было массивное мрачное здание с маленькими окошками, окутанное колючей проволокой по граням и увенчанное вышкой с бегающим лучом прожектора. В довершение всего оно было окружено кольцом солдат и легкой бронетехникой. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: это и есть та самая тюрьма, о которой говорил полицейский.
Перед глазами появилась знакомая оранжевая точка. Контроллер указывал на близость бокса.
Конечно, если в этом мире сейверами являются заключенные, то по логике вещей бокс должен находиться у них под боком.
То есть в тюрьме.
– Замечательно, – сказал себе Никита.
Этого-то он и боялся…
С такой ситуацией он еще не сталкивался. Видимо, в этом боксе было что-то очень и очень ценное, если его запрятали столь глубоко. Это выходило за рамки простого и быстрого задания, каким его считал Стас. Инструктор в этом деле имеет право на ошибку. Слишком уж сложный и необъятный материал для работы. И в таком случае ныряльщик должен вернуться, чтобы подготовиться основательнее или чтобы уступить место более удачливому.
Некоторое время, продолжая идти вдоль армейского оцепления, Никита сомневался и обдумывал свое положение. Готов ли он уступить свое место здесь? Теперь, когда ему и впрямь – пусть даже случайно – досталось действительно непростое и важное дело?
Ни за что! Он так долго искал возможность подняться на новую ступеньку, преодолеть скептическую сдержанность спецов в его отношении! И вот он – шанс! Если он извлечет отсюда действительно ценный бокс…
– Ни с места!!! Руки за голову! – гаркнули сзади.
Никита обернулся. Следом за ним, на ходу расстегивая кобуры и щелкая затворами, неслось с десяток полицейских. Не дожидаясь ответа, они открыли огонь.
Никита мгновенно прекратил рефлексии и спокойным шагом направился в сторону оцепления. Пришла пора действовать и, что уж там, раскрываться. Никита набрал полную грудь воздуха и выдохнул, пытаясь вернуть себе утраченную уверенность.
Его остановил автоматный ствол, что весьма неприятным образом уперся ему в живот.
– Стоять! – бесцветным голосом приказал худощавый сержант, чье лицо наполовину скрывал большой полусферический шлем. – Куда?
Никита осторожно взялся за ствол правой рукой и притянул сержанта к себе. Тот не сопротивлялся, глядя Никите в глаза, будто кролик, смотрящий на удава. Когда закрытое массивным наростом шлема ухо сержанта оказалось возле Никитиного лица, Никита сказал:
– Друг, помоги! Мне очень надо пройти вовнутрь. Возьми еще пятерых бойцов и пошли со мной. Но вначале избавь меня от этих идиотов полицейских…
Сержант медленно кивнул и сделал знак «все в порядке» подбежавшим было на помощь солдатам.
После чего обернулся и без лишних слов выпустил две короткие очереди поверх голов приблизившихся полицейских. Те бросились на землю и поползли назад, разражаясь недоуменными криками и проклятиями. Сержант улыбнулся и выжидающе глянул на Никиту.
Сила убеждения у ныряльщика была весьма серьезным козырем. Но оказывалась совершенно бесполезной в отношении сейверов. Теперь он был окончательно открыт, и эти злобные твари будут искать первого удобного случая, чтобы найти его и разорвать на куски. Одна надежда на то, что они по-прежнему за решеткой…
– Впечатляет! – похвалил Никита сержанта и кивнул в сторону массивных ворот, ведущих, очевидно, во внутренний двор тюрьмы. – Теперь веди меня вовнутрь, а то я не местный. Не знаю я, что тут у вас и где…
…Они прошли длинной темной аркой, битком набитой вооруженной охраной. Как ни странно, у вошедших не спросили ни документов, ни цели посещения, удовольствовавшись обменом приветствиями с сержантом. Видимо, только что здесь действительно было жарко: под ногами звенели стреляные гильзы, бетонный пол был в подозрительных бурых пятнах.
Никита прислушался к голосу контроллера. Точка перед глазами превратилась в яркое пятно. Начиналась привычная уже игра в «тепло-холодно». Бокс явно был совсем близко. Ближе было только невероятное количество сейверов.
