Виталий Храмов
Катарсис. Наследие
Рядом со склоненными спинами горожан встает на колени спасенный ими клирик:
– Ты спас меня, спаси и их, Белый Мститель!
Рядом с клириком опускается на колени Матерь Милосердия. А за ней – все ее бело-крестовое море.
Зуб встал на одно колено, оперся на топор:
– Я поклялся защищать обездоленных… И сопроводить Матерей Милосердия. Этот выбор убивает меня. Не заставляй меня изменить Клятве. Я умру за них.
За ним встают на колени все крестоносцы.
Остались стоять только Звезды.
– Брат! – воскликнул Белый. – Ты что, ежанулся?
Стрелок тоже преклонил колени и склонил голову. За ним – артисты. Только Белый и маги остались стоять.
– Мы не преклоняем колен, – сказал Комок. – Но и мы просим за них.
– Какие вы все – щуки – добренькие! – зло говорит Белый. – Легко быть добреньким, когда за них не отвечаешь!
– Первый урок засчитан, – говорит в землю, не поднимая головы, Стрелок.
– Пошел ты! – ответил ему Белый, осмотрел склоненные спины и головы, глотнул сил и уверенности в глазах любимой.
Громко стал говорить, как учили наставники – властным голосом, или, как это называл Старик, – «командирским голосом», используя некоторые немагические умения Школы Разума по воздействию слов на людей:
– Так, гля! Раз вы тут все, копной, приняли меня как властителя над вами, то слушайте и не говорите, что не слышали! Принимаю вас под мою власть и ответственность! Со всеми вашими правами и обязанностями ко мне. За неповиновение буду карать, как изменников! Даю время до вечера – передумать. Потом – не взыщите.
Обвел людей тяжелым взглядом:
– Стрелок! Назначаешься смотрителем дозора. Под твое начало отходит этот бродячий беспорядок. Задачи поставлю отдельно. Прибыток! Утверждаю тебя смотрящим за общиной. Старшиной. И – завхозом. Снабжение, то есть пропитание, одежка, обувка, вооружение – на тебе. Спрошу с тебя. Сбитый Зуб! Ты – воевода. Берешь под себя крестоносцев и проводишь набор и обучение бою мужчин общины. Мы не сможем их защитить. Но защитить себя им самим – поможем. Мать Жалея! Ты утверждаешься смотрящей за здоровьем и излечением всех наших людей. К тебе переходит маг Жизни из балагана акробатов. Комок! Ты старший звена магов. К тебе переходит клирик. Разобраться с личным составом, составить вопросы, жалобы, предложения! Исполнять! Бегом, негры! Светило еще высоко! Я вас научу Родину любить! Плакать будете кровавым потом! Бегом! Прибыток! Что ты завис! Где наше продовольствие и обмундирование? Бегом!
– Урок второй засчитан с отличием, – вякает Стрелок, уворачиваясь от сапога Гадкого Утенка.
И тут же – тысяча вопросов от всех. Белый уже через пять минут взвыл, достал меч и пообещал лично отрубать тупые головы за тупые вопросы. Частично – помогло. Вопросов осталась только сотня.
* * *
Утром выступить из умершего города не получилось. Людей продолжали выкапывать из их добровольных погребений заживо. Всем им нужна была помощь. Никак не удавалось собрать людей в кучу, никак не завершался процесс сбора еды и вещей. Казалось – еще часок, еще полчасика. Но проходил час за часом, а бесконечная вереница людей, проблем не иссякала.
Гадкий Утенок бродил чернее тучи. Уже не сдерживая себя, рычал на всех, считая себя виноватым в том, что все эти люди никак не соберутся. Считал себя плохим организатором, руководителем, поэтому ничего и не получалось.
– Как ты? – подбежала к нему Синеглазка, всматриваясь ему в лицо. – Приступы были? Ты прости, я совсем закружилась со всеми этими людьми!
– Все ты сделала верно, – мотнул головой Белый. – Мне – терпимо. Главное – собрать все это стадо бы скорее! Иди, Синя, отдохни, поешь.
– Спасибо, мой Ал! – Синька поклонилась, кокетливо, и убежала.
