Виктория Королёва
Я тебя не жду
Глава 1
Оксана
Можно влюбиться в мужчину так быстро?
Можно…
Да и есть ли вот этот порог, после которого «можно»? Кот-то хотя бы раз задавался этим вопросом всерьёз? Я отвечу сама. Нет… такого порога просто нет, ты в какую-то секунду больше не хочешь вдыхать воздух, в котором нет его частички. Это необъяснимо и как-то очень романтизировано, но это факт.
Потребительски и эгоистично? ДА! Люди по своей натуре эгоисты и мы все не идеальны. Смиритесь с этим, и жизнь станет проще, а возможно и радостнее.
– То есть, получается, ты меня присвоил? – Кокетливо интересуюсь, выписывая пальчиком ноги узоры на белом песке.
– Я тебя выбрал, – отвечает, поглаживая по волосам.
У меня мурашки размером с бездну. Всегда так реагирую. И ему нравятся мои волосы. Часто так перебирает, чуть сощурившись и погружаясь в свои мысли. Феминистка во мне вопит, что я дура и как зверушка для него, а изнеженная девочка… тихо млеет от ласки, пусть и такой. Да какая разница какая она эта ласка, главное, что она осязаема.
Счастливо жмурясь, поглядываю на небо через солнцезащитные очки. Мне так хорошо с ним, что всё остальное меркнет на этом фоне. Он закружил, закрутил меня по орбите, вывернул небо наизнанку.
– Как-то это варварски получается.
Не вижу лица, но чувствую, что улыбается.
– Ну… мы немного животные, если ты не заметила.
О да… Я заметила!
Устраиваюсь удобнее на его груди спиной и продолжаю лениво рассматривать голубую гладь, совершенно не терзаемая совестью по поводу своего «прогула». Хочу быть тут, с ним, вечно!
Лязг замка выдёргивает с мясом из воспоминаний. И мне больно практически физически, ведь там в том мире, я была счастлива, я была в полной безопасности, и я чувствовала эту жизнь полной грудью. Жила, если хотите.
Подбираюсь всем телом. Так всегда. Меня с головы до ног обливает холодом. И как бы не старалась контролировать тело, как бы я не мечтала показать свою непокорность, свою гордость, но не могу. Я песчинка в этом мире, всего лишь маленькая песчинка. Слабая и хрупкая веточка против шторма. Пылинка во время бури.
Он заходит в комнату, как обычно тихо, словно зверь подбирается к жертве. И вроде бы действительно не слышно шагов, но они бьют колоколом в голове. Бам-бам-бам…
Прикрывает дверь, не запирает, просто для проформы. Сюда никто не поднимается. Он запрещает им входить ко мне, даже еду приносит сам, каждый чёртов день. Стережёт как дракон своё яйцо. Стережёт и измывается. Уже понял, что ласка не помогла, что, прикинувшись хорошим мальчиком – ситуацию не исправить. И… и просто стал собой.
– Снова не ела…– зло чеканит.
Не реагирую. А хотелось бы вывалить на голову «любовно» собранный завтрак. Молчу, прекрасно зная, как НРАВИТСЯ молчание…
Его это бесит, просто бесит с удвоенной силой. Иногда мне кажется, что я на волоске от того, чтобы он разодрал голыми руками… Но, сдерживается. Я вижу эти искры в глазах, вижу желание заставить, но больше он не заставляет насильно.
Пусть раздирает, пусть прекратит это. У меня нет больше сил, просто нет. Я позорно сдалась. Выдохлась. НЕ МОГУ БОЛЬШЕ!!! Но в слух этого ни скажу никогда, хоть режь.
– Не дотянулась, – демонстративно поднимаю запястья и показываю наручники, которыми он меня приковывает.
Это, к слову, наказание, но и относительная защита. Причинять физическую боль мне, он не хочет. Уже оторвался, последствия не понравились. А я думаю, что не плохо было бы повторить. Именно последнюю фазу. Это страшно, но это и выход. Относительно того, что я могу сейчас.
Онемение губ, вязкость во рту и спасительная темнота. А дальше, будь что будет. Когда ты не можешь управлять ситуацией, даже ТАКОЕ, кажется спасением.
Мы все так боремся за жизнь… так карабкаемся. Но иногда жизнь хуже смерти, гораздо хуже.
– Не пизди, – ухмыляется.
