Виталий Гладкий
Приключение ваганта
Глава 3. Нечаянная удача
Утром Жиля стянули с постели за ногу. Он никак не хотел просыпаться и отбрыкивался до последнего. Но ловчий Рожар был неумолим. Он исполнял строгий наказ господина: молодого господина поднять и посадить на лошадь, что бы он там ни говорил и как бы ни упирался.
Утро выдалось чертовски холодным. Поле покрыла роса, а промозглый ветер так и норовил залететь под одежду. Жиль, хоть и выпил кубок подогретого вина с пряностями, дрожал, словно осиновый лист. И не столько от холода, сколько от недосыпа. Солнце, такое же сонное, как и юный дворянин, с трудом покинуло свою пуховую облачную постель и было бледным и немощным. Даже птицы, обычно приветствующие рассвет радостным щебетом, и те почему-то молчали. Лишь одинокий и тоскливый писк какой-то крохотной пичужки время от времени раздавался из близлежащей рощицы.
Подъемный мост у ворот замка уже давно был опущен, и возле него толпились охотники с собаками. Среди них находился под присмотром берньера (псаря) и удивительно красивый лервьер белой масти по кличке Траншон – борзая Ангеррана де Вержи, его любимица. Она даже спала возле постели своего хозяина. Кроме нее среди собак было много гончих-лимьеров. Они были разного роста – крупные, с мощным телосложением, и невысокие, коренастые, но очень крепкие. Окрас у лимьеров был разный – чисто белый, темно-серый, желтовато-рыжий, рыжевато-коричневый, иногда с более темным или черным чепраком.
Но главной ударной силой охотников на кабана были конечно же аланы – как благородные, так и «катающиеся в грязи». А среди них – несколько очень крупных матенов[12]. Это были личные псы рыцарей, собравшихся на охоту, которые служили им телохранителями и спали, как и борзая Ангеррана де Вержи, возле ложа своих хозяев. Любой из матенов мог остановить кабана и какое-то время удерживать его, правда, победить зверя с его толстенной шкурой и густой колючей щетиной даже матенам было не под силу.
Возле ворот находились только ближайшие соседи и единомышленники. Их еще с вечера оповестили, что следопыт Ангеррана де Вержи нашел участок леса, где, по его предположению, находилась лежка матерого вепря, и теперь рыцари предвкушали будущие охотничьи страсти. Права на охоту в лесах, окружавших Азей-лё-Брюле, принадлежали не только отцу Жилю, но еще нескольким рыцарям. Помимо лесников охрана охотничьих угодий осуществлялась также лучниками собравшихся на охоту дворян. И все они в данный момент нетерпеливо ждали хозяина замка и его гостя – славного рыцаря Гю де Ревейона.
Жиль (как и остальные охотники) был одет в короткий зеленый кафтан, плотно опоясанный кожаным поясом. У пояса висели тесак в ножнах и мешочек, вышитый бисером, с огнивом, трутом и кремнем. Кафтан был новый, вот только панталоны подкачали. Их сшили из толстой материи, сделанной из гнилых ниток, и юный де Вержи боялся, что в один прекрасный момент его панталоны расползутся и он явит миру свои телеса. Чего после случая в развалинах замка Азей-лё-Ридо ему очень не хотелось бы. Хорошо хоть гамаши на ногах были прочными и прикрывали бедра.
Через плечо у него была перекинута перевязь с рогом, а на голове плотно сидела невысокая шапочка, украшенная фазаньим пером. Жиль считал, что ему вполне хватит тесака и арбалета (он не очень верил в свою охотничью удачу), но ему едва не насильно всучили кабанье копье, хотя он намеревался взять лютню, чтобы найти где-нибудь укромное местечко и наиграть новый мотив, который сложился у него в голове во сне. Копье было коротким и тяжелым, с широким наконечником и перекладиной, поперечной древку. Древко сделали из ясеня и обмотали ремнем – для надежности хвата. А поперечная перекладина обеспечивала безопасную дистанцию, если кабан останется жив после первого удара копьем.
