– Смотри чем разжился, два дня назад выиграл у нашего кузнеца. Поверь на слово, мастер он хороший, много перьев44 сделал, никто не жаловался, – улыбаясь прошептал Антон.
Это были ножи в ножнах, а точнее финский нож, в народе назывался «финкой». Широкое и короткое лезвие, ручка выполнена из бересты. Я такие ножи встречал в будущем, что интересно из-за бересты нож не тонет в воде. Сделан качественно, ведь я сам кузнец, правда в другой жизни. В общем вещь очень полезная, таким хоть сало порезать, хоть горло кому-нибудь вскрыть. Я проверил заточку клинка. Что сказать, лагерный кузнец мастер однозначно, жаль не познакомился с ним. Развязав свой сидор, я достал нательную рубаху и стал резать её на полосы.
– У тебя что, рубаха лишняя? – удивился Антон.
– Делай как я, не зубоскаль, – коротко произнёс я.
Я задрал штанину и начал приматывать финку с ножнами к икре правой ноги тканевой полосой от рубахи. Я правша, с этой стороны мне удобней достать клинок, если возникнет такая надобность.
– Думаешь нас шмонать45 будут? – спросил меня Антон, но повторил мои действия.
– Думаю, что не без этого. Кое-что оставят, а вот ножи отберут однозначно, чтобы мы в дороге друг другу уши не обрезали. К тому же нам где-то по дороге другую одежду дадут, не отправят же в бой в том, что на нас сейчас, – коротко пояснил я.
Я считаю, что при качественном обыске мы так просто свои финки не спрячем, но попытаться стоит. Ловкач продолжал инспектировать своё барахло, а я, привалившись головой к борту баржи задремал.
Лето 1942 год. По реке до Тавды. Штрафники-добровольцы.
Я проспал пару часов, проснулся от того, что тело затекло от неудобного положения. Наше место с Антоном было рядом с люком, откуда падал дневной свет. Осмотрелся. Прямо под люком, чтобы было освещение играли в карты. Даже не сомневался, что там Ловкач. На полу трюма стоит ящик, с одной стороны сидит Антон, с другой несколько зэка. Ловкач внаглую обыгрывает народ, пока есть возможность. Я прислушался к разговору.
– Игра должна быть на интерес, тогда здоровый азарт просыпается в человеке, жить становится веселее. Что поставишь, Сухарь? – активно уговаривал заключённого Ловкач.
– Ты у меня уже все сухари выиграл. Могу ботинки поставить, пойдёт? – горячился незнакомый мне жулик, но явно поддавшийся азарту.
Ловкач достал блестящий портсигар, покрутил им перед носом Сухаря.
– Ботинки твои мне ни в одно место не упирались, сам носи. Я смотри какую ценную вещь ставлю, а ты за ботинки базаришь. Портсигар старинный, хороших денег стоит, за такую вещь можно пару буханок хлеба выменять. Ставь свою цепочку, я знаю у тебя есть, – забалтывал своего оппонента Ловкач.
– Ну есть. И что? Цепочка золотая, между прочим, против портсигара не тянет, – азартно возражал Сухарь.
– Твоя правда, ставлю к портсигару бензиновую зажигалку, медную. Безотказная штука, кремень новёхонький, а ещё пачку чая. Душистый чай, из него чифирь словно напиток богов получится, – продолжил соблазнять игрока Ловкач.
В результате Антон уговорил оппонента, мелкий воришка Сухарь поставил золотую цепочку на кон игры. Где только этот жулик хранил цепочку, что в лагере у него не отобрали и не украли? Пара минут и Ловкач вновь в выигрыше. Антон веселиться, Сухарь отходит расстроенный. Ловкач продолжает зазывать желающих испытать судьбу в картах. Я усмехнулся, Антон точно не исправим. Пока нас везут он явно обчистит достаточно народа среди контингента. Насколько я успел узнать и частично вспомнить, Антон начал играть в карты ещё в школе, был у него сосед по квартире в Самаре, который обучал его играть в азартные игры и фокусам на картах. А ещё у Антона феноменальная память, один раз посмотрит и запоминает сразу. Даже рубашку карты, та, что с обратной стороны карты, запоминает. Говорит, что все рубашки у карт разные, а он их отличает. Его бы талант, да в мирное русло. Я конечно же не о игре в карты, а о памяти Антона. Уголовник Сухарь так возбудился, что достал золотые серёжки с камешками, вроде рубины, я сразу не разглядел.