За долгое время первый раз вижу его в хорошем настроении, как правило он сразу недовольный и злой. Фразы отрывистые и жёсткие, руки холодные и цепкие… а тут словно флиртовать пришёл, словно опять хороший мальчик, будто бы ничего не было и я просто забежала в гости к нему.
Присаживается на кровать и сразу же на ноги ложится рука и я дёргаюсь как ошпаренная. Доля секунды и хватка становится стальной. Не пустит.
Сдавливает пальцами кожу. Будет синяк и мне больно в моменте. Но, я не прошу отпустить, все мои мольбы и просьбы он игнорирует. Делает это демонстративно, жестоко и с полным превосходством во взгляде. Подавляет, так низко мстит.
– Как прошёл день, зайка?
Улыбается, окатывает лицо взглядом и ещё больше улыбается. Холодком по коже, мурашки сами собой начинают забег по телу. Отчаянно хочу обхватить себя руками, чтобы создать хотя-бы небольшую иллюзию защиты.
– Так же, как и все предыдущие, – осторожно отвечаю.
Издевается. День ещё не прошёл. Просто издёвка.
Поглаживает ноги, взгляд плавно скользит на бёдра. Сердце против воли ускоряется. Присаживается чуть ближе, приятный парфюм щекочет ноздри. Я выучила эти нотки. Сейчас там примесь чего-то сладкого. Явно женский аромат. Скотина, просто тварь. Издевается надо мной и ещё кого-то пользует…
Естественно, не говорю вслух. Будет воспринято как ревность, а это не ревность по своей сути. У меня нет стокгольмского синдрома и никогда не будет.
Не смотрю в глаза, мне противно. Но чётко вижу, как он смотрит, как на губы взгляд опускает, как хочет меня, вижу. Показательно утрирует момент.
– А ведь можно иначе, – притягивает к себе, глубоко вдыхает мой запах и касается носом шеи, – ты же знаешь, всё может быть иначе.
Пальцы проходят по рукам, ласкают и в какой-то мере греют, но на душе полный шквал. Титаническим усилием воли вынуждаю себя не двигаться и глушу очередную паническую атаку. Больше не хочу бессознательной куклой быть. Боюсь этого, очень боюсь. Пограничное состояние страшнее, даже вот такой жизни.
Касается руками, прижимает к себе откровенно наслаждаясь моим телом, хочет в душу, но это единственное место, где я могу поставить блок. И ставлю! Каждый раз! Никогда ему не достанется там место. Таким как он место в аду. Ненавижу.
– Прости меня… Прости меня, – тягучий интимный шепотом.
Внутренне хмыкаю.
Сколько раз я слышала это? Ммм… очень много, слишком много раз.
Губы находят губы, и он целует, прижимает к себе сильнее и сильнее. Лишая воли, воздуха и в очередной раз размазывая во мне личность.
«Ты должна выжить в любой ситуации, даже если нужно будет наступить себе на горло. Просто выжить. Всё остальное потом.»
Жаль, папа, что я так и не научилась выживать любым путём. Не могу. Внутри ад пожирает, я себя ненавижу, находясь в руках человека, лишившего меня права даже дышать, когда захочу.
За долгие дни в одиночестве я упивалась воспоминаниями. Безмерно скучала по родителям, своей жизни и ему. А потом плакала и звала. Просила найти меня, помочь, умоляла в каждом сне. Просила до крика и выбивалась из сил. Но… шли дни, а я так и не была услышана.
– Блять! – зло шипит мой мучитель, не получая отклика на свои действия.
Хватка на шее вынуждает тихо застонать от боли, он встряхивает меня, прижимается своим лбом к моему, тяжело дышит прикрыв глаза. Мне больно, но больше ни звука. Если бы я не была научена горьким опытом, то вырывалась и кричала, но я уже знаю каким ОН может быть непредсказуемым.
– Почему? – вглядывается в глаза, обхватывая лицо руками.
Сдавливает скулы, заглядывает в глаза, словно у него любовь безмерная, а я ухожу от него. Тварь. Просто тварь.
Ммм… это новая волна, он может быть чертовски нежным, милым и искренним, когда нужно и когда хочет добиться результата. А вот когда устаёт… когда устаёт и выходит из себя…
– Мне нужен врач.
Психует и отпускает, встряхивает руками и рывком поднимается с постели. Шумно дышит, стоя ко мне спиной.
