Виктор Владимирович Поликахин
Возвращение
« Но моя жена, она была так сварлива, что отравила мне каждую молекулу воздуха в этом особняке. Нищему было уютней в разрушенной халупе, чем мне в этом доме.» « А ещё эти дети. Они были неблагодарными. Они тоже грызли меня.»
– Что! ты показываешь мне детей! Это я должен показать тебе твоих детей. Почему ты не воспитал их в почтении и благоговении?
Ему будет нечего возразить на это замечание. А ангел будет смотреть и думать, что делать с человеком, который оправдывается тем, что его нельзя судить за грех, так как он им не насладился.
– Хорошо, – наконец скажет ангел, – Я разрешу тебе войти, если ты сможешь с теми чертами характера, которые насобирал в себя за жизнь, войти туда .
Он отойдёт от ворот, и сухое Карельское дерево попробует войти в слепящее царство. Как он сумеет это сделать, когда он при жизни уже давно не поднимал своих глаз и не смотрел в глаза других людей. А здесь нельзя ни отвести глаз, ни закрыть их, ты весь как одни открытые глаза, и все смотрят прямо в твою сердцевину.
Но это будет потом, а сейчас он крадётся вдоль стены, а я задыхаясь бегу по Лидии Ивановой. Сзади опять появляется мэр, я понимаю, что мне не уйти, вижу впереди люк, он скрывает под собой городские коммуникации. Видимо страх не до конца выел во мне человеческие чувства, я ещё не совсем животное, на бегу хватаю тщедушного старика, который трепещет и не может бежать. Я долговязый и сильный, метр 94 сантиметра, я бегу, у меня на плече дедушка, мэр переливается ртутью за нашей спиной, он хочет поглотить нас.
Возле люка я роняю старика. Мой двоюродный брат работает в пожарке, от него я знаю, что такие люки открываются ломом и рукой его не поднять. Но сейчас экстренная ситуация. Вся концентрация моей личности уходит в два пальца, которые сейчас должны будут подцепить крышку люка. В экстренные моменты старушки могут вытаскивать пианино из горящего дома. Брюс Ли мог вводить себя в такие состояния, он был серьёзный человек. Многие не правильно понимают себе серьёзных людей, мол это такие, у которых насупленные брови. Нет, серьёзные это те, которые не различают великое время и ничтожное. Мол сейчас я в финале и я буду на пределе своей личности, а сейчас я играю во дворе и буду одной восемнадцатой от самого себя. Брюс Ли был серьёзным всегда.
Вся концентрация моей личности уходит в два пальца, и крышка поднимается, стаскиваю в люк дедушку и падаю за ним, крышка захлопывается. Виктор Владимирович щёлкает пастью по пустоте, он сбивается с лап и кубарем катится дальше люка по морозному асфальту. Его ещё тащит дальше , а он уже бежит обратно, лапы проскальзывают на одном месте, он опять падает. Он над нами на крышке люка. Слышу, как клацают когти, пытаясь подцепить крышку. Мы вжимаемся с дедушкой друг в друга. Крышка слетает, мэр Энска, проникает внутрь на сколько может, широкая грудная клетка не позволяет ему опуститься полностью.
Шварк, шварк.
Когтистая лапа летает над моей головой и не может достать. Зверь хочет умяться и проникнуть глубже, но похоже он увяз, он упирается задними лапами и с огромным, продолжительным трудом вытаскивает тело. Ему становится неинтересен люк, он урчит и убегает.
Лежим какое-то время неподвижно, скоро появляется другая волчья голова, этот запросто может спрыгнуть к нам и поесть, но похоже боится. Я узнаю черты его морды, это депутат думы Кубяка Ефим Дмитриевич. Он смотри долго и начинает выть, пронзительно и тоскливо, исчезает.
Я должен преодолеть себя, мне страшно, но я ползу по маленькой лесенке наверх за крышкой люка. Выглядываю, Кубяка сидит в 10 метрах от нас, повернувшись спиной, крышка отлетела совсем не далеко. Ползу за ней, Кубяка рычит, замираю, но нет, он чешет себе бочину , как это делают псы задней лапой. Крышка над нами, мы в темноте.
Включаю фонарик на телефоне. Рассматриваю старика, нас обоих трясёт от обилия адреналина в крови.
– Кто это такие?
– Вы не местный?
– Нет.
– Это местная правящая элита. Раз квартал у них происходит перевоплощение, где-то на пять часов. Дата плавающая, но некоторые в городе научились её вычислять.
– Правящая элита это кто?
– Интересный вопрос, – я воодушевляюсь, я люблю эту тему, я много читал всяких книжек, – многие смешивают их с управленцами, но не все управленцы это элита. Подлинные люди власти это те, кто вступил в группировку.
– Надо же, – старик говорит рассеяно, ему не так интересно меня слушать.
Но я усиливаюсь, верю, что передавлю его равнодушие и воодушевлю своими мыслями.
– Во власть могут только привести, туда нельзя попасть никакими талантами. Есть стеклянный потолок, за который не пройдёт ни один гений управленец. За него тебя может провести только человек власти. Ты становишься его вассалом, а он твоим сюзереном.
Говорю заученными фразами, дедушка делает вид, что ему интересно, но при этом он зевает.
