Виталий Сарабеев
Троцкий, Сталин, коммунизм
Таким образом, правота левой оппозиции в этом вопросе частично подтвердилась задним числом. Неслучайно некоторые известные представители «экономического блока» оппозиции впоследствии, после отхода от нее, заняли видное положение в органах советского правительства периода индустриализации, в частности, Георгий Пятаков в 1934–1936 годы являлся первым заместителем народного комиссара тяжелой промышленности (а это был важнейший наркомат в СССР данного периода).
Симптоматично и то, что главными оппонентами левой оппозиции по экономическим вопросам уже в эти годы были будущие «правые уклонисты» Бухарин и Рыков. Последние выступали против «переоценки» оппозицией плановых возможностей советской экономики, указывая на то, что необходимость сохранения смычки с крестьянством, представляющим собой совокупность миллионов частных хозяйств, предполагает ограниченное влияние плана и большую роль косвенного регулирования экономики: «И если оппозиция говорила: план, план, еще раз план и еще раз госплан, то большинство партии утверждало: основа – в неправильной политике цен и в отсутствии твердой валюты; сюда смотри, здесь чини, исправляй и улучшай таким образом смычку. Это и будет реальным продвижением к плану»[107]. На V Конгрессе Коминтерна Рыков вообще свел причины диспропорции между сельским хозяйством и индустрией к наследию старого режима: «В этой диспропорции виновато не отсутствие планового начала у нас, а отсутствие его у капиталистического общества, от которого мы получили наследство… Это несоответствие дано в том соотношении крестьянского и рабочего класса, сельского хозяйства и промышленности, которое мы получили в наследие от дооктябрьской России, которое сложилось исторически веками»[108].Основные эксперты по экономике со стороны большинства, таким образом, явно переоценивали стихийные моменты в экономическом развитии СССР и устойчивость НЭПа, что и привело их в правый лагерь, отражавший объективно мелкобуржуазные позиции.
Ратуя за укрепление плановых начал в советской экономике, левая оппозиция одновременно выступала против ее замкнутости, за активное использование рыночных механизмов (в том числе привлечение иностранного частного капитала), а также, наряду с другими оппозиционерами, за так называемую товарную интервенцию – массовый импорт иностранных товаров[109]. Исходя из перспективы близкой мировой революции, Троцкий и его соратники скептически относились к планам изолированного экономического развития СССР, которое на деле вскоре оказалось насущной необходимостью.
Здесь левая оппозиция, впрочем, также совпадала по взглядам с некоторыми сторонниками большинства. Это касалось и «товарной интервенции»: «В статье, опубликованной в газете “Правда” от 20 октября 1923 года, Ларин выступил с предложением разрешить синдикатам импортировать товары из-за границы… Ларин предполагал, что прибыль, полученная от продажи дешевого иностранного импорта, пойдет на субсидирование снижения цен на российские товары, производимые синдикатами… Сторонники Троцкого прекрасно осознавали, что в свете происходящего кризиса цен его (Троцкого. – В.С.) призывы к закупке машинного оборудования выглядят по меньшей мере неуместными, поэтому в концепции интервенции товаров они увидели возможность примирить интересы сельского хозяйства и промышленности»[110].
Однако затем эта идея была осуждена партийным большинством, отказался от нее и сам Ларин[111]. Некоторая противоречивость предложений оппозиции – укрепление плановых начал с одновременным импортом товаров – позволила большинству руководства утверждать, что «в вопросах экономики оппозиция проявила наибольшее банкротство, не сумев абсолютно ничем подкрепить свои обвинения против ЦК партии и не попытавшись даже противопоставить политике партии сколько-нибудь систематические предложения по вопросам хозяйства. <…> Одна часть оппозиции отдает обильную дань “левой” фразе против нэпа вообще… Другая, гораздо более влиятельная часть оппозиции, напротив, упрекает ЦК в том, что он недостаточно идет навстречу частному капиталу, делает недостаточно уступок империалистским державам и т. д.»[112].
