Виталий Капустянский
В поисках праздника

– Виктор, ах вы, недобитый польский князь, да вы опять едите, вам все мало, вот она барская потребность. Придется вам выписать таблетки от жадности, – накинулся на меня Андрей.

– Пожалуйста, потише, – говорил я, жуя жирную колбасу, – на вокзале могут быть, спящие люди, – заключил я и отвернулся от Андрея.

– Нет, вам не удастся меня обмануть, и я спасу вас от переедания, – сказал он и за шиворот стал оттягивать меня от стола.

– Опять насилие, – закричал я, проливая кофе.

Вдруг стол неожиданно поехал, отодвигаясь от меня и Андрея, и он, воспользовавшись паузой, выхватил мой родной бутерброд, ему было все равно, куда едет стол.

– Ага, испугались, хватит есть, троглодиты. Нас давно ждут кони, – шепотом заключил Женя, вынырнув из-под стола.

– Так ведь… – пытался сказать я.

– Так ведь бежать надо. Железный конь ждать не будет.

Погрузив вещи в автобус, мы ждали Андрея, и скоро я увидел в темное окно бегущую фигуру в тулупе и шляпе.

– Ну что, поехали, – запрыгнув в автобус и вытерев кофе с усов, сказал он.

Водитель закрыл двери, они издали свистящий звук, словно удар хлыста, и наш металлический конь понес нас по южному серпантину дорог. Черные силуэты деревьев мелькали вдоль дороги, а выше их крон громоздились расплывчатые глыбы холмов. Мне не верилось, что я нахожусь в Крыму, и темные картины за окном воспринимались мной, как декорации в павильоне, в котором погасили свет. Неожиданно темная дорога расширилась, словно веер, и аргоробус сделал остановку. Фары автобуса осветили хвост гигантской стрекозы, это был шлагбаум. Водитель вышел из автобуса и вошел в небольшой белый домик; чувство беспокойства охватило меня, словно аргоробус стоял на границе самой запретной и таинственной земли. С каким-то даже сожалением я смотрел на возвращающегося водителя, мне так захотелось, чтоб из грозного домика вышел римский легионер и грубо совершил таможенный досмотр. Но аргоробус уже давно несся по темной дороге, а я продолжал плыть в своем воображении. Вихревые потоки, срываясь с металлических бортов аргоробуса, закружили меня, и я уснул, ненадолго расставшись со своим воображением.

– Приехали, – закричал Женя, который был здесь не в первый раз.

Хмурясь от прилипчивого сна, я неуклюже двигался с тяжелым рюкзаком, опустив его рядом с лавочкой, я, усаживаясь, сладко задремал. Предприимчивый Женя устремился к автобусной станции, Андрей, щурясь, смотрел вдаль на горы, на которых расположились «пляшущие дома». Саша сладко тянулся, сжимая кулаки, Семеныч успел умыться у фонтанчика и, освеженный, щеголял перед нами, Олег что-то выяснял у Володи, и все наши действия и бездействия были наполнены ожиданием. Когда ясное алуштинское утро, опираясь на холмы, поднялось над нашими головами, то по сей день неизвестно, из чьих уст вылетели слова, что нужно идти пешком до лагеря «МЭИ».

– Да вам нести нечего. У вас вещички-то детские. Да вы что, издеваетесь?! – взревел отрезвевший Андрей.

– Андрей, нас много, и машин столько не найдем, – убеждал Володя.

– Да у меня картошки полтонны! Виктор меня так загрузил, что каждый шаг пяти стоит, – размахивая руками, кричал Андрей.

– Да, рюкзаки тяжелые, – сказал я.

– Пускай, пускай они идут, а мы остаемся. Я не вьючное животное. Мать вашу…

– Если транспорта нет, что вы предлагаете? Лучше с остановками идти, чем пребывать в неизвестности, – убеждал Володя.

– Виктор, ты у нас заядлый турист, тебе не привыкать, – шутил Олег.

– Хватит валять дурака, осталось каких-то сто шагов до моря, а они раскисли. И это наша краса и гордость, наши, так сказать, олимпийцы. А ну вставай, – закричал Женя и стал надевать мне на спину рюкзак.

Семеныч помог надеть рюкзак Андрею, при этом он смеялся своим неподражаемым гортанным смехом.

– От такого спорта кишки вылезут. Это Виктор спортсмен, а я старый алкоголик. Сломать решили дядьку Андрея. Куда идти-то?

– Всем в переход. Шагом марш! – издеваясь, скомандовал Женя.

