Виктория Платова
Корабль призраков
Я с сомнением оглядела Вадика: одно вовсе не вытекало из другого.
– Пойду пройдусь, – сказала я.
– Так не забудь. Ровно через тридцать девять минут, – крикнул он мне вслед.
Я вышла из каюты в одном свитере: именно в нем я собиралась предстать перед высшим обществом корабля через сорок минут. Пардон, через тридцать девять…
…География корабля была для меня тайной за семью печатями, и в какой-то момент мне показалось даже, что я просто-напросто заблудилась в хитросплетениях корабельных переходов. Но спросить было не у кого – «Эскалибур» казался вымершим. Я вспомнила, что старпом Вася говорил нам о том, что команда на судне сокращена до минимума: людей было ровно столько, чтобы поддерживать основные службы корабля, не более того. А сейчас мне пригодился бы кто угодно, даже застенчивый рулевой Хейно: он без труда мог бы вывести меня наружу. Но, так никого не встретив по дороге и несколько раз споткнувшись о чересчур крутые трапы, я все-таки оказалась наверху.
Было довольно холодно, и я поняла, что долго в одном свитере не продержусь. На палубе горело несколько тусклых корабельных фонарей, отчего темнота вокруг выглядела совсем уж безнадежной: о небе над головой и воде где-то далеко внизу можно было только догадываться. В самой глубине «Эскалибура» шла какая-то неведомая мне жизнь, как будто бы его сердце билось – спокойно и тяжело.
Пошел снег, я подставила ему разгоряченное лицо. И долго стояла, закрыв глаза.
Через полчаса я увижу их всех. Тринадцать пассажиров, не считая нас с Вадиком.
«Тринадцать человек на сундук мертвеца и бутылка рому». Кажется, я произнесла эти слова вслух и даже немного испугалась своего голоса – таким неестественным он показался мне в абсолютной тишине. И потому закончила куплет пиратской песенки уже про себя: «Пей, пока дьявол не заберет тебя до конца, йо-хо-хо, и бутылка рому».
Но, очевидно, не только мне пришло в голову совершить моцион перед ужином и подышать свежим воздухом этим вечером. Совсем рядом я услышала приглушенный разговор. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то нарушил мое уединение, и потому я отступила в тень, которую отбрасывал на палубу спасательный бот. И только потом сообразила, что и так останусь невидимкой для ведущих беседу. Так же, как и они останутся совершенно невидимыми для меня, – на палубе было слишком темно. Впрочем, спустя секунду я поняла, что говорит только один, – голоса второго я так и не услышала. Это был довольно странный разговор, начало которого я, занятая своими мыслями, пропустила.
– А ведь я вас узнал. – Конечно, это был старпом Вася, за два дня я хорошо запомнила его голос с легкой хрипотцой: в свободное от вахт время Вася бренчал на гитаре и неловко подражал Высоцкому. – Не сразу, конечно, но узнал. Сопоставил кое-какие фактики… Из нашего вчерашнего совместного времяпровождения. И продолжительной дружеской беседы. Что скажете?
Спутник Васи молчал, видимо, ему нечего было сказать. Старпом говорил задушенным голосом, почти шептал, но тишина и близость воды позволили мне хорошо расслышать каждое из сказанных слов. Они были почти ласковыми, но в них чувствовалась скрытая угроза.
– Я ведь сам начинал это дело когда-то… Город Питер, бывший Ленинград, девяносто второй год… Это вам о чем-нибудь говорит? Вижу, что говорит… Потом его, конечно, у нас забрали, сами понимаете, такие дела на другом уровне расследовались. А я им тогда очень увлекся, и даже когда из органов меня… Когда ушел… Долго еще материалы собирал, да и статейки вырезал специально. Вы же помните общественный резонанс. С последним вы тогда просчитались, но не волнуйтесь, он даже точно описать вас не смог. Никто бы не смог… Но кое-что он все-таки рассказал. И об одной детальке, от которой никуда не спрячешься, которую ничем не выжечь, даже каленым железом. Вы вот наверняка вывеску подретушировали, если полностью не сменили. Только вывеска ваша была неглавной, ее и не запомнил никто… А вот деталька эта была главной. Можно сказать, единственной, которую запомнили. Вы, конечно, и про нее думали. Даже изящно все оформили, ничего не скажешь. Вы умный человек, сообразили. Даже тот, кто искать будет, не найдет. Для этого надо нюх иметь. И оч-чень чувствовать. Я вот сразу почувствовал… Спокойно-спокойно, не стоит горячиться, а то ведь я могу эту вывеску ненароком попортить.