Уже в ходе этой первой дискуссии выявилась слабость позиций Троцкого среди рабочих и тем более крестьянских масс – существенную поддержку оппозиция получила в основном среди учащейся молодежи, «красного студенчества», а также военных. Так, в Москве за резолюции оппозиции на партсобраниях проголосовало 30 вузовских партийных ячеек, а за резолюции ЦК – 24. В то же время среди военных ячеек соответственно 26 и 39, а среди промышленных рабочих – 50 и 141[113].
Как и «Новый курс», оппозиционные резолюции порой содержали протест против некоторых в то время только зарождавшихся печальных «родимых пятен» советской действительности, присущих ей на протяжении всех последующих почти 70 лет. Например, в резолюции ячейки штабов политического управления, частей особого назначения и управления военных сообщений Московского военного округа, принятой 14 декабря 1923 года, предлагалось: «Прекратить в дальнейшем переименование чего бы то ни было (городов, улиц, казарм и т. д.) именами живых партийных работников… прекратить посылку трафаретных приветствий на каждом собрании или конференции… прекратить многочисленные юбилеи, выродившиеся в чуждые пролетарской партии казенные торжества и к тому же влекущие за собой громадный расход народных средств, оставив только наиболее важные революционные и партийные»[114].
Другие оппозиционеры уделяли особое внимание буржуазному разложению советских людей, в том числе и руководителей: «Ошибки при проведении НЭП создали фантастические накладные расходы, бесхозяйственность и казнокрадство выросли до невероятных размеров, как это видно из судебных процессов, излишества части ответственных работников дошли до крайности, в рабочих кварталах появились пивные и всякого рода кабачки, парализующие политическую, профессиональную и культурную работу… По вопросу заработной платы допущено резкое различие ставок между Госорганами и Хозорганами, что разлагающе действует на партийную рабочую массу»[115], – заявляли оппозиционеры из партийной ячейки отдела юстиции Пермского окружного суда.
Оппозиция ратовала за «орабочение» партии, повышение процента рабочих в ее рядах, однако массовый прием в РКП(б) рабочих после смерти Ленина («Ленинский призыв») как раз значительно ослабил силы оппозиции, что впоследствии неоднократно признавал Троцкий:
«Не нужно ни на минуту забывать, что подавляющее большинство нынешней миллионной партии имеет смутное понятие о том, чем была партия в первый период революции, не говоря уже о дореволюционном подполье. Достаточно сказать, что 75–80 проц. членов партии вступили в нее лишь после 1923 г. Число членов партии с дореволюционным стажем ниже 1 проц. Начиная с 1923 г. партия искусственно растворялась в полусырой массе, призванной играть роль послушного материала в руках профессионалов аппарата. Это разводнение революционного ядра партии явилось необходимой предпосылкой аппаратных побед над “троцкизмом”»[116].
Именно массовый слой новых партийцев, в силу низкого образования и молодого возраста имевших весьма смутное представление о внутренних делах дореволюционной РСДРП, а часто и о РКП(б) периода Гражданской войны, был восприимчив, в частности, к «упрощению» истории партии, появлению новых ее интерпретаций, обличению любого оппозиционного выступления как нарушения единства партии.
Первая дискуссия завершилась неоднозначно: и партийная конференция в январе 1924 года, и XIII съезд партии в мае провозгласили курс на развитие внутрипартийной демократии, одновременно заклеймив оппозицию за фракционность, «попытки противопоставить молодежь ленинскому партийному ядру» (здесь была вырвана из контекста известная фраза Троцкого из «Нового курса» про молодежь как барометр партии), недооценку крестьянства (в связи с идеями Преображенского и политическим прошлым Троцкого). Фракционность оппозиции дала основание обвинять ее в мелкобуржуазном уклоне, хотя на самом деле левая оппозиция критиковала большинство за излишние уступки мелкой буржуазии.