Мы ненадолго погрузились в темный и таинственный переход, и, когда вышли на залитую солнцем поверхность, то мои сомнения улетучились, я шел по незнакомой мне Алуште. Ящики торговок преграждали нам путь, за ними белели одноэтажные домики, полные женщины визгливыми голосами предлагали помидоры, груши, яблоки, которые своим аппетитным видом насыщали наши глаза. Одна женщина, прижав руку к объемистой груди, раскрыв рот, не моргая, глядела на Андрея.

– А шо он в тулупе, це лето? – спросила женщина.

– Товарищ поезд перепутал, ему в Сибирь надо, но вы не волнуйтесь, мы посадим его на белый пароход и он окажется на Огненной земле, – быстро ответил Женя.

Торговки закудахтали разными голосами, а у одной от смеха покатился помидор, Андрей сделал смешную гримасу, похожую на улыбку, потому что все остальные эмоции были натянуты, как струны, под давлением тяжелого рюкзака. Лишившись «Арго», мы, словно аргонавты, выброшенные в пустыню, двинулись в путь пешим строем по извилистому серпантину алуштинской дороги. Геракл шел впереди всех, гордо вскинув голову, Женя с Семенычем были легковооруженными воинами, Володя с Олегом были похожи на копьеносцев, а мы с Андреем являлись тяжелой кавалерией, только в разобранном виде, потому что наших коней мы несли за плечами. Лента дороги, круто взлетая вверх, невидимой обрывалась на вершине холма, слева стояла неизвестная усадьба, скрытая прохладной тенью молодых раскидистых тополей, маняще зазывая нас в свои чертоги. Крымская парная раскалила мое тело так, что я постоянно чувствовал, как ремни рюкзака врезаются в мои трапециевидные мышцы все глубже и глубже.

Мне казалось, что солнце сидит на каком-нибудь буром холме и горизонтальными лучами обжигает все вокруг.

– Смотри, как идет Андрей, – сказал Володя.

Я остановился и, повернувшись, посмотрел вниз, Орфей нагибаясь под тяжестью рюкзака, использовал все четыре опоры, но, очевидно, достигнув обетованной земли, он знал, за что борется.

– Наш потомственный иноходец, – пошутил я.

Петляя по улицам города, аргонавты увидели чудесный сад, там они обнаружили спасительные автоматы с родниковой водой. Рюкзаки на время слетели с покрасневших плеч, и газированные потоки полились в сухие рты и на шашлычное тело. Резные лавочки, ряды постриженных кустов, бесстыдно распустившиеся сочным цветом георгины, все это мелькало перед нашими усталыми глазами, когда мы шли по красным, песчаным дорожкам, кланяясь каждому фонтанчику. Покинув чудесный, спасительный сад, мы, словно колобки, наполненные водой, скатились вниз с нагретой солнцем горы на бетонный причал. Я смотрел вниз на прозрачную, морскую воду и, шалея от близости каменистого дна, словно пришелец, вдыхал полной грудью теплый, соленый воздух.

– Дошли, дошли, – с облегчением и радостью сказал Андрей.

Мы опустили рюкзаки и сумки на бетонный причал и, как истинные аргонавты, вглядываясь в голубое море, пытались увидеть свое будущее.

– Ну, как тебе море? – поинтересовался Володя.

– Я просто забыл, какое оно красивое и необъятное, но сейчас ко мне вернулась память, – окинув побережье взглядом, ответил я.

– Семеныч, узнаешь родные места? – улыбаясь, сказал Женя.

– Давайте сделаем снимок, это начало нашего путешествия, – предложил я.

– А ты романтик, Виктор. Господа морские офицеры, на причале становись! – нахмурив брови, закричал Женя.

И на неизвестном причале, где лежали рюкзаки и сумки, аргонавты расположились в ожидании фотографического чуда, когда полоска света, съеденная диафрагмой, преобразится в вечность навсегда застывшей жизни. Установив свой фотоаппарат «Любитель», я уловил в квадратном окошке нужное изображение и, взведя лапки рычажков вверх, зафиксировал десятисекундную задержку, после чего, нажав звездочку вниз, кинулся к друзьям. Но, к сожалению, вместо бесконечности я оставил объектив на нуле, так в спешке и волнении родилась первая фотография.

– Слушай, а в какую сторону нам идти? – спросил я.

– Видишь вон тот белый домик. Это наш маяк, к нему и пойдем, – объяснил Володя.

– Андрей, ты видишь белый домик? – подшучивал я.

Орфей щурился, натягивая пальцем нижнее веко, но разглядеть из-за слабого зрения ничего не мог.