Я и представить себе не могла, что симпатичный Вася может так развязно кому-то угрожать. А его собеседник (впрочем, его трудно было назвать собеседником) по-прежнему молчал.
– Очень меня это дельце в свое время восхитило. Четыре года всех за нос водили, рисково работали, да так и не попались, потрясающий вы человек, просто преклоняюсь перед вами, – не унимался Вася. – К тому же, если честно сказать, я на вашей стороне. Это, конечно, радикальный способ, но…
– Сколько? – наконец-то прорезался второй. Его голос больше был похож на шелест листвы, стертый, абсолютно лишенный интонаций. Не голос, а фантом голоса.
– Дельный разговор. – Вася хмыкнул и стал удивительно неприятен мне. – Поговорим, когда вернемся. Не будем омрачать путешествие, вы как думаете? Сумма потребуется значительная, ну, для вас, я думаю, это копейки. А для меня целое состояние. Нужно перебираться на материк да семьей обзаводиться, род, так сказать, продолжать. А то что-то застрял я в этой дыре, никакого просвета. Денег с гулькин нос, всего и богатства, что комнатуха в портовой общаге. Так бы и подох здесь, если бы не наша случайная встреча. Очень ей, представьте, рад. Правда, сначала, когда скумекал, что вы – это вы, даже дрожь прошла по позвоночнику. Испугался, представьте себе. А потом понял: мы с вами интеллигентные люди, так что всегда договориться можем. Вы как думаете?
Невидимый собеседник старпома молчал: видимо, он думал сейчас то же, что и я: разухабистый компанейский старпом Вася Митько – самый банальный, самый заурядный шантажист. Ничего себе страсти для респектабельного зверобойного судна! Я даже поежилась.
Не дождавшись ответа, Вася возобновил монолог. Теперь угроза в его голосе уже не была завуалированной, она становилась явной:
– А я, хоть и интеллигентный человек, со стволом не расстаюсь. Пять лет в зверобойной флотилии, приучился, знаете ли. У меня и табельное есть, я его не сдал в свое время… Прав оказался. Времена сами знаете какие. Я его под подушку кладу. Ну, это так, к слову. Меня вам опасаться не стоит, я – могила. Думаю, мы друг другу сможем помочь. И забудем обо всем навсегда. Вам ведь это как никому нужно, при ваших нынешних деньгах и положении, прав я или нет?
И снова визави старпома отделался глухим молчанием.
– Вот и ладушки, считайте, что договорились. А сейчас расходимся, буду рад увидеть вас на ужине, сегодня отличное меню. А если захотите еще воздухом подышать перед сном, водчонки треснуть в неформальной обстановке, – буду рад увидеть вас здесь же, часиков эдак в одиннадцать. Расскажу вам кое-что об охоте… На тюленей. Вы вообще когда-нибудь морского зверя били?.. Двуногих я в расчет не принимаю, хе-хе… Хлопотная, доложу я вам, работенка. Но ничего, Василий Митько всегда рядом будет, подстрахует, если что. И сам подстрахуется. С вами ведь шутки плохи, прав я или нет? Ладно, пойду. И вы не задерживайтесь. Удивительный сегодня вечерок получается, – прямо телевизионные встречи в концертной студии Останкино…
И спустя секунду послышались легкие шаги – старпом покинул палубу. Шагов его спутника я так и не услышала, возможно, он остался здесь, переваривать предложение ушлого старпома. Мне тоже необходимо было подумать обо всем том, что так случайно открылось мне в последние десять минут.
