Виталий Перстенёв
Искажения. Сборник рассказов

Искажения

Искажение реальности для индивида – внезапный переход в чужеродную и в большинстве своем агрессивную среду деформированного пространства, где границы тонкого и многогранного мира размыты и где сам индивид по сути своей является инородной единицей по отношению к данной реальности, но при этом оставаясь одновременно в точке начала и конца, помноженного на бесконечность чувств восприятия собственного сознания в искаженной реальности!

Меня зовут Михаил! И когда-то у меня был кот по прозвищу Черный, и вот моя история…

Ах, Мила, Мила! Мила и для ангела, и для беса, но про нее – после… А пока… Пока расскажу, с чего все началось на самом деле.

Помню то прекрасное лето. Тогда я гостил у родных тетушек в провинции. В то время, если я не ошибаюсь, мне было лет двенадцать или тринадцать.

Целыми днями мы с друзьями, местными пацанами и девчонками, проводили на небольшом озерце позади деревни. Солнышко в те годы было ясным и мягкими лучами совсем не обжигало, как в нынешнее время. В те времена оно лишь нежно баловало нас своим добрым теплом, окутывая нашу детскую кожу легким одеялом, сотканным из ясного божьего дня. А вода в том озере – так и не передать словами: до того чистая, вернее, кристально чистая, что видно было даже дно и можно было разглядеть в мельчайших подробностях всех существ, населяющих этот небольшой водоем. А про температуру воды озера можно и не упоминать: одним словом, парное молоко, да и только! Не помню вот только, как так получилось. Но именно в один из этих прекрасных деньков я почему-то возвращался слишком поздно домой, совершенно один. И как в лучших традициях фильмов ужасов – на этом месте моей истории, наверное, стоит иронично ухмыльнуться, – но мой путь в действительности лежал прямиком через старинное местное кладбище. По которому и днем-то детвора боялась ходить по одному, а тут я, такой смельчак, один-одинешенек поздним вечером, да еще при полной луне, возвращался домой один.

– Ну вот, загулялся, заплескался, – ругал я себя не по-детски дрожащим голоском. Но выбора не было, надо было идти. Ибо другого пути не существовало, кроме этого, и даже в обход не вариант, потому что с одной стороны болото, а с другой – заброшенный карьер. А назад, вокруг озера – так там тоже ни пройти ни проехать: заповедная зона для городских, приехавших и скупивших весь противоположный берег под дачные домики и постепенно приближающихся и к болоту, и к карьеру, и к самому кладбищу. Тем самым понемногу тесня и окружая местную деревушку. Уж больно озеро всех привлекало. Болото осушалось, а бывший песчаный карьер только придавал шарм здешним местам, а древнее кладбище – так и оно становилось здешней достопримечательностью в центре благоустройства этой людской экосистемы. Казалось, что лишь некоторые покосившиеся избушки такие же древние, как и само кладбище, будто прижатые к могилам старались держать оборону от новой современной архитектуры.

И действительно, некоторые старые дома соседствовали в такой близости от кладбища, что у них даже был совместный забор. Интересно, кто мог в таких избах жить. Я бы ни за что на свете не согласился и ни за какие деньги. Или там живут очень старые люди, которым уже все равно, ибо они уже одной ногой в могиле, либо там живут колдуны и ведьмы, у которых весь рабочий материал всегда под рукой. Ну или там те и другие в одном лице, и от этих мыслей мне становится на душе только холоднее и мурашки уже почти у самых пят.