– У меня все расплывается, – раздраженно сказал Андрей.

– Вот туда и пойдем, – сказал я, сильно хлопнув его по рюкзаку.

Минуя пляжи прибрежных санаториев и турбаз, мы шли, завидуя загорающим, вальяжно устроившимся в полосатых шезлонгах. Когда мы прошли последний, роскошный пляж турбазы, ровная дорога закончилась, и наши воинственные ноги ступили на коварную гальку. Серая нитка нашей легендарной дороги тянулась между грозными валунами, а иногда между морем и отвесной стеной холма. Солнце плыло над морем, стремясь в голубую высь, наши остановки становились все чаще и чаще, и, сильно измотавшись на очередном привале, я переправил часть банок в рюкзак Андрея. Единственной опорой были секции для палатки, которые при ходьбе все глубже втыкались в коварную гальку, но жара и усталость не позволяли этого осознавать.

– Виктор, мы легче вас, и поэтому я предлагаю разделиться. Мы произведем разведку и подготовим место к вашему прибытию. Вы можете идти в среднем темпе, да, кстати, ты не отдашь мне свои секции? Мы повесим на них сумки, что значительно ускорит наш путь, – заключил Женя.

– Возьми, – ответил я и протянул ему трубки.

– Мерси, – сказал Женя и, словно играя тростью, удалился к своей группе.

Просунув секции через ручки сумок, Саша и Женя положили их на плечи, после чего они зашагали так, словно у них появилось второе дыхание, было видно, что Семеныч с Олегом еле поспевают за ними. Привал для нашей тяжелой троицы затянулся, но мы не спешили, даже когда четверка аргонавтов во главе с Гераклом скрылась за нависающим над морем бурым холмом.

– Надо идти, а то солнце подымется и будет еще трудней, – сказал Володя.

– Ты как, жив? – спросил я у Андрея.

– У меня не спина, а сломанная этажерка. Володя, кто вообще предложил идти пешком?

– Андрей, но теперь никуда не денешься, надо идти, – ответил Володя.

Окончив привал, мы, как тяжеловооруженные войска, устремились за нашими разведчиками, чтобы принять бой на обетованной земле за благоуханное, райское место. У Володи был небольшой рюкзачок и две сумки; бойко подергивая плечами, он шел впереди, Андрей, поскрипывая, шел за ним, а я замыкал нашу кавалерию. Шагая по гальке, создавалось ощущение, словно в каждой ноге находится погремушка, солнце щедро выдавало нам жаркие оплеухи, и наша тяжелая кавалерия делала остановки, пройдя определенное количество шагов. В такие короткие передышки Володя просто прижимался спиной к очередному валуну, а мы всякий раз снимали рюкзаки, умывали лица и разминали взмыленные спины.

– Вот это для мужчин, рюкзак и ледоруб, – подшучивая, напевал я.

– И нет таких причин, чтоб не вступать в игру, – подхватил Андрей и устало стихнул.

Володя только усмехнулся, и песня, недружно подхваченная, осталась, как ненужная тяжесть на дороге. На одном из поворотов я обогнал выдыхающегося Орфея, который явно сбавил в темпе, а Володя по-прежнему был лидером гонки.

– Виктор, скажи, чтоб он не рвался. Пусть равняется по нам, – крикнул раздраженный Андрей.

– Володя, ты можешь не бежать. Ты нас загонишь, – кричал я.

И наш оруженосец на мгновенье сбавлял свой шаг, но словно невидимый вражеский стрелок всаживал ему пулю в одно место, и Володя вновь ускорялся. Серая нитка раскаленной дороги уменьшилась наполовину, но недосягаемый белый домик так и не приблизился.

– Все, как хотите, пока я не поем и не отдохну, с места не двинусь. Мы приехали, отдыхать, а не пахать, – сказал я.

– Я согласен, чего ты нас гонишь, как последних рабов на плантацию, – сказал Андрей и сбросил с плеч рюкзак.

– Виктор, а что мы будем есть и как приготовим? – спросил Володя.

– Приготовим картошку с тушенкой. Я буду чистить картошку, а вы найдите воду и дрова.

