Винсент Карретта
Эквиано, Африканец. Человек, сделавший себя сам

Полная версия

Публикация этой книги во многом стала возможной благодаря щедрому дару от Анны, Адама, Линн и Стива Ригли

Equiano, the African

Biography of a Self-Made Man by Vincent Carretta

Перевод

Сергей Зухер

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© В. Карретта, 2022

© С. Зухер, перевод на русский язык, 2023

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023

От переводчика

В 2022 году вышел мой перевод автобиографии удивительного человека, жившего в удивительное время – «Удивительное повествование о жизни Олауды Эквиано, или Густава Васы, Африканца, написанное им самим»^[1]. Работая над переводом, я столкнулся с необходимостью пояснять в примечаниях множество бытовых, технических, политических, социальных и географических реалий той бурной эпохи, которые могли вызвать недоумение у современного читателя. Однако столь краткие пояснения затронули лишь верхушку айсберга в необозримом океане исторических фактов, питающем самые разнообразные исследования, в том числе связанные с жанром невольничьего рассказа. Среди них выделяется впервые вышедшая в 2005 году и переизданная в 2022 году монография Винсента Карретты^[2], который много лет посвятил изучению жизни Олауды Эквиано и совершил интереснейшие находки, перевернувшие наше представление об этом человеке.

Винсент Карретта – почетный профессор Мэрилендского университета, сфера его научных интересов – трансатлантическая литература и история XVIII века, он автор более сотни публикаций, а также редактор изданий таких литераторов африканского происхождения, как Олауда Эквиано, Куобна Оттоба Кугоано, Филлис Уитли и другие.

Кому адресована эта книга, где подробно прослежена жизнь Эквиано и обильно цитируется его жизнеописание? Не заменяет ли она его собственную автобиографию? Или, напротив, для полноценного восприятия книги необходимо сперва прочитать самого Эквиано? Важное достоинство «Эквиано, Африканца» состоит в том, что ее можно читать и до автобиографии Олауды Эквиано, и после, и даже вместо. Многообразие стран и сообществ, в которых довелось побывать Эквиано, множество пережитых им приключений (и злоключений), которых достало бы на несколько насыщенных жизней, потребовали чрезвычайно многогранного исследования, коснувшегося самых разнородных предметов: это и повседневная жизнь на невольничьих, военных и торговых кораблях, на вест-индских плантациях и в арктической экспедиции, и религиозные искания, и европейская и американская политика, а также журналистика, книгоиздание и книготорговля в Англии второй половины XVIII века, а еще отчаянная борьба за запрещение работорговли – вот далеко не полный перечень предметов, затронутых автором, задумавшим всего лишь прокомментировать автобиографию одного-единственного человека. Те, кто уже успел прочитать его поразительную автобиографию, смогут лучше понять, как была встроена необыкновенная жизнь Эквиано в столь богатую событиями эпоху, а те, кто еще не сделал этого прежде, вряд ли после «Эквиано, Африканца» не пожелают узнать о жизни героя во всех подробностях из его собственных уст.

Поскольку Винсент Карретта в первую очередь предназначал свой труд читателю, хорошо ориентирующемуся в том, что Уинстон Черчилль назвал «историей англоязычных народов», он оставил без комментариев многое из того, что русскоязычному читателю могло бы показаться непонятным и незнакомым. Поэтому к обширному комментарию автора я счел нужным добавить и свои примечания, которые отмечены особо.

Цитаты из автобиографии Эквиано приводятся по упомянутому русскому переводу с указанием номера страницы в круглых скобках. Если в абзаце присутствует несколько цитат с одной страницы, ее номер указывается за последней из них. Помимо автобиографии Эквиано, автор приводит выдержки из документов, опубликованных в его исследовании The Interesting Narrative and Other Writings^[3], соответствующие номера страниц в котором заключены в фигурные скобки.