Недолго смотрел Белый ей в спину, на ее легкую фигурку. Недолго волна сладкого меда текла по его сердцу. Сразу два объекта отвлекли его внимание – с одной стороны на бывшую площадь вывалила толпа мужиков, неся в охапках копья, щиты, гроздья шлемов и ворохи поддоспешников, битых молью и тленом, отчего клоки конских волос, которыми они были стеганы, торчали во все стороны. Во главе этой толпы шел гордый Прибыток. Белый застонал – он рассчитывал на лучшую сохранность арсенала смотрителя, а не на эти убитые доспехи и ржавые железки. А с другой стороны на площадь вылетел Стрелок на своей резвой лошадке, лихим свистом привлекая внимание к себе.
– Вооруженный отряд! – кричал он. – Тревога!
С тоской Гадкий Утенок осмотрел свое воинство. Жители города выглядели так, будто их весь вчерашний день Бродяги рвали своими костлявыми пальцами.
– Поехали навстречу, – вздохнул он, надевая шлем. – Это стадо даже врагу показывать стыдно.
За его спиной выстроился клин Красной Звезды и крестоносцев. Прибыток, путаясь в полах расползающегося стеганого доспеха, побежал их догонять, неся свое копье наперевес, как оглоблю, тем намекая на свое «высокое ратное умение».
Отряд бойцов, до полусотни человек, на их глазах перетекал из походного строя в неровную шеренгу. Белый остановил своего коня и вскинул руку в латной перчатке:
– Кто вы? Зачем вы пришли с оружием на эту землю? – крикнул он.
– Кто вы? – крикнул в ответ воин в кольчуге и в чиненом-перечиненом плаще, в котором еще угадывался узор Егеря. – И зачем с оружием пришли на НАШУ землю?
– Слет? – крикнул Прибыток. – Слет, ты ли? Это я – Прибыток! Эти господа спасли нас от безумцев!
Потом Прибыток выбежал перед Гадким Утенком, развернулся перед мордой его коня, стал пылко говорить:
– Это наши, господин Гадкий Утенок! Егеря и выжившие стражи смотрителя.
Потом повернулся к воинам, что грозно ощетинились оружием:
– Все жители города присягнули властителю Белому Мстителю, который обязался нас защищать.
– Прибыток, вы, похоже, все тут ополоумели, – вздохнул Слет, опуская свой меч и опуская плечи, – Готовы свои головы вручить любому…
– У вас есть раненые? – прервал Слета Белый. – У нас целый выводок Матерей Милосердия. Всем нуждающимся будет оказана помощь. От вас я не требую клятвы. Можете идти на все четыре стороны, вас никто не держит. Если нападать на нас не будете.
Белый развернул коня.
– Поехали, братья, у нас – полно дел, – сказал он своим спутникам. – Стрелок, объявляю благодарность!
Пятый кивнул в ответ, сразу пустив своего коня наметом в Пустошь.
Белый проводил его глазами, вздохнул. Пятый будет гоняться за ветром, а Белому – разгребай проблемы этих захребетников. Белохвост только для вида возмущался и отказывался от этих людей. Чтобы вынудить их всех присягнуть ему. Чтобы иметь право управлять ими, приказывать им, иметь право, больше всего – моральное, заставить их делать то, что Белый считал нужным. Белохвост не мог отказаться от этих людей, не мог не принять их под свою защиту. Это были его люди. Все они. Даже те сумасшедшие, бывшие Светляки, души которых он отправил в Круг Перерождений. Это были люди Империи. А Белохвост – будущий император. Если ему – не повезет. А ему – не повезет. Алеф-Обманщик, Алеф-Пересмешник для Ястреба задумал что-то иное. Что-то хитро вывернутое. Потому Белый не питал иллюзий, что отцу удастся притянуть Ястреба к Престолу.
Белый Хвост скорее почувствовал, чем увидел ее. На башне. Невольно улыбнулся. Она переживает. Но тут же нахмурился. Протуберанец был прав. Если ты имеешь привязанность – ты уязвим. Не поэтому ли Старик бежал от женщин как от огня? В единении Белый увидел, что Старик испытывал чувства к ним. Но если бы не единение – ни за что бы не догадался об этом. «Мы в ответе за тех, кто нас полюбил», – сказал Старый.