– Ты приносишь ему клятву на верность, или она только подразумевается, и ради этой верности человек власти должен переступить через все любые другие верности. Сначала внутри себя, а потом и делом. Ну там верность дружбе, родственникам, понятиям чести, своим убеждениям. В обмен сюзерен одаривает тебя властью. Это путь честолюбцев.
Похоже дедушке становится интересней.
– Сегодня здесь были разные люди, не только из администрации, были бизнесмены, начальники, депутаты. У нас в городе пять раз за последние два года менялся начальник милиции. Из пятерых только двое это люди власти. Иногда, временно, простые люди попадают на серьёзные должности, когда требуются именно профессиональные навыки.
Последняя информация совсем не интересна дедушке, он отворачивает лицо.
– Они мимикрируют под идеологию масс. Для них это формулы управления. Они могут принять демократические, либеральные, коммунистические, патриотические, консервативные, а чаще смешанные формулы.
Я закончил, дедушка должен был из вежливости, спросить что-то, дополнить, сказать угу или возразить. Но он сразу начинает говорить о чём-то другом и видно, что он уже давно погружён в свои мысли и вообще не слушал меня. Моё настроение понижается по оси игрек на несколько делений. Мы почти больше не разговариваем до утра.
Дня через четыре после описываемых событий я снова оказываюсь в администрации. Надо же, не бывал здесь много лет и вот попадаю второй раз за короткий промежуток. Я здесь из за дядя Бобы, у него проблемы со льготами, и мы записались на приём к депутату Ефиму Кубяке. Я уверен, что Кубяка решит вопрос, скоро у него перевыборы, и поэтому наступил период, когда многие вопросы решаются очень легко. Наше общение проходит прямо в коридоре, Кубяка рад нам помочь.
– Ну всё, до встреч, – Кубяка тянет нам открытую ладонь.
– Подождите, – у дяди Бобы какое-то сентиментальное настроение, я боюсь его настроения, – я хотел бы рассказать про своего племянника.
А я ведь просил не говорить про меня, но от счастья, что он так дружески общается с Кубякой, у дяди Бобы стёрло память. Он думает, что я стесняюсь сам просить за себя.
– Он много лет уже руководит общественной туристической организацией. У него много детей, они сплавляются по рекам.
– Да, как интересно, – Ефим Дмитриевич улыбается и смотрит мне в лицо – По какой реке? Мне трудно всё это слушать, я молчу. У меня на самом деле мало детей в организации, у меня и взрослых то мало.
– По Катамушке, – отвечает за меня дядя Боба.
– Катамушка, – кажется Ефим Дмитриевич был счастлив, что услышал именно эту реку, но наверняка он также бы восхитился, если бы дядя сказал по Волге.
Почему дядя вообще так умилился и потерял голову от этой встречи, он как и все знает о ежеквартальных перевоплощениях. Мне неинтересно об этом думать, я думаю о байдарках, как я буду их заклеивать.
Пост скриптум.
У этого рассказа не было названия. В этом можно и нужно увидеть желание излишней оригинальности. Но это не только это. Есть же стихи, которым сочинители не придумали названия. И не есть ли название иногда сужение смысла произведения. Дескать вы ничего не поняли бы, так вот вам подсказка. Но как у рассказа не было названия, то оно будет у постскриптума. И вот оно такое.
Оборотни.
Виктор Владимирович идёт по коридору. Вот уже скоро 25 лет, как он идёт по коридору власти. Сзади него маячат кровавые мальчики, начиная с подельника по строительному бизнесу Саши, которого он заказал в 94 ом году. Но кровавые мальчики не беспокоят его совесть, он иногда оборачивается на них и с удивлением констатирует: вы всё ещё здесь, вы ещё не стёрлись в моей памяти? Смотрит по сторонам, не видит ли кто. Идёт назад, чтобы прояснить с Сашей, что ему надо. Но Саша исчезает за углом поворота коридора и растворяется.
– Саша, давай поговорим. Что ты хочешь от меня?
Виктор Владимирович замечает человека, самого обыкновенного, кажется это работник отдела кадров, человек видел, как мэр кричал в пустоту и кого-то звал. Гнев набегает на брови мэру,
– Почему не работаете?
Своим гневом он внушает такой страх в работника, что убивает в нём всякую мысль о возможном сумасшествии господина мэра.
И Виктор Владимирович идёт по коридору дальше. Поворачивает, тихо открывает дверь. Тихо смотрит на свою вечную верную помощницу Ларису Павловну, которую воззвал когда-то из ничего. Кем была бы она, если бы не он? Обыкновенная жалкая жизнь, простые радости материнства, наполнение каждого дня ритуалами маленького счастья: малиновые занавески, запахи цветов, улыбки людей, летящий воздушный шарик, из этого ничтожества он воззвал её к могучей жизни: заместитель мэра, владелица сети косметологических кабинетов, сын наркоман. Он подарил ей вечно-прекрасное каменное лицо. Хотя некоторые считают это лицо неприятным, но это потому, что это лицо -голограмма. Оно меняется от положения, которое занимает смотрящий. И лицо это каменное совсем не потому, что над ним колдовал со скальпелем специалист, делая надрезы и утяжки, нет это сознание своего величия и достоинства породило специалиста , и он закаменил некогда милое и живое личико Ларисы Павловны.