Старпом наверняка разговаривал с кем-то из пассажиров, это ясно как божий день. Ничего себе сюрпризики преподносит еще не начавшийся круиз! Один из тринадцати является обладателем какой-то постыдной и, возможно, страшной тайны. И, судя по всему, готов выложить за ее неразглашение кругленькую сумму. За последние пару лет я перевидала достаточно преступлений, пора вырабатывать к ним стойкий иммунитет. В любом случае, не стоит ввязываться в эту грязную интригу с вымогательством, в конце концов это не мое дело.
На борту «Эскалибура» собраны в некотором роде сливки общества, никто из них не будет глупо рисковать своей карьерой и положением в обществе. Мне безразлично, на сколько опустеет чей-то кошелек, мое дело маленькое, как раз на жалкую тысячу баксов: я отсниму эту чертову охоту на тюленей и забуду о ней навсегда… Кто-то из тринадцати был не очень законопослушен в своем прошлом… Интересно взглянуть ему в лицо, ведь, кроме абсолютно невзрачной реплики «Сколько», сыдентифицировать которую не представлялось возможным, он ничем не выдал себя. Нужно присмотреться, рядом с кем будет виться старпом сегодня за ужином, и попытаться вычислить этого человека, – просто так, для себя. Подкачать дряхлеющие мышцы психоанализа. Себе в удовольствие.
Ай да Вася, ай да сукин сын.
Я даже улыбнулась в темноту и только теперь поняла, что почти окоченела на стылой палубе. Несколько минут я вслушивалась в тишину «Эскалибура», пытаясь уловить малейшее движение в темноте. У меня напрочь отсутствовало обоняние по причине чрезмерного увлечения сигаретами, но все это компенсировалось почти абсолютным слухом.
Ничего подозрительного. Только механическое сердце «Эскалибура» бьется о грудную клетку корпуса. Наконец-то я решилась выйти из своего убежища, подошла к борту и ухватилась за леера ограждения. Холод, пронзивший ладони, сразу же отрезвил меня. И все поставил на свои места. Пора спускаться вниз, на ужин. А чья-то тайна останется здесь стыть на морозе. Быть может, я еще навещу ее. До одиннадцати часов масса времени. Почему-то я была абсолютно уверена, что загадочный собеседник Васи откликнется на его ленивую, почти необязательную просьбу…
Одиннадцать часов. Одиннадцать часов.
Твой круиз начинается с чьей-то тайны, Ева…
* * *
…Я столкнулась с Вадиком у самых дверей кают-компании. Он одобрительно посмотрел на меня: не опоздала, теория тридцати девяти минут прочно засела у тебя в мозгу, голубка! Мой же собственный взгляд такой одобрительностью не отличался: непонятно, из каких соображений Вадик прихватил с собой видеокамеру.
– Как прогулялась? – спросил он.
– Отлично, – промямлила я, медленно отходя от холода верхней палубы. «Отлично» – не то слово, если учесть подслушанный мною разговор.
– Тогда вперед, – подбодрил себя и меня Вадик и толкнул дверь.
…Почти все пассажиры, за исключением нескольких человек, были в сборе. Первым, кого я увидела, оказался тот самый матрос, который принес нам конверт. Я улыбнулась ему как старому знакомому, и он ответил мне такой же вежливой улыбкой.
– Столик номер три, – сказал Вадик матросу, и тот проводил нас, продолжая улыбаться. За ним уже сидели банкир и его тринадцатилетняя дочь, Карпик. На шее Карпика болтались наушники от плейера.
– Добрый вечер, – приветливо сказала я, перенося свою улыбку с матроса на девочку.
– Добрый вечер, – ответил банкир, вертя в крупных пальцах накрахмаленную салфетку. На нас он даже не взглянул.
– Судя по всему, мы будем соседями. – Молчать было совсем уж глупо, во всяком случае неудобно, и я попыталась навести мосты. – Меня зовут Ева.
Банкир никак на это не отреагировал, а девочка иронически посмотрела на меня. Это был такой взрослый взгляд, что я внутренне подобралась.
– Женщины не должны представляться первыми, – назидательно сказала она, – разве вы не знаете правил этикета?