Темно-серая майка плотно обхватывает его тело, я вижу, как мышцы перекатываются, словно судорога по телу. Самое опасное состояние. Он просто на грани. Я заступила на черту снова. И мне бы молчать и дождаться, когда надоест и он уйдёт, но я так отчаянно хочу домой, что…
– Пожалуйста…
Мне хочется заорать на него, как и всегда. Выплеснуть всё, довести себя и его. Довести до состояния, когда он уберётся отсюда. Моя ещё одна защитка. Так проще и быстрее, жаль только работает не всегда. Но работает…
– Я сказал нет, ты не выйдешь отсюда пока не будешь делать то, что нужно.
Облизываю вмиг пересохшие губы.
– Мне действительно нужен врач… Я не знаю, что со мной, понимаешь? И мне дико больно периодически. И страшно…
Хищно оборачивается, стреляя сразу в глаза, ввинчивая этим к полу.
– Выпей обезболивающее, – кивок на тумбочку где лежит блистер с двумя таблетками, – Тебе ничего не угрожает.
Поджимаю губы и опускаю глаза. Эта попытка снова провалена. Он меня типа оберегает. Блистер с двумя таблетками, охрана внизу лестницы, сам еду приносит и проверяет ежедневно, когда не может приехать запирает и еды приносит больше. Я видела лестницу только из открытой двери… У меня не было даже попытки побега. Побега, который я так лелеяла в своей голове.
– Всё, что было нужно, тебе сделали. Всё нормально, – нажимает интонацией.
Молчу.
Что ему ответит? Всё чтобы я хотела ответить его вынесет, я чувствую его состояние. И я не рискую. Сейчас разозлившись, не уйдёт.
Ещё некоторое время смотрит на меня, говорит про еду, бесится, что не ем особо и вскоре уходит.
Хлопок двери, лязг замка, минутная тишина, а потом голоса внизу. Разные голоса… женские, мужские… потом музыка.
Вновь оглядываю комнату взглядом. Так привыкла к однотипной картинке, что она вопреки всему стала какой-то родной что-ли. От безысходности радуешься мелочи. Привычной такой мелочи.
Первые дни на меня давил скошенный потолок у снования кровати, но сейчас уже привыкла. Привыкла и к однообразному пейзажу за окном, за окном с решёткой, к слову…
Уже приличная такая весна, рано светлеет. Когда меня демонстративно как собаку не пристёгивают к кровати, я подхожу к окну и смотрю вдаль на то, как поднимается солнце. Сморю и плачу. Глупая и наивная девочка, попавшая в замес двух семей. О-о-о мне популярно объяснили за что я тут. Просто я его триггер, и чтобы укусить больнее, всё вот это. Есть ещё маленькое, «но». Спасение или проклятие, не знаю, но без этого факта мною бы пользовались все, тоже в наказание.
Презирает меня и хочет.
Где-то в глубине души я злорадствую. Пусть так, пусть лучше так. Я ведь понимаю, что нравлюсь, что себе хотел, но не досталась. Периодами ненавидит меня, убить хочет, но тянется как кот и жмётся словно я единственная женщина на земле. Больной урод.
Взрыв хохота на первом этаже, не знаю кто там, но веселье быстро набрало обороты. Сволочь… пристегнул меня, бухает там внизу, а я тут… не могу даже до туалета дойти. Видимо решил, что если я ничего не ела, то и уборная мне не нужна.
Слёзы злости накатывают на глаза.
Я тут как собака на поводке, полностью беспомощна и растоптана. А самое противное это то, что я на волоске от того, чтобы не согласиться с тем, что он предлагает. Ведь вымещает злобу всё равно. Глупо сопротивляться, он в первую очередь физически сильнее.
Мне так больно внутри, так кровоточит, так стыдно и глухо…
И страшно до сих пор.
Помощь ждать уже бессмысленно, я это поняла, прождав почти месяц. Месяц в сознании, без накатывающей слабости и потери связи с реальностью. Ведь пришла я в себя после дозы наркотика, через четыре дня с капельницей в вене.
Испугаться сил не было.
А оказалось было чего пугаться. Не знаю, что именно мне дали, но через сутки после первой инъекции – остановилось сердце. Просто перестало биться.