Белый вздохнул. Тяжело. Тяжело! Жить двойной, тройной жизнью, скрывая от всех свои планы, мысли, эмоции, чувства. От всех. От самого себя. Это не жизнь. Это – проклятье! Жить, любить, не показывая своей любви, каждую секунду быть готовым пожертвовать самым дорогим, что у тебя есть, самым сокровенным – ради этого вот стада. Как отец потерял мать Белого, проклиная себя, ненавидя себя. Смерть мамы была уроком. Жестоким уроком Лебедю от Пауков. Белый застонал – он любил. Этим подводя Синеглазку под удары всех своих врагов.
Белый решительно тряхнул головой, выгоняя лишние мысли. Глупо переживать о том, что еще не случилось. Прав Малыш – держать зримую дистанцию с Синькой – разумная мера.
– Сбитый Зуб! – взревел Гадкий Утенок. – Как выглядит твое воинство? Ты думаешь, что враг от смеха умрет при виде твоих ополченцев? А?
– Когда, господин? – изумился Зуб. – Мы же…
– Вчера, друг мой! Вчера! Мы уже опоздали! Бегом! Исполнять! – взревел Белый.
Ну, вот! Наорешь на кого-нибудь, прямо легче становится.
А вот и Слет со своими воинами – созрели. Идут. Безо всяких условий складывают оружие к ногам Гадкого Утенка, встают на колено и клянутся кровью. Хорошо. Полсотни настоящих воинов – не полторы сотни вчерашних ремесленников и пахарей, которые и от Бродяг отобьются едва ли. А настоящий воин не вспотев порубает в фарш этих так называемых ополченцев. Что же делать с ними? Что? Как защитить этими силами три сотни немощных, раненых, женщин, Матерей и детей?
Вариант – бросить всех на произвол судьбы – Белохвостом не рассматривался совсем.
Дело даже не в том, что он был Наследником. Он так был воспитан. Это был его Путь, его Долг – служить всем этим людям. Только – тс-с-с! Самим этим людям не говорите! Потому как – они служат Гадкому Утенку. Такой вот замкнутый круг служения. И это – правильно. Тогда – Порядок. А если кто-то размыкает эту цепь взаимного служения, размыкает замкнутый круг, наступает беспорядок. Бардак, Хаос и Смута. Безумие.
Белый опять погрузился, с рычанием, в бесконечный круговорот неотложных, но мелких дел. Надо было понять, что за люди были теперь под его началом, на что они способны, на что не способны, надо было принять сотни решений – кого куда определить, кто будет ремонтировать стеганки и оружие, как, что и куда упаковывать…
В душе Белохвоста все больше зияла пустота отчаяния. Это никогда не закончится! В злости на своих людей, на их тупость, он закатил глаза к небу, на закатное светило.
И это помогло. Белый вспомнил Старика. В очередной раз. Появилась мысль – «а как бы поступил Дед?» Белый настолько зримо увидел образ Андра, что невольно улыбнулся. И решил изобразить из себя Старика. Он нахмурился, постаравшись «нависнуть» над Прибытком, как «нависал» Андр:
– Ты че буробишь, дятел? – зарычал Белый. – Ты с этим пустяком ко мне приперся? А на плечах у тебя – что? А зачем она тебе, если ты не знаешь, как и кто будет штопать эту рвань? А? Тогда зачем мне ты? Если я буду решать, кто из твоих баб будет шить, а кто – смотреть на шитье и трещину свою почесывать? Бегом, сукин сын! Еще раз с дерьмом ко мне сунешься – укорочу на голову, если все одно ею пользоваться не умеешь! Зуб! Тебя это тоже касается! Ко мне лезете только с теми делами, которые сами решить не смогли. Я понятно объяснил? Или вам в печень постучать, чтобы дошло? Пшли все нах! Выступаем на рассвете! Завтра – на рассвете! Кто не успеет, тот – опоздает! Я уйду. Делайте потом что хотите! Вы меня услышали? Или я тихо сказал? Бегом, чурки дубовые! Заикали! Мозги мне запутали хуже Разумника! Лебяди! Порублю, как Бродяг! Я вас для чего поставил смотрящими? Чтобы самому все непонятки разгребать? Исполнить! Доложить! Свалить! Бегом!