Ну почему всегда такие мысли приходят в самый неподходящий момент, как этот, почему нельзя думать о чем-то другом, например о Кисловодске, в котором мы с родителями отдыхали в позапрошлом году, где не было никаких избушек и кладбищ? Так что надо было брать всю свою смелость в руки и, прогоняя страхи прочь, продолжать свой путь домой к любимым тетушкам, и побыстрее, пока эта круглая, как шар, луна освещает мне дорогу. Тропинка, на которой я очутился, петляя, будто китайский дракон, уползала и пряталась от меня за могилками, поросшими мхом и всяким разным сорняком. Но я точно был уверен, что двигаюсь в правильном направлении, ибо эта дорога была домой. Правда, почти за каждым поворотом или когда луна скрывалась уже за ночными облаками, приходилось вновь и вновь отыскивать эту неуловимую дорожку жизни, словно нить в Кносском лабиринте из древних греческих мифов. И как я ни вертел головой, мой взгляд все равно падал то на одну, то на другую могилу с покосившимися крестами и могильными плитами, потому что они здесь были повсюду и усеянными миллионами светлячков, мерцающих во тьме сумрачным светом, то и дело вырисовывая на фоне грусти и печали разные зодиакальные формы, словно отражая ночное звездное небо. И хорошо, что еще в том году на уроках биологии учитель нам в дословности объяснил этот странный феномен про гниющее дерево вперемешку с тлением тел на старых кладбищах, а то бы точно у меня душа ушла бы в пятки и там осталась бы навсегда. Битый час я уже брожу среди усопших, и по-прежнему здесь, а не дома, среди родных тетушек. По моим скромным подсчетам, я уже давно должен был выйти к живым, а не шляться тут, разглядывая могильные плиты, склепы и деревянные кресты. Вот и луна совсем пропала из виду, скрывшись за тучи, и над могилами начал стелиться густой туман с интересным раскрасом, перемешиваясь с сумрачным светом, исходящим от могил.

– По-моему, я хожу кругами, – сделал я вывод для самого себя.

– Ну конечно, я заблудился. И вдобавок на меня вдруг нахлынуло такое чувство беспокойства, с которым я давеча ни разу не встречался. Будто внутренний голос подавал мне сигнал, что что-то не так. Нет, не со мной, а скорее с окружающей средой, но что именно произошло, я так до конца и не понимал. Ну летний ночной ветерок, обдувающий мое лицо, пропал. Ну и что? По сравнению с другими моими проблемами, это был сущий пустяк. И как я только об этом подумал – в ту же секунду дуванул слабый ветерок и на небе опять появилась луна, только она почему-то теперь была с красноватым оттенком, а туман, покрывавший все вокруг, начал рассеиваться, и вновь тропинка обнажила свои очертания, и я с радостью побрел дальше, вот только осадок от нахлынувшего незнакомого чувства по-прежнему не покидал меня. Тропинка так же петляла между могилами и вела меня непонятно куда. Но вдруг я замер на месте. То ли мне сначала показалось, то ли и взаправду, но мне послышались глухие звуки ударов по чему-то металлическому. Я прислушался! И действительно, где-то неподалеку от меня кто-то работал с металлом. Я улыбнулся! И вслух произнес:

– Люди!

И поспешил туда, на звук, пока тот не пропал. И на тот момент меня даже не смутило, что кто-то мог работать в такое время вблизи кладбища. Ведь уже, наверное, было далеко за полночь. И чем ближе я приближался на звук, тем он становился все звонче и звонче, пока объект моего детского любопытства не предстал передо мной, будто в сказке. Я остановился, огляделся и отдышался и не сразу подошел к двери покосившегося от времени сруба, похожего больше на кузню, чем на жилой домик. Да и звук молота по наковальне, исходивший оттуда, невозможно ни с чем спутать. Я, еще немного постояв у самой двери, набирался духу и в конце концов, выдохнув воздух из легких, дернул ее за ручку. Та без сопротивления распахнулась, приглашая тем самым меня войти внутрь, и я с огромным любопытством и волнением принял то самое приглашение.

Внутри действительно работал кузнец, стоя ко мне спиной, погруженный в свою работу без остатка и при этом не замечая гостя в родном царстве огня и металла. Он со спины выглядел настоящим широкоплечим и мускулистым великаном с длинными волнистыми волосами и с очельем^[1] на голове.

– Ты все-таки дошел, – вдруг произнес басом великан, не оборачиваясь ко мне.

Я опешил и не произнес ни словечка. Затем великан повернулся ко мне и улыбнулся, одновременно опуская изготовленный им шедевр в рядом стоящий с наковальней чан с неведомой мне жидкостью. Та зашипела, словно пирожки на сковороде с кипящим маслом, и испустила пар, подымающийся в воздух, наполняя пространство вокруг приятным ароматом неведомых трав и металла из самой вселенной, будто мы находились в русских банях. Кузнец обернулся еще раз, посмотрел на меня, вновь улыбнулся и поднял щипцы из чана, наполненного звездной жидкостью, в которых на свету горна и тускло светящейся лампы у самого потолка засиял блеском позолоты ключ, весь украшенный узорами и всякими символами. Отсюда сразу их и не разглядишь.