– Лара! – мягко попенял банкир, обращаясь к дочери. – Я же просил тебя…
– Ничего, ничего. Она права. – Я заступилась за Карпика, которая совершенно беспардонно рассматривала меня и оператора.
– Не очень-то вы похожи на Еву, – наконец сказала она.
– Вот как? – Я даже сразу не нашлась, что ответить, во всяком случае, соседство с такой непосредственной девочкой обещает множество сюрпризов. Самыми безобидными из которых могут быть сахар в рагу и соль в шерри-бренди. – А на кого же я тогда похожа?
– Еще не придумала. Но, если придумаю, обязательно вам скажу. А это мой папа, и вы ему не очень понравились, я сразу это поняла.
– Лариса! – уже строже сказал отец и даже легонько пристукнул кулаком по столу. – Прекрати немедленно. Простите ее, ради бога… Ева, кажется, так?
– Да. – Приглушенный тон всепрощающей светской львицы давался мне с трудом, больше всего мне хотелось ухватить девчонку за маленькое розовое ухо. – А это Вадим, наш оператор. Мы будем снимать весь круиз. Что-то вроде рекламного ролика.
– Очень приятно. Валерий Адамович Сокольников, – запоздало отрекомендовался банкир. – А это моя дочь, Лариса.
– Не очень-то ты похожа на Ларису, – сказала я девчонке, испытывая чувство легкого торжества от возможности вернуть ей ее же хамоватую реплику.
– Я знаю, – отрезала она и чуть приподняла нижнюю губу, на секунду прикрыв ею верхнюю. И я поняла, почему отец называет ее Карпиком: с приподнятой нижней губой она действительно стала похожа на рыбку. Не очень симпатичную, нужно сказать.
Мужчины, чтобы хоть чем-то занять себя, принялись обсуждать достоинства профессиональных камер вообще и видеокамеры Вадима в частности, а мы с Карпиком не отводили взгляда друг от друга. Пройдет еще пара-тройка лет, и ты будешь страдать от собственной внешности, сладко думала я, и даже миллионы отца тебе не помогут. Слишком большой лоб, слишком маленькие глаза, – даже их цвет определить невозможно, – слишком узкие, слишком взрослые губы – никакой детской припухлости. Да и тонкие волосы тускловаты, что всегда унизительно для женщины. Для будущей женщины. Но, странное дело, чем дольше я рассматривала Карпика, тем больше мне хотелось на нее смотреть, – не так часто в природе встречается такая воинственная, такая безоглядная некрасивость. В ее возрасте я тоже была некрасивой, я была некрасивой и когда повзрослела. Но моя некрасивость была ничем не примечательной. Карпик – совсем другое дело. Эта проклятая девчонка смотрит на мир с вызовом и никогда первой не отведет взгляда. И я сдалась, я признала себя побежденной и опустила глаза. К счастью, моя капитуляция совпала с фаршированной телячьей грудинкой – первым, поданным на стол блюдом торжественного ужина. Его разносили два матроса, по совместительству, видимо, исполняющие роль стюардов; одного из них, своего старого знакомца со сногсшибательным подбородком, я посчитала отличным гарниром к грудинке. «Приятного аппетита», – шепнул он всем нам сразу и отправился обслуживать другие столики.
Всего столиков было пять, по четыре человека за каждым, следовательно, ужин в кают-компании был рассчитан на двадцать человек: пятнадцать пассажиров и пять членов команды, составляющих сливки экипажа: старпом Вася, капитан «Эскалибура», два первых его помощника и старший механик. Два помощника капитана показались мне маловыразительными, зато капитан имел внешность морского волка и вполне мог исполнить одну из ролей в оперетте Дунаевского «Вольный ветер». Соответствующую либретто, конечно: хорошо вычесанная седая борода, волнами наступающая на бронзовую от зимнего загара кожу. Мохнатые брови, глубоко посаженные глаза, крупный нос – ничего неожиданного в этом лице тебя не ждет. Музыка, звучащая в кают-компании, никак не вязалась с капитаном, – легкие фортепианные аккорды, более соответствующие Малому залу Консерватории.
