Виктория Падалица
Палач 2
Глава 8. Катерина
Из-за того, что день с самого утра пошёл наперекосяк, и я была сама не своя, я перепутала дни и собрала всех детей к отлету сегодня.
Ко времени, указанному в билетах, мы всей толпой прибыли в аэропорт. И лишь там я обнаружила, что перепутала даты, и наш вылет аж завтра.
Ну не ехать же теперь назад со всеми чемоданами?
Дети настроились увидеть бабушку уже сегодня, все уши в такси прожужжали, да и мне не хотелось возвращаться домой – слишком тоскливо на душе, необходимо было отвлечься хоть чем-нибудь, чтобы не думать о том, что узнала этим утром.
К нашей удаче, на сегодняшнюю дату нашлись свободные места в самолёте, но посадка практически завершилась, и нам пришлось бежать, чтобы успеть на рейс.
Поскольку всё происходило второпях, из-за всей этой суматохи, напрочь вылетело из головы позвонить Фатиме и предупредить, что мы прилетим на день раньше.
Путешествовать в другую страну на самолёте, с мозгами набекрень, с тремя детьми за пазухой, с чемоданами в зубах и без взрослых помощников – то ещё незавидное испытание, выпавшее на мои хрупкие плечи. Однако, я преодолела весь этот ужас с достоинством, хоть и пришлось поволноваться.
После того, как прибыли на Кавказ, пришлось остановиться в ближайшем кафе. Дети сильно проголодались, а ту еду, чем кормили в самолете, они поковыряли брезгливо и не стали даже пробовать.
Марьяна к тому же плохо перенесла перелёт – её половину пути укачивало. А Тимур раздражался и капризничал, потому что проблемы сестры мешали ему спать.
Если бы не Аврора и её помощь, я бы вообще с ними не справилась, ведь с тремя детьми, двое из которых дошкольники – невероятно сложно совладать. И как только Фатима в одиночку с ними управлялась, бедная…
После того, как дети плотно покушали и начали присыпать прямо в кафе, я вызвала такси.
С пакетиком в одной руке, на случай, если Марьяну будет снова укачивать, и с самой Марьяной – в другой, которая уснула на мне и проспала аж до самого села, мы преодолели неблизкий путь по горному бездорожью и в итоге прибыли в конечный пункт назначения.
Я была абсолютно уверена, что вот теперь-то не появится новых поводов для волнения. Если б я знала, что ни о каком спокойствии не может быть и речи, я бы не торопила водителя ехать сюда быстрее.
Пока я, чувствуя себя за день выжатым лимоном, по которому проехались катком, расплачивалась с таксистом, дети выскочили из машины и взялись стучать по калитке с криками: «Бабушка, мы приехали! Открывай нам! Бабушка!"
Выставив из багажника тяжеленные чемоданы в количестве четырех штук, один из которых был доверху забит подарками, я дотащила их до ворот.
Достав из кармана телефон, я собиралась позвонить Фатиме, предположив, что она, вероятно, не слышит, как мы стучимся, а потому не спешит нас впускать. Может, телевизор смотрит в другом доме, который в глубине двора находится, или спит, ведь она не ждала нас сегодня.
Но когда я увидела, что у Фатимы, оказывается, гости, которые и вышли открывать нам калитку, необходимость звонить отпала, как и самовнушение, что здесь, в селе, я непременно обрету покой, растаяло так же стремительно, как снежинки на шарфе.
Я всегда относилась к Фатиме более чем уважительно, преданно и с почитанием, так как считала её второй мамой и была искренне благодарна ей за помощь с детьми и моральную поддержку в трудные времена. Но узнав, что Марджана с Ахмедом гостят у Фатимы, а Фатима не посчитала нужным сказать мне о том, что общается с ними, моё уважительное отношение к ней перевернулось с ног на голову.
Постеснялась я затевать скандал при детях и любопытных соседях, чтобы меня не посчитали неуравновешенной. Но и здороваться с Марджаной, которая открыла калитку, запустила детей во двор и тоже неприятно удивилась моему появлению, не стала.
Вслед за Марджаной выбежал Ахмед.