Предисловие

Никто не мог бы с большим правом называться человеком, который сделал себя сам, чем писатель, известный ныне под именем Олауда Эквиано. Согласно его автобиографии «Удивительное повествование о жизни Олауды Эквиано, или Густава Васы, Африканца, написанное им самим» (Лондон, 1789), Эквиано родился в 1745 году на юго-востоке нынешней Нигерии. Там, по его словам, в возрасте одиннадцати лет он был захвачен в рабство, продан английским работорговцам и вывезен в Вест-Индию через Срединный переход (плавание через Атлантику в Америку, которое претерпевали порабощенные африканцы). Через несколько дней, рассказывает Эквиано, его переправили в Виргинию и продали местному плантатору. Спустя месяц его приобрел офицер британского военного флота Майкл Генри Паскаль, который дал ему новое имя Густав Васа и забрал с собой в Лондон. Вместе с Паскалем Эквиано участвовал в военных действиях Семилетней войны по обе стороны Атлантики. В 1762 году, в конце войны, Паскаль ошеломил Эквиано, отказавшись дать ему вольную и продав вместо этого в Вест-Индию. Избежав ужасов невольничьего труда на сахарных плантациях, он сумел скопить достаточно денег, чтобы в 1766 году купить себе свободу. В Центральной Америке он помогал закупать рабов и надзирал за ними на плантации. Он совершил множество плаваний на торговых кораблях в Северную Америку, Средиземное море, Вест-Индию и принял участие в экспедиции к Северному полюсу. Он стал человеком Атлантики. Близость смерти во время арктического путешествия привела к осознанию угрозы вечного проклятия. Выход из духовного кризиса он нашел в 1774 году в методизме. Позже стал рьяным противником работорговли, обратившись против нее сперва в газетах, а затем и в автобиографии. В 1792 году женился на англичанке, и у них родились две дочери. Когда 31 марта 1797 года Эквиано скончался, он, благодаря, главным образом, доходам от изданий собственной книги, был, по-видимому, самым преуспевающим и уж точно самым известным человеком африканского происхождения в Атлантическом мире.

За последние тридцать пять лет^[4] историки, литературные критики и публика признали автора «Удивительного повествования» одним из наиболее успешных англоязычных писателей своего времени и, безусловно, самым успешным писателем африканского происхождения. Читателям доступны несколько современных изданий его автобиографии. Литературный статус «Удивительного повествования» признан включением его в серию Penguins Classics^[5], оно считается основополагающим произведением жанра невольничьего рассказа. Выдержки из него присутствуют в любой антологии и на любом веб-сайте, посвященных американской, афроамериканской, британской и и карибской истории и литературе восемнадцатого столетия. Чаще всего цитируются ранние главы, посвященные жизни в Африке и опыту Срединного перехода через Атлантику в Америку. Действительно, трудно припомнить историческое повествование о Срединном переходе, в котором в качестве главного свидетельства не цитировался бы рассказ Эквиано как принадлежащий очевидцу ужасов этого плавания. Эквиано становился героем телешоу, фильмов, комиксов и книг для детей, а история его жизни стала частью африканской, афроамериканской, англоамериканской, афробританской и афрокарибской массовой культуры. В1988 году Джеймс Уолвин, известный историк рабства и работорговли, написал биографию Эквиано.

Эти последние тридцать пять лет свидетельствуют о возрождении интереса к автобиографии Эквиано и ее автору. При его жизни «Удивительное повествование» выдержало впечатляющее число изданий – девять, хотя большинство выходивших в восемнадцатом веке книг не переиздавалось вообще ни разу. Еще несколько изданий появились в переработанном и нередко сокращенном виде в течение двух десятилетий после его смерти в 1797 году. Впоследствии, на протяжении первой половины девятнадцатого столетия, он кратко упоминался и иногда цитировался британскими и американскими противниками рабства. Он был еще хорошо памятен публике в 1857 году, когда имя «Густав Васа, Африканец» появилось на надгробном камне его единственной пережившей детство дочери. Но затем Эквиано и «Удивительное повествование» оказались, по-видимому, забыты по обе стороны Атлантического океана более чем на столетие. Угасание интереса к автору и его книге объяснялось, вероятно, переключением внимания публики с запрещенной в 1807 год трансатлантической работорговли, главным участником которой была Британия, на запрещение самого рабства, особенно в Соединенных Штатах.

Возвращение человека и его книги в двадцатом веке началось в 1969 году, когда Поль Эдвардс предпринял факсимильное издание «Удивительного повествования». Я начал преподавать и изучать Эквиано с 1990-х годов, а впервые его автобиография попала мне в руки в книжном магазине возле Мэрилендского университета, где я наткнулся на только что вышедшую антологию Генри Льюиса Гейтса мл. «Классические невольничьи рассказы». Включала она и «Удивительное повествование» в издании 1814 года. Хотя я уже знал об Эквиано, но книгу его не встречал, а из читанного прежде заключил, что она больше подходит для курса американской литературы, а не британской, который я тогда вел. Принадлежность Эквиано к традиции американского автобиографического жанра наряду с Бенджамином Франклином сомнению не подвергалось. Оба считались людьми, которые сделали себя сами, поднявшись из безвестности и бедности благодаря собственным усилиям^[6]. Но никто не уточнял, что, поскольку автобиография Эквиано вышла в Лондоне за несколько десятилетий до опубликованной в Соединенных Штатах автобиографии Франклина, правильнее было бы не Эквиано считать афроамериканским Франклином, а Франклина – англоамериканским Эквиано.