– Ловкач, ставлю серьги с рубинами против портсигара и моей цепочки, – храбро заявил проигравший Сухарь.
– Сразу видно не нюня, а настоящий мужчина. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Добавляю зажигалку и нательное бельё, новое, между прочим, – тут же поднял ставку Антон.
– Отвечаю, часами, говорят, что командирские, – Сухарь достал из своего сидора механические наручные часы и положил их на ящик.
– Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Фартовый46 ты мужик, Сухарь, бабы тебя наверняка любят. Желаю, чтобы тебя ждали дом у речки, баба голая на печке, ведро пива, водки таз, ну и об освобождении приказ, – весело приговаривая, раздавал карты Ловкач.
Как итог Сухарь проиграл свою ставку через минуту, он матерился следующие три минуты, проклиная своё невезение и Ловкача, который забрал у него удачу.
– Да не переживай ты так, старина. Не везёт в картах, повезёт в любви, – успокаивал Сухаря мой приятель.
При этом казалось, что Ловкач искренне жалеет своего проигравшегося оппонента, чем сразу подтвердил, выдав Сухарю щепоть махорки. Когда Сухарь скрутил самокрутку, Ловкач дал ему прикурить от своей зажигалки и пообещал, что в следующий раз Сухарю точно повезёт, важно, чтобы у него было что-нибудь стоящее для ставки на кон игры. А Удача она такая красотка, она решительных любит. Сухарю обязательно повезёт, но в другой раз, когда он свою решительность подкрепит ценной вещью. Как только наступил вечер, дневное освещение совсем ослабло. Ловкач прекратил игру и пересел ко мне.
– Тебе, Антон, не сидор нужен для вещей, а телега. Ты что, всех жиганов ободрать в карты хочешь? Зачем тебе столько вещей? То же золото могут отобрать на пересылке, где нас переодевать будут, – по-доброму пожурил я друга.
– Эх, Ромка, и чего я такой в тебя влюблённый? Друг ты мне до гробовой доски. Ни за что бы я не ввязался в эти штрафные роты, но пропадёшь ты без меня. Сейчас стемнеет, мы часть золотишка на тушёнку обменяем у конвоя, – со знанием дела заявил Ловкач.
А я подумал, что у моего двоюродного деда был настоящий друг, постараюсь всё сделать, чтобы он не погиб в той мясорубке, куда нас везут.
Когда совсем стемнело на улице, в трюме стало вообще мрачно, будто в заднице у африканца. Однако Ловкач, казалось, дремал, я же уснуть не мог, потому просто размышлял о том, что нас ждёт. Вскоре затихли шаги на палубе. В трюме уголовники и прочие арестанты затихли, слышался храп и сопение. Люди спали. Неожиданно для мен Антон толкнул меня в плечо.
– Жерех, вставай, надо обмен произвести, – тихо прошептал мой приятель.
– Какой ещё обмен? – не сразу понял я.
– Я сяду тебе на плечи, так ты меня поднимешь к люку, а я попробую договориться с часовыми, чтобы золотишко на харч обменять, – пояснил Антон.
Вентиляционный люк с решёткой находился на высоте метров трёх, примерно. Антон уселся мне на плечи, я встал вместе с ним, как раз под люком. Нашего общего роста хватило, чтобы Ловкач приблизил лицо к решётке люка.
– Эй, служивый. Служивый, подойди сюда, дело есть благородной важности, – начал тихим голосом подзывать Антон часовых к люку.
Ловкач повторил свои призывы ещё несколько раз прежде, чем в люк заглянул «энкэвэдэшник».
– Чего тебе, урка грёбаная? – ругнулся часовой, но тоже тихим голосом.