…Этот мир был мрачен и неблагополучен. Никиту тяготил его душный воздух, атмосфера взаимной ненависти и безнадежности. В таком он оказался впервые и стремился побыстрее выполнить задание, с тем чтобы покинуть его и облегченно вздохнуть. А пока он шел позади сержанта в ту сторону, куда влекла его мерцающая оранжевая точка.
Когда они вошли в длинную галерею из массивных железных дверей, вслед за ними раздался невероятный, нагоняющий волны страха, шум. В двери принялись колотить изнутри руками и ногами, ругань и крики слились в один многоголосый вой, что, многократно отражаясь от стен, принялся носиться под мрачными тюремными сводами.
Солдаты недоуменно озирались. Никита сжал зубы: это сейверы. Почуяли чужого. Ну, ничего. Он почти добрался до места…
Тепло. Еще теплее. Горячо!
Никита остановился перед массивной, прокованной крупными заклепками дверью, выкрашенной отвратительной зеленой краской с подтеками. Коснулся ее.
Дверь была теплой на ощупь. Конечно, только для него.
Там, за дверью, его уже ждали. Как ни странно, в полной тишине. И эта тишина не предвещала ничего хорошего.
Никита закрыл глаза и вдохнул. Потом сжал кулаки.
И раскрылся полностью.
Железная дверь жалобно взвизгнула и, прогнувшись под ударом ноги, слетела с петель. Никита ворвался в камеру.
Со всех сторон – притаившиеся за дверью, сидящие на верхних нарах, все прочие – кинулись на него. Но Никита словно не замечал повисших на нем, визжащих, вцепившихся ногтями и зубами тел. Он шел вперед к забранному решеткой окну. Туда, где, покрытый с ног до головы жуткими тюремными наколками, сидел у стола в одних шортах главный сейвер.
На лице его было удивление. Наверное, не часто тому доводилось видеть такую наглость пришельцев из чужого мира. Кто он там был в этой тюремной иерархии – пахан, бугор, вор в законе, – этого Никита не знал, да и знать-то, в общем, не хотел. Главное – на шее того, на массивной золотой цепи, сверкая и переливаясь всеми цветами спектра, висел бокс. Точнее – потемневшая от времени и пота ладанка, форму которой принял в этом мире бокс.
Никита напряг все силы, чтобы сбросить с себя балласт из нависших на нем тел. Еще потребовалось испытать реакцию главного сейвера. Все же Никита оказался быстрее и нанес удар первым. После чего сорвал бокс с толстой татуированной шеи и бросился назад, к дверному проему, где маячили автоматные стволы и недоуменные лица заговоренных им же солдат.
– Уходим! Прикройте меня! – проорал Никита, вырывая ногу из цепких лап какого-то лысого редкозубого уголовника.
Он, не оборачиваясь, мчался вперед, а сзади уже грохотали автоматные очереди и по-звериному рычали подстреленные преследователи.
Оставшись в одиночестве, Никита быстро сообразил, что заблудился. Он метался по коридорам, натыкаясь на решетчатые двери, то и дело преграждавшие путь, и выбивал их ногами. Наконец, он ворвался в небольшое помещение – тоже вроде камеры, только с большим по размеру окном (опять же – с решеткой), столом, шкафом и парой стульев. Такое помещение для допросов он видел в кино. Окно было на уровне второго этажа и выходило во внутренний дворик. Никита с упавшим сердцем увидел, как туда потоком, словно на прогулку, побрели заключенные. Он не сомневался, что никакая это не прогулка – просто его ждут на единственно возможном пути к отступлению.
Поэтому уход отменялся. Никита захлопнул дверь и задвинул большую железную щеколду. Оставалось надеяться, что она выдержит положенные семь минут…
Никита сел на пол и расслабился, зажав бокс в потной ладони.
Когда в дверь заколотили, он блаженно улыбнулся – так полагалось.
Когда в дверь принялись долбить чем-то тяжелым, он принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону, произнося положенную формулу.
Когда в дверь принялись стрелять, он начал засыпать.
Когда в помещение ворвались вооруженные люди, там уже никого не было.
Ведь этот недоумевающий человек, растерянно сидящий на полу, совсем не был их настоящей целью.
Никита ел с неохотой. Аппетита не было совершенно. Перед глазами мелькали оскаленные злобные лица, грязные стены и кровавые пятна. На этом фоне довольно бледно смотрелась мысль о том, что он не подготовился к контрольной.
