Виталий Константинович Дробков
Возвращение мессира
ВОЗВРАЩЕНИЕ МЕССИРА
ПИКНИК. ПРЕЛЮДИЯ
На берегу сидели двое. Был месяц май, трава уже вовсю лезла изо всех щелей, а вода в речке с её сонным течением была ещё светла и прозрачна. Наблюдателю со стороны эти двое показались бы странной парочкой: один – старый, сильно потрёпанный жизнью и с одним глазом, судя по серой грязной повязке на другом глазу, а его партнёр показался бы карликом, настолько он был малоросл. Однако он не выглядел слабаком, так как был широк и полноват. Оба одеты были как типичные люмпены двадцатого века, в заношенные линялые бесформенные тряпки.
Они выпивали, рядом стояли две бутылки: одна квадратная в резном хрустальном графине с французским коньяком немыслимой цены, а другая с жигулёвским пивом в пластике очень местного разливу.
Оба с задумчивым видом смотрели на воду, протекающую мимо и вели меж собою странную беседу, которую большинство проходящих мимо граждан посчитали бы продуктом месячного запоя. Одноглазый гнусавым хриплым голосом, выдававшим в хозяине большого любителя выпивки, объявил:
– Нет-нет и нет: Он – не ошибка! Он сам – важная часть Проекта! Просто так задумано! И как Первый Сын Творца и первый помощник, он просто обязан курировать все миры планет, с разумными и не очень участниками Замысла. В этом и есть его задача – чтоб исполнилась воля Отца!
– Не-е, ошибаешься, дорогой… Он – просто неудача с Эдемом. Первый блин, как говорят, который комом! – лениво ответил-промурлыкал мелкий, при этом его физиономия, щекастая и небритая, выражала полное довольство напитком, теплом, компаньоном и беседой. Он ещё пару раз мурлыкнул что-то непонятное и вдруг явственно всхрапнул, отчего дёрнулся и проснулся.
– Пардон, миль пардон, – извинился он и повертев круглой головой, вдруг зашипел: – Куда ты смотришь, баранья башка? Менты прут, не вишь что ли? Прячь всё быстрее…
Одноглазый сунул руку за пазуху и движением фокусника, выдернул оттуда зелёное махровое полотенце или простыню, которую мгновенно накинул на бутылки. Если бы кто-то поблизости наблюдал за ними, он бы поразился тому, как успешно был проведён сам маневр: рядом с этими не слишком-то приличными господами, оказывается, ничего и не стояло…
Когда патруль ППС прошёл, одноглазый также, одним движением руки, сдёрнул маскирующее полотнище и, мгновенно скрутив его, сунул туда же, откуда доставал.
– Ну что, месье Азазелло, не пора ли и нам возрадоваться? – задал вопрос коротышка. На что одноглазый радостно осклабился и складно хрюкнул:
– А как же, Бегемотик, дорогой – нет лучше удовольствия, чем выпить мне с тобой! – хохотнули оба, а толстячок ещё и оттопырил большой палец со странным крючковатым ногтем… или когтем.
Налили в копеечные пластиковые стаканчики и выпили с наслаждением. Каждый пил своё: одноглазый – французский коньяк, а карлик – пиво етого разлива. Он и продолжил мысль, недосказанную в прошлый раз из-за чрезмерного утомления его организма в борьбе с почти «зелёным змием»:
– Беда, мой друг, пришла внезапно – вмешался фактор, неизвестный прежде! И мыслящая плоть, заполучив свободу выбора, вдруг стала проявлять свой склочный отвратительный характер, который оказался гремучей смесью эгоизма, жадности и злобы! – вот так, мой друг!
Произнеся свой спич, малыш увеличился в размерах: раздулся, задрал голову и распушил усы… а Азазелло радостно заржал так, что вздрогнули кони над Большим Театром! Чуть отсев от партнёра, он зааплодировал, вытянув в его сторону руки:
– Вот-вот, за это и нужно выпить! Непременно!!! – назидательно сказал он, и тут же, явно фиглярствуя, добавил, – Ведь если бы не ЭТО препечальное, преогорчительное обстоятельство!!! – на кой бы мы нужны тут были?! А?
– Да-да-да! Совершенно с вами я согласен – раздался третий голос из-за спин сидящих.
Коротышка, совсем как уличный кот, подпрыгнул, в воздухе развернулся на 180 градусов и опустился на четвереньки, усы его стояли дыбом. А Азазелло ехидно засмеялся и сквозь смех прохрюкал:
– Ты что, мой друг, не знал, что он давно уж здесь, и затаился в сумраке за нами? Барон Коровьев! Выйди и перестань смешить меня – я слишком-слишком много выпил…
Худой и длинный в коричневой куртке, явно с чужого плеча, в столетнем канатье, с немытыми годами рыжими волосами и в треснувшем пенсне, подсел к ним третий, кого один из них назвал – Коровьевым. А тот вдруг сообщил им:
– Я не один, со мною вещий Ворон. Всё знает эта птица… иль не птица? Но знает сей вещун чрезвычайно много! И вот, казалось бы, откуда что взялось? Не больше петуха! И голова – с орех… и где там что? Но что не спросишь – отвечает! Бывает, правда, невпопад, бывает даже вовсе мимо брякнет! Но говорит с уверенностью строгой. Хотите здесь его проверим? Эй, шельма, где ты есть?