И хотя вокруг никого уже не было – все разбежались от его гнева, Белохвост продолжал буянить, махать мечом и орать. Потому как знал, что если ты никого не видишь, то это вовсе не значит, что и тебя никто не видит.
«Старый! Так вот почему ты орал все время! Ха-ха! И вот почему Алеф всегда лишь посмеивался, нисколько не опасаясь твоего гнева. Как ты это называл? «Режим дурака»? Нет, это – другое. Ладно, пусть будет «Режим Старика». Да, так и будет. Надо время от времени изображать из себя гневного Андра, иначе они совсем меня утопят в рутине!»
Белый увидел нерешительно стоящую поодаль Синеглазку. Она пришла, зная, что должен начаться приступ фантомных болей Смерти.
– Что? – резко спросил он ее.
– Как вы себя чувствуете, властитель? – скромно спросила она, потрясенная увиденным буйством Белого.
– Тебе заняться больше нечем? Силу потратить некуда? На рассвете выходим из этого проклятого города! Кто не сможет идти – тут останется. Бросим, как мусор! Поняла? Или еще раз повторить, для особо тупых?
Синеглазка сначала смотрела на него непонимающе, удивленно. Но потом глаза ее пыхнули нескрываемым гневом, она резко развернулась, фыркнула, пошла нервной походкой, подпрыгивая через шаг от сжигающей ее злости и обиды.
Корень увидел все это, подождал, пока сестра уйдет, пошел к Гадкому Утенку с видом решительным и гневным.
– Как ты смеешь? – прорычал акробат, совсем сблизившись. – Что, поигра…
Белый вознес над головой меч, который не выпускал из рук в «буйстве».
Удар меча перехватил изумрудной сталью своей сабли Стрелок.
– Господин! – крикнул в лицо Белому Пятый.
– Убью! – зарычал Белый.
Пятый пихнул Белого, смело повернулся к нему спиной, заслоняя своим телом сжавшегося Корня.
– Как смеешь ты что-то предъявить? Попутал? Знай свое место, червь! Пшел! Чтоб ноги твоей! Пока не вызову!
И пнул мускулистого акробата. Корень убежал.
Стрелок повернулся к Белому, что терпел, но боль все одно кривила его лицо. Пятый понял, что как только Серый начинает волноваться – его накрывает. Да и Синька неспроста пришла. Еще и очередной приступ наложился. М-да, Серому досталось.
– Как ты? – тихо спросил он.
– Заикали, суки! – прохрипел Белый.
– Режим Старика? Я вижу – помогло… – Смеялись только уголки глаз Стрелка.
– Бруска, браток, объясни ей! Прошу! – хрипит Серый, не размыкая губ, со стиснутыми зубами.
– Не вопрос, Серый, не вопрос, – кивнул Стрелок, бросая саблю в ножны.
* * *
Как только обгорелые башни брошенного, разоренного города скрылись из виду, Белохвост послал мальчишку-вестового собрать смотрящих на Совет.
И вот они собрались. Их инструктирует Стрелок чуть поодаль. Белый делает вид, что не слышит его напутствий:
– Говорить кратко и по делу. Молчать, пока не спросят. Говорить строго, по одному. Прежде чем обозначить свое затруднение и поставить вопрос перед властителем, иметь как минимум три пути решения этой трудности. Свое несогласие выражать твердо, но – обоснованно. Если не смогли обосновать – молчать, пока не придумаете, как разложить все грамотно и умно. К властителю обращаться строго «командир». Мы в боевом выходе. Я понятно объяснил? Тогда – пошли.
Синьки с ними не было. Она – не глава направления. Она – просто лекарь. От лекарей представлена Мать Жалея. Пятый все объяснил Синеглазке, но она «обижалась». Потому Белый ночевал один. Вечером он был удостоен ее посещения. Синеглазка, за закрытыми дверями, лечила командира, потом целовала. Страстно, зло, но – быстро. Скакала на командире, зажав ему рот рукой и закусив собственный кулак. И ушла сразу же после этого, полностью истощенная. Именно так все это увидели, проводив ее сочувственными взглядами. Этот зверь наорал на бедную девушку, а она всю себя ему отдала, довела себя до магического истощения. Изверг! И только ограниченный круг лиц знал, насколько на самом деле истощена маг Жизни. И магически, и физически, и… сексуально. Кто ж знал, что такая любовь, украдкой, как краденая, – такая жгучая, опустошающая?! И скорая. Синька забилась от сладких волн удовольствия буквально сразу же. И тут же – еще раз, когда Белый излился в нее. Уложились в сотню ударов сердца.