А что касается фракционности, то в августе 1924 года в ходе пленума ЦК правящее большинство само создало свой фракционный центр, так называемую семерку, решавшую все основные вопросы кулуарно, лишь формально затем вынося их на официальные заседания Политбюро с участием Троцкого. Сомнения в правомерности такого шага были и у некоторых членов «семерки», например, Калинин писал Сталину: «Мне могут возразить, что напрасно бью тревогу, что ни о каком создании фракции речь нейдет, а просто избрана семерка для согласования по наиболее одиозным вопросам… Но насколько у меня создалось впечатление, тенденция совещания, в особенности она проявилась у т. Сталина, именно упереться в дальнейшей работе на согласованной фракционной линии»[117].
Источником фракционной деятельности были, таким образом, обе стороны конфликта, ведь в его основе лежали разногласия по фундаментальным вопросам жизни партии и страны, пусть официально эти разногласия и скрывались под пропагандистской маской «ленинского единства». И как обычно и бывает в таких случаях, с уставом партии никто не считался.
То же самое происходило и в низах. Так, когда в январе 1924 года хамовническую районную партийную организацию в Москве ненадолго возглавили представители оппозиции, сторонники большинства ЦК в районе, по выражению А. Резника, «превратились в своеобразную антиоппозиционную оппозицию», не останавливаясь и перед нарушением партийной дисциплины. Один из сторонников ЦК заявил, «что если Бюро будет продолжать такую же [фракционную] работу, то ячейка Электро-механического завода не будет подчиняться райкому», причем «часть аудитории ответила аплодисментами»[118].
Таким образом, пресловутая «беспринципность» Троцкого, о которой распространяется каждый уважающий себя сталинистский публицист, в ходе борьбы внутри партии была не большей, чем «беспринципность» Сталина. Оба они заключали союзы со своими прошлыми или будущими оппонентами, по-разному характеризуя их в разных ситуациях. Троцкий вступил в блок с децистами, а позже – с Зиновьевым и Каменевым, в то время как Сталин точно так же поддерживал последних двух в период «триумвирата» и «семерки», а затем вступил в союз с бухаринцами.
«Литературная дискуссия» – начало пересмотра истории
Отдельного разбора заслуживает борьба вокруг вопросов истории партии и роли в этой истории ее руководителей, противостоявших друг другу в 1920-е годы. Здесь Троцкий сполна испил чашу поражения, и необъективная, основанная на передергиваниях, а то и прямых вымыслах картина революционного пути Троцкого сохраняется в «сталинистской» литературе до сих пор.
Уже в выступлениях против Троцкого периода первой дискуссии звучали напоминания о его небольшевистском прошлом[119]. Обострение же борьбы вокруг исторических вопросов спровоцировал он сам, выступив осенью 1924 года со статьей «Уроки Октября»[120]. Она тут же подверглась массированным нападкам по следующим причинам.
1. Троцкий подробно обрисовал неблаговидную роль Зиновьева, Каменева и ряда других видных партийных деятелей, ныне являвшихся его оппонентами, в событиях 1917 года, назвав их правым крылом партии в контексте тогдашних разногласий. Особенно это касалось их выступления против организации партией большевиков вооруженного восстания в октябре 1917 года. Это противоречило уже складывавшейся догме о «единстве ленинской партии», о «невозможности существования в ней каких-либо особых крыльев».
2. Троцкий сделал акцент на идейном перевооружении большевистской партии весной 1917 года, прежде всего – на отказе от лозунга «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Это стало поводом для надуманных обвинений в «рассечении истории партии на две части», «попытках заменить ленинизм троцкизмом», хотя высказывание Ленина, приведенное нами выше, про «архив старых большевиков», было известно оппонентам Троцкого не хуже, чем ему.