Наконец хозяин замка и его уважаемый гость выехали из ворот, и кавалькада всадников, сопровождаемая большим собачьим хором (охотничьих псов насчитывалось по меньшей мере две сотни), начала выдвигаться на исходную позицию. Жиль незаметно наблюдал за отцом. Неподвижное и бесстрастное лицо Ангеррана де Вержи не выражало никаких эмоций, но в глубине глаз таился гнев. «Неужели матушка опять начудила?!» – со страхом подумал молодой человек.
Облачаться в походное снаряжение отцу помогала мать, так как из-за неважного финансового состояния семейства де Вержи и по причине скаредности старого рыцаря он не пожелал иметь оруженосца, ведь ему нужно было платить жалованье, а также кормить его и одевать. В отличие от Жиля, отец был суеверен до смешного. Как и все рыцари, он даже на охоте не расставался со своим боевым мечом и шлемом. Но упаси Бог, если мать по рассеянности подавала ему меч! Бодрое, приподнятое состояние духа сразу же менялось на раздражительность, и настроение портилось. Ангерран де Вержи был убежден в неизбежности неудачи, если при снаряжении на охоту меч возьмет из рук женщины.
Жиль нашел себе премиленькое укромное местечко. Он не горел желанием лазить по буеракам и лесным зарослям, обдирая в кровь руки и царапая лицо. Коней охотники оставили на большой поляне под присмотром вооруженных до зубов конюхов (вдруг нагрянут разбойники, что уже случалось), а сами, построившись в цепь, начали продвигаться к месту лежки кабана, попутно стреляя из арбалетов во все, что двигалось и что можно было зажарить на костре и съесть.
С другой стороны лесного массива шли загонщики и псари со своими гончими и мощными аланами, способными порвать не только кабана, но и быка. Загонщики орали, били по стволам деревьев палками, свистели, дудели, крутили трещотки… В общем, делали все возможное, чтобы поднять кабана с лежки и погнать его на охотников. Судя по рассказам лесников, этот вепрь был сущим дьяволом. Он никогда подолгу не останавливался на одном месте и забивался в такие чащобы, куда не ступала нога человека.
Но и это еще не все: злобный и хитрый зверь уже растерзал двух охотников и лесника, которые оказались у него на пути. Он появился в лесах возле Азей-лё-Брюле недавно, а до этого разбойничал в соседнем графстве. Так определили следопыты по отпечаткам его копыт на илистом берегу речки. Судя по ним, вепрь был впечатляющих размеров.
Молодому человеку все эти охотничьи байки были малоинтересны. Он забрался в развилку старого дуба и, спрятавшись в густой кроне, принялся сочинять стихи. Ближе к обеду распогодилось, и ласковое солнце укладывало на его румяное лицо резные тени от дубовых листьев. Шум охоты ему нисколько не мешал, даже помогал, – Жиль не чувствовал себя одиноким в той глуши, куда он забрался, – и стихотворные строки всплывали в голове сами собой:
Когда-то – к сведенью людей –
Я первым был средь лебедей
На родине моей.
Терпеть изволь
Такую боль:
На раны сыплют соль!
Тут ему показалось, что в кустах неподалеку от дуба раздались подозрительные шорохи, и Жиль начал всматриваться и прислушиваться. Но вокруг царило полное благолепие, и муза снова властно овладела мыслями юного поэта:
…Ощипан шайкой поваров,
Лежу на блюде. Я – готов!
И слышу лязг зубов.
Терпеть изволь
Такую боль:
На раны сыплют соль!