Заметив чужаков, то есть нас, он поспешил забежать обратно в дом, едва не сбив с ног Фатиму.
Дети, увидев Фатиму на крыльце, вбежали во двор и облепили её со всех сторон, не давая пройти к калитке.
– Бабушка! Мы так скучали по тебе!
– Мои милые! Я тоже очень скучала! Но я думала, вы приедете завтра… – Фатима обняла их всех сразу. – Устали, бедные, замёрзли… Какие холодные щечки у тебя, Марьяночка! Идите скорее в дом обогреваться. Я как раз испекла вкусный пирог с вашим любимым малиновым вареньем. Катенька, а ты почему не заходишь, а?
Обескураженная, разбитая и обессиленная, как физически, так и морально, я стояла возле чемоданов и не могла заставить себя пошевелиться. Не то, чтобы ответить Фатиме – я вообще не понимала, что происходило в моей голове и вокруг. Я не верила собственным глазам, убеждая себя, что они жестоко лгали мне сейчас.
Но сколько бы я не моргала, пытаясь отогнать прочь кошмарные галлюцинации, Марджана не исчезала из поля зрения и продолжала стоять в нескольких шагах от меня.
– Мама! Мама! Пойдем! У бабы есть пирог! – крикнул Тимур перед тем, как он вместе со всеми, кроме Фатимы и Марджаны, зашли в дом.
Марджана, как сторожевая псина, продолжала стоять у распахнутой настежь калитки и сверлить меня глазами, насильно убеждая принять то новшество, что здесь мне отныне не рады.
Меня успели заменить, отодвинуть, проделав это за моей спиной, а я не заметила, когда это случилось. И теперь ничего уже не поделать, так как всё решено давно и даже не кем-то из нас, а силами свыше.
Я тоже глядела на Марджану с бешеной ненавистью и упорно игнорировала Фатиму с её предложениями не стоять на улице.
От кого, а от Фатимы такой подлости, как вести двойную игру, я не ожидала и не могла представить, что она способна на это. Сегодня Фатима принимала у себя любовницу Фархада и её сына, а на завтра время было назначено мне, жене его законной, и детям. И поскольку мы приехали раньше, чем нас ждали, а Марджана убираться отсюда не собирается, то мне придётся терпеть её общество?
И как Фатима представляла всё это себе? За один стол меня с любовницей мужа сажать вздумала???
Как же унизительно и мерзко было учитывать то положение дел, что я не единственная жена и невестка, и признавать, что вдруг нарисовалась та бывшая, которая мечтает быть со мной на равных. У них с Фархадом общий ребенок, а это значит, что Фархад не оставит его, и мне придётся смириться с тем печальным фактом, что мы не единственная его семья.
Я не стала заходить во двор.
Присутствие Марджаны там, где её не должно было быть вовсе, стало последней каплей моего терпения. Гордость лютая взыграла и обида, которая выплеснулась через край и подтолкнула меня совершить глупость на эмоциях.
Отыскав в себе силы, я оставила у калитки все чемоданы, в том числе и свой, развернулась и молча пошла прочь.
Сваяла мысленный щит от взволнованной Фатимы с просьбами не уходить и не глупить, остановила таксиста, который чуть было не уехал, и попросила отвезти меня на вокзал.
Пребывая в сильном душевном расстройстве, я сдерживала эмоции не более пяти минут поездки. А после пяти минут, когда Фатима взялась звонить мне, а Аврора – строчить смс с просьбами вернуться, я отключила телефон и разревелась в шарф, не стесняясь позориться перед недоумевающим, но ненавязчивым водителем такси.
Я оставила детей из-за своей пострадавшей гордости, бросила их на бабушку и уехала, как самая безалаберная в мире мамаша. При этом даже не став разбираться в ситуации и доказывать с пеной у рта, что я главная и единственная, а Марджана – никто, и это не изменится никогда.
Даже Фархаду звонить не стала. Так было скверно на душе и невыносимо больно, что никого не хотелось в те моменты видеть и слышать.