– Предложение есть, жажду спроса на моё благородное предложение. Мне золотая цепочка карман жжёт, готов обменять на четыре банки тушёнки. Крале своей подаришь, она тебя за это любить так будет, что ангелы на небесах позавидуют, – начал свои уговоры Ловкач.
– Как мне знать, что твоя цепочка не бронзовая? – усомнился часовой.
– Да ты что, служивый? Век мне воли не видать, чтобы я стал своё честное имя марать. Где это видано, чтобы блатной бронзу в кармане таскал вместо золота? Мне эту цепочку моя любимая отдала, когда на войну меня провожала. Возьми, говорит, Антошенька цепочку, а когда голодно станет, обменяешь на тушёнку, – искренне врал Ловкач.
– Вас же из лагеря забирали, где ты там свою любимую нашёл? – вновь не поверил часовой.
– На свидание со мной приезжала моя любовь неземная, буквально два дня назад. Цепочка неворованная, а честными руками добыта, – продолжал увещевать часового Ловкач.
– Две, – сразу сбил цену часовой.
– Три банки и пачка чая. В противном случае потерплю до Тавды. Там у железнодорожного конвоя обменяю, может служивые там более милосердные, – не унимался Антон.
– Давай сюда, я посмотрю, – заявил часовой.
На моё удивление Антон передал часовому цепочку. Ведь, по сути, конвойный может легко забрать вещь и ничего не давать нам взамен. Сверкнула зажигалка, видимо часовой рассматривал цепочку, потом сказал ждите и отошёл от люка. Прошло минут пятнадцать, Ловкач уже спрыгнул с моих плеч, но из-под люка не уходил. Я уже было подумал, что нас обманули, однако послышались шаги и сразу в люк сбросили три банки тушёнки и маленькую пачку чая, грамм на пятьдесят. Антон ловко поймал предметы обмена и присел рядом со мной.
– Ну вот, глядишь завтра будем сытыми, а то хлебушек мы с тобой почти подъели. В животе уже революция начинается, – с довольным видом заявил Антон.
Есть действительно хотелось, по обоюдному согласию мы с Антоном распечатали одну банку и наелись с сухарями. В животе сразу потеплело. На сытый желудок сон пришёл сразу, как только мы сложили головы на свои сидоры.
На рассвете нас начали выводить из трюма для оправления естественных надобностей. Баржа с катером причалили к берегу. Здесь дело не в доброте конвоя, просто им не нужна баржа, которую загадят за двое суток так, что она будет вонять за километр, к тому же им самим нюхать эту вонь. Кабинки, сколоченные из досок, находились на носу баржи, а все отходы отправлялись в реку. Вот такая простейшая канализация. При возвращении в трюм давали вволю напиться воды из бочек, что стояли на палубе. В течении дня в трюм на верёвках спускали воду в вёдрах, так было вчера. Ловкач занятие себе нашёл с утра, сначала уговаривал сидельцев на игру, потом нахально выигрывал у них вещи. Но желающих было гораздо меньше, чем вчера. Ну и еда у заключённых заканчивалась, а некоторым кроме еды поставить на кон игры нечего. Я же сидел и наблюдал за жуликами. Обратил внимание, что на меня смотрят Чирок и Пятак. Какое-то время они пялились на меня, потом Пятак встал и подошёл ко мне.
– Слышь, Жерех, базар есть к тебе, пошли возле нас поговорим, – предложил Пятак.
– У меня к вам нет разговора, а если у вас есть, то подходите сами, – спокойно ответил я.
Пятак нахмурился, но ничего не сказал, я в свою очередь незаметно задрал штанину и достал финку, спрятал её в рукав. Великим специалистом ножевого боя я не был, но на среднем уровне обращался с боевым ножом вполне прилично могу. В той жизни, во время службы по контракту нас тренировали обращению с ножом. Пятак вернулся вместе с Чирком, они присели слева от меня.
– Пепел сказал, что ты объяснишь нам, где и когда пойдём на рывок, – сразу вывалил Чирок.
– Ты бы ещё вышел на середину и орал во всю глотку о том, что планируем свалить отсюда. Когда появится возможность, я вам сразу сообщу, а сейчас не надо привлекать лишнего внимания, стукачей здесь наверняка хватает, – резко произнёс я.
