Виктория Сергеевна Кош
Блоги
– Мама! Давай не будем об этом. – Я вскинула руки. – Между прочим, уже поздно, а завтра рабочий день.
Мама не стала спорить, но ее многозначительная улыбка не выходила у меня из головы до тех пор, пока я не заснула.
Во вторник вечером я провожала маму на вокзал и все гадала, когда она начнет уговаривать меня вернуться. Но мама говорила о пустяках вроде того, что желе из смородины нужно есть побыстрее, а то оно забродит. Я вспоминала кухонный ящик, доверху забитый баночками, аккуратно завернутыми в газеты, и сознавала, что съесть все «побыстрее» вряд ли получится.
Перед тем, как сесть в вагон, мама неожиданно сказала:
– Я рада, что ты переехала сюда, Даша.
– Серьезно? – удивилась я.
Мама грустно улыбнулась.
– Конечно. Потому что ты наконец оживаешь, доченька.
Когда я закончила институт, Майк подарил мне новенькую машину. Теперь я ее ненавижу, но тогда я чуть с ума не сошла от восторга. Я неплохо водила, осторожно и внимательно. Меня учил Майк, и он ни за что бы не выпустил меня на дорогу, если бы не был во мне уверен.
Однажды мы с подружками поехали покататься. Майку нужно было работать, и он остался дома. Мы и не хотели брать его с собой, это была наша прогулка, girls only. Мы строили планы, шутили, болтали. Тот чертов грузовик я даже не видела. Он вдруг выскочил на нашу полосу, и я ничего не успела сделать. Все произошло слишком быстро. Я дернула руль, дала по тормозам, но что толку? На меня летела громадина, а я была песчинкой на ее пути. Помню только дикий визг подружек… И удар.
Я пришла в себя через десять дней, в больнице. Подружки были в порядке, им повезло чуть больше, чем мне. Машина превратилась в груду металлолома, но какая разница, раз с людьми все было нормально. Мне становилось лучше с каждым днем.
Не сразу, но я осознала, что что-то не так. Я никак не могла понять, что именно, но однажды меня озарило. Майк ни разу не навестил меня в больнице. Я стала задавать вопросы, звонить ему, истерить… пока не выбила из них правду.
Пока я отлеживалась на больничной койке, Майк умер.
В тот же день, когда я влетела в грузовик, Майка нашли в его комнате. Он работал над очередной программой, когда его сердце остановилось. Его обнаружила мама. Она тут же вызвала скорую, надеялась, что его откачают, но в больнице ей сказали, что шансов не было. Ни одного. Он умер моментально. Почему, как, за что – можно было спрашивать себя до бесконечности и не получить ни одного ответа. На похоронах рыдали все. Кроме меня. Ведь я лежала в бинтах и гипсе, и меня «гуманно» решили не беспокоить.
Я высказала все, что думаю по этому поводу, и не слишком выбирала выражения. Но любая ярость рано или поздно заканчивается. Я снова стала есть и разговаривать с родными. Это не значит, что я простила их. Я только признала, что они действовали из лучших побуждений.
Когда меня выписали, я поехала на кладбище. Памятника на могиле Майка еще не было, только простой деревянный крест с его фотографией. Цветов было столько, что они полностью скрыли могильный холмик. Плюс несколько венков – один, как и сказали родители, от моего имени.
Тогда я просидела на кладбище два часа. Из-за того, что я не была на похоронах, я не могла до конца поверить, что Майка нет, что его тело зарыто где-то глубоко под моими ногами. Казалось, он просто куда-то уехал. Ведь мог же он куда-нибудь уехать. А его фото на кресте – чья-то злая, нелепая шутка.
Я стала приходить на кладбище каждый день. Я сидела там по несколько часов, разговаривала с Майком. На многие месяцы кладбище стало единственным местом, ради которого я выходила из дома. Больше я никуда не ходила, ничем не занималась, ни с кем не встречалась. Я просто сидела дома и начисто игнорировала просьбы родителей «одуматься», «начать жить», «вспомнить о себе».
В годовщину смерти Майка меня словно толкнуло что-то. Я поняла, что не могу так дальше, что надо что-то делать.
В первую очередь мне была нужна работа. Все мои однокурсники благополучно пристроились и вкалывали целый год, пополняя свои страницы в фейсбуке радостными фотографиями в духе «вот я, а вот мой кактус на рабочем столе». Мой диплом валялся где-то в шкафу, и я даже не помнила, где конкретно. Зато я точно знала, что не хочу устраиваться на работу здесь, где каждая улица, каждая станция метро напоминает мне о Майке.