Лишь на полпути до города я образумилась и осознала, что совершила страшную ошибку. В голову влетела единственная правильная идея. Надо было показать Марджане, кто здесь законная жена, и выпроводить её, а Ахмеда оставить, ведь он родной внук Фатимы, как Тимур и Аврора.
А вот Марджана никто. С какой стати Фархад должен ей что-то теперь, через столько лет молчания? Ахмеду уже четыре. То есть, пять лет назад он был зачат, и все пять лет Марджана о ребёнке безмолвствовала, а сейчас вдруг озаботилась прибрать к рукам его отца, а точнее, его деньги. Небось, личная жизнь не сложилась, вот она и прибилась к Фархаду, тыча ему в нос результатами ДНК-экспертизы.
Надо было поставить нахалку Марджану на место и популярно объяснить, что ей не светит никаких благ здесь, кроме алиментов Ахмеду.
Я отступила, сдавшись без боя и слишком поздно оправилась от шока из-за непредвиденных обстоятельств.
Зря я отпустила ситуацию на самотёк, и к тому же детей там оставила. Себе же хуже сделала, и Марджане тем самым подсобила.
Но и издеваться над своими детьми, уставшими после тяжёлого полёта и езды по бездорожью, и снова тащить их по буграм два часа, я всё равно не стала бы.
Возвращаться назад и проситься к Фатиме с извинениями не было смысла. Стыдно и незачем. Кроме того, я бы не смогла держать себя в руках в обществе Марджаны. Точно затеяла бы драку. А дети увидели бы меня не с лучшей стороны.
Я решила забрать детей перед Рождеством. Как раз у Фатимы будет куча времени, чтобы подумать над тем, под каким соусом стоит подать мне мерзкую правду, чтобы я сумела эту правду проглотить и выразить непревзойденное восхищение вкусом. Вряд ли Фатима станет выдумывать и переворачивать ситуацию наизнанку, мол, я не так всё поняла, ведь я видела собственными глазами, и пояснения там были излишни.
Интуиция насчёт того, что меня водили за нос, снова не подвела, но в данном случае я предпочла бы оставаться обманутой. Я жалела, что это случилось, и я узнала правду именно сейчас, когда отношения с Фархадом стали налаживаться. И кто бы не препятствовал мне в этом, я отстою принадлежащее по праву семейное счастье и избавлюсь от конкурентов, но чуть позже.
Когда хоть малость оправлюсь от предательства со стороны самых близких мне людей и придумаю, как поступать с этим дальше.
Глава 9. Катерина
…Он был большим и сильным,
В его глазах горело пламя,
И большинство смотрело на него
С гневом и страхом,
Но для московских девчат
Он был любимчиком…
Boney M, «Rasputin».
К Тане только и оставалось, что ехать, поскольку других друзей или родственников, способных приютить, у меня в России не имелось.
Возвращаться в Дубай и сидеть там в гордом одиночестве, обливаясь крокодильими слезами и сетуя на жизнь лиловым стенам – наихудшая затея, и к тому же лишняя трата денег.
Я чувствовала себя чужой везде, в любой стране и в мире в целом.
Будто высадилась с Марса, как неприкаянный, потерявший свой дом пришелец, у которого сломался летательный аппарат и который ищет, куда теперь податься. Только, в отличие от пришельца, не обращал внимания и не считался со мной никто в этом мире. Даже таксист-кавказец, которому пришлось везти меня обратно, созерцая в зеркале заднего вида, как я наматываю сопли на кулак, ни о чем не спрашивал, ни о чем не заговаривал и не пытался влезть в душу советами или неодобрением. Наверное, таксист-кавказец понимал, что я нуждалась в тишине, и не стал допекать даже местными треками о сильной любви, от которых у меня бы случился разрыв сердца.
Преодолеть такой длинный путь, чтобы получить от близкого человека нож в спину, и теперь не понимать, как существовать дальше. Уму непостижимо, что моя семья, в особенности Фатима, ставит меня ни во что. Равно как и сама мысль, что я на самом деле никто, и могу в один момент остаться одинокой, нищей, на улице, без детей, крова и будущего в принципе, если не смирюсь, существенно занижало мою самооценку.