– Тогда поторопись. Или ты собрался до фронта доехать? – занервничал Пятак.
– Слушай, Пятак, ты кого во мне увидел? Может я на чёрта47 похож, может на кого шестёркой пашу? Я вас с собой не звал, ничего не обещал. Появится возможность, сразу сообщу. А так я вас не держу, можете хоть сейчас пробовать, – я старался сильно не грубить, чтобы не довести до ссоры, но и прогибаться под них не собирался.
Если они не свалят до того, как попадём на фронт, то там совсем другой разговор будет с ними. Я за спиной врагов не оставляю, жизнь так научила, хоть и была она в другое время.
В Тавду мы прибыли ночью, до утра нас никто не собирался выпускать из трюма, тем более с вечера всех выводили справить естественные потребности. За день мы доели тушёнку с Антоном, сидельцы с завистью посматривали на нас, но поделиться никто не просил. А Ловкач таких глупых мыслей в своей голове не держал. Здесь и сейчас каждый выживал, как мог и умел. Хотя сухари и воду нам давали в процессе водного пути. На рассвете началась выгрузка, мы выбирались из трюма и построились в колонну по четыре человека на причале. Кроме конвойных здесь добавились проводники с собаками, надо заметить, что охраняли нас надёжно. Как только построились колонна двинулась на выход от причалов. В саму Тавду не заходили, прошли по окружной грунтовке, через два часа мы пришли к распределительному лагерю. На дворе лето, август месяц, погода сухая, никакого намёка на дожди. В само лагере имелись несколько строений. Бараки с нарами, чтобы переночевать, баня. Всех загнали в бараки и стали выводить в баню на помывку по двадцать человек. На процедуру выделилось полчаса, выдали маленький кусок хозяйственного мыла. Но перед баней брили и стригли наголо. Когда вышли из помывочной нам приказали сдать старую одежду. И начали выдавать исподнее бельё, рубаха и кальсоны. Также выдали форму образца 1936-го года, цвет хаки. Пилотка, гимнастёрка с клапанами карманов на груди, шаровары, ну или бриджи для рядового состава. Выдали ботинки, портянки и обмотки. Спасибо политическим, что научили правильно наматывать обмотку, они видимо научены со времён гражданской войны. Обмотка наматывается снизу вверх. Я с тоской подумал о кирзовых сапогах, которыми в это время уже снабжали армию. Антон ругался матом, пока наворачивал обмотки.
– Угомонись, при первой возможности разживёмся сапогами, а сейчас просто не привлекай внимания, – постарался я утихомирить Антона, и он меня послушал.
Кроме формы нам выдали фляжки под воду и котелки. У кого не было ложек, дали ложки. Ловкач нагло заявил, что у него ложки нет, ему выдали, хотя у нас ложки были. Часов за пять помыли всех и переодели. Странно, но нас толком не обыскивали. Так, поверхностный осмотр, получилось сохранить все свои вещи, кроме одежды. Финки тоже удалось оставить у себя. Кроме всего прочего, мы получили запасное нательное бельё, портянки и по три куска мыла. В общем все стали одинаковыми, как цыплята в инкубаторе. Петлиц на воротничках не было, так что все в одинаковом звании – рядовой. Может потом по должностям раскидают. В первый свой подсчёт я не ошибся, нас было восемьдесят человек из одного лагеря. Даже покормить не забыли, к бараку подъехала лошадиная тяга с передвижной кухней, кормили перловой кашей, чай тоже был, но бледно-коричневую жидкость чаем назвать язык не поворачивался. Переночевали в бараке, а утром нас построили и повели на железнодорожную станцию. Здесь в тупике стояли две «теплушки»48, двуосные. Я такие только в кино видел, да и то в старых фильмах, времён Советского Союза. В самой теплушке, в середине, стоит печка, а по бокам нары в два этажа. Готовьтесь братцы в путь-дорогу, плацкарт подали. Нас загрузили в два вагона по сорок человек. Вагоны имели по два окна на каждую сторону, но с решётками. Через два часа вагоны подцепил паровоз, наш путь по железной дороге начался.