Также я не хотела идти в офис. Там бы я все время думала о Майке. Он так хотел, чтобы мы работали вместе. Мне было нужно что-то совсем другое. И я подумала, почему бы не устроиться учителем в другом городе. В конце концов, диплом у меня как раз педагогического университета. На учительскую зарплату не пошикуешь, но деньги меня интересовали в последнюю очередь. Сейчас мне было нужно очень мало.
Родители пришли в ужас, но я не собиралась ничего объяснять. Просто поставила их перед фактом, что я уеду. Оставалось только определиться, куда именно. Я была абсолютно свободна в своем выборе. Я бы поехала куда угодно, лишь бы меня взяли. Из этой гимназии мне ответили раньше всех. К должности учителя английского языка прилагалась квартира, и я ни минуты не колебалась. Это то, что мне нужно. Живописно, незнакомо, достаточно далеко.
Так я и оказалась здесь.
Глава девятая
К концу недели стало окончательно ясно, что Александра не только не простила мне поход на выставку, но и объявила мне войну. Она подчеркнуто не здоровалась со мной, не отвечала на смс и не пригласила меня в четверг на совещание у директрисы. О совещании я узнала случайно, когда вечером залезла на сайт школы. Нужно было принимать меры.
В пятницу я шла на работу с твердым намерением прояснить все раз и навсегда. Я настраивалась на решительный разговор с Александрой и специально вышла пораньше, чтобы поговорить с ней до начала занятий.
Первым, кого я увидела, войдя в школу, был лейтенант Кирюхин в своем неизменном джинсовом костюме. Он осматривался по сторонам; в руках у него была толстая канцелярская папка. Меня он не замечал, или делал вид, что не замечает. Разумнее всего было бы пройти мимо, но мне стало интересно, что он тут делает. Я подошла ближе и поздоровалась.
– Доброе утро, Дарья… – начал он бодро, но запнулся.
– Дмитриевна, – подсказала я.
– Точно, – улыбнулся он. – Я думал зайти к вам попозже, когда освобожусь.
Он помахал папкой.
– Нашелся свидетель, который видел Алину в день смерти с каким-то парнем. Теперь фоторобот везде развешиваем.
Кирюхин вытащил из папки большой лист и принялся лепить его на доску объявлений. На фотороботе был изображен молодой парень в капюшоне. Картинка была как обычно довольно схематичной, но все равно лицо парня заставило меня приглядеться повнимательнее. Узкий подбородок, широко расставленные глаза… Он удивительно напоминал Алину Бегунову, чья фотография недавно висела на этом же стенде.
– Будем искать, – сказал Кирюхин без особого энтузиазма, глядя на фоторобот. – Никого вам не напоминает?
– Н-нет.
Он уловил сомнение в моем голосе.
– А если подумать, Дарья Дмитриевна? Нам любая помощь пригодится.
– Моя точно не пригодится, – хмыкнула я. – Мне кажется, что этот фотороборт похож на Алину.
Наверное, это прозвучало смешно, хотя для меня ничего смешного в этом не было. Фотография Алины так и стояла перед глазами, и в ней действительно было много общего с этим фотороботом. Но Кирюхин схватился за бока и захохотал во все горло, напугав проходивших мимо первоклассников.
– Ну и фантазия у вас, Даша, – проговорил он, отсмеявшись.
– Дарья Дмитриевна, – поправила я ядовито и пошла к директорскому кабинету.
Вслед мне несся смех Кирюхина. Если бы только Александра тоже отнеслась ко мне с юмором.
Когда я вошла в приемную, Александра работала за компьютером и даже не повернула голову в мою сторону. На ней было ярко-желтое платье с геометрическим рисунком – приятный отдых для глаз от ее любимых цветов.
– Привет, – сказала я весело. – Красивое платье, кстати.
– Спасибо, – процедила она и продолжила печатать.
Я потопталась на месте.
– Почему ты не сказала мне про вчерашнее совещание?
– Вся информация вывешивается на доске обьявлений в учительской. У меня нет времени бегать за каждым преподавателем. На будущее следите за совещаниями самостоятельно, Дарья Дмитриевна. – Тут она не сдержалась и ехидно улыбнулась. – Инна Федоровна была вчера очень недовольна вашим отстутствием.
Мне захотелось запустить ей в голову чем-нибудь тяжелым, но я взяла себя в руки и оскорбленно спросила:
– С каких это пор мы на «вы»?