Я без Фархада и впрямь не выживу и, если он надумает остаться не со мной, а меня вышвырнуть на улицу, это будет значить лишь то, что я обречена на голодную и холодную смерть. Если, конечно, не найду работу, чем стоит всерьёз озаботиться, ведь еизвестно, как повернется ситуация дальше.
И это всё случилось под Новый Год…
Даже праздновать перехотелось, тем более, что мне вряд ли дадут спокойно прожить эту неделю. Фатима обязательно пожалуется Фархаду на мою выходку. Если ещё не пожаловалась, и Фархад сейчас не рвёт и мечет, грезя срубить мне голову за то, что бросила детей и смылась в неизвестном направлении…
Я на всякий случай включила телефон.
Ни одного пропущенного звонка и смс, ни от кого вообще.
Даже от Фатимы.
Ей не до меня сейчас. Возможно, к вечеру у неё появится свободная минутка. Буду ждать. Вдруг у неё совесть проснется.
Таксист довез меня до аэропорта, а не до вокзала, как попросила изначально, потому что в последнюю очередь сообразила, что на автобусе добираться слишком долго. Оттуда самолетом прилетела в ближайший от города, где родилась и выросла, аэропорт.
После, купив билет на рейсовый автобус, добралась до города, в котором хоть и родилась, и выросла, и Таня жила, но ходить по которому было боязно после всего пережитого здесь несколько лет назад. Но ведь опасности больше нет. Все, кто мог причинить мне вред, погибли.
Вышла я на местном вокзале. Ничего в нём за почти год не изменилось. Город будто замер.
И даже снега нет. Лужи кругом и слякоть, к чему я не была готова.
По старой памяти купила кофе в ларьке напротив и присела на скамейку, вдыхая серость, слякоть и облезлость своей малой родины.
Сейчас, после почти года жизни в жаркой стране передовых технологий, здесь я чувствовала себя чужаком. Все было каким-то резким вокруг, неприветливым, обшарпанным. Да и кофе три в одном, которым торговали в ларьке вот уже лет десять – откровенное говно, хотя раньше, когда была студенткой, мне он нравился.
Так некстати начался дождь. И это в преддверии Нового Года…
Зачем я только приехала сюда???
Ну ничего, придётся немного потерпеть. Недельку перекантуюсь здесь, у Тани, а потом заберу детей, и уедем домой.
Если Таня примет меня, заблудшую и жалкую, после нашей крупной ссоры и длительного молчания.
Написав Тане, что нахожусь в городе и уже ловлю маршрутку, чтобы ехать к ней мириться, я поспешила на остановку. Чтобы не промокнуть насквозь.
Навес на остановке имелся, хоть и дырявый от времени, но частично от дождя спасал.
На лавочке под навесом сидела бомжиха. Кроме меня и неё, никого на остановке. И это меня напрягало.
Быстрее бы уже хоть какой-то транспорт пришёл…
Мне неприятно находиться на одном метре с нищей бабкой.
– Девушка-красавица, подайте сколько можете…
Бомжиха, как я и предполагала, слёзно взялась попрошайничать.
Не обращать на неё внимание до тех пор, пока не придёт транспорт, уже не получилось.
Я нехотя открыла сумочку, которую, к счастью, не забыла взять с собой, как остальные вещи, порылась в ней и только сейчас обнаружила, что оставила миллион рублей в чемодане Авроры.
Кроме одной из карточек Фархада, которой оплатила билет на самолёт, десяти тысяч рублей, валявшихся в кошельке с прошлого года, а также железной мелочи, у меня ничего при себе не имелось.
Какой ужас! Я оставила в селе всё: и косметику, и одежду. А главное, я забыла деньги!
Вот и шуба моя сгорела.
С другой стороны, какая может быть шуба при такой погоде? Только дождевик и резиновые сапоги в помощь…
Высыпав в ладонь всю мелочь с кошелька, я подошла к бомжихе и брезгливо бросила милостыню в её грязный пластиковый стаканчик.
Чёрт дернул меня взглянуть в её лицо…
Бомжихой оказалась Любовь Александровна Ткачёва, моя бывшая свекровь от первого брака.