Попытки приписать Эквиано американскую или британскую идентичность обречены на неудачу. Уже став свободным, он весьма высоко отзывался о некоторых городах Северной Америки, но ни разу не выказал ни малейшего желания там поселиться. Как видно из повествования Эквиано, время, проведенное им в Северной Америке на протяжении жизни, исчисляется месяцами, а не годами. Прожил ли он на североамериканском континенте лишь несколько месяцев, как уверяет сам, или несколько лет, как следует из некоторых источников, много больше времени он провел в море. Почти десять лет проплавал он в Атлантическом океане и Средиземном море в военную и мирную пору между 1754 и 1785 годами. В разное время он считал своим домом Британию, Турцию и Африку, но в конце концов избрал Британию, отчасти потому, что Африка оказалась для него недоступна несмотря на несколько попыток туда попасть. Истинный «гражданин мира» (337), как он назвал себя однажды, Эквиано был воплощением того, что историк Айра Берлин назвал «атлантическим креолом»:

На периферии Атлантики – сперва в Африке, позже в Европе и, наконец, в Америке – [англоязычное африканское] сообщество явилось продуктом знаменательной встречи африканцев и европейцев и их равно судьбоносного столкновения с народами Америки. Хотя внешность чэтих новых людей атлантического мира – атлантических креолов – могла сочетать в себе в самых разных пропорциях черты жителей Африки, Европы и Америки, корни их, строго говоря, не находились ни в одном из этих мест. По жизненному опыту и иногда в личном качестве они принадлежали сразу трем мирам, соединившимся на атлантическом побережье. Знакомые с торговлей Атлантического мира, свободно владевшие его новыми языками и усвоившие его культуру и ремесла, они были космополитами в истинном смысле этого слова.^[7]

Готовясь к преподаванию «Удивительного повествования» и позже, редактируя текст для Penguin Putnam^[8], я сделал несколько открытий, которые привели меня к решению написать биографию его автора. Как и все тогда, я полагал, что при его жизни вышло лишь восемь изданий «Удивительного повествования», последнее – в 1794 году. Но выяснилось, что существовало и девятое, увидевшее свет в том же 1794 году, и, что самое неожиданное, один из трех известных на то время экземпляров последнего издания хранился в Университете Мэриленда (еще одно позднее обнаружилось в Германии). Так я ступил на путь, приведший к находкам, которых я вообще-то никогда не собирался совершать и которые поставили меня перед весьма сложным вопросом: кем же был Олауда Эквиано, или Густав Васа, Африканец?

Недавние биографические открытия заронили сомнения в версии Эквиано о своем рождении и ранних годах. Доступные свидетельства заставляют предположить, что автор «Удивительного повествования» мог сочинить свое африканское происхождение. Но в таком случае литературные достижения Эквиано сильно недооценивались. Согласно крестильной записи и спискам судовых экипажей, он родился в Южной Каролине около 1747 года. Если эти записи точны, он выдумал и африканское детство, и столь часто цитируемый рассказ о Срединном переходе на невольничьем корабле^[9]. Другие свежие находки доказывают, что и в Англию он впервые попал на несколько лет раньше, чем утверждает. Он явно желал подменить по крайней мере некоторые детали своей жизни. И при всей шаткости этих свидетельств любому будущему биографу отныне придется принимать их во внимание. Уолвин замечает, что историки демонстрируют «явную тенденцию… цитировать Эквиано так, будто полностью ему доверяют»^[10]. Но в собственной его биографии, весьма удачно помещающей «Удивительное повествование» в исторический контекст, Уолвин и сам принимает рассказ Эквиано о своей жизни на веру. Свидетельства, которыми не располагал Уолвин, как дополняют авторскую версию собственной жизни, так и оспаривают ее.