Губы Александры задрожали. Было ясно, что гнев рвется наружу, но она изо всех сил с ним борется.
– Я думала, мы друзья, – напомнила я.
– Друзья, Дарья Дмитриевна, чужих мужчин не отбивают! – выпалила Александра и с таким остервенением стала печатать, что я испугалась за сохранность клавиатуры.
– Ты сама отправила меня на эту выставку, помнишь?
Она со скрежетом отодвинула клавиатуру в сторону.
– На выставку, а не в кафе!
– Откуда ты знаешь, что мы были в кафе? – удивилась я.
– Светлана Николаевна видела вас в торговом центре. Ты думала, никто ничего не узнает? У нас городок маленький, не спрячешься!
– Я не собиралась ни от кого прятаться! – возмутилась я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Твоя Светлана Николаевна сует свой нос, куда не надо. Мы просто посидели в кафе и разошлись по домам. Можешь думать, что угодно!
Александра вскочила, вцепившись в край стола.
– Знаешь, что я думаю? – завопила она не своим голосом.
– Что за крик тут? – раздался ледяной голос директрисы, и Александра плюхнулась на место. – Александра Андреевна, что вы себе позволяете?
– Я… объясняю Дарье Дмитриевне, где висит информация о совещаниях, – пробормотала Александра.
Удар был нанесен мастерски. Директриса тут же вспомнила про мое вчерашнее отсутствие.
– Дарья Дмитриевна, зайди ко мне на пять минут, – процедила она и пошире распахнула дверь в свой кабинет. Александра по-крокодильи улыбнулась и принялась дальше отстукивать по клавиатуре.
В кабинете директриса не предложила мне сесть, зато сама уселась за свой громадный стол, открыла какую-то папку и без зазрения совести принялась читать. Я подождала пару минут ради приличия, потом неуверенно кашлянула.
– Инна Федоровна… вы хотели со мной поговорить?
– Хотела, – сказала она так свирепо, что я пожалела о том, что заговорила. – Для начала я хотела бы узнать, почему вы вчера отсутствовали на совещании. Мы обсуждали очень важные вопросы. Вы как руководитель выпускного класса должны были сидеть в первом ряду. Учитывая то, что это ваш первый выпуск.
Напоминать ей о том, кто сделал одиннадцатый класс моим первым выпуском я не стала и просто промямлила, мысленно проклиная Александру:
– Я о нем не знала.
– Неужели? В следующий раз я буду лично приглашать вас.
– Следующего раза не будет, – пообещала я.
Директриса выразительно усмехнулась.
– Поживем – увидим. Вчера все преподаватели старших классов сдавали отчеты по посещению учеников. Ваш отчет готов?
Я похолодела. Какой там отчет. Я даже половину класса не обошла.
– Еще нет, – еле слышно сказала я. – У меня столько работы.
– Не больше, чем у остальных учителей, смею вас заверить, – прогремела директриса. – Мне не нравится ваше отношение к работе, Дарья Дмитриевна. Принимая в нашу школу молодого педагога, я рассчитывала на совсем другое. Может быть, если бы вы чуть меньше занимались своей личной жизнью и чуть больше внимания уделяли работе, у нас бы не было этого неприятного разговора!
– Я не занимаюсь никакой личной жизнью!
Я чувствовала, что вот-вот разревусь. Один невинный поход в кафе обернулся гигантской сплетней, которая грозила меня задушить.
– Ну-ну, не надо так волноваться, – успокаивающе сказала директриса. – Как раз я отношусь к таким вещам с пониманием.
– К каким вещам? – оскорбилась я.
Директриса встала из-за стола, подошла ко мне и положила руку мне на плечо.
– Вы очень молоды, Дашенька, и многого не понимаете. Но я не собираюсь читать вам нотации, нет-нет… – Она гаденько рассмеялась, показывая неровные передние зубы. – Я верю, что у вас все получится, если вы постараетесь. Просто не забывайте о том, что вы работаете в лучшем образовательном учреждении в городе. Я ожидаю от вас высоких показателей по ЕГЭ…
Я пробормотала, что помню, но директриса не слушала. Десять минут она продолжала расписывать достоинства своей школы, нанизывая одну гладкую отточенную формулировку за другой и наслаждаясь звуками собственного голоса. Мне хотелось напомнить ей, что скоро звонок, но она вдруг сама замолчала на полуслове.