Я сразу же нашла глазами старпома. У него было совершенно безмятежное лицо, ничего общего не имеющее с недавним разговором на палубе. Черт возьми, он отнюдь не выглядел шантажистом: в любом театре ему светило бы только амплуа простака, не больше. Старпом сидел за столиком с губернатором одной из северо-западных областей (вчера губернатор представился нам с Вадимом как Николай Иванович), непосредственной швейцаркой и ее спутником – русопятым парнем, который владел сетью шоколадных фабрик где-то в средней полосе России. Имени швейцарки я еще не знала, а своего спутника она мило звала по-французски – Андре. Очень характерное для франкоязычных кантонов имя.
Андрей, стало быть.
– Господи, что за тягомотина? Кусок в горло не лезет, – выразил свое неодобрение музыкальному вкусу капитана Вадик Лебедев.
– Это Шопен, – надменно сказала Карпик. – Анданте Спианато и Большой блестящий полонез. Исполняет Владимир Горовиц. Вам правда не нравится?
Вадик моментально покраснел и уткнулся в тарелку с салатом. Я пнула ногу Вадика под столом, – так-то, продвинутый интеллектуал, с этой девчонкой нужно держать ухо востро, иначе попадешь в пикантную ситуацию. Вадик пнул меня под столом не менее сильно, – не твое дело, сам знаю, как эту тринадцатилетнюю тварь окоротить.
– Шопен – не мой композитор, деточка.
– А ваш, наверное, Аркадий Укупник, – высказала предположение маленькая бестия.
Вадик хмыкнул и воззрился на отца Карпика, как бы ища у него поддержки. Помощь не замедлила прийти.
– Сколько раз я говорил тебе, Лара, не разговаривай так со взрослыми. Ты не у себя в интернате. – Как строгий отец Валерий Адамович был выше всякой похвалы.
– Хорошо, папа. Пожалуйста, папа, – кротко сказала девочка, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
– Ешь, смотри сколько всего. И все очень вкусное.
– Спасибо, я не голодна. Может быть, чуть попозже. От десерта я не откажусь, если он будет, – и Карпик демонстративно натянула наушники. И даже прикрыла глаза от удовольствия.
– Забавная у вас девочка, – сказала я банкиру.
– Да уж, – поддержал меня Вадик, посрамленный незнанием творчества Шопена.
– Простите ее, ради бога, – тихо ответил банкир. – Это я во всем виноват, совсем нет времени заниматься ребенком. Я ведь один ее воспитываю, ее мама умерла десять лет назад. Мы впервые проводим так много времени вместе… Впервые. У вас есть дети?
– Двое мальчишек. – Вадик самодовольно улыбнулся. – Близнецы.
– Вам легче… – Банкир понизил голос. – Лара несколько лет училась в Англии. Я думал… Я хотел дать ей хорошее образование, ее мать всегда об этом мечтала. Но Лара не захотела там оставаться, сказала, что ей скучно и англичане ей не нравятся.
– Они и сейчас мне не нравятся. – Карпик сказала это так громко, что все мы вздрогнули. – А вообще, папа, совершенно необязательно рассказывать обо мне первым встречным.
Валерий Адамович вспыхнул. Слишком раним и совершенно не справляется со своей дочерью, констатировала я. Интересно, как при таком деликатном характере он подчиняет себе банковские структуры?..
– Думаю, мы не первые встречные. – Я постаралась быть рассудительной. – Мы теперь соседи по столику и в ближайшие две недели будем часто встречаться. Возможно, даже подружимся. Ты не против?
– Папа, положи мне салат, пожалуйста. – Карпик пропустила мою тираду мимо ушей.
Банкир исполнил просьбу дочери, и последующие несколько минут все были заняты едой. А я с любопытством рассматривала остальных гостей кают-компании.