Разумное сомнение, возбуждаемое недавними биографическими находками, склоняет меня к мысли о том, что рассказы об Африке и Срединном переходе в «Удивительном повествовании» скорее сочинены – и весьма искусно, – нежели основаны на реальном опыте, и что автор, вероятно, придумал свою африканскую идентичность. Но следует помнить, что разумное сомнение еще не доказательство. Мы вряд ли узнаем когда-нибудь правду о рождении и детстве автора, однако бремя доказывания лежит теперь на тех, кто верит, что «Удивительное повествование» представляет собой точное изложение исторических фактов. Отстаивая подлинность рассказа Эквиано о своих ранних годах, необходимо учитывать и серьезно противоречащие ему свидетельства.

Некоторые из них обнаруживаются и в иных работах Эквиано, помимо его автобиографии. Комментаторы в большинстве своем упускали его более короткие опубликованные и неопубликованные тексты, многие из которых найдены лишь недавно. Везде, где возможно, я стремился принимать во внимание и те из них, что приписывались Эквиано еще при его жизни, и те, что также могли принадлежать ему. Не обязательно подвергать эти документы компьютерному стилистическому анализу, чтобы заключить, что многие из них существенно отличаются по содержанию, стилю, синтаксису, лексике и интонации от «Удивительного повествования». Если какие-то из них действительно принадлежат Эквиано, отличия от его известных текстов могут объясняться широко распространенным в восемнадцатом веке представлением, что искусный писатель может пользоваться разными голосами и стилями, применяясь к тем или иным обстоятельствам или аудитории. Но ни один из текстов до такой степени не отличается от «Удивительного повествования», как само оно – от достоверно принадлежащих его перу неопубликованных писем. Насколько мне известно, при его жизни никто не заявлял, будто их автор не был в состоянии написать автобиографию Эквиано, хотя некоторые комментаторы допускали, что он мог получать чью-то помощь в шлифовке своей прозы. И хотя правдивость самого рассказа о его жизни оспаривалась, никто не ставил под сомнение авторство «Удивительного повествования». Надеюсь, что «Эквиано, Африканец: биография человека, который сделал себя сам» по меньшей мере показывает, каким искусным писателем был Эквиано.

Биограф Эквиано сталкивается с множеством трудностей. Прежде всего, каким именем следует его называть? Автор «Удивительного повествования» при жизни был известен под несколькими именами, два из которых включил в его название. Сначала я собирался называть его Олаудой Эквиано до того, как он стал рабом Майкла Паскаля в 1754 году; затем, с 1754 по 1788 годы – Густавом Васой, невольничьим именем, полученным от Паскаля; и снова Олаудой Эквиано с 1788 до смерти в 1797 году, в период, когда он публично заявлял о своей африканской идентичности. Однако я отказался от этого намерения, чтобы не запутать читателя. Я также решил не называть его менее известным именем Васа, хотя сам он пользовался им чаще всего. Вне автобиографии автор «Удивительного повествования» почти никогда не называл себя Эквиано. В качестве официального имени он использовал «Густав Васа», оно указано и в записи о крещении, и в судовых списках, и в записи о браке, а также в завещании. Во всех публичных текстах и в частной переписке, везде, кроме «Удивительного повествования», он подписывался «Васа». Поэтому для удобства я решил называть его Эквиано, используя имя, под которым он теперь лучше всего известен, точно так же, как биограф Сэмюэла Ленгхорна Клеменса мог бы последовательно называть его по литературному псевдониму Марком Твеном.

Вторая большая трудность биографа Эквиано тесно связана с первой: что делать с собственным, вполне вероятно, выдуманным рассказом Эквиано о ранних годах в Африке и опыте Срединного перехода? Поскольку об этом периоде жизни Эквиано известно лишь с его собственных слов, я решил относиться к ним так, как если бы они были правдой, ожидая, что читатель будет иметь в виду, что эта часть повествования может быть скорее историческим вымыслом, нежели автобиографией. В отличие от биографа Франклина или Твена, биограф Эквиано не может сверить значительную часть сведений, сообщаемых им о ранних годах своей жизни, с историческими записями или внешними источниками. Родился ли и вырос Эквиано в Африке, как рассказывает сам, или в Южной Каролине, как свидетельствуют другие источники, первые годы жизни он провел среди людей бесписьменных. Однако, как только Эквиано попадает в грамотное сообщество Королевского флота, рассказ о его жизни начинает замечательно соответствовать историческим документам.