«А что, чертовски неплохо! – восхитился Жиль. – Осталось только переложить на музыку, и дело в шляпе. Порадую матушку! Отцу мои музыкальные упражнения кажутся фиглярством, а вот мать пророчит мне большое будущее. Вот и разберись тут, кто из них прав, а кто нет…»
Кабан, казалось, соткался из воздуха. Какое-то мгновение назад его не было в том месте, куда Жиль бросил взгляд, а когда он опять взглянул туда, огромный вепрь, подняв вверх свою клыкастую башку, обнюхивал воздух. Юный дворянин хорошо знал, что зрение у кабана неважное, зато слух и обоняние – отменные, поэтому прикипел к древесному стволу, стараясь даже не дышать. Ему здорово повезло, что ветер дул со стороны вепря, поэтому кабан, постояв какое-то время в полной неподвижности, словно колеблясь в своем выборе, неторопливо двинулся в сторону дуба, на котором притаился юный стихоплет.
Похоже, зверя мало волновал шум охоты. Он был спокоен и сосредоточен. Это сильно удивило Жиля – что ж это за зверюга такая?! Кабан словно обладал способностью мыслить, выбрав именно то направление, где находился юный дворянин. Жиль прекрасно понимал, что не может справиться с таким чудовищем, но об этом, похоже, знал и кабан, хотя и не видел человека. Что делать, что делать?! Мысли в голове молодого человека проносились как сумасшедшие – бестолково и суетливо.
А вепрь тем временем оказался как раз под тем местом, где сидел Жиль. И тогда юному дворянину ударила в голову кровь его знаменитых предков-рыцарей, которая напрочь лишила его благоразумия и растворила в себе страх. Иногда так бывает. Серый, незаметный человечек, тля, на которую и глядеть тошно, вдруг совершает такие поступки, которые не снились и героям. Что его подтолкнуло на эпический подвиг, он и сам не может объяснить. А все очень просто: в нем проснулось первобытное мужество, которое помогло человеку не просто выжить, но и стать тем, кто он есть.
Крепко сжав древко кабаньего копья, Жиль примерился и прыгнул вниз. Удар острым наконечником попал точно в сердце вепря. Своей массой юный де Вержи придавил кабана к земле, но ненадолго. Рана была, конечно, опасной, даже смертельной, однако кабаны обладают уникальной живучестью, а уж про силу и говорить нечего. Вепрь яростно завизжал и сбросил с себя охотника. Он явно намеревался разорвать его на куски. Но Жиль, хоть с таким зверем ему приходилось сражаться впервые, не выпустил древко из рук.
И началась смертельная пляска. Кабан рвался к молодому человеку, а Жиль изо всех сил сдерживал его натиск. Они крутились вокруг дуба, связанные друг с другом древком копья. Хорошо, что Жилю вручили именно кабанье копье, а не обычное. Перекладина не позволяла кабану приблизиться к нему, но огромная силища зверя давала о себе знать. Изо рта вепря шла кровавая пена, но он продолжал напирать на юного охотника. Жиль чувствовал, что слабеет, у него даже возникло желание бросить копье и дать деру, и лишь ретивое, охотничий азарт не позволяли это сделать.
И тут словно белая молния мелькнула перед его глазами. Откуда-то из зарослей выскочил верный отцовский пес Траншон. Его кличка (Рвущийнакуски) вполне соответствовала натуре лервьера. Траншон был злобным, быстрым и бесстрашным. Завидев Жиля в незавидной позиции, пес, нимало не колеблясь, бросился на кабана и рванул его за ухо. Вепрь дернулся, крутанулся и сделал попытку распороть своими огромными клыками бок Траншона. Но тут уже вступил в дело Жиль.
Неожиданная поддержка со стороны верного пса вдохнула в него новые силы. Юный охотник поменял позицию, удобнее перехватил древко и провернул острие копья в ране. Вепрь снова завизжал – похоже, боль была непереносимой – и снова кинулся на Жиля, но Траншон рванул его сначала за другое ухо, а затем прошелся своими клыками по пятачку кабана.