– К чему я все это говорю, Дарья Дмитриевна. Вчера стало известно, что ежегодный конкурс школ будет проводиться не во второй четверти, как обычно, а в этой. Мы выигрывали этот конкурс три года подряд, и я не вижу оснований, чтобы нарушать традицию. Вы можете представить себе объем работы, который ложится на наши плечи в связи с конкурсом. Мы все трудимся, не покладая рук…
Я надеялась, что общими словами все и ограничится, но директриса взяла со своего стола ту папку, пролистала ее и деловито перечислила:
– На вас украшение актового зала для церемонии открытия и номера для финального концерта. Саша подберет вам фотографии прошлых лет, посмотрите, как было украшено. Не оригинальничайте особо, но и не повторяйтесь.
– А как же ЕГЭ? – проблеяла я со слабой надеждой, что подготовка к экзаменам избавит нас с ребятами от конкурса.
– Причем тут ЕГЭ? – искренне удивилась директриса. – Учеба учебой, а конкурс – совсем другое дело.
– Но ведь на все нужно время…
– Время – это уже ваша задача как педагога и руководителя. У вас в классе столько талантов. В прошлом году Шумихин произвел фурор на концерте. Мальчик прирожденный артист. Обязательно привлеките его.
Я кивнула. Наивно было думать, что Инна Федоровна откажется от «фурора»…
–И не забывайте про отчет. Расслабляться некогда, Дашенька.
Я вышла из кабинета в состоянии полного ступора. Меня ни за что отругали, прочитали лекцию и вдобавок нагрузили работой по самые уши.
В такие моменты особенно нужен друг. Но Александра, разложив на столе громадный ватман, выводила на нем карандашом красивые буквы и меня игнорировала. Что сказать ей, чтобы она поверила, что мы ходили в кафе чисто по-дружески? Я была готова сделать все, что угодно. Даже сыграть в сваху и просветить Игоря насчет чувств Александры к нему.
И тут меня осенило.
– Сашка, заканчивай дуться! – сказала я решительно. – Мне твой Игорь не нужен. У меня есть другой.
Рука Александры с карандашом замерла в воздухе.
– Помнишь того полицейского, который приходил к нам насчет Алины?
– Помню, – кивнула она. – Симпатичный…
– Если хочешь, можем устроить свидание на четверых. Ты, я, Игорь и… – Я снова забыла, как его зовут. – Кирюхин.
Если Александра и заметила, что я назвала «своего парня» по фамилии, она этого ничем не показала.
– Серьезно? – просияла она.
– Я сама приглашу Игоря, – пообещала я. – Будет прикольно.
– Дашка! – взвизгнула Александра и кинулась мне на шею. – Ты прелесть!
От ее хватки у меня потемнело в глазах, острый карандаш больно впился мне в спину, но именно этих слов мне не хватало, чтобы почувствовать себя лучше.
Следующая неделя пролетела как в горячечном бреду. Очень скоро я обнаружила, что мои задания по подготовке к конкурсу не ограничиваются концертом и украшением актового зала. На меня свалилась масса другой работы. Я обзванивала поставщиков воды, вешала новые шторы в кабинете химии, договаривалась с родителями о добровольных дежурствах на время конкурса.
У других учителей работы было не меньше. Директриса не могла допустить, чтобы мы всего лишь давали уроки. Днем и ночью она фонтанировала новыми идеями, чтобы «школа как следует блеснула на конкурсе». Можно было только надеяться, что оценочная комиссия не ослепнет от этого блеска.
Одним конкурсом мои заботы не ограничивались. Я до сих пор не поговорила ни с Игорем, ни с Кирюхиным насчет свидания на четверых, и поэтому мне приходилось скрываться от Александры, которой не терпелось на это самое свидание пойти. Пообещать устроить свидание было просто, выполнить обещание оказалось гораздо сложнее. Я не знала, как начать разговор, и откладывала его до бесконечности.
Радовал меня только мой 11 «А». Они сами украшали и готовили концерт и лишь изредка советовались со мной, а заодно помогали мне во всем. Особенно старался Денис. Я не знаю, как это получалось, но он оказывался рядом со мной каждый раз, когда мне требовалась помощь. Даже Рита притихла, и Аня Финникова, хоть и бросала порой на меня свирепые взгляды, вела себя прилично и за рамки не выходила. Мила все еще на меня дулась, но у меня не было времени переживать из-за этого.