Море, слегка волнуясь, разбивало зеленоватые волны о бурые валуны, где-то, не очень высоко, над нами смеялась белая чайка. На вершине холма стояли домики полубочки, на турбазе царила сонная тишина, и Орфей, словно римский лазутчик, подосланный отравить колодцы, незаметно набрал воды в пластмассовую канистру. Спускаясь по бетонной лестнице, он оглядывался назад, очевидно, опасаясь погони, но местные легионеры спокойно спали, наслаждаясь отдыхом. И Орфей, натягивая нижнее веко пальцем, беззаботно любовался роскошной панорамой моря. Рядом находилась пристань, а на ней работал кран, южные труженики активно занимались своим делом, очевидно, они строили бетонный волнолом. Удобно устроившись у подножия холма, я сидел на рюкзаке и чистил картошку, примус мы решили поберечь для лучших времен. Володя разжигал костер из обломков сухого дерева, выброшенного когда-то морем на каменистый берег. Андрей налил в котелок воды, и я побросал туда белый граненый картофель; поднявшись в полный рост, я сладко потянулся, вытянув взмокшие руки вверх.

– Андрей, где ты брал воду? – спросил я.

– Как подниметесь наверх, так увидите узенькую дорожку, ведущую вглубь кипарисов, а за ними серенький домик.

– Мы пойдем, умоемся, а ты последи, пожалуйста, за картошкой, – сказал я.

Шагая через ступеньку, я поднимался по лестнице и смотрел сверху, как Орфей разлегся на теплых камнях, положив ногу на ногу, свой тулуп он свернул и подложил под голову, серую шляпу он сдвинул на лоб. И сейчас он был похож, больше всего на ковбоя, который отдыхал после длительной скачки. В тенистой прохладе густых кипарисов мы ненадолго сняли желтые латы солнца; обливаясь холодной водой, мы так увлеклись, что скоро весь каменный пол был залит серыми лужами. Удовлетворенные, мы медленно спускались к нашей стоянке, волны разбиваясь о валуны, белыми брызгами падали к ногам отдыхающего Орфея. Увидев мои ноги, он жестом вытянутой руки указал на котелок, я ловко вскрыл банку и вывалил мясо с жиром в кипящую воду. Тщательно перемешивая картофельную массу, я услышал, как Андрей и Володя зазвенели ложками о миски.

– А хлеб кто-нибудь нарежет? – спросил я.

Володя достал половинку дарницкого хлеба и отрезал три квадратных куска. Орфей, улыбаясь, подставил мне свою миску, и я выстроил в ней остроконечную гору, по которой растекался горячий жир. Я очистил луковицу и разрезал по длине зеленые огурцы, все это я положил в миску и рядом поставил солонку. Каждый уселся на своем рюкзаке, и мы основательно наполнились калориями, наши жадные желудки отяжелели, и мы, как трутни, сползли с рюкзаков на теплую гальку. Приятно было смотреть, что кто-то работает, а ты лежишь и отдыхаешь. Белая чайка, подавившись от смеха, кружила над нами, ее тонкий язык с завистью слизывал слюну с голодного клюва. Я отломил кусок черного хлеба и закинул его в голубую высь, чайка спикировала на мой подарок и, благодарно взмахнув крылом, улетела на гору. Зеленоватые краски моря несли успокоение и нежную безмятежность, белые, веселые брызги заигрывали с нами, зазывая, окунуться вглубь морских волн.

– Может, искупаемся? – предложил я.

– Я согласен, – улыбаясь, ответил Андрей.

– Только, давайте недолго, – сказал Володя.

– Ты так говоришь, словно нас работа ждет, – сказал я, освобождаясь от нагретых солнцем вещей.

Обходя валуны, обросшие зелеными, короткими водорослями, я осторожно ступал по угловатому, каменистому дну. Волны раскачивали меня во все стороны, а острые ребра камней вынуждали двигаться в ритуальном морском танце, словно море испытывало каждого первенца, посвящая в свои законы. Когда я зашел почти по грудь, волна, подхватив меня под мышки, сорвала со дна и понесла в голубых объятьях.

– Вода – чудо, – задыхаясь, закричал я.

Володя, завистливо двигая скулами, немного поколебавшись, стал раздеваться. Андрей, выпячивая грудь, вошел в море, но, сделав пару шагов по скользким камням, рухнул в коварные волны. Тряхнув мокрым хвостом волос, он рывками поплыл на меня, а поравнявшись со мной, с одобрением подтвердил мои слова.

– Да, хорошо.

Осторожно миновав валуны, к нам присоединился Володя, и ласковое море укачивало нас троих на прозрачных и зеленоватых волнах. Насладившись морскими ласками, я первый медленно вышел на раскаленный берег, но ног я не чувствовал, словно что-то несло меня, в голове приятно шумело, а мокрую грудь сжимали нежные невидимые щупальца.

– Да, море приятное, – вздыхая, сказал Володя.