За столиком, рядом с музыкальным центром, восседали два полукриминальных типа: их внешность, как никакая другая, подходила для стенда «Их разыскивает милиция». Или для подслушанного мною разговора. Оба братка приехали вчера днем и привезли с собой целый арсенал для охоты на тюленей. Этот арсенал вполне мог составить счастье небольшой преступной группировки. Их одиозную компанию слегка разбавили юный нападающий НХЛ Виктор Мещеряков, прозванный «московской торпедой», и Арсен Лаккай, лидер одной из крохотных столичных партий либерального толка. Несколько раз Лаккай появлялся на телеэкране в заседаниях «Пресс-клуба» и успел зарекомендовать себя как ярый сторонник либеральных реформ в стране. Его вполне прозападная благообразная физиономия и поджарая фигура удачно контрастировали с отяжелевшими тушами демократов первой и второй волны, – может быть, именно по этой причине партия Лаккая в последнее время набирала очки у вузовской профессуры, менеджеров компьютерных фирм и заведующих библиотечными коллекторами.
Но самым интересным представлялся мне последний, еще не полностью укомплектованный столик. Пустующее до сих пор место наверняка принадлежало Клио, которая даже не подумала появиться вовремя. Я представила, как все тот же роскошный морячок принес ей поднос с конвертом и настоятельно попросил не опаздывать, – и даже почувствовала легкий укол ревности: чертова кукла Клио вполне может закрутить роман с этим морячком, она может закрутить роман с кем угодно. С любым из трех своих соседей по столу, импозантные мужчины, ничего не скажешь. Они приехали на «Эскалибур» ночью, и я еще ни разу не видела их. Двое были явно знакомы и тихонько переговаривались: один из них был постарше, он стойко держался в районе пятидесяти пяти, возрасте самом подходящем для солидного мужчины. Если бы не безвольный рот, его даже можно было назвать красивым: грива седых волос, ухоженные баки и аккуратно подстриженные усы. Его спутник выглядел совсем мальчишкой, типичный азиат из хорошей семьи и с хорошей родословной. Я так засмотрелась на него, что даже не заметила, как нам сменили блюда. Такую красоту можно показывать за деньги, чтобы сколотить себе капиталец на безбедную старость. Я первая внесу аванс – уж очень хороши летящие брови и большие миндалевидные глаза. И оливковая кожа, и твердо очерченные губы. И маленькая, почти женская, родинка на щеке. Но вместе с тем в молодом человеке было нечто глубоко порочное, как будто что-то подтачивало изнутри и темные, уставшие от поцелуев губы, и миндалевидные глаза.
В конце концов, абсолютная красота всегда порочна, сказала я сама себе, успокоилась и перевела взгляд на третьего за столиком – вот тот самый ландшафт, на котором может отдохнуть глаз неизбалованного жителя городской окраины: толстый, добродушный, абсолютно лысый человек с самой незатейливой, но располагающей внешностью. Отсутствие волос на голове полностью компенсировала окладистая борода попа-расстриги. Такой внешностью обладают адвокаты, агенты по продаже недвижимости и врачи-гинекологи. В любом случае, этот толстый поп-расстрига довольно состоятельный человек, иначе никогда не оказался бы на борту «Эскалибура».
…Клио явилась только к кофе – она могла себе это позволить. Она и хотела этого, теперь все взоры в кают-компании были устремлены на нее. А порочный азиат даже вскочил со своего места и отодвинул стул. Клио поблагодарила его царственным кивком головы и так же царственно села. Парад-алле, ничего не скажешь, мегазвезда в условиях, приближенных к боевым. Даже ее изящно подбритый затылок жил своей жизнью и напропалую кокетничал со всей кают-компанией. Ни у кого столь позднее появление нагловатой пассажирки не вызвало возмущения: ни у кого, кроме капитана и седого спутника азиата, которые состроили одинаково унылые физиономии. Сдержанная ярость капитана была мне понятна («Дисциплина – его культ», сказал нам с Вадиком роскошный морячок), ну а насчет реакции хорошо воспитанного седого господина… Должно быть, его отношение к красавцу-азиату несколько сложнее, чем может показаться на первый взгляд.
Присутствие Клио почему-то раздражало меня, и я вздохнула с облегчением, когда ужин закончился и капитан пригласил всех в бильярдную. Для более близкого знакомства, так сказать. Голос у капитана был таким же впечатляющим, как и внешность, он соответствовал всем самым дерзким представлениям любителей Джека Лондона.
