Аустерлиц – В. Г. Зебальд

Всему свое время. Иногда читаешь книгу и понимаешь, что ее время еще не пришло или уже ушло… Вот так и в этот раз, я постоянно теряла нить повествования, не могла понять переживания героя и даже оценить стиль автора не вышло.Главный герой активно ищет свои корни, хочет докопаться до истины, понять кто он, но не изнутри, а из истории поколений. Имея очень оригинальную фамилию (которая не только у меня ассоциируется с великой битвой). Его переживания понять можно, но мне они не близки. Книгу не смогла ни понять, ни прочувствовать. Видимо еще к ней не доросла…

Посвящается Йоэлу,

некогда влившему в меня коктейль из тех самых бабочек,

останки которых Зебальд потом вывалил на вокзальный потолок.То, что история рассказана в почти до смерти избитом в XX веке стиле «я встретил крутого человека, и сейчас я расскажу о своих встречах с ним и его историю, которая из этих встреч выросла», у Зебальда замечательно исправляется рассказчиком, потому как сразу же становится понятно, что он и Аустерлиц – а это, между прочим, не место великой битвы в данном случае, а имя, или, точнее, фамилия, – друг друга стоят. Встретились две малость обдолбанных (в хорошем смысле) тени без места в мире, каждая со своими медленно шевелящимися тараканами, и зависают себе в удовольствие, разглядывая здания вокзалов и библиотек и размышляя об истоках и философии строений, времени, которое наверняка течет не так, как мы думаем, а заодно о мучительной гибели многолапых. Вы ведь, найдя на подоконнике дохлого мотылька, смахнете его? Герои этой книги – нет. Они замрут, представляя последние секунды жизни крылатого, и погрузятся в меланхолические вопросы о смысле бытия.Зебальд крутит текст в манере, немного напоминающей Сарамаго – на одном дыхании, Аустерлиц сказал, что этот сказал и так далее, никакой вам тут прямой речи, так, небольшие перерывы, когда рассказчик и Аустерлиц расстаются, чтобы поболтаться в жизненном астрале каждому по отдельности. При этом несколько неожиданно выбрасывается суть – она в том, что Аустерлиц – человек в некотором смысле без прошлого, что сильно повлияло на его жизнь, ибо оказалось, что болезненные пробелы детства нельзя вот так просто оставить без внимания. Нужны-с корни.Некогда, во время войны, он оказался в Англии, хотя на самом деле англичанином не был; вырос в чужой семье, забыл родной язык, жил под чужим именем, и весь этот процесс вынужденного превращения начался в таком раннем возрасте, что, если бы не неумолимая подкорка, время от времени подкидывающая странное, да некоторые жестокие фактовбросы (привет, ты вообще-то Аустерлиц), можно было бы и до старости горя не знать. Зачем Аустерлиц вываливает рассказчику свою историю, не совсем понятно, хотя тут можно спустить, все-таки, человек с пошатнувшейся крышей; но в целом очередная военная история о потере выглядит довольно оригинально.Во-первых, она изложена почти что в формате экскурсии. Тут вам рассказы, а тут реальные места и здания, вот, смотрите, Аустерлиц еще и исторический экскурс устроит, вместе со своей философией, что, как, почему и зачем появилось, и его архитектурные изыскания так вплетутся в историческую канву мира и наоборот, что уже и не разберешься, где что (и не надо). Во-вторых, она выложена будто случайно найденными фотографиями, чуть ли не насилу, как иногда кажется, соединенными сюжетной линией. Фото эти, кстати, тоже немного вводят в ступор. Не ждешь, читая о бабочках в художественной книге, что вот сейчас перевернешь страничку, а там хоп – бабочка. Здания, наоборот, очень кстати, но у большинства карточек больно любительский вид. Как будто автор просто распотрошил коробку старых фотографий, разложил их на полу и составил историю. Но, думаю, именно такого впечатления он и добавился – затхлого, реального, немного печального.Так постепенно сплетаются два одиночества, и буквально вытекает неспешное повествование, разбавленное причудами персонажей. В этом плане роман напомнил «Собирателя бабочек» Йоэла Хаахтелы – среднее между сном и реальностью, потому что таково состояние и рассказчика-передатчика, и Аустерлица.Мне очень приятно, что роман высокого оценили, отметили несколькими премиями и даже нарекли одной из главных книг современности, потому что я люблю такие вот странные, текучие вещи с глубокими посылами, пространными и размытыми маршрутами, и при этом – удивительно легкие. Потому что даже читая о печальных вещах, сложно не улыбаться тексту, в который словно бы вшили светлые лучики: глазу не всегда видно, но в голову попадают.