Он вышел из моря последним и, потирая волосатую грудь, довольный улегся на свою одежду. Наслаждаясь отдыхом и вглядываясь в размытую даль моря, я ни на секунду не отрывался от реалий тяжелой, походной жизни. Взглянув сонливым взглядом на наши тяжелые рюкзаки, у меня неожиданно мелькнула шутливая мысль.

– Будем собираться? – спросил я.

– Да, пора, – тихо ответил Володя.

– Володь, тогда твоя очередь сходить за водой, мы уже ходили, – сказал я.

Володя взглянул на вершину холма и, вздохнув, согласился. Одеваясь, я проследил за нашим водоносом и, когда он скрылся с глаз в тени кипарисов, я спровоцировал Андрея.

– Андрей, давай ему в рюкзак пару камушков подложим, чтобы не очень рвался вперед.

– Давай, – согласился Андрей, оценив вкус провокации.

Вдохновленный мной Орфей, уверенно расшнуровав рюкзак, приступил к закладке волшебных камней.

– Да, куда ты столько суешь, – спохватился я, – он же почувствует.

– Нормально, теперь он от нас не убежит, – злорадствовал Андрей.

Володя принес канистру холодной воды, и мы с Андреем выпили по глотку за успех дела. В два приема забросив на спину станковый рюкзак, я смотрел, как Андрей помогает Володе, он заботливо расправил ремни и примостил круглого дружка на испытательную спину.

– Что-то тяжело стало, – прогибаясь в спине, сказал Володя.

– Так ведь поели, – хитро закручивая ус, сказал Андрей.

– Да и солнце еще жарит в два раза сильней, – поддержал я.

– Да, ну ладно, – согласился Володя.

Вдохновленный Орфей лихо закинул на спину свой рюкзак и освободил удивленного Володю от канистры с водой. Он, бодро вскинув голову, словно окрыленный Икар, легко зашагал по коварной гальке с чувством выполненного долга. Волшебные камни, ниспосланные нам богами свыше, сделали свое дело, и взмыленный Володя нес эту небесную кару на радость в душе хохочущему Орфею.

Волшебство помогло Володе уловить наш ритм тяжелой кавалерии, и его бывшая прыгучая поступь стала такой же крепкой и могучей, как наша. На коротких остановках он, как и мы, выполнял ритуал тяжелого аргонавта, снимал круглого дружка, купал в море голову и разминал затекшую, взмыленную спину. Орфей ликовал и от этого переносил свою тяжесть гораздо легче, тяжеловооруженный спартанец Сизиф больше не совершал губительных для нас рывков, но мне стало жаль Володю, что он взмыленный, как мы, несет зря ненужную тяжесть. Белый дом неожиданно вырос, и наша дорога по побережью окончилась, мы сделали привал, и я открыл Володе волшебную тайну.

– Володя, труден труд Сизифов?

– Да, – сказал он, обмывая морской водой лоб.

– Выкинь камушки из рюкзака, – осторожно сказал я.

– Да вы что, обалдели! – вскричал он.

– Зачем сказал, опять рваться будет, – сказал Андрей, обмывая морской водой грудь.

И как только все чары были сняты с Володиной спины, он бойко зашагал по асфальтированной дороге, словно хотел оставить Сизифову славу на морском побережье. Остроконечные кипарисы и высокие тополя взяли нас под прохладную защиту, лагерь «Днепрорамзэс» расположился на изгибе морского побережья. Широкая, бетонная дорога, возвышаясь над морем, округляла острый изгиб, по ее краю шел металлический бортик, а вечером, как показалось мне, она вполне могла сойти на пристань, для романтических свиданий. Мы шли по ровным дорожкам в глубокой тени, от усталости я не мог понять, что у меня тяжелей, голова или рюкзак, изящно изогнутый мостик забрал мои последние силы. Я остановился на границе прохладного сада, мне очень не хотелось, выходить из спасительной тени, о, если б тень могла поглотить меня, как черная дыра, я был бы счастлив. Но дух аргонавта подсказывал мне, что я должен выйти навстречу желтому циклопу, и мы вышли на залитый солнцем пляж. Мои тяжелые, отчаянные шаги, наконец, закончились, и ребристая крыша навеса приняла нас в свои топчанные объятья. Сизиф, освобожденный от оков, отправился на поиски передовых аргонавтов. Мой синий, станковый рюкзак стал мне ненавистен, и, чтобы сбросить его психологическую ношу, я увидел спасение в море. Отмокая в воде, я смотрел на берег, словно моллюск, сквозь щель своей раковины, и тут я почувствовал, как безразличие ко всему схватило меня за горло.