Это уже было чересчур. Пятачок был самым больным и уязвимым местом вепря. Какое-то время он мотал своей огромной башкой, словно отгоняя назойливых мух, а затем вдруг издал громкий хрип и упал у ног Жиля. Провернув копье в ране, юный охотник совсем изрезал кабанье сердце (а тут еще Траншон, исполосовавший морду), и оно не выдержало болевого шока. Жиль какое-то время наблюдал, как лервьер, злобно рыча, терзал тело поверженного вепря, а затем сел – вернее, почти упал – на землю. Ноги перестали его держать…
Когда к месту схватки подоспели остальные охотники во главе с отцом, Жиль сидел на огромной кабаньей туше и обнимал Траншона. Удивлению рыцарей не было предела. Чудеса: юнец, у которого еще материнское молоко на губах не обсохло, совершил настоящий подвиг! Опытные охотники сразу заметили взрыхленную землю под дубом и поняли, что схватка Жиля с кабаном была долгой, не на жизнь, а на смерть. Как мог такой неоперившийся птенчик сдержать натиск огромной кабаньей туши?! Это было загадкой.
Впервые за долгие годы Жиль почувствовал во взгляде отца тепло. Старый рыцарь был удивлен и озадачен не менее, чем его товарищи. Он считал Жиля никчемным стихоплетом, который недостоин рыцарских шпор, но, глядя на огромного зверя, которого убил его ни к чему не приспособленный сын (как он прежде думал), Ангерран де Вержи начал думать несколько по-иному…
Однако опустим занавес над сценой под дубом и даже над тем, с какими победными песнями возвращались рыцари с охоты в замок, изрядно приложившись к походным фляжкам с вином (хотя бы потому, что голоса у них, конечно, были сильными, но, мягко говоря, им не хватало благозвучия), а перенесемся сразу на пир, устроенный Ангерраном де Вержи.
Нужно отметить, что он мало напоминал пиры, которые устраивали герцоги и графы. На нем не было прекрасных дам, за исключением Шарлотты де Вержи, хозяйки замка, и ее дочери Рошель, совсем юной девицы. Но и они долго не задержались среди буйного мужского общества. Благовоспитанная Шарлотта терпеть не могла громких разговоров ни о чем, криков, споров, а особенно когда мужчины, совершенно не стесняясь дам, громко портили воздух. От этого ее просто воротило.
То ли дело в богатом отцовском замке! Разноцветные шелка, мех, галуны, драгоценности на гостях, много прекрасных дам, одежда у всех опрятная, манеры сдержанные, а за столом никто не позволял плоских двусмысленных шуток, от которых несло казарменным духом. И уж тем более никто не пускал ветры, потому как в замке отца Шарлотты это было не принято.
Тем не менее Шарлотта де Вержи стол накрыла по всем канонам. Он не был чересчур изысканным, богатым, но вполне достойным, что сразу же отметили рыцари, давние приятели Ангеррана де Вержи, которым было известно его незавидное финансовое положение. Конечно, и охоту, и пир можно было не устраивать, но это значило потерять друзей и приятелей, что предполагало потерю репутации. Noblesse oblige – положение обязывает…
Посуда на столах была серебряной. В замок Ангеррана де Вержи юная Шарлотта привезла ее в качестве приданого. А посреди стола возвышалась большая серебряная с позолотой солонка, ее гордость, с надписью: «Cum sis in mensa, primo de paupere pensa: cum pascis eurn, pascis, amice, Deum»[13]. Шарлотта, несмотря на свой жесткий характер, прорезавшийся после десяти лет совместной жизни с Ангерраном де Вержи, относилась к бедным вилланам с участием, помогала им, чем могла, а они платили ей за это добрым словом, потому как больше было нечем.
Вепря запекли на костре, насадив на вертел, потом разрезали на куски и приправили острым соусом. Кроме кабаньего мяса на столе присутствовали пироги с мясной начинкой, рыба, а также зайцы и кролики; их загодя наловили лесники. Было много разных приправ: имбирь, мускатный орех, перец, гвоздика… Все это возбуждало аппетит, и, как следствие, вино лилось рекой. Пиршество продолжалось до самых сумерек, пока гости не вспомнили, что им чего-то не хватает.
– Эй, Жиль, ты куда запропастился? – крикнул один из рыцарей. – Где там наш герой? Потешь стариков хорошей песней. Мы знаем, что в этом деле ты большой мастак.