Наконец директриса одобрила наш проект украшения зала и распорядилась, чтобы мы приступили к работе. Для начала следовало прибраться в актовом зале, где осталась куча хлама после первого сентября. Мысль о том, что придется пахать после восьмого урока, ребят не вдохновила.
– Я не могу, у меня танцы, – сказала Настя Абрамова.
– У меня дополнительные по физике, – подхватил Витя Панкратенко.
– Кому надо уйти, уходите, – сказала я. – Остальных я прошу сходить домой, если нужно, и вернуться в школу. Иначе мне придется работать в одиночку.
При этом я невольно взглянула на Дениса, и у меня потеплело на сердце. Выражение его лица ясно говорило о том, что в одиночку мне точно не придется работать.
В пятнадцать минут четвертого я подошла к охраннику за ключами от актового зала.
– Их уже взяли ваши, – сказал он равнодушно, дожевывая бутерброд с колбасой.
Я помчалась к залу, гадая, сколько у меня будет помощников и кто именно пришел. Их было пятнадцать человек – гораздо больше, чем я ожидала. Даже Панкратенко, которому так нужно было на физику, разгуливал по сцене.
Остальные неорганизованно разбрелись по залу. Катя и Костя Марцевы нашли в углу плакаты, оставшиеся после выпускного, и рассматривали их. Антон и Лера топтались за занавесом – из-под него виднелись их ноги. Мила увлеченно читала учебник. Тимофей с гитарой сел на край сцены и что-то наигрывал. Настя Негель, Лиза Нуриева и Маша Коваль заняли места в первом ряду и с обожанием смотрели на него. Риты с ними не было. Она не пришла, что было странно. Я бы никогда не подумала, что она способна оставить Тимофея без надзора. Но если в ее жизни появились дела поважнее его, это хороший знак.
Тимофей вдруг запел:
– Love me tender, love me sweet…
Голос у него был чудесный. Казалось, спеть эту песню лучше, чем Элвис, невозможно, но Тимофею удалось невозможное. От его голоса подгибались колени, таяло сердце, кружилась голова… и только его ехидная довольная улыбочка привела меня в чувство.
– Пойдет для концерта, Дарья Дмитриевна? – спросил он, не сводя с меня пылающих черных глаз.
– Наверное, – пробормотала я.
Если в оценочной комиссии будут одни женщины, то мы без труда займем первое место.
Витя Панкратенко ходил на руках по сцене – то есть пытался ходить, потому что падал через каждый шаг. Денис, видимо, не выдержал этого, прыгнул на сцену и тоже прошелся на руках. Его футболка сползла до подборода, и тут уж на него уставились все, кто находился в зале, даже верные поклонницы Тимофея.
– Прекрасно, – громко сказала я. – Концерт у вас готов.
Рука Дениса подвернулась, и он грохнулся на спину.
– Во, я так тоже умею – захохотал Панкратенко.
Денис, красный как рак, спрыгнул со сцены.
– Давайте займемся делом, – сказала я, и Тимофей послушно отложил гитару, а Лера и Антон вышли из-за занавеса.
Работа закипела. Денис ловко карабкался по лестнице, снимая банты и сдувшиеся шары, которые подбирал Тимофей. Антон, Витя и Никита расставляли кресла, девчонки выносили мелочевку из-за кулис и раскладывали ее по разным кучам – реквизит театрального кружка, забытые вещи, мусор.
– Ой, смотрите, это фотка нашего класса, – ахнула вдруг Катя Марцева, вытаскивая в зал пожелтевший ватман.
Все тут же побросали свои дела и уселись вокруг ватмана, который Катя разложила на сцене.
– Это мы в девятом, – заорал Панкратенко. – Смотрите, у меня еще башка лысая. Я на спор побрился!
Какое счастье, что я этого не застала, отметила я про себя и тоже поднялась на сцену.
– Откуда эта фотка всплыла? – спросила Лиза – У меня такой нет.
– Ни у кого нет, – ответила всезнающая Мила. – Это нас журналисты из газеты фотографировали.
– Точно, – воскликнула Настя Негель. – Тим, помнишь, ты как раз пришел к нам в класс!
Я склонилась к ватману через голову Насти. Фотография в центре была крупная и четкая, хоть и слегка потускневшая от времени. Ребята столпились вокруг школьной парты. На переднем плане, конечно, красивый до неприличия Тимофей. За эти два года он практически не изменился, разве что волосы стали длиннее, и потому на фотографии смотрелся старше своих одноклассников.