– Так подойди поближе, мальчик, – произнес мастер. Мне, словно читая мои любопытные мысли в голове. – Или ты боишься?

– Я? Да ничуть, – ответил я.

После того, что пришлось пережить мне за сегодняшний день, стану я бояться какого-то дядьку в кожаном фартуке. И я, даже не размышляя, подошел к нему.

– Все готово! – произнес тот. Сам любуясь на свету родным изделием.

– Это золотой ключик? – полюбопытствовал я.

– Лучше, – произнес кузнец. – Давай свою руку, – сказал он, протянув ко мне огромную ладонь.

Я на мгновение засомневался, стоит ли мне это делать.

– Неужто боишься? – улыбаясь, произнес эти слова кузнец-великан.

– Я ничего не боюсь, – гордо произнес я и без всякого страха за душой вложил руку в ладонь великана.

– Точно не боишься! – повторился тот.

Я взглянул ему в лицо, но промолчал. Думаю, он и без слов понял, что я не кривлю душой.

– Ну тогда держи от меня подарок, – и положил мне в ладонь ключ – всем ключам ключ.

– Не понимаю! – произнес я и посмотрел удивленным взглядом на моего нового друга.

– А что тут непонятного. Ты пришел ко мне в гости, я дарю тебе эту вещицу на очень, очень долгую память, а он не понимает.

– А от чего он?

– О! Поверь мне: придет время, и ты обо всем узнаешь, а пока…

Тут-то и начались чудеса в решете. Я, стало быть, хотел вернуть родную ладонь с подарком самому себе, но не тут-то было. Бывший обладатель ключа не позволил мне этого сделать, сжав мою кисть вместе с вещицей – как он выразился о родном изделии – в своем кулаке, тут я действительно запаниковал, пытаясь вырваться из лапы самой смерти. Ибо я тогда впервые в жизни осознал, кто передо мной стоит и держит мою кисть смертельной хваткой и до блеска начищенной костлявой рукой. А когда я заглянул в темную пустошь глазниц, то увидел в них две черные дыры, которые синхронно крутились вокруг собственной оси и поглощали с ненасытным рвением все бытие света самой жизни.

– Ну как тебе мой подарочек? – произнесла она, не раскрывая рта, или пасти.

Не знаю, как выразить свои эмоции, когда с тобой разговаривает голый череп без губ, носа и привычных твоему взору глаз. Но страх мой в ту секунду поглотил даже боль от расплавляющегося в моей ладони подарка и прожигающего ее до самых костей. Я видел все, что происходило у меня в сжатом кулаке, – не знаю как, но, видать, она все транслировала мне прямо в мозг. Я видел, как ключ расплавился до булькающей массы. Затем эта масса, полностью сгорев у меня прямо в ладони, попросту превратилась в прах, а затем этот прах продолжил распадаться на более мелкие частички, и эти частички начали проникать одна за другой через мою раненую плоть прямо под кожу и, словно дисциплинированные муравьишки, армией прошагали по моим внутренностям до самого плеча и, просачиваясь там, снаружи, по одной приступили вырисовывать татуировку в виде того самого ключа, который я не так давно держал в своей обожженной руке.

– А ничего себе получился рисунок! – попыталась пошутить сама смерть и отпустила мою израненную кисть.

Я тут же потерял сознание, а очнулся уже рядом с домом родных тетушек и сразу инстинктивно схватил свою руку другой рукой – и обомлел на месте. Рука-то моя. Цела-целешенька. Ни царапины, ни ожогов, только вот трясло меня всего, а тело горело, будто побывал я в аду экспрессом. «Неужто привиделось?» – подумал я, но задрав рукав футболки, отчего меня затрясло еще сильнее. Нет, все взаправду. Действительно, на плече красовался ключ в виде моей первой и последней татуировки в жизни. Прижав рисунок рукой, я побрел, качаясь от жара во всем теле, к дому. Дверь была не заперта, и я вошел.