Гадкий Утенок решительно тряхнул головой, изгоняя эти мысли из головы, почувствовав, что один из его вассалов поднимает восстание.
Совет собрался. Гадкий Утенок стал слушать доклады смотрителей по «морскому принципу», как называл это Андр. Хотя Белый не понимал, при чем тут море? Дом Лебедя был силен своими морскими традициями, но Белый никогда не слышал о таком обычае. Смотрители докладывали о состоянии дел на своих «направлениях», как это называл Старый. Немного путались. Белый чувствовал, что допускают неточности, но решил не поправлять – привыкнут, освоятся.
Предпоследним докладывал Зуб, последним – Пятый. Хотя по «морскому принципу» – с него и надо было начинать. С него Старый всегда и начинал. Но для Белого сейчас, в этом походе, главное – разведка. Потому Стрелок – на второй ступени от Белого. Потому – старше всех остальных.
– Понятно, – кивнул командир, – тогда так! Старшина Прибыток. Меня не устроил твой доклад. Ты купец – или где? Ты наш Старшина! Мне нужен точный расклад по всему нашему хозяйству! Каждое зернышко должно быть учтено! И еще. У меня никто не будет жрать на халяву. Чтобы полопать – надо будет потопать. Чтобы съесть часть моих запасов, запасов нашего отряда – надо сделать что-то полезное мне, отряду. Дармоедов не будет. Потому устанавливаю норму. И мне нужен точный расклад, сколько у нас чего, на сколько этого хватит, сколько у нас едоков, а сколько – рук? Я уже вижу твой вопрос, Прибыток. Вот и придумай, чем должны быть заняты люди. Вон мальчишка. Он – посыльный. Бегает с поручениями. И это – благо для всех. Если будет усердно к этому относиться – заслужит норму. Те, кто с оружием в руках – переходит к Зубу. У них – полторы нормы. Кто был в бою – две нормы. Егеря – сразу двойная норма. Раненым – половинная норма. Вам, смотрители, как и мне, – двойная норма. Дай мне расклад, Прибыток! Иди!
Прибыток поклонился, развернул коня.
– Сбитый Зуб. Тебе надо установить дозоры. Люди Стрелка будут вне поля нашего зрения. Ты должен привести этот сброд к единому знаменателю. Исполняй!
– Сделаю, командир. Вопрос можно? – склонил голову Зуб.
– Идем на восток, – отмахнулся Белый.
Зуб открыл рот, но отмашка Гадкого Утенка заткнула его. Зуб тоже развернул коня.
– Мать Жалея, – продолжил командир, – вы не должны плясать вокруг всех, как клуша над цыплятами. Вы должны научить людей не сбивать ног, не пить сырую воду, мыть руки, ну и так далее, чтобы от поноса у меня народ не попадал. Разве Игрек вас не научил?
Мать Жалея широко распахнула глаза и рот.
– Да-да, – кивнул командир, – я Игрека лично знал. И жизнью ему обязан. Потому и ношу крест. Нет, он… погиб. Мать Жалея, я вас больше не задерживаю. Прошу только работать с женщинами осторожно. Мне тут только и не хватало бабьих бунтов и их разгневанных мужчин.
Мать Жалея осадила коня. Верхом себя она чувствовала не очень уверенно.
– Серый, а я? – спросил Пятый после нескольких минут молчания.
– Малыш, тебе нужны мои приказы? – удивился Белый.
– А как же? Что я – хуже прочих? – усмехнулся Пятый, раскатывая карту.
– Ну, давай тогда думать, не худший из прочих, – вздохнул Белый, – разделение твоих людей одобряю. Хотя у меня сомнения по разделу дозора на ближний и дальний. Но пусть будет. А там – посмотрим. И готовь ближний дозор к работе в отрыве. Сам видишь – впереди сплошное белое пятно.
На карте все княжество Удава, как и остальные змеиные гербы, – сплошное серое пятно, лишь змея клубком нарисована. И в этом не было ничего необычного. Не каждый князь прислал своих землемеров в Имперскую палату мер. С Потопа так и повелось. Змеи не выступали против Престола, но жили очень обособленно. Можно было даже сказать – нелюдимо.