– Выходи из воды, я нашел их, – закричал с берега Володя.

Возвышающийся холм находился рядом, где оканчивался спасительный навес, бетонный бортик преграждал нам путь, и, сбросив на него рюкзак, я с овладевшим мной безразличием смотрел на машущих сверху Женю и Сашу.

– С меня хватит, осталось совсем ничего, подняться на пятый этаж и там умереть, – возмущался я.

На вершине холма рос изогнутый дуб, и вот с корней этого благородного дерева сошел могучей поступью Геракл, он безмолвно закинул на мускулистое плечо тяжелый рюкзак и, словно Тесей, овладевший летучими сандалиями, стал быстро подниматься вверх, за что я ему был очень благодарен. Но Геракл не забыл и своего лучшего компаньона Орфея и оказал ему дружескую помощь в нелегком подъеме. Площадка, на которой разместились аргонавты-разведчики, изгибалась под углом тридцать градусов, две дороги делили ее пополам, мое внимание привлек ровный участок сухой земли, вплетенный в верхнюю дорогу. Я обошел Семеныча и Олега, они лежали на белых плотиках, созерцая голубое море, улыбаясь, я представил их безмятежный сон под веселым углом. Вокруг нашего формирующегося лагеря росли низкорослые, кругловатые по форме ивы, молодые дубки, цепляясь корнями за гору, были причудливо изогнуты. Сухие, желтые стебли покрывали выжженную солнцем каменистую землю, они помогали южным туристам разжигать костер. Я собрал брезентовое ложе и установил его на ровное место, свой рюкзак я положил рядом с самой высокой на нашей площадке ивой. Сухие, золотые стебли окружали мое ложе, и я, словно новый римский диктатор, лежал, окидывая взглядом вверенный мне лагерь и все окрестности морского побережья. И растущая рядом ива вдруг наклонилась ко мне, словно опахало, и моя голова, увенчанная солнечными золотыми лаврами, значительно отяжелела. Справа от моего ложа чуть ниже, словно мой телохранитель, расположился Орфей в моей одноместной палатке, она, как кость в горле, стояла на пути второй дороги. Главная дорога шла через нашу стоянку, а за водой все туристы ходили в лагерь «Днепрорамзэс», поэтому каждый раз очередной незнакомец с разбегу попадался в упругую брезентовую сеть, установленную коварным Орфеем. Когда это происходило, Орфей хитро закручивал ус и говорил:

– Хорошо.