Август 1942 год. Путь на Запад. Станции и полустанки.
В вагоне теплушка, как и в лагере, спецконтингент распределился на две стороны. С одной расположились уголовники, с другой разместились политические. Уголовников меньше, а значит более просторно размещаются. Политическим тесновато. Но разве такой факт волнует уголовников? Мы с Антоном пока занимаем баррикады уголовного мира. Но думаю со временем всё перемешается. Война она такая, всех причешет под одну гребёнку. Ловкач занял место у противоположной стены от откатных дверей вагона, на втором ярусе, как раз окно под боком, имеется возможность дышать свежим воздухом. Как не крути на дворе лето, а погода стоит вполне тёплая. Когда уже тронулись в путь, было не ясно, чем и когда нас будут кормить, да и куда везут, нам тоже не удосужились сообщить. Вагоны закрыли снаружи, так что сбежать не получится. Если только решётку на окне пилить, подозреваю, что такое занятие нудное и трудновыполнимое. Кроме печки и нар в вагоне есть бак с водой и два ведра, куда видимо придётся справлять свои надобности. Антон тут же принялся зазывать народ на игру в карты. К тому же мы попали в вагоне с теми людьми, что Антону ещё не проигрывали, вот он и торопиться освободить азартных представителей преступного мира от отягчающих их карманы и сидоры вещей. Я же, посчитав, что выспаться впрок совсем не будет лишним, сделал из сидора подушку, положив его под голову и отдался в нежные руки Морфея1.
– Жерех, просыпайся, – толкал меня в плечо Ловкач.
– Не Жерех, а Роман. Привыкай, Антон, штрафбат не исправительный лагерь, думаю там не станут приветствовать именование бойцов кличками. Теперь поясни, что случилось? – спросил я, широко зевая.
– Остановка, есть возможность оправиться, пошли, – Антон спрыгнул с нар и направился к выходу.
Откатная дверь «теплушки» была открыта, а вагон уже пуст. После сна мне действительно хотелось в туалет, потому я задерживаться не стал, рванул в след за Антоном. Конвой организовал выход будущих штрафников во время остановки поезда. Стояли на каком-то переезде. Бывшие уголовники оправлялись, отходя от поезда не дальше тридцати шагов. Стесняться здесь не принято. Если стеснительный, то терпи. Конвою вообще наплевать на это дело. Я не стал тянуть и удовлетворил все желания моего организма. Пошли с Антоном обратно.
– Где мы сейчас? – спросил я приятеля.
– Говорят, что недавно Ирбит проехали. Жрать хочется, чую пузо скоро к позвоночнику прирастёт, – поморщился Антон.
Запасы мы с Антоном подъели, осталось немного сухарей. Я предложил приятелю, но он отмахнулся, сказав, что грызть сухари мы всегда успеем.
– Я тут «комиссаров» послушал, говорят, что на станции Егоршино жрачку дадут, может какой баландой2 покормят, недолго осталось, – сообщил Антон.
Я осмотрелся вокруг, конвой создал периметр, так что про побег не стоит думать. Да я и не собирался, но Чирок и Пятак рано или поздно начнут задавать вопросы. Мы загрузились в вагоны, а примерно через полчаса поезд тронулся. Наши вагоны прицеплены к какому-то товарному поезду.
В Егоршино нас действительно покормили. Подъехал грузовик с баками прямо к вагону, дверь вагона открывали, с кузова солдатик из баков накладывал каши и разливал чай. У нас имелись котелки и кружки, так что получили перловки, кусок хлеба и в кружку плеснули жиденького чая. У кого кружек не было, те брали кашу на двоих в один котелок, а в другой наливали пародию на чай. В Егоршино стояли недолго, следующей остановкой был Свердловск. По пути я постепенно знакомился с народом. Заметил, что в нашем вагоне уголовники не ссорятся с политическими. Хотя за длительное время пути успел наслушаться о кровавых войнах между политическими и уголовниками. Не знаю, может заслуга начальника лагеря, что особых разборок в Ивкино не было. Да и понимали люди, что вскорости им предстоит «вариться в одном котле», а может и прикрывать спины друг другу. В нашем вагоне определился лидер среди политических, Дмитрий Олегович Кротов, тюремная кличка «Крот». С ним я разговорился, когда сидели возле печи, на щепках кипятили чай. Осуждён он за какую-то аварию на заводе, мужик тёртый, воевал в Гражданскую войну, потом работал в руководстве на заводе в Ленинграде. О своём обвинении говорить отказался.