Но это не было чем-то тревожным. Связанность ленов знаменосцев императора была скорее умозрительной. Каждый лен отделялся от другого огромным пространством Пустошей. Дороги по нескольку месяцев в году были совсем непроходимые. Жизнь концентрировалась к Домам Владык. От города Властителя шли дороги. Поселения возникали вдоль этих дорог. И на карте поселения людей и дороги, на которых они встали, выглядели, как сгустки паутины, накрывающей Дом, меж которыми – огромные пустые просторы Пустошей. И нередки были случаи, когда после сезона ливней купцы находили целые города мертвыми. И полными Бродяг. Потому изолированность Змей, их нелюдимость и необщительность не выглядели чем-то тревожным. Каждый выживал как мог. Налоги, новобранцев в Имперское войско, церковную десятину Змеи поставляли всегда вовремя и сполна. Может быть, лояльность Престолу была одна из причин, почему Мышь не выслал сюда своих соглядатаев.
А может, и выслал. Белый не знал всех дел Мыша. Он даже императору не все и не всегда докладывал. А Белый вообще довольствовался только услышанным случайно. Но подобных «странных» Домов было много, а «мышек» – мало.
Даже если сейчас налоги не поступают, а «мышки» – пропали, это может выглядеть и как неповиновением Змей, так и простым непорядком на дорогах. Вызовет, конечно, беспокойство казначея, но не более бунта прочих князей. Вызовет беспокойство Мыша, он вышлет еще «мышек»… Но сколько времени пройдет?[1]
И желание понять, что творится в этом змеином клубке, было одной из причин, почему они сейчас идут на восток, а не на юг. Вторая причина – двигаться с повозками вне дорог, по Пустоши, было очень трудно. А можно было вообще упереться в непроходимое препятствие. А дорога шла – на восток. На юг она повернет только в городе властителя Ужа. Это вторая причина.
Или надо было возвращаться на северо-запад. На неделю пути. В принципе – вариант. Как запасной. Вывести людей из охваченных бунтом и безумием земель. Но Матерей же все одно надо проводить через логово Змей. Надо. И их повозки, для которых любой овраг, любая промоина, любая река непроходимы.
Поэтому дозоры были разделены на ближний дозор и дальний, из Егерей. Егеря больше искали Путь, чем опасности для колонны. Обходной путь. И шли по Пустошам. Парами. Как бы это ни было опасно. Каждый дозор был снабжен амулетом совместной работы тройки магов Красной Звезды. Маг земли из кости делал заготовку, маг разума накладывал заклинание, маг воздуха зачаровывал Силой своей стихии. Если костяную палочку сломать, то короткий Зов по воздуху долетит до мага разума. И командир с отрядом бойцов поспешат на помощь попавшему в беду дозору.
– Что ждет нас в этих змеиных землях? – спросил Белый.
Пятый пожал плечами:
– Все, что угодно. Княжество Змей – совсем белое пятно. И не только для меня. Даже у «мышек» и хранителей Престола, которых уже нет. Потому – надеемся на лучшее, а готовимся к худшему.
– Поэтому ты сам прибыл. И подгреб все, что смог. Всех своих свободных «птах».
– И поэтому – тоже. Ты знаешь, у меня – чутье. Все говорят – из-за скверны. Что я жил в ней. Но Старый не жил в скверне, а чуйка у него была – будь здоров! Вот чутье мне и говорит, да и общение со Стариком и всеми этими совпадениями вокруг него тоже говорит, что очень неспроста Некромант тебя выпустил не около своего Некрополиса, а именно тут, севернее земель Змей. И при этом – ничего он не сказал, никак не предупредил. Ни о чем. Может быть, это – его загадочность. А если Великий Архимаг сам ничего не знал, что там творится? А? И это очень меня тревожит. А если там творится что-то настолько ненормальное, что нам и говорить нельзя? Иначе твой отец все планы Некроманта сам же и поломает. Ну не могу я тебя отпустить одного! Старый мне не простит.