Я тогда слушала мужчину, скрупулёзно поправляющего систему и вспышками воспоминания глушили страх, порождая отчаяние. Я ведь всё помнила. Помнила, как он меня… как…
В ту секунду пожалела, что не умерла, что каким-то чудным образом откачали и даже умудрились перевезти куда-то. Жалела, что не сдохла, полностью ощущая себя грязной тряпкой…
Это унизительно. Это навсегда вымазало меня в грязи.
Когда смотришь программы про жертв насилия, сопереживаешь им, но как-то не примеряешь на себя, потому что считаешь, что можно всё пережить, что жизнь на этом не закончится, что ничего страшного не случилось.
Ммм… так легко кажется со стороны.
Подняться, отряхнуться и пойти дальше.
На деле же, ты не можешь идти, ты ползёшь, замирая на каждом движении, навсегда придавленная эти камнем к полу. НАВСЕГДА! Это нельзя пережить, смириться и забыть. Невозможно. Это навсегда с тобой.
Чужие руки, губы, полная беззащитность и непонимание, безволие. Это ли не ад? Думаю, что он.
И я никогда не прощу. НИКОГДА!
Топот ног, девичий смех, басы и веселье, заканчивается ближе к трём часам ночи. Отчаянно хочется в такие моменты чтобы кто-то вошёл сюда, пусть случайно… вдруг какая-то «девочка на вечер» просто дверь перепутает и зайдёт. А потом возьмёт и поможет мне. Вдруг… чудо случится?
Если бы…
Я так и не сомкнула глаз.
Когда долго находишься в одном пространстве привыкаешь к некоторой расторможенности. Погружаешься словно в вакуум, в такое пространство с огромными стенами, через который пробивает свет, но ничего не слышно. За полтора месяца я научилась абстрагироваться от всего… и от боли тоже.
Ты просто закрываешься и говоришь себе, что её нет и она проходит.
Я всегда была умной девочкой и просто решила уберечь свой мозг от разрушений, потому что если не уберегу сама, то больше никто не поможет. Отчаянно хочу выдрать себя отсюда и вырву!
Когда открывается дверь я уже чётко знаю, что сделаю… Я сделаю это ради себя.
– Паш… – тихо зову в темноте.
Мужчина на пороге замирает, словно леденея. Пара секунд на то, чтобы осознать, что я действительно его зову по имени и порывистый рывок до выключателя. Щелчок, комнату заливает свет. Глаза, привыкшие к темноте, начинают слезиться. Прикрываю их, всё сейчас на руку.
Посетитель жадно шарит взглядом. А я… Я всё той же позе что и была днём, всё в той же одежде, всё там же. И всё так же ненавижу его за это. Сажает на цепь как собаку, унижает этим, словно бьёт наотмашь.
Голубые глаза блуждают по телу, натурально касаются его и только после быстрого осмотра, смотрит в глаза. Выглядит подозрительным, готовится к чему-то, но молчит. Ждёт что я выкину. За полтора месяца мы неплохо друг друга изучили. Он ещё помнит, как я в отчаяние кидалась к выходу, как билась и кричала. Надеюсь, это будет сниться ему в страшных снах, пусть преследует ночами, пусть изведёт!
– Отстегни пожалуйста, я больше не могу, – киваю в сторону уборной, максимально изображая страдания.
Ему нравится видеть муку в моих глазах. Уверена он кайф ловит, принося мне боль. Наказывает… Ликует… Словно имеет право на это. Но на самом деле – нет. Он мне никто и то, что я не оправдала его «великих» ожиданий, только его проблемы. Только вот мужчина напротив полностью съехал с катушек, чтобы вести себя хотя бы на пять грамм по-мужски…
Алкоголь, а может быть и ещё что «крепче» туманят мозг, но не до степени «я не понимаю, что от меня хотят».
Без слов отстёгивает наручники, и я срываюсь с места, чтобы пропасть за дверью. На самом деле мне не так сильно и нужно по назначению. Я беру передышку, перехватываю инициативу и не хочу быть жертвой. Хотя чётко понимаю, что так оно сейчас и есть.
Пальцы врезаются в маленькую раковину, сжимаю их. Хочу выплеснуть себя, хочу взорваться и не молчать. Но не могу, придётся терпеть.
Через пару минут выхожу, стирая с лица капли воды. Паша сидит на кровати широко расставив ноги и опираясь на них руками. Выжидает. Чётко понимаю, что у него странный зрачок для такого освещения. Ни то чтобы я не видела его разным за эти полтора месяца, просто сегодня он какой-то весь заторможенный, преисполненный силой, пьяный, чем-то закинутый, но тягуче-опасный. И решимость во взгляде. Упрямство.