– Не хочу об этом говорить, анонимка была, просто на меня вину свалили, вот и получил срок. Статья не контрреволюционная, потому заявление на фронт приняли, а так бы мне сидеть ещё пятёрочку, – пояснил Кротов мне, когда я его спросил о сроке и приговоре.
– Как считаешь, куда нас везут? – решил я поинтересоваться у него.
– В Свердловске формируют воинский эшелон, скорей всего к нему нас прицепят. А на какой фронт поедем, то лишь начальству известно. В Свердловске поточнее узнаем, есть у меня возможность, – ответил Кротов.
Я удивлялся откуда они собирают информацию, но спрашивать пока не стал. Хотя Кротов мужик взрослый, сорок лет и выглядит вполне серьёзным, воевать намерен по-настоящему. Хотя Гражданская война точно отличается от той, на которую нас везут. Но не унывает Дмитрий Кротов, полон оптимизма, надо взять его на заметку. До Свердловска добрались достаточно быстро. Наши вагоны отцепили в Свердловск-пассажирский, здесь формировались составы. Но простояли мы недолго, от силы несколько часов. И вот нас присоединили к воинскому эшелону. Кроме наших двух вагонов были ещё три вагона с урками из других лагерей, но пообщаться с ними не получалось. Из вагонов теперь даже на оправку естественных надобностей не отпускали, гадили в вёдра, а потом, вёдра выносились под приглядом конвойных. Здесь Кротов узнал, что нас повезут через Уфу на Куйбышев. В моём времени Куйбышев будет иметь название Самара. Далее мы двинулись к фронту в составе воинского эшелона.
Август 1942 год. Куйбышев. Распределение по воинским частям.
Воинский эшелон шёл, что называется «по зелёной», никаких тебе задержек. Ещё в Свердловске получили сухой паёк, хлеб и тушёнку, чай и даже сахар, что сидельцев крайне удивило. В Уфе сухой паёк пополнили. Поезд практически не останавливался на мелких и средних станциях, разве что для того, чтобы пополнить паровоз водой и заправиться углём. В общем везли нас быстро. Прибыли в Куйбышев, эшелон встал на путях, где формировались железнодорожные составы. Не успели мы понять, сколько придётся здесь загорать, как дверь вагона отъехала в сторону. В тридцати метрах от эшелона стояли пять грузовых машин. А перед вагоном с десяток конвойных, из командиров старший лейтенант и какой-то незнакомый капитан.
– Мне человек пятьдесят у тебя забрать надо, сколько здесь в вагоне? – спросил капитан НКВД у старлея.
– Сорок, можем из следующего добавить, – ответил старший лейтенант НКВД, сверяясь с какими-то документами.
– Хорошо. Давай заберу ещё два десятка, ты всё равно их здесь передавать будешь, – предложил капитан старлею.
– Ну уж нет, бери ещё десяток из следующего вагона. У тебя по документам пятьдесят человек, больше не дам, – упёрся старлей.
– Тогда давай политических. С урками постоянная проблема, всё в сторону побега на волю посматривают, как бы не пришлось пострелять часть уголовников по дороге, – поморщился капитан, отхватить больше народу не получилось.