Тетушки не спали, а взволнованно ждали меня, как будто не я, а они были в гостях у ключника. И, только заприметив меня, переползающего порог, тут же подбежали ко мне и начали со слезами на глазах обнимать и целовать в лоб. «Да у тебя жар, ты весь горишь», – напропалую тараторили они в унисон. Но дальше я их уже не слышал. Вдруг все поплыло у меня перед глазами, и я потерял сознание прямо на руках родных тетушек. Через мгновение я очнулся, будто стоящим на крыше и наблюдающим сквозь прозрачный потолок за самим собой, лежащим на диване без признаков жизни. А рядом с моим усопшим телом суетились две милые женщины, мои тетушки, причитающие и опекающие мое тело, словно пчелки над родным ульем.

– А теперь ты боишься? – спросила меня стоящая рядом со мной смерть в капюшоне и наблюдающая вместе со мной за происходящим.

«Нет!» – молча и не спеша, жестом головы, дал я самой смерти ответ. Тем самым отрицая саму суть страха перед неизбежным.

– А вот эти женщины боятся – видишь, как хлопочут подле тебя. Они стоят перед страхом потерять тебя, и мне их очень жаль.

Я повернул голову и посмотрел на собеседницу, и губы мои шевельнулись в полном волнении:

– Просто они очень сильно любят меня.

– Да, действительно! – ответила она.

– Любят!

– А ты понимаешь, почему так все происходит с тобой?

«Нет!» – вновь я повертел головой, не отрывая взгляда от тетушек.

– Твое время пришло.

Я опять молча взглянул на саму смерть, а потом на самого себя, лежащего на диване. Сделав небольшую паузу, смерть вновь заговорила:

– Три дня тому назад я приходила к ним, чтобы рассказать об этом. Я их предупредила по-человечески, так сказать. А они возомнили о себе невесть что. Условия принялись ставить мне и кому? Самой смерти! Раскомандовались, как будто они здесь самые главные. А я не очень люблю, когда на меня давят. Я, возможно, из-за этого начинаю нервничать и делать всякие там глупости.

– А тогда зачем это все? – теперь уже спросил я саму смерть, и мы в ту же секунду обменялись взглядами.

– Глупость, – ответила она. – Повелась я на человеческие слабости. А теперь ничего не поделаешь – контракт! Меняю двоих на одного, причем, можно сказать, что я в выигрыше. Может, еще один контракт? – промолвила она, и мы посмотрели друг на друга. – А что? Играть так играть, – и снова сама смерть пытается пошутить. – Или ты думаешь, что я азартна? – произнесла она и поправила костлявой рукой капюшон, покрывающий ее голый череп. – Уж больно ты мне нравишься. Не испугался даже перед лицом смерти. Ха-ха-ха. Видишь, пытаюсь даже пошутить, чтобы хоть как-то поднять тебе и себе настроение, а то как-то все мрачно у нас с тобой. Ну да! Я ведь смерть! Ха-ха-ха, – вновь повторила она. – А если честно, не каждый взрослый так проходит мои испытания. Обычно люди в панике бегают при виде меня и рвут на себе волосы. А ты вон какой смелый. Стоишь тут, со мной беседуешь, словно мы добрые старые друзья. А мне в моем мире этого так недостает. Нравишься ты мне, и поэтому не будет больше никаких контрактов – так, дружеская услуга.

– Хорошо! – немного поразмыслив, ответил я, посмотрев при этом на своего друга в кавычках из загробного мира. И в чем заключается эта услуга?

– Всему свое время, друг мой. Всему свое время. А пока иди.

– Куда?

– Хм! – ухмыльнулась сама смерть. Конечно же в свое тело, дурачок! Но не забывай про услугу.

– Так все же хоть намекни, в чем ее суть, – раздираемый любопытством, переспросил я.

– Помилуй меня! Только не сейчас. У меня столько дел. Но если тебе так интересно, узнаешь об этом ровно через двадцать лет, в это же время, плюс-минус. Видишь! Я снова пошутила! А пока живи и радуйся и не торопи события. Ведь люди могут торопиться только в одно место.