Справа от него стояла блеклая светловолосая девчонка, очень худая. Голубая футболка придавала ей больной вид. Девчонку я не знала. Зато девочка слева от Тимофея была мне хорошо знакома, хотя я с ней ни разу не встречалась. Нежное личико с маленьким подбородком, пушистые русые волосы. Она единственная на фотографии смотрела не в объектив, а на Тимофея.
– Это Алина Бегунова, которую убили, – пробасил Панкратенко, как будто это нужно было кому-то объяснять.
Мила горестно вздохнула. Лиза украдкой вытерла щеку.
– Это Настя, я узнала, – сказала я, показывая на синеглазую Настю Негель, которая выглядывала из-за руки Тимофея.
Мила стояла первой в ряду, воинственно сверкая черными глазами. Катя и Костя Марцевы расположились за ее спиной. У Кости была смешная прическа, из-за которой я не сразу его узнала. Зато у Панкратенко, стоявшего рядом, волос совсем не было, как он и обещал. Лиза, Маша, Абрамова Настя, еще толще, чем сейчас. Миша Лопатин, Федя Цепин, Матвей Рогачев – кто-то ни капли не изменился с тех пор, а кто-то изменился настолько сильно, что я едва угадывала знакомые черты. К примеру, я едва узнала Антона Шумихина в долговязом парнишке, чье лицо было густо усыпано прыщами. Но главный сюрприз ждал меня впереди.
– Какие мы тут смешные, – вздохнула Лиза Нуриева и ткнула пальцем в белобрысую девчонку рядом с Тимофеем. – А это кто?
– Это Дымова, – хмыкнула Мила. – Не узнаешь?
– Правда? – ахнула Лиза. – Кир, это правда ты?
Кира, стоявшая за Тимофеем, небрежно пожала плечами.
– Мне отсюда не видно.
– Точно ты, – с уверенностью произнесла Мила. – Только получилась не очень.
«Не очень» было слабо сказано.Я всмотрелась в фотографию и вдруг поняла, что это действительно Кира. Ее глаза, лицо, фигура. И, тем не менее, между этой бледной несимпатичной девчонкой и зеленоглазой красавицей из моего класса не было ничего общего. Я не могла отвести взгляд от фотографии. Это было преображение почище Золушкиного. Золушке, в конце концов, всего лишь вымыли лицо и предложили нарядное платье. Здесь было нечто большее, чем чудо правильно наложенной косметики и красивой одежды.
– Дурацая фотка, – сказала Кира высокомерно. – И освещение дурацкое. Давайте делом заниматься. Я не хочу торчать тут всю ночь.
Ребята стали постепенно расходиться по своим местам, и только я все никак не могла оторваться от фотографии. Что-то на ней было неправильно, но что, я никак не могла понять.
– Дарья Дмитриевна, а это куда? – звонко крикнул Денис, отдирая от стены гигантскую картонную единицу.
– Отложи в сторону, может, пригодится, – сказала я и вдруг поняла, что было не так.
– Здесь же не весь класс? – спросила я у Лизы, которая рядом со мной складывала мусор в черный пластиковый мешок – Где Денис, Никита, Аня? Леру я тоже не вижу.
Лиза глянула на фотографию и чуть нахмурилась, вспоминая.
– Так они еще у нас не учились. Анька в конце девятого из «Б» к нам перевелась. А Дэн, Ник и Лерка пришли в десятом. Дэн в первой четверти… – Лиза вздохнула и с нежностью посмотрела на Дениса, который развешивал пестрые банты на лестницемя. – Ник с Леркой позже, я точно не помню, когда.
Получалось, что почти вся семерка, за исключением Киры и Антона, были новичками в классе. Это как минимум объясняло их необыкновенную дружбу. Новеньким было проще завязать контакты, и ничего сверхъестественного в этом не было.
– Надо сохранить это на память, – сказала я и скатала ватман в тугой рулон. – На выпускном пригодится.
Я отнесла ватман к своей сумке. И вовремя. Мой телефон, на котором я забыла включить звук, надрывался от вибросигналов. Номер был незнакомый.
– Здрасьте, Даша, это Сергей, – бодро сказал смутно знакомый мужской голос и добавил. – Кирюхин, из полиции.
– Добрый день, – ответила я настороженно. Неужели опять в кино приглашать будет?
– Скажите, Даша, Величенко Маргарита ваша ученица?
У меня екнуло сердце.
– Моя…
– Ее сегодня задержали за хулиганство, – вздохнул он. – Вы не могли подойти в отделение? Это недалеко.