Я уже как то говорила о потрясающей способности некоторых людей выстраивать свой рассказ как плетение. Когда видишь единую нить рассказа и в процессе замечаешь как накидывают лишние петли, добавляя описания незначительным персонажам, или даже выстраивают узор, обрисовывая местность и заставляя ее оживать, напитав ее судьбами людей. Зебальд занимается именно этим, он плетет свой рассказ. Информация накладывается, льется через край. Я даже местами сбивалась, особенно когда отвлекалась от книги на пару дней. Например, ловила себя на странных мыслях – о да, герой не хотел писать рассказчику письмо в Германию из-за каких то, в то время потайных, причин; точно, я же читала про человека, который после лагерей смерти настолько не хотел видеть Германию и немцев, что уехал в леса Америки и прожил там всю жизнь с аборигенами, тратя время на изучение их языка. Ой, стоп… это же было несколькими предложениями раньше, в этой же книге. Размеры предложений – отдельная ремарка данной книги. Они кажутся порой бесконечными из-за многословности автора и обилия запятых дайте пять, господин Макс, я тоже так люблю писать. У Вас это правда выходило куда лучше.

Я уже ощущал в голове какую-то мерзкую притупленность, которая предшествует распаду личности, и где-то глубоко во мне зашевелилась смутная догадка, что я в действительности лишен какой бы то ни было памяти и способности мыслить, да и существования вообще, что на протяжении всей своей жизни я только удалял себя из всего, отворачиваясь от мира и от себя самого. Это самое «удаление себя из мира», по мне так самое главное в книге. На это невозможно не обратить внимание. Аустерлиц проводит почти всю свою жизнь за бесконечным процессом собирания материала, скрывая за этим самого себя, свою историю. Размываются границы пространства, когда герои (Аустерлиц и рассказчик, которого вполне можно считать отдельным персонажем) встречаются в самых неожиданных местах; так же границы времени и даже миров. До конца не могу осознать – сознательно ли Зебальд дает нам представление, что мир мертвых как отдельный не существует. Что мы делим один мир на всех. Я сейчас не о призраках или вампирах говорю, такого в книге вы не найдете. Просто особенно это видно во время описаний современных построек на костях или когда Аустерлиц видит давно умершего человека на видео или фотографии.

Так же, нельзя не упомянуть, что и сам материал, собираемый Аустерлицем и его подача в книге волшебна. Особенно, когда вас перестает смущать «сказала она, сказал он» и вы погружаетесь в красоту. Красоту описания старинных вокзалов с небольшим экскурсом в историю места, уютность улочек разных городов, замков, и даже мрачной трогательности кладбища, откуда герой мог утащить не просто какую-то мелочь на память, а почти целую руку ангела с надгробья. Сразу вспоминается Акунин с его рассказами, призывающими ничего не забирать с кладбища.

Я за время чтения успела и поулыбаться и даже пустить слезу, что было вполне ожидаемо, учитывая тематику книги. А эту рецензию я посвящаю человеку, в рассказах которого я впервые увидела плетение. Моя двоюродная бабушка Надежда, долгих ей лет жизни, рассказывала про свое военное детство так, что мы роняли ручки, увлеченные рассказом, забывая записывать. Она никогда не была близка к писательству, но вот рассказывать она умеет как никто другой.