Понимаю. Предел уже перешагнул. И это спокойствие… Показательное оно. Мишура.
Я всегда боялась наркоманов.
Увижу где-то шприцы использованные и сразу дрожью по коже. Меня очень хорошо обработали, чтобы я НЕ спокойно относилась к этому. А тут… Уже, наверное, нет. Где-то внутри так искрит, так тянет, так болит, что доводы разума затмевает и становится плевать.
Делаю плавный шаг, мне страшно, но я выбрала пусть. Выбрала! Наступила себе на горло и сделаю это. Сделаю сейчас, потому что больше нет ни времени, ни возможности… Всё может сорваться в любую секунду.
Не могу воспринимать его как мужчину, мужчины так не поступают. Да, он бесспорно хорош собой, максимально привлекателен. Тот самый мальчишка, что и тогда, когда выскочил ко мне на аллеи… но…
Взгляд мужчины падает на мои ноги, я в пижаме. Обычной хлопковой пижаме. Из всего, что он мне притащил, упрямо выбирала лишь её.
Отвожу взгляд, смотрю на стену напротив. Мне тошно.
Мои квадраты «жилплощади» обустроены на славу, тут реально можно жить, единственное к чему у меня не доступа это кухня. Не знаю, чего он боялся. Что я вскрою себе вены или что отравлю их всех, но как выглядит дом я не знаю. В моём распоряжении комната и маленькая уборная, в которой есть душ, туалет и машинка стиральная с функцией сушки.
Последний раз не помню, когда в зеркало смотрелась… Такая у меня сейчас жизнь.
Он поднимается. Теперь я смотрю в упор. Подходит вплотную, взгляд осмысленный, но мутный. Нет явной агрессии, но я её улавливаю каким-то шестым чувством. И то, что он под чем-то, тоже каким-то иным чувством осознаю… Я просто знаю и брезгую. Так сильно брезгую, что липким потом обливаюсь.
Он столько раз делал мне больно действиями и словами, что я научилась читать его мысли. Сейчас тоже хочет сделать больно, наказать за все свои несбывшиеся хотелки. Ну… и просто хочет, что тоже, видно.
Хорошая девочка из хорошей семьи не могла попасть в такую передрягу, но как мы выяснили ранее, я не хорошая девочка. Уже.
– Ты какая-то странная… – с прищуром произносит.
Опускаю глаза и неопределённо пожимаю плечами. От него разит всем на свете. Тут, в заточении, я очень остро стала реагировать на любые «незнакомые» запахи.
Меня всю разрывает внутри от омерзения, уже к самой себе. Когда он сидел на кровати, когда его тут не было вовсе, осознать то, что я хочу сделать, было проще.
Подхватывает подбородок, вынуждает на него смотреть. И я смотрю, в глазах слёзы. Слёзы бессильной ярости и боли, но он подумает иначе, потому что я говорю:
– Я так устала, Паша, я так устала… И мне так страшно… – голос дрожит, по щекам слёзы градом.
Следующее, что я делаю, это обнимаю. Кто бы видел, насколько сильно приходится в себе сейчас глушить всё своё я. И омерзение, которого через край, как воды в бокале.
Покорно прижимаюсь к телу, показывая, что он большой и сильный, а я маленькая и беззащитная. Нагло играю на инстинктах защитника. Я иду по краю, у меня как у сапёра, нет права на ошибку.
Плачу и жмусь, чувствую тошнотворный запах сигарет, алкоголя и женщины.
Мгновение он теряется, но потом в себя приходит и автоматически обнимает двумя руками, сжимает почти до хруста. Я пугаюсь, думая, что он опять в ярости и всё… но нет… резко подхватывает под ягодицы, ноги разводит и на себя сажает, а я пугливо сжимаюсь. Сердце в груди скачет.
Смотрим друг на друга, он вдруг улыбается и целовать тянется, а я застываю…
Только ни это…
Отклоняюсь чуть назад, губы по шее мажут, тут же присасываются к ключице. Он язык в ход пускает, облизывает меня, вот так через ткань кусает. Секунда и к стене придавил, выше закинул, к груди прижался. Сминает, шумно дышит. А меня как ножом резать начинает. Противно и тошно. Адский коктейль внутри взрывается.