Первой в бильярдную отправилась Клио. Ее сопровождал почетный эскорт из двух братков и до сих пор не окольцованной «московской торпеды» Виктора Мещерякова. Карпик, вяло ковырявшаяся в тарелке с творожным пудингом («Специально от нашего кока вашей девочке», – сказал роскошный морячок), проводила певицу равнодушным взглядом.
– Beast, – тихо сказала она себе под нос, комментируя уход Клио. – Fuck You!
«Сука, мать твою», – машинально перевела я: мой скромный, взращенный на синхронных переводах фильмов Квентина Тарантино английский вполне позволял это сделать. Надо же, какой выброс эмоций, ничего другого от малолетней любительницы Анданте Спианато и ожидать не приходится. Должно быть, Карпик не зря куковала в благословенной Англии, кое-чему она там все-таки научилась. Если так будет продолжаться и дальше, то за две недели можно будет услышать от нее и весь остальной скудный набор английских ругательств.
– Знаешь, девочка. – Я поставила локти на стол и нагнулась к Карпику. – Не стоит прибегать к английскому. По-русски это звучит более выразительно. Поверь мне.
– Вы всегда подслушиваете, о чем говорят другие? – Мое замечание нисколько не смутило девчонку.
– Иногда. Иногда я даже могу подслушать, о чем они думают.
– Ну, и о чем я сейчас думаю? – со жгучим интересом спросила она.
Здесь мы с Карпиком оказались невольными сообщницами, – Клио так же активно не нравилась ей, как и мне. Я была лет на восемь старше Клио, Карпик – на те же восемь лет моложе. Но у нас с ней не было никаких шансов, никаких. Маленькая некрасивая хромоножка и взрослая седая женщина, почти полностью утратившая былую красоту и навсегда махнувшая на себя рукой.
– О чем ты думаешь? Об этой суке-певичке, подумаешь, стриженый череп, сплошное издевательство над здравым смыслом. Дать бы ей пинка под зад, меньше бы выпендривалась, – с наслаждением сказала я, озвучивая свои собственные мысли.
– А вот и неправда. Ты ошиблась. – Я не оправдала ее ожиданий, и Карпик сочла возможным перейти на снисходительное «ты».
– Да? – Я была искренне удивлена.
– Я думала об этих гомиках.
– ?! – Я даже опешила от подобного заявления. Но, взяв себя в руки, вежливо спросила: – Каких гомиках? Что ты имеешь в виду?
– Эти двое. Молодой парень и тот, седой. Седой его содержит, видела, как он на него смотрел? Даже мой папа так на меня никогда не смотрит, а папа меня очень любит. Правда любит, – с вызовом сказала Карпик. – И все для меня делает. Только он много работает… Пойдем, Ева. Можно, я буду звать тебя Евой?
– Да, конечно, – машинально ответила я.
– А ты зови меня Карпиком. Меня так папа зовет…
– Хорошо, Карпик.
Вместе мы покинули кают-компанию. Карпик, чуть подволакивая левую ногу, независимо шла впереди. Я смотрела на ее узкую спину и думала о том, что меня ждет еще не одно открытие, связанное с проницательностью Карпика. А ведь она, пожалуй, права насчет азиата. Ведь именно так выглядят профессиональные альфонсы. Миндалевидные глаза с червоточинкой – их непременный атрибут. Их хорошо подретушированная визитная карточка.
А вообще ужин прошел в теплой и дружественной обстановке, ничего не скажешь.
И кто-то из тринадцати кротких доброжелательных пассажиров поднимется на верхнюю палубу в одиннадцать.
Интересно, кто?..
* * *
Мы с Карпиком вошли в бильярдную последними, и наш приход остался совершенно незамеченным, – не то что появление Клио в кают-компании. Два братка уже вооружились киями и оседлали бильярдный стол. Они довольно эффектно гоняли шары и искоса поглядывали на Клио, стараясь произвести впечатление.