– Это куда же? – спросил я, сделав вопросительную мину.

– Конечно же ко мне в гости!

И с восторгом произнесла свое излюбленное «Ха-ха-ха», правда, из ее уст это все равно звучало как-то зловеще и неестественно, но об этом я ей так и не сказал. Не хотелось расстраивать хоть как-то лучшего друга.

– Да я сегодня прямо в ударе юмора, – вдруг похвалила она саму себя.

– А что будет с тетушками? – поинтересовался я и с грустью в глазах посмотрел в лицо самой смерти.

– Прошу тебя, пожалуйста, только не смотри на меня так. Меня все равно этим не проймешь, или ты забыл, кто пред тобой стоит?

Но я не сдавался и продолжал упорно смотреть на нее жалобным и молящим взглядом, какой только мог состряпать на своей мине ребенок.

– Ну хорошо! – наконец сдалась она. – Хорошо! Побудь с ними еще капельку времени, но только потом без всяких там обид и нюнь, а то я обижусь. А я очень не люблю огорчаться на друзей. Приду за ними ровно через три года три месяца три дня три часа три минуты и три секунды.

За такой великий жест со стороны сами знаете кого – поверьте, друзья, – мне вдруг так захотелось обнять по-человечески эту старушку, но я вовремя сдержался, ибо мой разум все же осознавал, кто передо мной стоит.

– Ну! – вдруг произнесла она. – Давай беги, пока я не передумала.

В гостиной горел свет, а по потолку прыгали наперегонки вокруг качающейся люстры хрустально-солнечные зайчики. Мое по-прежнему неподвижное тело лежало с закрытыми глазами на диване с градусником под подмышкой. Родные мне люди плакали и бегали вокруг меня, то и дело били слегка по щекам, чтобы я очнулся: «Пожалуйста, только не спи, только не спи». Но температура в моем организме с каждым часом устанавливала все новые рекорды. Вот и на этот раз, когда они достали градусник, можно было услышать, как звучат новые фанфары. Сорок три и один, и мой организм на пределе нереальной мощности: еще чуть-чуть и мое тело взорвется, извергая лаву.

– Не может такого быть, – завопила одна из сестер, хлюпая слезами. – С такой температурой люди не живут. Может, градусник сломался?

А другая стояла рядом и тоже вся в слезах сжимала крепко-накрепко мою руку.

– Я ему уже все, что могла, сделала, – причитая, твердила младшая из тетушек. – Уксусом натерла, укол от жара сделала.

И действительно, она все, что знала, применила, а знала многое, и в медицине она не была профаном, ведь полжизни проработала старшей медсестрой в детской больнице.

– Ну все! – не выдержав, произнесла вслух старшая сестра. – Отойди. Раз медицина тут бессильна, то мы спасем нашего мальчика другим способом и вырвем его из лап смерти.

Взяв себя в руки, она вытерла слезы и успокоилась.

– В таком деле эмоции и нервы нам не союзники, – сказала она, – и ты тут не хлюпай. Мы обязательно поможем нашему Мишке, а пока принеси-ка мне из холодильника два куриных яйца, и не плачь.

Но та продолжала реветь, хотя и пыталась взять свои эмоции под контроль. Тетя достала из холодильника яйца и принесла их в гостиную, как и было велено.

– А теперь мне нужна полная тишина!

И та послушалась и прикрыла свой рот рукой, вытирая слезы, которые текли сами по себе. Старшая из сестер закрыла глаза и, приложив к моей голове куриные яйца, начала их аккуратно водить и что-то нашептывать, совершая некий древний ритуал, который знала только она. Затем внезапно остановилась, открыла глаза и, подняв голову вверх, незамедлительно обратилась куда-то в пустоту громким и пронзительным голосом.

– Ты нам обещала отпустить его.