Руки к лицу прижимаю, плачу. Натурально плачу. Громко, горько с всхлипываниями. Я не играю сейчас, мне действительно больно от бессильной ярости. Она ужасна. Разъедает кислотой.
Мой мучитель замирает.
– Оксан… – с сожалением, на выдохе.
Качаю головой, он к кровати отходит, сажает на себя уже с сомкнутыми ногами, но в плотную, двумя руками жмёт к себе, уткнулся в плечо.
И я в этот момент решаю, что пора начать, потому что настолько идеального случая может не подвернуться. Мы настолько раскалены эмоциями, что лучше не придумаешь. Расчётливая сука во мне, поднимает наконец свою голову.
– Почему вы так со мной… почему со мной?! Что я вам всем сделала?! – кричу, в грудь его пихаю, – Прицепились не оторвать. Отвалите! Я жить хочу, просто жить хочу!!! Я ничего вам не должна и не обязана ничем!
Паша перехватывает мои руки, старается удержать, но куда там, я в ярости и не сбавляя темпа ору дальше. Ору так что горло режет. Прямо вот так в лицо его ошалевшее:
– Что ты, что он! Вы меня принуждаете, ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Чё баб свободных в стране нет?! Какого хрена нужно от меня?! Отвалите от меня! ОТВАЛИ!
Паша заваливает меня на спину, руки держит и к кровати прижимает, всем своим телом. Мне больно, грудную клетку сжало, ни вдохнуть. Как тогда… ни вдохнуть, когда он пальцы на шее сомкнул. Яркое воспоминание вспышкой в голове проносится.
И я натурально пугаюсь, брыкаюсь под ним что сил осталось… Воспоминания накатывают волной колючей.
Паника!
– Что ты несёшь?! Ты с ним по курортам шаталась и трахалась как позовёт. Бежала в припрыжку!
Рык в лицо, такой что в жилах кровь стынет. Но отступать некуда.
– Он такой же урод, как и ты, слова «НЕТ» не знает! НЕНАВИЖУ ВАС!
Глаза зажмуриваю и ору, брыкаюсь, изворачиваюсь. Но он психует и поднимается в одно движение, сам. Взглядом таким бешенным опаляет, словно наяву видит, как мы жили и как я вру. А я ему бурю в ответ. Глаза искрят, как ненавижу сейчас. Всё ему припоминаю, всё что сделал со мной помню и это во взгляд вкладываю. Мою ярость ножом резать можно.
– Не гони, – зло шипит.
Подпрыгиваю следом. В грудь ему пальцем тычу.
– Я не обязана перед тобой душу раскрывать! Ты знать не знаешь, что было за это время, понял?! Ты меня не знаешь!!! Больные уроды. Ублюдки. Бабки есть и всё можно решили! УРОДЫ! Мне этого не нужно! ПОНЯТНО?! Не надо! Денег ваших чёртовых, положение и прочей фигни, НЕ НАДО! ОТВАЛИТЕ!
Закрываю лицо, всхлипы, слёзы, подвывания.
Паша молчит.
– Хочешь сказать, что этот уёбок тебя заставил? – голос тише звучит, участливее что-ли.
Больной на голову урод.
–Да пошёл ты!
Секунда и он меня к себе тянет, в грудь свою утыкает и обнимает нежно-нежно, по спине гладит. Баюкает как маленькую… Опять роль хорошего играет. Обжимает, словно любит безгранично, будто бы самое важное для него сейчас это – я.
Меня же жжёт любое прикосновение. Как огнём опаляет.
Терплю. Во имя цели терплю. Через силу терплю чужие руки, ласку чужую. Просто больной на голову урод… Он так изощрённо измывался словами и действиями, а сейчас вдруг вот так. Нежность, ласка.
НЕНАВИЖУ!
Постепенно градус снижается, он меня плачущую на руки берёт, на кровать опускается, к себе всё так же прижимает, гладит, успокаивает, говорит какую-то совершенно несвойственную ему хренотень. Весь такой защитник, злится и про моего мужчину грязь льёт, грозится его закопать. Мол, для этого всё сделал, что ещё немного и передел будет, тогда он, Пашка, всё себе вернет,. Говорит, что жалеет, что с психа от отца ушёл в свободное плавание, с низов подался. Решил что должен сам понять, что из себя представляет бизнес отца.