От таких размышлений Пятого любой человек содрогнулся бы и развернул коня на запад или север. Но не Белый Хвост. Не пристало Белому Хвосту – Наследнику императора, властителю Дома Лебедя, Серой Тени, Гадкому Утенку, командиру Красной Звезды, убитому демонами-змеелюдами, оживленному Некромантом, – бежать от неведомой опасности. Да, опасаться – стоило. И бояться – стоило. Но идти навстречу угрозе. Только так и можно было ее избежать. Бегущий от опасности умирает от удара сзади, пониже поясницы, лишающего разом и жизни, и… чести.
Поэтому Белый Хвост лишь кивнул с благодарностью Пятому, в ответ на его слова. Пятый кивнул тоже, но насмешливо, усмехнувшись:
– Будем поглядеть?
– Угум, – буркнул Белый, уже думающий о чем-то другом.
Наверное, проигрывает в уме будущий «бунт стада», решил Пятый и оставил командира почти одного, лишь в сопровождении тройки магов и пятерки крестоносцев, которым Зуб поручил охрану Наследника.
* * *
Шли весь день. К закату стали обустраивать лагерь. При этом весь лагерь жужжал, как рассерженный улей.
Недоумение людей, что командир их повел как раз в земли врага, а не в обратную сторону, к спасению, было умело подогрето Стрелком и его людьми. Тут – брошенная фразочка, там – оговорочка, вовремя поданный жест или многозначное молчание на прямой вопрос. Люди могли очень долго «вариться», а «чирей» должен был созреть очень быстро и удален – вовремя. Так считал Пятый, торопя события из-за своей молодости и присущей ей нетерпеливости.
А забытое право пайков? Уже несколько поколений людей не знает, что такое распределение продовольствия по норме и в зависимости от личного участия каждого. Да когда такое было? Так после Потопа и время было такое! Но сейчас же – не те дремучие времена! И это требование, чтобы даже женщины и дети приносили благо. Причем половые отношения не считаются. Своих подруг должен кормить тот, кто ее и «покрывает». Что за дичь?!
Почему всех поголовно заставили стать воинами? Властитель принял их под свою защиту – вот пусть и защищает! У него, с Егерями, воинов столько же, сколько горожан!
И вот, на закате, народ и пришел к командиру со справедливым вопросом – «доколе?». «Куда идем, за каким горьким хреном, и ты, юный Ал, часом умом не тронулся?»
Но вместо того, чтобы успокоить народ, наплести им паутины сладкой лжи, закрыть им глазки пеленой полуправды, окружить их маревом полутонов, Гадкий Утенок стал задавать совсем странные вопросы:
– Уважаемые, бедные и несчастные! – усмехнулся командир, сев на камень, поправляя свой длинный меч в наспинных ножнах, который уперся в землю. – Разве я вас заставлял вручать свои жизни в мое владение? А? Заставлял? Вы сами, на коленях, просили меня принять вас. Вручили свои жизни в мои руки. И теперь я – в своем праве! Ваши жизни – мои!
– Мы – не твои рабы! – закричал кто-то из толпы.
– Разве? – удивился Гадкий Утенок. – А я считаю – мои. Вы сами отдали себя мне. И куда идти, что делать и где умирать, решаю я. И если я скажу тебе, смело вякающий из-за женских спин, встать вон за тем камнем и умереть, то ты там встанешь и – умрешь!
– Не будет такого! – кричит тот же голос.
– Это кто такой смелый вякать? – кричит Стрелок. – А слабо́ нам лицо свое показать?
– Нет, не слабо́! – мужик, бывший кожевник, проталкивается вперед, говоря на ходу. – Мы – не рабы твои. Мы просили твоей защиты, а не рабских пут. Почему мы идем в земли Змей? Ты обещал нас вывести, обещал защитить!
Кожевник встал перед сидящим командиром, скрестив руки на груди. Его кожаный фартук был надет прямо поверх стеганой куртки. Вместо шлема у него была толстая стеганая шапочка, подпоясан он был веревкой, обернутой вокруг тела много раз. За пояс у него была заткнута дубина и кухонный нож, ножнами которому была грязная тряпка.
– Почему ты ведешь нас к Змеям? – опять спросил кожевник.