И сразу после этих слов, буквально через пару секунд, ровно в шесть утра, весь мокрый от пота, я открыл глаза и дрожащим голосом попросил у родных и дорогих тетушек попить водицы, а они на радостях, испытывая удовлетворение от победоносного сражения за мою жизнь, принялись обнимать и целовать меня, поя меня малиновыми и смородиновыми морсами, а температура тела моего вернулась в привычное русло тридцать шесть и шесть! А потом, после такого путешествия в неизведанные места с приключениями, жизнь постепенно наладилась. Горький осадок осел, а река судьбы очистилась от ила переживаний и плавно понесла меня по волнам меняющегося мира вокруг. Но одно, конечно, оставалось неизменным. Я, как и прежде, каждые каникулы гостил у дорогих моему сердцу тетушек, вот только к озеру через это мистическое кладбище я больше ни ногой, и вообще после того случая в моей не такой долго прожитой жизни у меня пропало всякое желание плескаться в любых там водоемах, ибо при входе в воду сразу в голове всплывала та не очень приятная картина из моей биографии.

Бежало незаметно время, и, как мне было обещано сверху или снизу – потому что, если честно, я так до конца и не разобрался, откуда приходят такие потусторонние силы, – но ровно через три года до секундочки тети вдруг покинули нас, перед этим зачахнув прямо на глазах и переплыв реку Стикс^[2]. Они очутились в ином мире. Вот только до сих пор меня мучает один вопрос: знали они обо всем или нет? Когда они были еще живы, я и не спрашивал. Да и они всегда делали вид, как будто этого никогда и не случалось в нашей жизни. Только вот для родни их похороны не создали большой суеты, потому что, как оказалось, у них все было приготовлено как надо, словно у дотошных туристов, отправляющихся в дальний пеший поход.

Ах, Мила, Мила! Мила и для ангела, и для беса! Помню, как сейчас! Муж ее Владимир попросил помощи у меня. Встретить Милу в аэропорту. Я на тот момент был совершенно свободен, у меня была машина, и почему не помочь старым моим друзьям? И я с радостью согласился. Въехав на парковку столичного аэропорта, я нашел свободное место и припарковал старенький, но такой родной автомобиль, а мой друг поспешил в здание аэропорта узнавать о рейсе его жены. Через какое-то время он вернулся один, держа лишь в руках два стаканчика горячего кофе. Я приоткрыл ему дверцу, и он молча вручил мне мой кофе, затем обошел машину и присел с другой стороны, на переднее пассажирское сидение.

– Задерживается! – произнес он и, открыв крышку на бумажном стаканчике, подул слегка на кофе, а затем с осторожностью чуть-чуть пригубил из стаканчика.

– Что? – переспросил его я.

– Из-за погоды рейс задерживается, – ответил он мне.

И действительно, в тот день погода была ни к черту. С самого утра моросил дождь, а небо было затянуто свинцовыми тучами. Вот так мы просидели в машине более двух часов, не глуша мотор, чтобы не околеть от сырости и холода, и наблюдая за дворниками: как те, скрипучими, но ритмичными движениями, улавливая многочисленные капельки дождя, исправляют, словно ластиком, искаженные рисунки на лобовом стекле. Такая вот! Погодка тогда совсем не располагала к разговору. Мы только лишь изредка начинали какой-нибудь разговор ни о чем, и в итоге этот же разговор заканчивался так же. А потом каждый из нас погружался в какие-то личные мысли, и только радио с регулярной частотой, прыгая с волны на волну, хоть как-то разгружало тоскливую тишину в салоне автомобиля. Друг слегка нервничал, и как он ни пытался этого скрыть, все равно по нему было заметно, что он переживает, – и это понятное дело. Шутка ли – в такую погоду рассекать в небе на пассажирском лайнере: вот их там, небось, потряхивает.

Импульсы его переживаний распространялись на все пространство вокруг и краем затрагивали даже меня, и в какой-то момент я не выдержал и сказал, пытаясь успокоить друга:

– Поверь мне, все будет хорошо! Сам не раз летал в такую погоду. Долетит твоя ненаглядная. Никуда не денется. Надеюсь, мои слова ему помогли, но не факт. Только вот в скором времени на его грустной мине появилась улыбка, потому что среди выходящей толпы из аэропорта он заметил до боли знакомую фигуру своей жены, как он потом добавил: «Я узнаю ее из тысячи!» Она вышла из здания и в одной руке держала ручку от дорожного чемодана, и, словно на поводке послушный песик, за ней, подпрыгивая на кочках, торопился и сам чемодан. В другой находился еще один послушный питомец для любой женщины – это, конечно же, смартфон. В какой-то момент она остановилась и огляделась и, быстро сориентировавшись, тут же направилась в сторону парковки, приложив смартфон к ушку. Слава богу, мой друг засиял. Я даже не успел выронить и словечка, как тот уже был в пути и вовсю общался с любимой по телефону. Наконец Мила заприметила его и остановилась, подняв руку вверх, в которой держала смартфон. Владимир поспешил к ней, и сквозь мгновение они уже стояли в объятиях, друг друга одаривая сверкающими улыбками и поцелуями. «Вот эта пара – вот это любовь!» – радостно думал я, наблюдая за ними через призму капелек воды, падающих с небес, и слегка завидуя им белой-пребелой завистью.

И в какой-то момент мне даже на мгновение причудилось, что над этими влюбленными голубками засияло солнце и появилась радуга, одаривая своих подопечных, переливаясь всеми цветами счастья. И мое сердце вдруг кольнуло. Грусть и тоска бурным потоком хлынули туда из-за внезапных картин в моей голове из прошлого. Память вдруг родниками встревожила мою потрепанную душу. Ведь я давным-давно был разведен, а от той жизни мне досталось лишь то немногое, чем я дорожу и по сей день. Это вот моя старенькая машинка и – как в той сказке про великана – мой добрый черный кот.

Дождь прошел, и дорога домой была бы легкой, если бы не одно «но»! Мы сделали вокруг Москвы аж четыре лишних круга, прежде чем попасть на нужный нам съезд и уйти на нашу магистраль. Никто из нас так и не понял до конца, как такое могло получиться. Прям мистика какая-то! Первый раз – ладно. Мы сами просто так увлеклись болтовней, что забыли повернуть в нужном направлении. Второй раз – из-за интенсивного потока машин. Всего-то навсего не смогли вовремя перестроиться. А третий? Я даже теперь и не припомню, из-за чего нам пришлось идти на следующий круг. Помню только, что я тогда пошутил, что, мол, наша столица нас не хочет отпускать, и если мы сделаем еще хотя бы один лишний кружок, то точно останемся жить в Москве. Все тогда заценили мою шутку и поддержали ее смехом.

Смех смехом, но ровно через год мои друзья почему-то решили поехать на заработки в Москву и позвали меня с собой. И я согласился! Сборы продолжались недолго. В принципе, и особо собирать-то было нечего. Уже на третий день после заманчивого предложения мы все вместе мчались по платному шоссе на всех парах, навстречу ветру и судьбе. Сердца наши до краев были наполнены счастьем, а души – преисполнены надежд!

Вот и показалась Москва на горизонте, и мой друг в характерной ему манере вдруг глубоко вдохнул, наполняя легкие столичным, как ему казалось, воздухом, а затем резко его выдохнул и произнес незабываемую речь:

– Чувствуете, друзья?

Мы с Милой заулыбались.

– Нет, серьезно! – повторил он. – Чувствуете? Как в этом воздухе витает огромная энергия больших капиталов. Ей богу! Москва – это третий Рим! Ведь только в этом мегаполисе уже почти тысячу лет решаются судьбы целых народов и всего мира, и только сюда стекаются бешеные потоки денег. А я очень деньги люблю, и вы это знаете.

– Конечно знаем, – в унисон сказали мы в ответ с Милой.

А потом она добавила:

– Тебе только о деньгах думать.

А он все не мог угомониться. Так сказать, был на своей волне. Поднял обе руки вверх и, словно великий дирижер, управляя невидимым оркестром, начал плавно, разрезая воздух руками, наигрывать какую-то известную только ему одному мелодию.

– Послушайте меня, друзья! – продолжал он. – Запомните этот великий день. Я покорю этот город. Вот увидите! Год, максимум два – и он будет моим.

Мы не стали ему возражать. Я лишь повернулся и, глядя на него, слегка улыбнулся, а он все продолжал дирижировать и строить в своих фантазиях грандиозные планы по покорению столицы. Вот и закончилась «платка», и вскоре мы въехали на МКАД и вновь все втроем оказались в нашей родной столице, как и год назад.