Мы выгрузились из вагона, я подумал, что Чирок и Пятак могут отпраздновать разлуку со мной, так как они ехали в другом вагоне, а сейчас оттуда заберут только политических. Но я ошибся. Какой чёрт наворожил бандитам Пепла, но они выпрыгнули в составе десятка, мне даже сплюнуть захотелось. Итак, нас пять десятков куда-то забирали. Погрузили в четыре грузовика, в пятом были загружены какие-то ящики. Охраны всего отделения, но мне показалось, что капитан ничуть не волнуется по этому поводу. Конвой вооружён автоматами ППШ3, плюс две собаки с проводниками. Я устройство такого автомата знал, хотя правильно он называется пистолет-пулемёт. Скорострельность у него приличная до тысячи патронов в минуту, от такого бегать не захочешь. С нашей стороны были вопросы капитану на предмет точки нашей доставки, но он презрительно нас смерил взглядом, не удостоив ответом.
– Так, урки, хочу предупредить, что разговоры отставить. За попытку побега смерть, мои бойцы стреляют хорошо, а я не собираюсь с вами реверансы приседать, – только и сказал капитан, прыгнул в головную машину, и мы поехали.
Двигались часов пять примерно. Недалеко от городка Пугачёв имелся то ли фильтрационный лагерь, то ли ещё какой, здесь мы остановились. Но поселили нас не в казарме, а натурально в каком-то амбаре, что-то вроде сарая. Видимо для удобства охраны. Но то, что здесь были военные сомнений, не вызывало. Возможно, формирования воинских подразделений для отправки на фронт.
На следующий день ворота сарая открыли, мы смогли посетить деревянные «скворечники», которые играли роль туалетов, умылись из бочки с водой, рядом с сараем. А потом пришли солдаты из тыловой службы, в термосах они принесли кашу и чай, хлеб в корзинах. На с покормили. Каша хоть и пустая, но зашла на «ура». А после обеда началось ознакомление с оружием. Знакомили с устройством трёхлинейки4, автоматом ППШ, гранатами и прочими приблудами, которые могут быть использованы для уничтожения врага в этом времени. Я в своей жизни сталкивался с винтовкой Мосина и с ППШ, знал устройство, даже стрелять доводилось. Антону, с его уникальной памятью, достаточно было пару раз посмотреть на разборку и сборку винтовки и автомата.
– Антоха, надо нам с тобой братьям по оружию помочь разобраться с винтовками и автоматами, у тебя уже получается обращаться с оружием, – заметил я Антону.
– С чего бы ради? Я им что, нянька что ли? – удивился мой приятель.
– Пойми, дружище, от того, как они будут обращаться с оружием у нас, имеется интерес, может кто-то из бывших сидельцев тебе спину прикроет в бою, подумай над этим, – ответил я.
В этот же вечер ко мне подошли Чирок и Пятак, присели рядом.
– Жерех, ты чего-то темнишь. Насколько мы видим сбежать не получится, а ты вроде и не собираешься, – тихо произнёс Пятак.
– Парни, я уже говорил, но ещё раз повторю. Я никому и ничего не обещал, в том числе Пеплу. Он по своей инициативе вас отправил. Я лично воевать собираюсь. После первого же ранения с меня снимут срок, как искупившего кровью, закон есть такой. Вы можете сами планировать побег или пойти таким же путём, что и я. Словите пулю, потом в госпиталь, а из госпиталя вам сбежать не составит труда, – постарался я донести до урок свою мысль.
– А если убьют во время боя, что тогда? – спросил Чирок.
– А если убьют во время побега? Не думали об этом? – ответил вопросом на вопрос я.
Уголовники задумались, спрашивать больше ничего не стали, отошли в другой угол сарая. На знакомство с оружием потратили три дня, в том числе на сборку-разборку. А на третий день даже вывели на специально оборудованное стрельбище, где мы выпустили по три патрона. Нет, пока нам в руки винтовки не давали. Строем прибежали на стрельбище, благо от лагеря всего два километра. На огневом рубеже лежат «мосинки», возле каждой стоит солдат, контролируют, чтобы зэка чего-нибудь неположенного не исполнили. На огневой рубеж подходят по пять человек, дают три патрона, зарядил, отстрелялся, свалил. Я в своём будущем многое слышал о штрафбатах, реальность оказалось другой, нежели то, что знал ранее. К войне хоть минимально, но готовили. А раз знакомят с оружием, значит не придётся бежать в бой с голыми руками. Некоторые деятели писали, что штрафники шли в бой с палками и лопатами. Я не особо верил в такую чушь, да и здесь подобного не наблюдал. На четвёртый день тот же капитан, что привёз нас сюда, объявил нам, что следуем мы в качестве пополнения к Сталинграду, в 1-й отдельный штрафной батальон. Так как батальон сформирован не полностью, вот и собирают отовсюду будущих бойцов штрафбата. Ну вот и определились. Придётся мне повоевать на защите легендарного Сталинграда. Судьбу своего двоюродного деда я похоже направил по другому пути. Я решился задать вопрос капитану.