Почти на краю обрыва стояла четырехместная палатка, вокруг нее лежали вещи, сумки и кульки с крупой. Семеныч всем предлагал отведать резиновой каши, Саша, Олег и Женя смеялись над рассказом Андрея о сизифовых камнях. Среди нашей компании находился знакомый Жени, он, не встретившись со своими друзьями, присоединился к доблестным аргонавтам. Игорь был интеллигентный молодой человек, аккуратно выбритый и подтянутый и сосредоточенный на своих никому не известных планах. Находясь на возвышенном месте, мой диктаторский глаз, в отличие от лагерных воинов, видел панораму пляжа, как на ладони, и эта перспектива мне нравилась. Сытный обед влил в нас новые авантюристические силы, и наши усталые и неакклиматизированные тела и сдавленные жарой головы устремились на ознакомление с лагерем «МЭИ». И, взяв в руки диктаторский жезл, я в сопровождении телохранителя Орфея и грозного воина Геракла, а также младшего брата Сизифа, отправился к местным легионерам, доверившись хитроумному разведчику Жениилу. Медленно спускаясь с горы, мы шли, радуясь тому, что оккупировали новый, богатый всякими соблазнами, как нам казалось, южный край. Спустившись к морю, мы пошли вдоль узкого побережья, на подходе к лагерю мы увидели торчащие из воды бревенчатые сваи, всего их было семь, это было сакральное число, и я в душе порадовался хорошему предзнаменованию. Еще немного шагов, немного волнения – и мы ступили на желанную землю, точнее на закованный в бетон берег с которого я сразу увидел зубчатую башню, возвышающуюся над благородными кипарисами. При входе в лагерь вы обращали внимание на эллинг, я бы даже назвал его мини-эллинг, это сооружение с иллюминаторами напоминало старый утюг, на верхней ее части высилась белая половинка башни с прямоугольными бойницами. За эллингом стоял прямоугольный, белый домик, над плоской крышей которого закрепилась синяя труба с развевающимся флагом «ОСВОД». Лагерь «МЭИ» был разбит, между двух зеленоватых гор, словно оркестр в акустической яме, и поэтому все музыкальные звуки разносились по всему морскому побережью. Войдя через центральный вход, я обратил внимание на беседку, вокруг которой росли кусты, за беседкой лежали спортивные маты, стояли штанги, гири, высится турник и гимнастические брусья, баскетбольная площадка с резиновым покрытием заключает спортивную зону. Границей спортивной площадки является бетонная лестница, ступени которой описывают полукруг. Поднявшись по ним, вы попадаете в цветочный парк, поднявшись повыше, оказываетесь на площадке, где теннисные корты, поднявшись еще выше вас, встречают домики-полубочки, а за ними извивается пьяная лестница, история которой хранит печальные воспоминания. Если продолжить движение по правой части лагеря, то вы непременно наткнетесь на студенческий туалет, запах которого, словно слезоточивый газ, бил вам в нос. В центре лагеря находилась площадь, выложенная мощеным камнем; немного поморщив нос, вы попадали в кооперативное кафе. Крутая лестница, описывая полукруг, заканчивалась незамысловатым домиком, на ступенях выстраивалась очередь к желанному окошку. Вся эта конструкция нависала над площадкой с высокими столиками, под площадкой домика на подвесной полке стоял телевизор, показывали типичный западный боевик, это облегчало жаркое ожидание. Дальше по правой стороне тянулся ряд брезентовых шатров, а повыше петлял серпантин южной дороги. В противоположность правой стороне, левая начиналась «аллеей любви», пять рядов гладких, бетонных плит вели вас по замысловатому лабиринту и, пожалуй, это было самое прекрасное место в лагере. Слева за бортиком дороги росли стройные кипарисы, а справа шла стена, выложенная из овальных камушков, входя глубже в парк, вас затягивала лавочка под навесом, на которой, очевидно, было разбито не одно сердце. В середину аллеи вела причудливая лестница, по краю которой извивался змей-соблазнитель, льстиво высунув язык, и именно по этой лестнице спускались любопытницы, встречая теплый рассвет, замешанный на горячих ласках. Дальше высилась зубчатая башня, в которую можно было войти, а выйти с другой стороны, от нее шла крепостная стена, хранящая не одну любовную тайну. Неожиданно дорожка и стена обрывались, предоставляя полную свободу выбора. Ближе к центральному входу по левой стороне стояли теннисные столы, повыше шла волейбольная площадка с резиновым покрытием. «Аллея любви» являлась границей дискотечной площадки, круглый пятачок с маленькой сценой был танцевальной площадкой, вверх от площадки восходили ряды лавочек. Над последним, верхним рядом стоял белый домик с необходимой звуковой аппаратурой, выше располагался жилой одноэтажный корпус. Понимаясь выше по центральной дороге, вы обращали внимание на крутую лестницу, она вела под навес студенческой столовой, когда вы обедали, открытый зал приятно продувал южный ветер. Широкая асфальтированная площадь в центре лагеря разделяла столовую и студенческий туалет, прямо по центру за площадью, утопая в зелени, стояла беседка, в ней курили, назначали свидания и просто отдыхали. Добавим, что эти благословенные места, были воспеты не одним даровитым поэтом. Строки Александра Сергеевича Пушкина так и срываются с языка:

 
Кто видел край, где роскошью природы
Оживлены дубравы и луга,
Где весело шумят и блещут воды
И мирные ласкают берега.
 

Или Волошин, какое самомненье:

 
И Коктебеля каменная грива,
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
 

А Друнина, какая откровенность:

 
Я же дочерь твоя, Расея, —
Голос крови не побороть.
Но зачем странный край Одиссея
Тоже в кровь мне вошел и в плоть?
 

Воистину этот сказочный край никого не оставил равнодушным, но оставим поэтов, они на славу потрудились. Потому что пытливый читатель мог бы смело упрекнуть меня в том, что я разбавляю свое нудное повествование поэтическими жемчужинами, к которым я не имею ни какого отношения.

И так наша оккупантская нога ступила на спортивную площадку, младший брат Сизифа интересуется, как мне понравился спортивный городок, а я слушаю его и подтягиваюсь на турнике. Орфей хмельной рукой поднимает двадцатичетырехкилограммовую гирю, Геракл, широко улыбаясь, хлопает ладонью спортивного коня.

– Послушайте, очевидно, вы забыли, зачем мы здесь? Мы пришли сюда на о-зна-ко-мле-ни-ё, – отчеканил сердитый Женя.

– Е, – возразил Володя.