Эквиано без сомнения имел африканские корни. Косвенные свидетельства того, что Эквиано был афроамериканцем по рождению и афробританцем по выбору, весьма сильны, но не являются решающими. Но, хотя косвенные свидетельства еще не доказательство, принимать их во внимание приходится всякому, кто занимается жизнью и творчеством Эквиано. Как отмечает Адам Хохшильд, притязания Эквиано на африканское происхождение подкрепляются «долгой и впечатляющей историей автобиографий, в которых правда бывает искажена или приукрашена… однако в каждом таком случае ложь и выдумки пронизывают всю книгу. Редко лишь одна ключевая часть мемуаров оказывается полностью выдуманной, в то время как остальные предельно точны; автобиографы, как и иные писатели, имеют обыкновение быть последовательными и обманывая, и говоря правду»^[11]. Но столь искусный и осмотрительный писатель, как Эквиано, мог быть одним из редких исключений, существование которых допускает Хохшильд. Эквиано определенно знал, что для достижения финансового успеха на ниве аболиционизма необходимо создать и поддерживать репутацию очевидца трансатлантической работорговли и рабства в разнообразных проявлениях этого зла восемнадцатого столетия. Он также понимал, какие факты в его повествовании могли быть подтверждены другими людьми, а какие будет нелегко опровергнуть, что даже важнее в том случае, если вымысел он сочетал с правдой.

Биограф Эквиано располагает весьма скудными сведениями о его личной жизни помимо того, что можно найти в «Удивительном повествовании». Доверяем ли мы собственному рассказу Эквиано о ранних годах жизни или же противоречащим ему архивным данным, очевидно, что до 1780-х годов он жил в условиях, не располагавших других людей оставлять для потомков записи о встречах с ним. До последнего десятилетия свой жизни он жил в относительной безвестности, будь то рабство или свобода. Даже после 1787 года, когда он стал публичной фигурой, его известная переписка в основном состояла из публиковавшихся в лондонской и провинциальной печати открытых писем и объявлений. Немногие сохранившиеся частные письма весьма кратки и носят по большей части деловой характер.

Как человек, поднявшийся из бедности и неизвестности, Эквиано сделал себя сам в большей степени, чем Франклин, и в продвижении этого своего образа он был столь же успешен при жизни, как Франклин. Благодаря сочетанию таланта, везения и целеустремленности Эквиано стал первым успешным профессиональным чернокожим писателем. Франклин поднялся от бедности к процветанию; Эквиано – от статуса движимого имущества в глазах закона до самого преуспевающего британца африканского происхождения. Подобно Франклину, Эквиано предлагал свою жизнь как образец для подражания. Собственное превращение и преображение Эквиано из невольника в свободного, из язычника в христианина и из сторонника рабства в аболициониста обозначили те изменения, которые он надеялся произвести в читателях, и те преобразования, к которым призывал в отношениях между Британией и Африкой.

Если автор «Удивительного повествования» создал себе идентичность, лучше соответствовавшую эпохе, он был даже в большей степени человеком, сделавшим себя сам, чем Франклин. Для чего же Эквиано мог выдумать себе африканское происхождение и скрыть американское? До 1789 года голоса, приводившие многочисленные свидетельства и множество возражений против трансатлантической работорговли, принадлежали исключительно белым. Первоначально противники этой торговли не сознавали той силы, которой мог обладать подлинный африканский голос. Эквиано же понял, что «только нечто столь же особенное, как отдельная судьба… способно отобразить все множество… судеб» в Атлантическом мире восемнадцатого столетия^[12]. Эквиано знал, что антиработорговому движению, чтобы продолжать наращивать давление, как раз и недоставало такого рассказа об Африке и Срединном переходе, который мог предложить он и, возможно, только он. Не афроамериканский, а именно африканский голос был тем, в чем так нуждались аболиционисты, и он стал голосом миллионов людей, вырванных из Африки и отправленных рабами в Америку. Эквиано нашел способ преуспеть материально и совершить благое дело, предоставив столь востребованный голос.

Эквиано мог частично сфабриковать собственную идентичность и создать себе национальную идентичность игбо avcmt la letter^[13], чтобы получить возможность стать действенным представителем своих рассеянных по миру африканских сородичей. Как заметил нигерийский писатель Чинуа Ачебе, осознание идентичности игбо, о которой заявлял Эквиано, представляет собой очень недавний феномен:

На самом деле, то, как давно человек знает о своей идентичности и принимает ее, не зависит от ее глубины. Можно внезапно осознать идентичность, от которой долгое время страдал, не отдавая себе в этом отчета. Возьмем, к примеру, народ игбо. В наших краях они исторически не считали себя игбо, видя себя лишь жителями той или иной деревни, а кое-где «игбо» было даже ругательным словом, так называли «других», обитавших где-то в буше. Тем не менее, в результате войны в Биафре^[14]всего за два [sic] года осознание идентичности игбо стало очень глубоким. Однако реальностью она была и раньше. Все эти люди говорили на одном языке, называемом «игбо», даже если не использовали никоим образом эту идентичность. Но настал час, когда она стала очень и очень мощной… и за очень короткое время.^[15]

Если Эквиано выдумал себе и личную, и национальную африканскую идентичность, он рисковал быть раскрытым как самозванец, и это дискредитировало бы движение аболиционизма, но финансовый и политический успех его книги показывает, что риск был вполне оправдан.