Покойная моя свекровь. Которую якобы убил Фархад, когда забирал у неё трехмесячную Марьяну…
Это получается, что Фархад мне и здесь солгал? Так может, и Андрей, муж мой бывший, не убитым окажется? Только бы его не встретить…
Или всё-таки я сошла с ума? Или переволновалась до такой степени, что мерещатся призраки?
Сделав вид, что не узнала Любовь Александровну, я отдала ей мелочь.
– Дай Бог здоровьишка вам и вашим деткам… – слезливая интонация бывшей свекрови, обижавшей меня всегда, сколько помню, и её добрые пожелания надавили на мою жалость по максимуму.
Мне стало слишком совестно и некомфортно видеть её такой.
Недолго думая, я снова подошла к бывшей свекрови и сунула в её пластиковый стаканчик свернутую трубочкой пятитысячную купюру.
– И вам дай Бог здоровья. С наступающими праздниками. – высказала я ей ответное пожелание.
Любовь Александровна, опешив, подняла на меня глаза и ахнула.
– Катя? Ты, что ли?
Мне не хотелось, чтобы это случилось, но бывшая свекровь узнала меня.
Так кстати к остановке подошла маршрутка, и я поспешила в неё забежать.
– Катя! Освободи меня и сына! Помоги нам! Не оставь в беде! Христом Богом прошу!
Любовь Александровна рухнула на колени, взывая о помощи.
Я глядела на неё с ужасом, не понимая, о чём она просила меня. ОКак я могу помочь и должна ли вообще это делать после всего, что пережила из-за неё и её сыночка?
Сердобольность моей мягкотелой натуры существенно омрачила настроение, и без того испорченное.
Если бы знала, чем моё хождение по мукам закончится, ни за что бы не приехала в этот город.
Но я ведь не знала. Всего лишь доверилась эмоциям и порывам.
Ревность ослепила, жалость и чувство вины за страдания бывшей свекрови не оставляли в покое, а недоверие к Фархаду росло и крепло, как и чувство собственной никчемности.
Я должна найти в себе силы справиться с навалившимися на мою голову трудностями, ведь это только начало.
С этими мыслями и самовнушением я вышла на своей остановке и направилась к многоэтажке, где жила Таня.
Совсем скоро я увидела саму Таню.
Она стояла на балконе и курила, высматривая меня.
Махнув ей рукой, я поднялась на этаж и несмело постучалась в дверь.
Глава 10. Катерина
Давай наливай, поговорим.
Будущий день покажется светлым,
Как сто балерин…
Унесенные ветром, «Давай наливай, поговорим» …
Таня и её мама ни о чем не расспрашивали, хоть для них было большой неожиданностью увидеть меня на пороге их квартиры. Наверняка, по лицу моему можно было с лёгкостью прочесть, что мне сейчас не до разговоров, и меня просто необходимо оставить в покое, потому они не стали вести себя навязчиво и предпочли подождать, когда буду готова сама озвучить причину своего визита.
По непривычной тишине в квартире я предположила, что Танины сыновья гуляют где-то, по такой-то погоде, а потому не могла не поинтересоваться, где они и почему Таня не торопит их возвращаться. Таня сообщила, что отвезла детей к тёте на все каникулы, что вдвойне меня удивило, ведь я прежде никогда не слышала о том, что у тети Оли есть сестра.
Судя по изнеженному взгляду Тани и приветливой улыбке тети Оли, Таниной мамы, было совершенно очевидно, что меня здесь видеть рады.
Я собиралась пояснить, почему пришла и попробовать извиниться перед Таней, но Таня всё и так поняла без лишних слов. Тепло обняв за плечи, показывая этим, что больше не злится, она отвела меня в комнату, раздела и уложила на застеленный диван.
Продолжая оказывать любезность в ухаживании за нежданной гостьей, Таня принесла чай с лимоном и тарелку с сахарным печеньем, молча поставила на журнальный столик и тут же вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
Измотанная, заплаканная, с растекшейся по всему лицу косметикой, выжатая изнутри, а внешне промокшая насквозь, я не притронулась к угощению и уснула, буквально только почуяв подушку.