Клио отнеслась к искусству братков более чем равнодушно: она покуривала свою скандальную трубочку и снисходительно слушала мрачно хихикающего попа-расстригу. Очевидно, он рассказывал певице какой-то анекдотец и чувствовал себя наверху блаженства. Я устроилась в глубоком кожаном кресле, в самом темном углу бильярдной.
– Как тебе этот тип? – с ненавистью спросил у меня подошедший Вадик и кивнул головой в сторону толстяка.
– А что?
– Скажешь, у него больше шансов, чем у меня?
– Все зависит от того, кто он такой.
– Прощелыга-адвокат, я узнал у Васи.
Браво, Ева, своей проницательностью ты можешь поспорить с несовершеннолетней Карпиком, уроки психофизики, преподанные в свое время капитаном Лапицким, не прошли даром.
– Что ты говоришь! – лениво удивилась я.
– Зовут Альберт Венедиктович, надо же.
– Звучит гораздо более убедительно, чем «Вадик Лебедев», ты не находишь?
– Пошла к черту, – огрызнулся Вадик и решительно направился к Клио и Альберту Венедиктовичу, на ходу шевеля губами: очевидно, проговаривал про себя засаленный скабрезный анекдот. Жаль, что я не успела спросить Вадика, где же сам Вася, – он исчез сразу же после ужина.
Предоставленная сама себе, я внимательно разглядывала бильярдную. Пожалуй, именно ее можно было с полным правом назвать кают-компанией. Стены бильярдной были обшиты красным деревом и увешаны несколькими вполне сносными картинами на морскую тему. В противоположном от меня углу, над тускло поблескивающей видеодвойкой, парил макет парусника. Отсюда он выглядел вполне респектабельно. Как и скромное фортепиано с закрытой сейчас крышкой или большие напольные часы с боем.
Бильярдная была довольно внушительных размеров, и бильярдный стол занимал в ней отнюдь не центральное место. Скорее это можно было отнести к огромному морскому глобусу, возле которого сейчас терлась Карпик в компании с азиатом. Они были совсем близко, и я без труда услышала их разговор.
– Найди мне, пожалуйста, Брайтон, – попросила Карпик юного альфонса.
– Брайтон-Бич, что ли? – судя по всему, тот не блистал особым интеллектом, но даже это не портило его.
– Да нет, – Карпик была сама кротость, – Брайтон, графство Восточный Суссекс. Я там училась два года.
– Надо же! И как тебе показался Восточный Суссекс?
– Отвратительное место. Меня зовут Лариса.
– А меня – Мухамеджан. – Обладатель экзотического имени улыбнулся Карпику самой обворожительной улыбкой: в мягкой полутьме бильярдной блеснули его крупные, восхитительно белые зубы.
– Очень приятно, но запомнить это будет трудно, – рассудительно сказала Карпик.
– Тогда можешь звать меня Мухой. Меня все так зовут.
– И твой друг тоже? – Вопрос Карпика был слишком невинным, чтобы не разглядеть в нем подтекста.
– Друг? – Муха почувствовал подвох и насторожился.
– Тот, седой. С которым вы сидели за одним столом.
– Борис?
– Ага.
– Но тебе не стоит называть его Борисом. Борис Иванович, так будет справедливо.
– А почему ты зовешь его Борисом? Он ведь почти старик.
Муха наморщил свой безмятежный лоб.
– Потому что мы компаньоны и работаем в одной фирме. Оргтехника и комплектующие для компьютеров. В общем, взрослые штуки, которыми не стоит забивать голову таким милым девочкам, как ты.
– Да? – умница Карпик проницательно улыбнулась, подумав, очевидно, то же, что и я: Муха не может иметь отношения ни к какому бизнесу, кроме бизнеса определенного рода.
– Именно.
– Вообще-то все друзья зовут меня Карпиком. Ты тоже можешь так меня называть, Муха. – Девчонка решила подружиться не только со мной, а юный альфонс Муха вполне сгодится в наперсники на первое время. – Я живу в двенадцатой каюте. А ты в какой?
– В двадцать третьей. Это по правому борту.
– С этим самым Борисом Ивановичем? – Карпик была сама невинность.