Довольный сверх всякой меры таким отношением к своему «никчемному» сыну, Ангерран де Вержи милостиво кивнул, и Жиль взял лютню. Ему очень хотелось спеть песенку про пьяного рыцаря и веселую вдовушку, но он поостерегся гнева отца. Да и матушка выглядывала из двери кухни. А она очень не любила скабрезностей.
Жиль ударил по струнам и запел:
…Скорбя о ней душой осиротелой,
В Святую землю еду на Восток,
Не то Спаситель горшему уделу
Предаст того, кто Богу не помог.
Пусть знают все, что мы даем зарок:
Свершить святое рыцарское дело.
И взор любви, и ангельский чертог,
И славы блеск стяжать победой смелой!
Эту балладу не он сочинил, и Жиль знал, что для собравшихся рыцарей она будет новой (кто знает, как ее примут пирующие?), тем не менее гром восторженных криков, когда умолкли последние аккорды, его оглушил.
– Ангерран, а сын-то твой – большой мастер по части музицирования, – разгладив пышные усы, сказал самый старый из рыцарей, Пьер де Лерель. – Клянусь святой Пятницей, никогда не слышал столь чистого звука лютни и такого красивого звучного голоса. Ну-ка, сыграй и спой нам еще что-нибудь, мой мальчик.
– Для вас – с большим удовольствием… – Жиль приветливо улыбнулся; он и впрямь сильно уважал заслуженного рыцаря, о подвигах которого ходили легенды.
«Что ж, потешу старичков, – подумал он, подстраивая струну. – Пусть вспомнят молодые годы…» И запел:
Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг:
Вот-вот рожка раздастся первый клик!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил.
Ах, если б ночь Господь навеки дал,
И милый мой меня не покидал,
И страж забыл свой утренний сигнал.
Увы, рассвет, ты слишком поспешал…
И на этот раз Жиль услышал восхищенный рев в свой адрес. Похоже, рыцари, волосы которых изрядно тронула седина, и впрямь ударились в воспоминания. Жиль спел еще с десяток песен и баллад, а затем удалился – его неудержимо клонило ко сну…
Пир продолжался почти до утра. Когда Жиль проснулся, в замке стояла удивительная тишина. Только мыши скреблись под полом, да где-то вдалеке тоскливо брехал пес. Наверное, от скуки.
Жиль потянулся до хруста в костях и спустился во двор. Там все еще тлели уголья костра, а на охапках сена вповалку спали гости Ангеррана де Вержи – мест в спальнях всем не хватило. Впрочем, никто и не рвался в душный дом. Погода стояла сухая, теплая, и свежий воздух отрезвлял лучше всяких похмельных напитков.
Есть не хотелось, а вина у жадины Ватье не допросишься; да еще с утра! Поэтому Жиль, не мудрствуя лукаво, направился в мастерскую Гийо. Пройдоха спал, растянувшись прямо на полу, среди стружек и обрезков кожи. Похоже, до своего ложа, представлявшего собой поставленную на четыре пенька раму с матрасом, набитым сеном, он добраться не смог. Рядом с Гийо лежал кувшин, в котором кое-что плескалось, и Жиль жадно припал к горлышку, потому что жажда мучила его еще с ночи, да лень было вставать.
– А, мессир… – Гийо оторвал голову от пола и глянул на Жиля мутными глазами. – Что так рано?
– Рано? Скоро обед. У тебя вино осталось?
– Вот уж чего не знаю… – Гийо сел и развел руками. – А хорошо бы пропустить пинту[14] доброго винца…
– Так вставай и поищи! Уверен, что у тебя есть заначка.
– Э-хе-хе… – кряхтя, Гийо встал. – Однако же, мой господин, я вчера не успел поздравить вас с великолепным охотничьим трофеем. Если так пойдет и дальше, о вашей милости начнут слагать баллады.
В его голосе прозвучала слегка завуалированная ирония.