– Гражданин капитан государственной безопасности, разрешите обратиться? – выкрикнул я прямо из строя, пока нас не распустили.
Казалось, что капитан даже удивился форме моего вопроса.
– Обращайся, – коротко бросил капитан.
– Есть возможность написать письмо родным? – задал я нужный мне вопрос.
Капитан госбезопасности подошёл ко мне ближе и вперился в меня своим взглядом. А взгляд у него жёсткий, прямо до косточек пробирает, капитан даже голову чуток наклонил вбок. Сканирует он меня что ли? Я стою, вытянувшись «по струнке», смотрю чуть выше его бровей. Как говорил император Пётр Первый, «подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». В общем всё по классике.
– Как фамилия, боец? – резко спросил капитан, продолжая «сверлить» меня взглядом.
– Осужденный Волжин, гражданин капитан, – бодро ответил я.
– Дрищенко, напомни мне фамилию того, кто выбил три десятки на стрельбах, – крикнул капитан кому-то из своих подчинённых.
Подбежал сержант госбезопасности, достал какие-то записи на листе бумаги, возможно, результаты стрельб.
– Волжин и есть, товарищ капитан, – сообщил сержант Дрищенко.
Капитан ухмыльнулся, зачем-то смерил взглядом моего приятеля Антона, который стоял рядом со мной.
– Дрищенко, скажи местному писарю, пусть принесёт бумагу и карандаши. Полчаса на всё про всё, подъедут машины, сразу отправляешь этих урок на станцию. Я выеду сейчас, подготовлю вагоны, – приказал капитан, резко развернулся и пошёл к зданиям, что находились на территории.
Подозреваю, что капитан НКВД суровый перец, так как Дрищенко рванул к командованию лагеря, будто ему зад наскипидарили. А через пять минут прибежал штабной писарь, дал нам бумаги и десяток карандашей. Я сразу взялся писать письмо в Давыдовку, где сообщил, что вызвался добровольцем на фронт, попал в штрафбат. А главное я спросил о семейном кольце, которое передаётся от отца к сыну и так далее. Надеюсь, что нужный перстень на месте у родственников, а то даже не знаю, как я буду отсюда выбираться. Кроме меня почти все написали письма. Так как писарь поторапливал, то писали короткие тексты. Обратный адрес указывали «1-й отдельный штрафной батальон, Сталинградского фронта», ну и фамилию с именем. Штабной писарь забрал у нас письма, а Дрищенко начал орать, чтобы мы шустро поторапливались, ибо нянькаться с нами он не собирается. Мы вновь получили сухой паёк, шустро погрузились в подъехавшие грузовики и отправились на станцию.
Везли нас совсем не в сторону Куйбышева, а куда-то на юг. Мы с Антоном сидели в том же грузовике, где сержант Дриженко и ещё четверо конвойных. Они уселись на лавку возле кабины, а нас посадили на пол кузова. Я видел, что конвойные передёрнули затворы своих ППШ, чуть дёрнись и запустят очередь. Так что я сидел и размышлял о том, как я отстрелялся. В другой жизни контрактником я стрелял неплохо, воинская специальность штурмовик и разведчик. Когда были в командировке в Африке, доводилось принимать участие в городских боях. Имелась и дополнительная специальность – снайпер. Вполне реально мог стать снайпером, но не стремился. А здесь из трёхлинейки удачно отстрелялся. Немного подумав, решил обратиться к сержанту Дрищенко.
– Гражданин сержант государственной безопасности, разрешите обратиться? – спросил я сержанта, который явно скучал, но бдительности не терял.