Контрольные, уроки, задачки, примеры… Иногда ему казалось, что все это из какой-то другой жизни. В конце концов с некоторых пор хилый и невзрачный мальчишка он только внешне.
– Ты, часом, не заболел, сынок? – Мать потрогала его лоб тыльной стороной ладони и покачала головой.
– Да не, мам, – скривился Никита, ковыряя вилкой куриную ляжку. Курицу в кляре он любил, но сейчас она просто отказывалась лезть в рот.
– Ну, смотри… А может, не пойдешь в школу? – предложила мать.
– Я… Я не знаю… – промямлил Никита и нехотя вылез из-за стола. – Да нет, пойду, наверное… Куда я сумку засунул?..
Он принялся обыскивать свою комнату, которая выглядела, пожалуй, как кабинет Берии после обыска. Наводить здесь порядок было, казалось, каким-то совершенно ненужным делом. Как возведение ледяных статуй накануне весны.
Он открыл дверцу шкафа, и оттуда на него высыпалась гора старых, кое-как напиханных вовнутрь, игрушек.
Никита поднял с пола большую фигуру Трансформера. Когда-то она могла двигаться, сверкать глазами и даже стрелять тонким и безобидным лазерным лучом. Последнюю способность Трансформеру придал сам Никита, примотав проволокой к его руке маленькую лазерную указку. Теперь этот пластмассовый супергерой подернулся пылью и навсегда застыл с вытянутым вперед манипулятором.
Время игрушек прошло.
Но и выкидывать их было жалко. Слишком уж недавно прошло это время. К тому же все это добро еще пригодится младшему братишке.
…В школу он все же не пошел. Он направился в сквер, где был велик шанс наткнуться на приятелей-прогульщиков. Что и не замедлило подтвердиться.
– Здоров, пацаны! Чего нового?
– А чего тут нового? Весна, жара. В школу неохота. Пиво будешь, Ник?
– Пиво? Хм… А черт, нет. Мне ж нельзя.
– Мать допинг-контроль проводит?
– Что-то типа того…
– Ну, как хочешь…
Никита почти не соврал. Допинг-контроль действительно имел место. Только, конечно, не дома. Впрочем, какая разница?
Друзья сидели у гранитного борта фонтана и лениво поглядывали на проходящих мимо девчонок. Велосипеды грудой лежали у поцарапанных, а у кого-то и забинтованных ног. Ведь если кататься просто по прямой, а не прыгать на верных байках через бордюры и скамейки, то не стоило и начинать это бесполезное занятие. Только экстрим в этой жизни имел хоть какое-то значение. Не уроки ж учить, честное слово!
– Ну, что делать будем? – спросил Никита.
– Как что? Жорж ведь Сиду проспорил. Будет отрабатывать, а мы – смотреть, – хмыкнул Генка.
– Да? – обрадовался Никита. – Я что-то пропустил?
– Как всегда, – ответил Генка с легким укором в голосе. – Ты ж у нас умный шибко. Сидишь, как какой-то ботаник, в книжки пялишься. А настоящая жизнь мимо тебя проходит. Тут пацаны такие «коры» отмачивали – я не могу! Жоржик поспорил с Сидом, кто больше кирпичей о свою башку разобьет. Ну, помнишь, этот фильм про спецназовцев? А вчера ни с того ни с сего Жорж давай себя пяткой в грудь дубасить: я, мол, это тоже могу запросто! А Сид его на смех поднял. Так чуть до драки не дошло. А жаль, интересно бы было посмотреть. Но потом решили: кто проиграет, тот на колесах прыгнет между девятиэтажками. Ну, эти, которые углами почти сходятся, ну, ты понял? Ну что, пошли на стройку, набрали кирпичей. Сид, не будь дурак, бейсболку напялил, а под нее велоперчатки кинул. Ну и шваркнул кирпич себе об чайник. Нормально, раскокал. А Жорж, дурень, просто схватил булыжник и о лоб его себе ка-ак хряснул! Вырубился в ту же секунду! Но очнулся, правда, быстро. Ну и сегодня будет свой должок отрабатывать. Только он же трус – как это он сделает, даже не знаю! Так что посмотрим, поржем!