– Как же – поздравить! – Жиль фыркнул. – Да ты втихомолку урвал себе приличный кус свинины и поторопился запереться в своей мастерской с приятелями. Не спорь, я все видел! Где уж тебе было до поздравлений…
– Мессир, не судите меня слишком строго. Когда еще нам, беднягам, выпадет удача отведать мясца с господского стола. Тем более что повар Ватье смотрел за слугами, которые подавали блюда, как коршун. Пришлось изловчиться…
– Да уж, ловкости тебе не занимать. Никогда тебя не спрашивал, а сейчас спрошу: в той, прежней жизни ты, случаем, не был вором? Больно ухватки у тебя странные.
– Ваша милость, как вы могли такое подумать?!
Гийо изобразил страшную обиду.
– Да ладно, будет тебе… – Жиль примирительно похлопал его по плечу. – Коль сказал что-то не то, извини. После вчерашнего у меня в голове псарня, а во рту – скотный двор. Ну так что, винцо у тебя найдется?
– Поищем, – коротко бросил Гийо и зарылся в барахло, загромоздившее мастерскую.
Спустя какое-то время он издал торжествующий крик и явил миру пузатый кувшин – точь-в-точь как тот, из которого он потчевал Жиля вечером перед охотой.
– Спасибо, Боже, за сей дар! – с наигранным благочестием Гийо воздел руки к низкому потолку. – Милости твоя, Господи, вовек воспою, ибо… – тут он запутался и махнул рукой: – В общем, мессир, нам повезло. Бывает же такое…
– Экий плут! – Жиль грозно нахмурился. – А не сказать ли мне отцу, что ты перетаскал в свою мастерскую половину винного погреба?
– Ваша милость, вы никогда так не поступите с бедным Гийо… – Пройдоха изобразил напускное смирение.
– Почему?
– Потому, что душа у вас добрая. Вы не сможете себе простить, если мою спину исполосуют кнутом до крови. Да и что такое какой-то кувшин дрянного бордоского винца, когда в погребе лежат полсотни полных бочек бургундского? А скоро новый урожай винограда подоспеет, молодое вино запенится в кубках…
– Дрянного, говоришь? Это выдержанное бордоское – дрянное?! Да за него платят только золотом!
– Ну, это как кому. На вкус и цвет товарища нет. По мне, так кипрские вина гораздо лучше. И ароматней, и крепче. А что касается этого бордоского, то я думаю, что вашего батюшку надули, подсунув ему дешевку. Нет-нет, я это категорически не утверждаю! – Гийо опасливо отодвинулся от Жиля, который готов был взбелениться. – Может, я ошибся… А чтобы согласовать наши мнения по этому вопросу, предлагаю побыстрее откупорить кувшин и наполнить кружки.
Жилю ничего другого не оставалось, как безропотно согласиться…
Они сидели битый час, рассуждая о достоинствах разных вин и время от времени «дегустируя» бордоское, как вдруг во дворе замка раздался какой-то шум. Жиль прислушался. Казалось, что во двор ворвалась шайка разбойников, которую возглавляла женщина. Ее визгливый голос заглушал голоса остальных, и Жиль с Гийо недоуменно переглянулись. Это никак не могла быть госпожа Шарлотта или Рошель, а служанки, зная строгий нрав Ангеррана де Вержи, вряд ли устроили бы такой тарарам.
Жиль вышел из мастерской. И тут же хотел нырнуть обратно, да Гийо, который подпирал сзади, помешал. А в следующий момент уже стало поздно прятаться.
– Вот он! – вскричал коренастый виллан с багровым лицом пьяницы. – Узнал! Я узнал его!
– Ага! – завизжала женщина, стоявшая рядом с ним. – Попался, голубчик! А вот и его шоссы! – она взметнула над головой штаны Жиля, словно это было знамя.
– Что здесь творится? – раздался грозный голос, и перед толпой крестьян, которых впустил в замок бестолковый привратник Гуго, появился Ангерран де Вержи с мечом в руках. – Кто такие и какого дьявола вам здесь нужно?!
За ним толпились и остальные рыцари, гости хозяина замка, – суровые, решительные, готовые драться не на жизнь, а на смерть с любыми врагами, даже если их огромное количество. Завидев рыцарей, вилланы стушевались; они предполагали, что в замке только Ангерран де Вержи с семьей. Какое-то время во дворе царила испуганная тишина, а затем виллан с красным лицом все-таки решился продолжить наступление и завел речь:
– Господин рыцарь! Мы – народ простой, бедный, но честь свою блюдем не хуже дворян. Перрин, поди сюда!
Из толпы вытолкнули девушку, в которой Жиль без труда узнал юную прелестницу, с которой миловался на развалинах замка Азей-лё-Ридо, хотя она и стояла, низко опустив голову. А старая ведьма с визгливым голосом, похоже, была ее мать.
– Вот! – торжествующе сказал виллан. – Посмотрите на это бедное дитя! Ваш сын, мессир, ввел в искушение мою непорочную дочь, затащил ее в укромное местечко и лишил девственности!
«Ну, предположим, это несколько не так, – подумал Жиль. – Эта чертовка Перрин теряла свое целомудрие много раз, притом до меня. Да вот беда – крайним оказался я…»
– Жиль! – громко позвал Ангерран де Вержи. – Поди сюда.
Юный ловелас, стараясь выглядеть независимым, приблизился к толпе вилланов и встал рядом с отцом.
– Ты знаешь эту девушку? – спросил рыцарь.
– Откуда? – Жиль изобразил удивление. – Первый раз вижу.
– Он врет, врет! – возопила старая ведьма. – А шоссы, шоссы чьи?! И рубаха!
– Действительно – чья это одежда? – Ангерран де Вержи мрачно посмотрел на сына.
Ему очень не хотелось ссориться с вилланами. Рыцарь хорошо знал, на что способны крестьяне, если их сильно разозлить. В том, что Жиль замешан в истории с Перрин, он совершенно не сомневался. И теперь размышлял, как притушить разбушевавшиеся страсти. После Столетней войны рыцари стали более обходительными с крестьянами. Особенно те, кто жил в деревенской глуши. Они уже испытали на своей шкуре примитивное оружие, которое имелось у виллан. Дразнить ос может только глупец.
– По-моему, они совсем не отличаются от других штанов, которые носят люди, – ответил Жиль. – К тому же рванье. А мои шоссы на мне.
Здесь нужно сказать, что утерянные штаны и рубаха и впрямь не блистали новизной. Семейство де Вержи не могло себе позволить большие траты на одежду младшего отпрыска хотя бы потому, что вскоре намечалась свадьба старшего сына, на которую требовалась куча денег.
– Что ж, резонно, – сказал Ангерран де Вержи. – А почему молчит девушка?
– Скажи, Перрин, скажи! – снова завизжала мать девушки. – Скажи, как этот змей-искуситель увел тебя от родного порога, попользовался и сбежал!
Девушка бросила вороватый взгляд на Жиля, но не сказала ничего, лишь прикусила нижнюю губу. Ей было стыдно, что заварилась такая история. Она знала, что не может иметь виды на дворянина, но с Жилем ей было интересно, не то что с деревенскими оболтусами, которые сразу же лезли под юбку.
– Понятно… – Ангерран де Вержи тяжелым взглядом заставил закрыть рот старую ведьму, готовую опять завизжать. – Это дело мы обсудим с отцом семейства. А сейчас прошу вас покинуть замок.
От его вежливости потянуло могильным холодом, и вилланы поторопились очистить двор. Остался лишь отец Перрин. Жиль тяжело вздохнул. Он знал, чем закончится вся эта история. Отцу снова придется раскошелиться, как это уже было несколько раз. Весь вопрос будет заключаться лишь в том, насколько виллан жаден и во сколько он оценит «невинность» своей дочери. А еще Жиль подумал, что теперь ему серьезного наказания точно не избежать, так как было слишком много свидетелей перепалки во дворе замка.