– Ё, ё, Володя, и, вообще, Андрей, брось гирю, когда с тобой говорит старший по званию, ознакомился, брось, чего к ней пристал, любите обижать маленьких, а теперь все, идем на площадку к этим, – сказал Женя и стал махать в стороны руками.

Мы медленно поднимаемся по гладкой бетонной лестнице, ритмичная музыка разносится по пустым рядам, остроконечные кипарисы, словно занавес, расплываются в стороны, открывая нашим ненасытным глазам танцующих девушек в разноцветных купальниках. Они вскидывают колени, делают шаги, размахивают руками, словно ужаленные нашими захватническими взглядами. И группа аэробики превращается, превращается в наш первый гарем, принадлежащий только нам, как и все южные красоты, в которые мы вошли и душой и телом, как сказал поэт. Увидев бледнолицых аргонавтов, девушки весело улыбаются, а наши ненасытные взгляды заставляют их гибкие тела извиваться еще больше, горячий заряд взаимных чувств приводит в замешательство неистового Орфея.

– Ну что, возьмем их всех! – восклицает Андрей, втянув голову в плечи и согнув руки в локтях, словно краб.

– Нет, мой бедный друг, мы пойдем дальше, – усмехается Женя, раздвинув руки, как Андрей.

Окрыленные, мы вновь выходим на широкую дорогу, из столовой спускаются сытые студентки, они одеты в мини-юбки, шорты и легкие, прозрачные накидки. Навстречу нам, играя бедрами, в купальниках, состоящих из цветных лоскутиков ткани, спускаются длинноногие студентки-мулатки, они широко улыбаются, обнажая белые зубы. Справа по бетонной лестнице быстрым, прыгучим шагом спускаются девушки с теннисными ракетками, у одной девушки так красиво взлетает грудь, что у некоторых аргонавтов прерывается на время дыхание. Мы поднимаемся по лестнице к домикам-полубочкам, наш Геракл знакомится с одной дискотечной звездой, у нее длинные распущенные волосы, лицо непокорной красавицы, вулканическая грудь и упругие бедра танцовщицы. Форсируя знакомство, он пытается ворваться к девушке в домик, но красивая, загорелая рука останавливает распаленного Геракла, и он покорно следует за нами. Переполненные первыми впечатленьями, мы шли по морскому побережью, блуждая мечтательными взглядами по яркому горизонту. Возвращаясь на отдаленную стоянку, у некоторых аргонавтов возникали соображения изменить позицию лагеря и поселиться ближе к очаровательным амазонкам. Что можно сказать о пляжах, они были везде одинаковые, словно клавиши пианино, бетонные пирсы на расстоянии сорока метров друг от друга, устремлялись в море, на песчаном берегу стояли деревянные топчаны, скрытые ребристой крышей навеса. Впрочем, был и еще один пляж, нудистский, но об этом попозже. Поужинав, я улегся на свое диктаторское ложе, а отряд воинов во главе с Гераклом готовился к вечерней вылазке. Саша тщательно расчесывал пышную челку, а я мысленно облачал его в разные золотые латы. Наш беспокойный воин Орфей, жалуясь на лишения и тяготы нашей праздной службы, решил остаться со своим дорогим диктатором. В десять часов вечера, когда море загадочно потемнело, Геракл, приложив мускулистую руку к груди, неожиданно вскинул ее вверх и гордой поступью зашагал с горы, увлекая за собой отряд горячих добровольцев. В лагере «МЭИ» проходил конкурс «Мисс Алушта», из мощных колонок вперемешку с музыкой вылетали имена участниц, которые морской ветер разносил по побережью. Мой взгляд плыл по потемневшему горизонту моря и возвращался, перебирая огоньки дальних берегов, и снова уносился за горизонт, не знаю почему, но я мучительно пытался охватить все море. Вокруг нашего лагеря, словно по взмаху невидимой дирижерской палочки, запел хор цикад, и я подумал о том, как мне придется засыпать под назойливые, колыбельные песни. Теплая усталость гудела в моих мышцах, и все же я был рад и представлял свои новые приключения по южному краю. Кипарисы в лагере «Днепрорамзэс» вспыхивали то красным, то синим светом, оглушительные ритмы диско сливались со звонкими голосами юных девиц. И все же «МЭИ» стрелял мощней из звуковых диско-орудий, откровенно объявляя в паузах объемы загорелых красавиц. В мое морское мечтание временами вклинивался Орфей, он ходил на одном месте и протоптал бы, наверное, целый ров, который надежно бы защитил мое диктаторское ложе. Но этого не случилось, а жаль, каждый раз, когда сообщались данные девушек, Орфей замирал, словно алуштинский богомол.