3. Троцкий рассказал о письмах Ленина, находившегося на нелегальном положении, в ЦК большевиков по поводу организации восстания, написанных в сентябре – начале октября 1917 года и содержавших в том числе ошибочные суждения о возможности начать восстание в Москве, где победа, как считал Ленин, была обеспечена[121]. На деле, как известно, в Москве, в отличие от Петрограда, большевики взяли власть лишь после недели боев с войсками Временного правительства. Это противоречило начавшейся в 1924 году «канонизации Ленина», якобы никогда не допускавшего ошибок. «Ленин не был автоматом непогрешимых решений. Он был “только” гениальным человеком, и ничто человеческое не было ему чуждо, в том числе и свойство ошибаться. Ленин говорил об отношении эпигонов к великим революционерам: “После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени”… чтобы тем безопаснее изменять им на деле. Эпигоны требуют признания непогрешимости Ленина, чтобы тем легче распространить этот догмат на себя», – справедливо писал Троцкий впоследствии[122]. Также описание этого малоизвестного тогда эпизода событий осени 1917 года послужило поводом для надуманного обвинения в адрес Троцкого в том, что он якобы изображает Ленина «бланкистом». Хотя речь шла лишь о том, что в сентябре 1917 года, когда Ленин предлагал вооруженное выступление[123], оно было еще преждевременным и, по выражению Троцкого, «могло до известной степени застигнуть врасплох не только врага, но и часть рабочих и гарнизона, вызвать в их рядах недоумение и тем ослабить наш натиск»[124]. Поэтому план Ленина был отвергнут Центральным комитетом.
После «Уроков Октября» последовал целый вал выступлений против Троцкого, названный «литературной дискуссией», хотя дискуссии не было, было «избиение» Троцкого и фабрикация антитроцкистских мифов. Ярким примером такого рода выступлений является работа Сталина «Троцкизм или ленинизм?»[125]. В ней Сталин искусственно соединяет дореволюционные разногласия Троцкого с большевиками с расхождениями между Троцким и большинством руководства, выявившимися в 1923–1924 годах. Рассмотрим те положения статьи, в которых Сталин допускает отход от истины ради того, чтобы дискредитировать Троцкого.
Сталин прямо берет под защиту Зиновьева и Каменева, объявляя их поведение в Октябре незначительной ошибкой: «Чем объяснить, что партия обошлась без раскола? Объясняется это тем, что, несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей старых большевиков, стоящих на общей почве большевизма. В чем состояла эта общая почва? В единстве взглядов на основные вопросы: о характере русской революции, о движущих силах революции, о роли крестьянства, об основах партийного руководства и т. д. Без такой общей почвы раскол был бы неминуем. Раскола не было, а разногласия длились всего несколько дней, потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков». Это не помешает Сталину впоследствии, когда они станут его противниками, все время припоминать им события 1917 года[126].
Здесь же Сталин объявил, что Октябрьским восстанием якобы руководил созданный в середине октября «практический центр по организационному руководству восстанием», куда не входил Троцкий. На самом деле, согласно протоколу заседания ЦК партии большевиков от 16 (29) октября 1917 года, этот центр, во-первых, входил в состав Военно-революционного комитета при Петроградском совете[127] (Советом руководил Троцкий), во-вторых, нет никаких документов о реальной деятельности данного центра.
Таким образом, руководство «практического центра» Октябрьским восстанием было выдумкой с целью принизить роль Троцкого в революции. Сталин противоречил здесь собственному же высказыванию о Троцком, сделанному в первую годовщину Октября.
Говоря о ситуации весны 1917 года, Сталин утверждает: «Чем объяснить в таком случае, что Ленин счел нужным отмежеваться от Троцкого на другой же день после своего приезда из-за границы? Кому не известны неоднократные заявления Ленина о том, что лозунг Троцкого: “без царя, а правительство рабочее”, является попыткой “перепрыгнуть через не изжившее себя крестьянское движение”, что этот лозунг означает “игру в захват власти рабочим правительством”?». При этом Сталин не принимает во внимание, что отмежевание касалось дореволюционных позиций Троцкого. К публикациям же Троцкого послереволюционного периода Ленин не имел претензий (если бы они были, то Ленин, без сомнения, подверг бы Троцкого критике в своих трудах весны 1917 года). Кстати сказать, к лозунгу «без царя, а правительство рабочее» Троцкий не имел никакого отношения. В работе «Перманентная революция», написанной в 1928 году, Троцкий разъясняет: «Прокламацию под заглавием “Без царя, а правительство рабочее” написал и издал за границей летом 1905 года Парвус. Я в это время давно уже жил нелегально в Петербурге и никакого отношения к этому листку ни делом, ни помышлением не имел. Узнал я о нем гораздо позже из полемических статей»[128].
Затем Сталин переходит к описанию «трех особенностей троцкизма», цитируя обнародованные именно тогда дореволюционные антиленинские высказывания Троцкого. Первая «особенность» только и сводится к цитатам про изжитые к 1917 году разногласия (при этом формулировка, что перманентная революция – это «революция без учета маломощного крестьянства как революционной силы» есть крайнее окарикатуривание реальных дореволюционных взглядов Троцкого). Вторая затрагивает ошибочные действия Троцкого по созданию «Августовского блока» в 1912 году, на основании этого примера Сталин объявляет, что «троцкизм есть недоверие к большевистской партийности, к ее монолитности, к ее враждебности к оппортунистическим элементам». Весьма смелое заявление, если учитывать, что в этой же статье Сталин берет под защиту правый оппортунизм Зиновьева и Каменева в ситуации 1917 года. Наконец, третья «особенность» – «троцкизм есть недоверие к лидерам большевизма, попытка к их дискредитированию, к их развенчиванию». Тут и говорить не о чем – большего «троцкиста», чем Сталин, в таком случае найти невозможно, правда, в 1924 году основная его деятельность по дискредитации и развенчиванию лидеров большевистской партии была еще впереди. Хотя надо отметить, что недоверие к самым уважаемым лидерам – это далеко не всегда что-то плохое.
Путем такого рода передергиваний и был создан «троцкизм, вечно противостоящий ленинизму», хотя на деле существенная разница между взглядами Ленина и Троцкого исчезла в 1917 году, а после смерти Ленина раскол партии был расколом внутри ленинизма.
Ирония ситуации в том, что оппоненты Троцкого сами обвиняли его в манипулировании старыми разногласиями ради дискредитации своих противников. Например, в брошюре «Троцкизм и молодежь», изданной Ленинградским губкомом РКСМ в ходе «литературной дискуссии», говорилось: «…тщательно вспоминаются (Троцким. – В.С.), перебираются, нанизываются одна на другую и выстраиваются стройной колонной, чтобы создавать “правую фракцию”, борющуюся против Ленина, все ошибки, сделанные когда-либо на протяжении 8 месяцев революции кем-либо из ближайших учеников Ленина, кем-либо из старого большевистского ядра»[129].
Отчасти это было, конечно, верно – в «Уроках Октября» Троцкий не случайно подробно описал оппортунизм Зиновьева и Каменева (Сталин там вовсе не упомянут, хотя Троцкий был в курсе его полуменьшевистской позиции после Февраля), это было вызвано потребностями внутрипартийной борьбы. Однако, как видим, подобные претензии гораздо более относимы к Сталину и его сторонникам. Если «Уроки Октября» можно обвинить в чересчур резкой критике Каменева и Зиновьева с конъюнктурными целями (в конце концов, конфликт и впрямь скоро прекратился и они далее успешно работали в руководстве партии и Советского государства), то сталинская группа в этом деле пошла гораздо дальше, целенаправленно создавая фальшивую картину прошлой деятельности Троцкого.
Троцкий дал свой исчерпывающий ответ на все надуманные обвинения по поводу «Уроков Октября» в статье «Наши разногласия», оставшейся неопубликованной. Причем Троцкий, по некоторым данным, и не пробовал ее опубликовать, видимо, не желая давать повод для новых нападок[130]. Естественно, это было ошибкой, дальнейшая практика показала, что все уступки сталинская группа воспринимает как слабость и только усиливает нападки на своих противников. Противоречия внутри партии были столь сильны, что никакой компромисс оказался не возможен.