Я высадил их на ближайшей остановке, и наши судьбы на данном этапе, можно сказать, разошлись – как нам тогда казалось, совсем на чуть-чуть. Как-никак, мы же друзья. А друзья надолго не расстаются. Им, конечно, в плане обустройства было проще, так как их уже ждали дальние родственники со стороны Милы, которые пообещали им помочь на первое время с жильем. А ехал наобум. Что и как у меня там получится – я даже и не представлял. И просто на всего решил довериться родной судьбе-судьбинушке. И затем все как закрутилось и завертелось у меня, будто третье транспортное кольцо. Тут-то я и увидел до блеска начищенные белые зубки огромного мегаполиса.

Первое время пришлось несладко. Крутился как мог. Были моменты, когда средств не было даже на метро. Но я не унывал и видел в этом свои плюсы, так как, обойдя пол-Москвы пешком, я так познавал сам город, его районы и улицы, что в итоге уже ориентировался здесь, как в родном городке. И эти небольшие знания мне помогли, когда я немного таксовал. Не буду хвастаться, но иногда даже я совсем не пользовался навигатором. Вообще таксовать на своем авто было замечательно – тут тебе и работа, и жилье. Зимой, конечно, не совсем удобно, много топлива тратится, а так – ничего, я почти привык и свыкся со своим таким положением. Вот только жаль, что в итоге мне все-таки пришлось родного старого моего коня сдать в утиль. Сердце его не выдержало от таких нагрузок. Ресурс же его не бесконечен был. В конце концов я, отучившись, стал водителем пассажирского автобуса, и у меня появилась настоящая крыша над головой – хотя и в общаге, но зато почти задаром. Конечно, работа была не из легких, и веселого было тут мало. Жизнь по графику на полную загрузку, и даже деньги, которые я тут зарабатывал, – мне их некогда было тратить, уж поверьте мне, и это чистая правда. И поезд моей родной судьбы не просто поплелся, неуклюже раскачиваясь по рельсам жизни, а помчался, будто экспресс, в окошке которого мелькали люди, события и все прочее, что мозг просто не успевал улавливать на такой бешеной скорости. Особенно это было заметно по общежитию, в которое меня определили, если брать то самое мгновение за единицу промежутка времени моего существования в нашем безумном мире или за точку отсчета в пространстве, в котором я тогда жил и работал. Постоянное движение людей, причем круглые сутки напролет. Кто-то приходил с работы. Тут же другие собирались куда-то идти. А у кого-то, между прочим, и выходной. Бесконечные сигналы будильников и тому прочие. А как вам два телевизора в одной комнате, вещающих разные каналы одновременно на всю катушку? Мое сознание вскоре так адаптировалось, что мой мозг, как мне казалось, больше стал походить на дельфиний, у которого, пока одно полушарие мозга спит, другое – как ни в чем не бывало бодрствует. А насекомые! Вы вряд ли такое можете себе представить. Покуда на кухне захватывают новые территории воинствующие полчища тараканов, в комнате отдыха тем временем бесчинствуют и, невзирая на совесть, трапезничают эти мелкие твари – клопы. И сколько их ни выводили, они никуда не исчезали: то ли средства не те применяли, то ли не там травили. Но, как я понимаю, им здесь жилось комфортно. А что? Всегда сыты и под полным кайфом от так называемых ядохимикатов. Не жизнь, а веселуха. Но последней каплей для меня была та, после которой я все же решил снять в аренду квартиру подальше от такого веселья. Это когда в очередной свой выходной я мирно дремал, лежа на кровати, и внезапно на себе почувствовал чей-то взгляд. И вы не поверите! Но когда я с большой неохотой открыл глаза и посмотрел на стоящую рядом с кроватью тумбочку, я тут же обалдел. На ней сверху сидел и смотрел на меня один из этих жутких кровососов и явно замышлял против меня что-то неладное. И я вам клянусь, что у этих тварей есть разум. Крошечный такой, мерзкий, но есть. Я даже на тот момент был уверен, что если бы у него было бы чуть больше времени, то он бы наверняка успел построить до моей кровати висячий мост. А так – он просто глядел на меня и в чаяниях облизывался.