Таня меня растормошила через несколько часов, ближе к семи вечера.
– Эй, вставай. А то Новый Год проспишь.
Перед тем, как лечь спать, я попросила Таню, если вдруг усну, пусть разбудит меня незадолго до того, как куранты пробьют полночь.
Поворочавшись лениво, я повернулась на другой бок, совсем не желая просыпаться. Здесь, в этой квартире и на этом диване, несмотря на разногласия с Таней, я чувствовала себя в полной безопасности и могла позволить себе поспать подольше.
– Катя, проснись. Фархад пришёл.
Только услышала имя своего мужа, я резко распахнула глаза, приняла сидячее положение и оглянулась по сторонам. Ошалевшими глазами посмотрела на Таню, а потом за неё, и в недоумении спросила.
– Где Фархад??? Ты его впустила, что ли???
Таня задиристо ухмыльнулась и покачала головой в знак того, что никогда бы не сделала этого.
– Я пошутила, Катюнь. Иначе тебя было не добудиться. Я над тобой уже полчаса вообще-то стою. Тормошу тебя, тормошу… А ты стонешь себе сладко и дрыхнешь дальше…
Кивнув согласно, как будто так и надо было пытаться разбудить меня, я выдохнула с облегчением и села поудобнее.
– С тобой всё норм? – Таня потрогала мой лоб. – Взмокшая ты какая-то, лицо красное. Не заболела?
– Нет, не заболела вроде. – отвечала я, пребывая в растерянности. – Кошмар приснился. Фух… Жуткий сон какой…
Пытаясь поскорее привести дыхание в норму и оклематься от назойливого ощущения, что это всё происходит не по-настоящему, я протерла глаза и пригладила назад упавшие на лицо волосы. Лоб и впрямь был весь липкий от пота.
Немудрено после сновидений, как у меня, не только вспотеть, но и в окно выйти. Причём, с лёгкостью и без всяких сомнений.
– Куда ночь туда и сон. Днём сны не вещие, так что ничего не бойся. – Таня заботливо подула мне в лицо. – Акклиматизация так плохо на тебя влияет. Ничего, и это пройдет. Ничто не вечно под луной. Даже акклиматизация.
Таня подтянула к себе поднос с остывшим чаем и сладостями, и поднялась с дивана.
– Умывайся и приходи на кухню. Мы тебя ждём. Наташка, соседка моя, о которой говорила тебе недавно, уже здесь. Будет с нами Новый Год справлять.
Сообщив это, Таня вытащила из шкафа чистый халат, положила на диван и ушла, предоставив мне шанс переодеться в её отсутствие.
Ощущая себя ослабленной, не до конца проснувшейся, я переоделась и вяло поплелась сначала в ванную комнату, чтобы смыть косметику и остатки сновидения, а после на кухню.
Таня, Наташка – её разведенная подружка и соседка по лестничной площадке, – и тетя Оля разместились за маленьким столом и готовили праздничные блюда.
Присев на свободный табурет, я кротко поздоровалась с Наташкой, которую видела всего раз за всё время, и несмело предложила свою помощь.
Мне доверили самое простое задание – нарезать в свободной форме продукты для салата Оливье. Но и с этим я особо не справлялась: руки дрожали, сил не хватало на то, чтобы держать нож ровно.
Таня, заметив, что я никак не приду в себя после случившегося и приснившегося, предложила сперва немножко выпить, чтобы расслабить нервы и раскрепоститься для общения.
Я согласно кивнула, посчитав это лучшей идеей из всех возможных здесь и сейчас, и попросила, что налила мне до краёв.
Некоторое время мешкая, я всё-таки произнесла то, что показалось для меня странным сегодня.
– Я видела свекровь свою, бывшую… На остановке сидела. Милостыню просила.
Само собой, я рассказала Тане, что Любовь Александровна стала бомжевать и как-то неадекватно себя повела, когда увидела меня.