Откуда-то послышался придушенный голос:
– Я здесь. Достань меня из этого вонючего мешка, твоими потрохами пахнет здесь, и я боюсь стошнит меня…
– А-а-а, я совсем забыл, наказан карцером за болтовню без тормозов. Друзья мои, вещатель сей уж больно говорлив и крут его норов! Бывает иногда и остроумен он, но не так часто, как хотелось бы, миньон, и в те моменты становится несносен он. И вот тогда лишь карцер для него, меня спасает от безумия его!
С этими словами, жестом фокусника, Коровьев достал из своего внутреннего кармана как будто бы здоровенный букет тюльпанов, мрачных фиолетово-чёрных оттенков – непонятно, как они там помещались. Затем, опустив руку и энергично встряхнув «букет», Коровьев показал им, что это никакой не букет, а птица и весьма значительных размеров, которую он крепко держит за голову и клюв.
– О! Миль пардон, – сказал он и быстрым движением поставил вещуна на ладонь другой руки. Но стоило ему отпустить голову ворона, как тот энергично покрутив клювом, долбанул им своего хозяина по краю его серой шляпы-канатье, и заорал:
– Тварь рыжая бесстыжая! Ты как посмел, осёл не мытый, так обращаться с вещей птицей?!
В ответ Коровьев поставил Ворона на холмик и, снявши шляпу, несколько раз преувеличенно низко поклонился Ворону, не обращая внимания на смех Бегемота и Азазелло:
– Прошу прощения, милорд! Уж больше этого не повторится. Я обещаю Вам!
Смягчился Ворон, походил по холмику, потряс крыльями, хвостом и прочими перьями, затем повернулся к публике спиной и демонстративно приподняв хвост, опорожнил кишечник – всё, отомщён! С видом полного достоинства вернулся Ворон в круг и сразу приступил:
– Ну, – сурово гаркнул он, – о чём тут разговор? Спросить хотите вы меня о чём? Я вас простил сегодня. Задайте свой вопрос.
– Мы тут с коллегой спорили об очень щекотливой теме, – начал Азазелло, – и нам хотелось бы услышать Ваше мнение, милорд. Суть этого вопроса в том, является ли наш Творец отцом того, кого мы все считаем Первым Ангелом и Первым Сыном? Действительно ль, рождение его желанно и предрешено? Иль, может, он – последствие случайных столкновений инвариантных сил? Так часто в жизни образуется оно…
Ворон, выслушав вопрос, важно кивнул, мол, всё понял. С минуту стоял с задумчивым видом и постукивал мощным клювом по бутылке с коньяком. Азазелло, даже наклонился, в надежде поймать падающую бутылку, но обошлось. Ворон прекратил стучать-звенеть и быстро-быстро завертел головой, возможно укладывая мысли в ряд. И вот он начал речь, но начал как-то непонятно, как будто продолжая чью-то мысль:
– А Первый Сын Творца – есть первый опыт рождения мыслящей материи, способной выносить-взлелеять Душу – единственно пригодный материал, для созидания будущих Сынов Творца! Рождён он был, как Первый Сын, возможно и не самый лучший, но стал он Левою рукой Отца. Той, что несла порядок в мир… и не было пути иного, а был лишь только этот путь!
Чтоб вам понять я вынужден месье напоминать:
«Беда пришла внезапно, вмешался фактор, неизвестный прежде, и мыслящая плоть, заполучив свободу выбора, вдруг стала проявлять свой склочный гадостный характер, который был коктейлем эгоизма, жадности и злобы!» – вы этого не позабыли? Тогда имеет смысл продолжить:
– Какого материала ждать от них – прошедших грязный и кровавый путь?! Какими будут Души их и как спасти Проект? Тяжёлые вопросы и требуют они гарантии успеха! И стало ясно: пряник – то не путь! А к прянику и розга – не помеха! Вот и родился Первый Сын – как плеть Творца, как новый алгоритм для управления своенравными потомками Эдема!!!
И сказав это, Ворон поставил точку! – долбанул своим, наверное, железным клювом по красивой бутылке так, что от неё полетели куски во все стороны! Но Азазелло сумел подхватить нижнюю не расколовшуюся часть бутылки, в которой ещё оставался драгоценный и желанный напиток…
А Бегемот и Коровьев встали и принялись аплодировать Ворону. Азазелло, собравшийся наорать на него, вдруг передумал, и решил в отместку украсть аплодисменты: повернулся к аплодирующим и стал раскланиваться, будто это ему предназначались все их знаки восхищения… Но Ворон был ревнив и спор на быстрые решения: и тщательно прицелившись, он долбанул ещё два раза! Один раз в донышко полубутылки в руке у Азазелло, чем доконал её. Второй раз – в задницу обидчика Азазеллы, когда тот резво наклонился за выпущенной драгоценностью, пытаясь вновь её спасти…
После того, как Азазелло прекратил вопить и материться на всех известных языках, Ворон, предусмотрительно отлетевший на безопасное расстояние, добавил, совершенно явственно ухмыляясь:
