Флаш – Вирджиния Вулф

Начну с того, что это было моё первое знакомство с Вирджинией Вулф.И оно прошло на Ура!Я в таком восторге!Когда я читала, то получала огромное удовольствие от каждого прочитаного мною предложения.Она умеет писать.1.История которая кажется как никогда реальной и правдоподобной2.Вкусные описания3.Стекло, которое заложат в твоё сердце, и оно будет кровоточить4.Взмах руки, и стекла больше нет, но что-то всё равно не так…История такова, что Флаш сменил ХозяйкуКоторая увы и ах не могла ходитьБыла принесена своего рода жертва, но создались крепкие узыЭта история помучила моё сердцеНекоторые моменты были такими жестокими лично для меня, но такими реальными.Здесь хорошо показано, какие могут быть сильные узы, между человеком и собакой.И как собаки могут переживать те или иные изменения. Здесь, конечно, больше очеловечили), но я один из тех), кто в такое верит :)То, как пишет автор, мне понравилосьБуду обязательно читать её ещё. 5/5

Историю Флаша нужно читать невинным. Если вы читали что-то у Вулф, если знакомы с ее биографией, если даже просто читали/смотрели, не знаю, «Часы» – все, шанс упущен. Не насладиться непосредственным, полным жизни и очарования повествованием о непоседливой, аристократичной, преданной собачке, не познакомиться с жизнью поэтессы Элизабет Барретт Браунинг.Вместо этого с громким «бзз» в голове начинают роиться вопросы – и первые, естественные, возможно даже верные ответы на них приходят быстро и завязаны, как обычно, на положении женщины в обществе, положении женщины-писательницы, социальной иерархии вообще. Привет, Флаш. Для начала вот какой вопрос: почему биография Б.Б. не рассказана обычным способом, через отстраненного повествователя? Почему в крайнем случае не через друга или даже вымышленного персонажа? Здесь у меня сразу два объяснения, друг другу не противоречащих, а напротив, подкрепляющих. На орбите Б.Б. не мог вертеться мужчина – он у Вулф, куда деваться, он пусть и не враг, но антагонист, Другой, Безликий человек в черном (даже если с желтыми перчатками), он банально не расскажет историю Б.Б. Если бы Вулф сделала рассказчиком женщину, это добавило бы еще одно мутное стекло, т.к. сама рассказчица была бы продуктом общества, и ее взгляд на поэтессу неизбежно оказался бы не просто субъективным, а откровенно искажающим, может даже до противоположности образа. Был нужен кто-то формально вне социальных рамок – кто же еще, как не Флаш?В то же время, формально оставаясь вне, на самом деле Флаш заставляет взглянуть шире на эти самые рамки. Как Б.Б., как Вулф были в общем жертвами маскулинноориентированного общества, то есть находились в нем на дне, так Флаш оказался низшей ступенью общества человекоориентированного. То есть, с одной стороны, Флаш может рассказать о Б.Б. объективно, с другой – его образ дублирует то, что в фигуре Б.Б. в этом повествовании не так заметно, зато на деле безоговорочно существовало и для В.В., разделявшей эту ступень с Элизабет и Флашем, было очевидно.В таком случае, кто же такой Флаш? В первой же главе он утверждается отцом – в весьма юном возрасте, еще в подчинении у мисс Митфорд, когда он мог бегать по полям и наслаждаться свободой. В Лондоне же границы его пола начинают стираться и остаются размытыми еще долго – в доме на Уимпол-стрит их банально некому определить до того самого момента, когда, уже в Италии, его и без того неопределенную принадлежность к тому или иному полу и вовсе не подвергают весьма конкретной пытке. Другой, Черный человек в желтых перчатках, он же «Роберт», «мой муж», мистер Браунинг, патриарх, для спасения от блох стрижет Флаша почти наголо. Флаш ощущает это как лишение признака собственного аристократизма, но нет ли в этом скорее унижения доминантным самцом более слабого? Впрочем, лишившись шерсти, Флаш вовсе не переживает глубокой травмы, а лишь недолгое расстройство, что намекает на неправильную изначальную расстановку ролей, а затем ощущает свободу, как будто существо, вырвавшееся из заданных социальных рамок. И вообще-то из рамок пола тоже. Без иронии, я так и вижу, как В.В. могла улыбнуться такому исходу. Более того, потеряв пол и границы, Флаш удивительным образом прогрессирует. С того момента он начинает «разговаривать», пусть с другими собаками. В одном месте книги он прямо берет на себя человеческие функции, предпочитая скучному вечеру чтение. К сожалению, общество, даже в лице благоволящей к Флашу Б.Б. все еще считает его ниже себя, неспособное осознать его ущемленное положение и свое – привилегированное. Так, Б.Б. сама готова увидеть призрачную руку и при этом не заметить рядом собаку из плоти и крови.Тут я немного начинаю путаться во всех социальных и гендерных ролях и не могу не задать себе следующий вопрос – а кто во всем этом сама Вирджиния Вулф? Флаш, ущемленное, хоть и любимое существо или Элизабет Барретт Браунинг, болезненная писательница? У меня нет определенного ответа, но я склоняюсь к Флашу. Он ведь все же, несмотря на низшее положение, был весьма благороден – идентифицироваться с ним пусть и грустно, но не стыдно. А Б.Б. выступала в роли хозяйки (хотя, конечно, отстраненный взгляд Флаша все равно давал понять ее собственное положение, которое никому в голову не пришло бы назвать привилегированным), роли, в которой В.В. твердо стоять на ногах как персонаж не смогла бы. На тот же ответ намекает эпизод беременности и родов Б.Б. – у В.В. нет ни единой строчки сопереживания; беременность заключается в выдвигаемых ящиках комода и ожидании – о самой поэтессе ни слова. Так же в стороне Флаш переживает и роды, сделав лишь потом, увидев уже ужасного малыша, вывод, что «миссис Браунинг стала двумя людьми». Заседание Палаты лордов В.В. написала бы менее отстраненно."Флаш" при этом – вовсе не введение в творчество Вулф и не «Вулф для чайников». При всех проростках более привычной Вулф он все же стоит особняком, хотя не лишен прелести. Переливы и дуновения зрелого творчества, конечно, мелькают там и тут – особенно в отрывке, где описывается флашево восприятие запахов, мимолетных и переменчивых, как смена мыслей в той же «Миссис Дэллоуэй».

Я не большой знаток творчества Вульф и не стала искать двойное дно у этой книги. Хотя, зная, что написана она была после выматывающего «на маяк», короткую повесть про жизнь спаниеля и его хозяйки воспринимаешь скорее как милую шутку писательницы, отдых пера и души от тяжелых «больных» страниц ее предыдущего произведения. «Это очень талантливо» – думалось мне на протяжении всей книги. Написать книгу так, чтобы читатель своими глазами видел каждое движение глаз, поворот морды собаки, вникал в каждый оттенок настроения, может далеко не каждый. Описать города (коих Флаш сменил за жизнь немало) образно и узнаваемо, совершенно без патетики – повествование ведь идёт через восприятие спаниеля – способны единицы. Здесь совершенно нет штампов. Ни одной ожидаемой фразы, ни одного клише – ни о собаках, ни о людях, ни о городах. И это удивительно, потому что и о собаках, и о городах написаны сотни разных книг, и в каждой есть что-то от другой, потому что сложно не повториться и не использовать невольно фразу, встреченную в разговоре ли, в другой ли книге. У Вирджинии Вульф все иначе: мир, видимый только ею, метафоры, рождённые лишь ее умом… это уникально и, при этом ненатужно, естественно, совершенно прекрасно.