Таня не стала развивать эту тему, сразу высказав своё резкое мнение, что Любовь Александровна всего-то чокнулась на фоне стресса, и что она никак не свыкнется с тем, что её сына убили. Подробности о том, кто именно убил моего первого мужа Андрея, который по словам его матери, до сих пор жив, Таня опустила, не став распространяться об этом перед соседкой.
Таню куда больше интересовали детали моего сна, из-за которого я, как выразилась она, сладко стонала и проснулась вся потная.
– Что снилось, хоть вкратце расскажешь? Нам всем очень интересно, какие сны снятся после полугода жизни в раю… – не унималась она, доставая меня этим вопросом каждые две минуты. – Если не хочешь говорить при всех, пойдем на балкон.
– Страсти всякие. Мура в общем. Небылицы. Нечего там рассказывать. Глупости всякие снились. – отмахнулась я, продолжая усердно пытаться красиво нарезать ингредиенты для салата и убеждать себя в том, что этот кошмар не может быть вещим и не несёт в себе никаких предзнаменований.
Поведать правду перед всеми о том, что видела и чувствовала во сне, я не смогла бы даже под дулом пистолета. Это настолько лично, настолько стыдно и волнительно, что лучше будет молчать об этом.
Уснула на свою голову… Лучше б выжрала литр кофе залпом, чем всё это снесла, пусть и не в реальности. Потому что мне приснилось такое, о чем не смогла перестать думать даже находясь в шумной девичьей компании, и в итоге смело напилась уже на этапе подготовки к празднику.
«Темное помещение, задымленное, затхлое и невозможно угнетающее.
Здесь слишком душно, страшно и совсем неприятно находиться. В воздухе, которого недостаточно, чувствуется тяжёлый металлический привкус вперемешку с удушающей каменной пылью и запахом плесени.
Аура смерти обволакивает каждую частичку моего, безвольно дрожащего тела. Невидимое пространство давит на голову, дышать становится труднее с каждой секундой нахождения здесь.
Я знаю это место, и от того становится страшно вдвойне. Я в подземелье особняка «Иллюзии», в одной из пыточных камер, которыми ранее заведовал Фархад.
Ничего вокруг не видно – камера погружена в кромешный мрак. Лишь тонкий луч света белесого падает на меня откуда-то сверху, давая надежду думать, что я не аду.
На мне ничего нет, кроме белой просторной рубахи длиной по щиколотки: в подобном одеянии когда-то очень давно людей вели на плаху.
Хочу поглядеть, откуда исходит тот призрачный холодный свет, но боковым зрением вдруг замечаю Фархада: он появляется из ниоткуда, да так неожиданно, будто сам олицетворяет окружающую меня тьму. Полуголый – только брюки на нем кожаные и тяжёлые ботинки с протекторами, – он подходит ко мне и высокомерно вскидывает голову, рассматривая меня с вычурным наигранным презрением и тайным обожанием; чёрные, как тьма, глаза его сверкают в предвкушении чего-то ужасного, но при этом эротически заманчивого.
Эта порочная неизвестность удерживает сексуальное напряжение между нами и усиливает мою тягу к Фархаду, как к желанному и таинственному мужчине, близость с которым таит под собой азартную игру с отягчающими последствиями. Именно таким я запомнила Фархада, и таким увидела его сейчас. Но панического страха, прежде привычного и испепеляющего, больше не генерировало моё сознание.
Я жду, что Фархад будет делать со мной, при этом сама ничего не предпринимаю. Я не представляю даже, на что следует рассчитывать, ведь действие происходит в камере пыток.
Фархад вдруг резко меняется в лице: он улыбается мне, а это значит, что ничего плохого ожидать не стоит.
Мы постепенно сближаемся.
Фархад берет меня в свои объятия и плотно прижимает к себе, приподнимая моё тело от пола и усаживая на себя. Я закидываю ноги к нему на талию, обвиваю руками его шею и шепчу, дотрагиваясь до губ, что люблю его.
Фархад молча приступает к делу.
Мы целуемся так бешено, неуступчиво и развязно, как будто оба сумасшедшие и оба взаимоисключаем шанс увидеть друг друга когда-нибудь снова.
Ухо моё слышит посторонний шум, доносящийся сзади. Прерывая поцелуй, я оборачиваюсь и вижу, что мы с Фархадом не одни в этой темнице.