Всякая автобиография – акт воссоздания, и автобиографы не находятся под присягой, воссоздавая свою жизнь. Но помимо того, автобиография – литературное произведение. Любая автобиография призвана формировать представление читателя об авторе, и часто, как в случае «Удивительного повествования», еще и влиять на убеждения читателя или его действия. Вглядываясь в прошлое, излагают ли автобиографы множество лишь им одним известных фактов так, как запомнили, или придают им определенную форму и окраску? Только обращая взгляд назад, мог Эквиано сказать: «Я полагаю себя необыкновенно облагодетельствованным Небесами и признаю, что Провидение не оставляло меня своими милостями ни при каких жизненных обстоятельствах» (49). Как и любой автобиограф, Эквиано отбирал, подчеркивал, систематизировал и опускал те или иные детали своей жизни, чтобы предстать перед читателями в благоприятном образе: цельным и тщательно ссшоочищенным от несоответствий и, иногда, от конфликтующих частностей. Рассуждая о какой-либо «личности» или говоря, что кто-то «действует сообразно своей личности» или представляет «образец личности», мы предполагаем, что люди действительно обладают этой неотъемлемой самостью. Биограф тоже должен выявлять и представлять личность героя или героини своего исследования, которая может совпадать, а может и не совпадать с самопредставлением автобиографа. Наиболее постоянным свойством самости Эквиано была способность изменять себя, переопределять и переделывать свою идентичность в ответ на меняющиеся обстоятельства.

Ни один автобиограф не располагает лучшими возможностями для переопределения, чем вольноотпущенник. Само освобождение требовало переопределения. Самой глубокой трансформации раб подвергался при освобождении, когда его юридический статус собственности менялся на статус личности, и из имущества он превращался в человека. Кроме того, перед бывшими рабами вставала неотложная задача переопределить себя путем выбора имени. Даже сохранение рабского имени было предметом выбора. Невозможно было избрать отказ от выбора. Со свободой приходила обязанность создать себе новую идентичность, либо исходя из личных качеств и имеющихся средств, либо просто выдумав ее. Эквиано мог воспользоваться обеими возможностями. В некотором смысле весь мир лежал перед бывшим рабом, у которого как у имущества не было собственной страны или официальной личной идентичности. Беспокойность натуры Эквиано и очевидная страсть к путешествиям, проявившаяся сразу, как только он освободился, могли объясняться стремлением обрести идентичность и место в мире.

«Атлантический креол» Эквиано имел идеальные возможности, чтобы сотворить собственную идентичность. Он определял себя движением в той же мере, что и местом. Действительно, он провел в морях такую же часть жизни, как и в любом месте на суше. Даже в бытность его невольником образование и навыки, полученные на Королевском флоте, делали его слишком ценным для опасной и непосильной работы, уготовленной для большинства рабов. Служба в военном и торговом флоте предоставила ему чрезвычайно удачную точку для наблюдения за миром, а социальная и географическая мобильность познакомила со всеми слоями Атлантического сообщества. Предложенный читателям убедительный рассказ об Африке мог опираться на опыт других, с кем, по его рассказам, он встречался в многочисленных странствованиях по Карибским островам, Северной Америке и Британии. Его талант заключался в способности создавать и продвигать голос, которым вот уже более двух столетий говорят миллионы его сотоварищей по африканскому рассеянию.

Голос Эквиано настолько особенный, что на последующих страницах везде, где возможно, я позволяю ему самому рассказывать о «жизни своей и судьбе» (337). Многочисленные пересекающиеся идентичности – выдуманные или проявленные, которые представляет автор «Удивительного повествования», – должны удержать нас от попыток свести его к какой-либо одной национальной идентичности. Эквиано, назвавший себя «гражданином мира», был «атлантическим креолом», через всю жизнь пронесшим верность Африке предков. И сегодня он говорит так же громко, как и более двух веков назад.