– Всё хорошо у нас будет, ты больше не будешь его бояться. Он сдохнет как собака. Он и его два тупорылых братца. У них ничего нет, ни тыла, ни поддержки. Всё как надо будет.
Говорит, говорит… Слова как вода.
Много говорит, слишком много того, что мои уши слышать не должны совсем. И это пугает больше, чем его действия. Потому что он не боится вовсе, называет имена, всё говорит, словно язык себе развязал. Уверен, что я никуда не денусь, что с ним останусь и эта информация тоже.
Стокгольмский синдром – на него надеется, больше, чем уверена.
Только вот не будет этого. Невозможно. Я же всё помню, руки его на мне, то, как безвольное тело брал, как меня собой заполнил, я всё это помню и ненавижу. Прессинговал, унижал, принуждал, наркотики вкалывал, чуть не отправил на тот свет, к кровати наручниками приковал, кормил как собаку, запер. Неужели решил, что это просто можно затереть, как ластиком росчерк карандаша?
НЕТ! Это кровью написано. Моей кровью… Я не забуду.
У него ко мне не здоровая тяга. Болезненная, долгая и мучительная для нас двоих. К слову, меня мучить он собрался куда как больше, чем горит сам. А может и не горит. Я не романтизирую… слишком уж ярко этот человек себя показал. Слишком.
Он долго говорит, потом решает, что я уснула, поглаживает мерно и в какой-то момент тоже закрывает по всей видимости глаза и засыпает.
Засыпает, оставив открытой дверь и сняв с меня наручники… Пока жду когда уснёт глубже, нетерпеливо глазами вращаю, всё поверить не могу, что так получилось переключить…
За окном светает, не знаю сколько времени, это сейчас ни важно, важно то, что я могу оступиться на каждом шагу и от этого по венам кровь шпарит. Ещё не верю своему счастью, не верю, что он вдруг вот так неосмотрительно себя повел, что так легко оказалось.
Подвох вижу во всём.
И какое-то время выжидаю, прислушиваюсь к тишине в доме, к тому, как Паша дышит, когда его рука безвольно сползает с моего плеча, понимаю, что пора. Сон глубокий.
Аккуратно выпутываюсь, очень медленно покидаю кровать, готовая каждую секунду придумать оправдание… если вдруг он резко глаза откроет. Мне так страшно, сердце в горле колошматит.
Как спускалась по лестнице, как пугливо тормозила на каждом шагу боясь даже вдохнуть глубоко, как голова кружилась от тахикардии… Наверное, я запомню эти минуты на всю жизнь.
Видимо кто-то там свыше благоволит мне, потому что там внизу, обувь мужская и толстовка, ещё какие-то вещи плохо видно, но это разглядываю и на ощупь определяю. Меня адреналином вышибает, когда я двигаюсь ближе к двери. Пожалуй, это самый драматический момент за всю мою жизнь. Дыхание перехватывает, а озираюсь, боюсь, что сейчас появится, плачу от счастья и неверия, что руку протяни и всё закончится, что там дверь на выход, что так всё вдруг просто получается…
Тянусь к ручке, держа в руках обувь и толстовку. Тяну на себя, но дверь не поддаётся.
Отчаяние тело окутывает мигом. Застываю. Деревенею вся до основания.
От отчаяния выть хочется. Темно, плохо видно, тут нет окна и где-то внутри дома ещё люди. Стараюсь действовать тихо. Но ощущение такое будто бы стук моего сердца слышит вся округа. Так сильно бьётся.
Рукой вожу по двери в надежде найти щеколду или что-то такое и когда нахожу, быстро открываю, дальше плавно тяну дверь на себя повторно молясь богу чтобы открылась. А она скрипит, так пронзительно, что я рывком её отворяю и не думая выбегаю сразу на улицу.
Просто вперёд, как есть босиком и прижимая к боку толстовку с чужой обувью.
Просто бегу вперёд, не чувствуя, как ноги мёрзнут, как что-то обжигает ступни, как ранят их. Где-то там впереди несколько домов. Это деревня или что-то подобное, я должна бежать к дороге – это логично, но вместо этого на горизонте вижу посадку, она через поле. В накатывающем восходе сложно определить расстояние, но я бегу именно туда, действую нелогично, следы заметаю. Потому что знаю, если поймает… то всё