Билли, одетый точь-в-точь как Фархад, показывается из темноты так же неожиданно, смотрит на меня таким же вожделенным взглядом, как и Фархад, чем вгоняет меня в сильное замешательство.
Я вижу в Билли идентичное отражение Фархада, но при этом чётко осознаю, что это два разных человека, но в чём-то они несомненно одинаковы.
Билли приближается ко мне, тесно прислоняется сзади и замирает.
Чувствую его нежные касания, которые моё тело распознает, как касания Фархада, и потому поддаётся двойному возбуждению, вынуждая мой разум перестать осуждать происходящее и сопротивляться сему порочному безумству.
Билли трогает меня, любвеобильно трётся сзади. Я чувствую, что он возбужден и достаточно сильно. Пальцы его прытко прокрадываются под мою одежду, продолжая ласкать моё тело, и вскоре подбираются к соскам.
Я замираю в ожидании страшного и гляжу на Фархада.
Фархад продолжает увлечённо склонять меня к интиму, осыпая обжигающе горячими поцелуями шею и плечи. Он будто не замечает, что Билли здесь и тоже ласкает меня, хоть их руки между собой соприкасаются.
Билли неожиданно поворачивает мою голову к себе и целует в губы так же чувственно и настойчиво, как только что это сделал Фархад.
Фархад не замечает и этого. Он в иступлении продолжает своё дело – доставляет мне удовольствие так жарко и нежно, как только способен.
То же самое делает и Билли, будто повторяя за ним каждый шаг. Его тоже не беспокоит ничуть, что нас здесь трое.
Горячие полуобнаженные тела двух смуглых гигантов трутся об меня в зеркальной проекции; сразу четыре проворных руки творят с моим податливым телом нечто из ряда вон сумасшедшее, чем стремительно доводят меня до пика возбуждения.
Я крепко держусь за Фархада, с пристрастием впиваясь ногтями в его мускулистые плечи, которые блестят при холодном свете.
Но свет этот по мере нарастания моего желания постепенно тускнеет. Я с нарастающей тревогой замечаю, что необратимо погружаюсь в темноту, но не могу поглядеть, что происходит наверху, так как мне не дают этого сделать.
Фархад избавляется от брюк, поудобнее усаживает меня на себя, проникая до упора в моё влажное, жаждущее его лоно, и начинает интенсивное движение.
Я вскрикиваю от удовольствия, продолжая целоваться с Билли, который с нетерпением скользит пальцами по моей груди, животу и бедрам.
В какое-то мгновение я ощутила очень сильное давление и распирание внутри: Билли вошёл в меня сзади.
Зафиксированная между ними двумя, я балансировала на весу и никак не могла избежать того, что позволяли они оба делать со мной. Я не могла прекратить эту безумную оргию, или хоть как-то противостоять их натиску. Я даже не могла что-либо сказать, так как Фархад и Билли не позволяли этого, с наваждением целуя мои губы по очереди и не давая даже отдышаться.
Она оба были будто не в себе, находились в диком, дурманящем их разумы порочном экстазе, переменно двигаясь во мне, и мне ничего не оставалось, кроме как покориться.
В какой-то момент мне стало очень тесно между ними; сдавливание в верхней части тела ощущалось всё сильнее, появился страх по нарастающей, стало в разы тяжелей дышать. Казалось, что я нахожусь в тисках; пространство между нами сужается и вот-вот раздавит меня в лепешку.
Я запаниковала, пытаясь отстранить от себя Фархада, но это было невозможно.
Помимо сдавливания грудной клетки, во мне сразу появилось новое, но не менее неприятное ощущение: распирание и натяжение, чем-то напоминающее схватки, которое исходило из нижней части живота.
Я переместила руку вниз живота, где моментально образовалась шишка, довольно ощутимо натянув мою кожу, словно во мне вовсю толкался ребёнок.
Увернувшись от очередного поцелуя, я в ужасе уставилась на свой живот. Он был надутым, круглым и достаточно большим, и я отчётливо чувствовала шевеления внутри.