– Я вижу, у вас возникло непонимание, – вздохнул командир. – Что ж, попробую обозначить ваше положение еще раз. Я вам сказал, что я в вашем городе проездом. Так? Так. Я вам говорил, что мы – наемники и нас наняли для выполнения договора. Говорил? Вот! Я отказался вас принимать под свое право? Отказался. Вы настояли. А с чего вы решили, что я откажусь от своих целей ради вас? А?
Гадкий Утенок встал, нависнув над кожевником. После излечения Некромантом ноги и руки Белого стали еще длиннее. Хотя, может, это и последний его, юношеский, но естественный рост. Все же кровь его предков – не самая худшая в Мире.
– Может быть, это и к лучшему, что именно сейчас состоялся этот разговор. Надо ваше непонимание развеять именно сейчас, пока не поздно. Но, напоминаю сразу – все вы поклялись. Итак! Первое – вы мои! Вы будете делать то, что я скажу. Со всем усердием, на которое способны. И даже с таким усердием, на какое – не способны. Второе! Ваши жизни – мои. И если я прикажу тебе, мастер, встать в строй щитов и стоять, пока не падешь замертво – ты должен стоять и умирать, но не оступиться ни на шаг, ослушавшись моего приказа. Понял?
– Да это понятно, – кивнул кожевник, опуская руки. – Почему мы идем к Змеям?
– Вы – мои. Но с чего вы решили, что я из-за вас изменю свои планы? А? И если меня наняли убить Ужа, то вы пойдете за мной и будете умирать вместе со мной!
– Ты обещал спасти нас! – закричал кожевник, отступая на шаг.
– Разве? Нет. Я – человек чести, хозяин своего слова. Я принял вас. Но не обещал вас спасти.
– Ты не человек чести! – закричал кожевник, отступая еще на шаг.
Вжикнула сабля Стрелка, вылетая из ножен, но командир остановил его жестом, осмотрел толпу людей, начал громко говорить:
– Я иду в земли Змей. Зачем – вам знать не нужно. Вы все клялись мне. Но обманули сами себя. Потому я, наверное, пойду на отступление от собственных правил. Я вам дам сейчас час на раздумье. Даже нет. Один старик говорил, что утро вечера мудрее. До утра вам срок. Кто останется мне верен, пойдут со мной. Остальных – прошу уйти с глаз моих и больше мне не попадаться! Я все сказал. Даю вам последний шанс. Ваш выбор. Честь или…
Гадкий Утенок махнул рукой и пошел прочь от толпы людей.
Через полчаса Синеглазка нашла его.
– Все мои – с тобой, – сказала она, прижавшись.
– Не для твоих это представление игралось, – прошептал Белый.
– Так это… Ах, вы!.. – пискнула Синька.
– Моим учителем был Алеф Пересмешник, Алеф Обманщик, Алеф – маг с тысячей теней.
– Я тоже знаю Алефа. Он муж моей наставницы. Он был хороший. Только никогда не улыбался. И я знаю почему.
Они пошли по Пустоши, обнявшись. Бесшумно вздохнув, Пятый поднялся с земли, поднял самострел и пошел следом, мысленно матеря этих двоих. Они тут прогулки устроили! Лебяди! А за их шкуры кто отвечать будет? Опять Пятка? Или – ну их? Пятый содрогнулся. Ему вспомнился Старик. Старик не простит, когда вернется.
Все же Пятый не верил, что Старый не выкрутился. Не хотел верить. И эта несбыточная надежда придавала ему сил и решимости. Пятому было легче, что как бы он не сам себя заставляет делать то, чего не хочется. А как будто за спиной стоит тень великана, что готов в любой момент дать по шее, обматерить на своем смешном языке, но всегда прикроет, научит, спасет. Как жить без него? Как?
Утром командир не поднимал вопроса непокорных, даже не удостоил их взглядом. Всего решили спасаться своим умом семнадцать человек. Из них – три женщины. И один егерь.
Прибыток долго ругался с решившими уйти, пытаясь отобрать у них выданное им оружие. Гадкий Утенок не вмешался в этот спор. Для него эти люди – просто перестали существовать. Он просто выехал во главе каравана в сопровождении магов и охраны. Стрелок ускакал в Пустошь. Дозоры и егеря разбежались.
Люди спешно выстраивали повозки в вереницу, уходили, старательно пряча глаза, чтобы не сталкиваться взглядами с теми, кто решил остаться и идти на запад.
