Виктор Тюрин
Королевский шпион. Подмастерье палача
Рано утром, после завтрака, состоявшего из невообразимого месива, где главным ингредиентом были бобы, мы отправились в путь, а спустя час выехали на большой торговый путь. Интерес людей ко мне уже пропал, да и какой смысл разговаривать с человеком, который отвечал одно и то же: не помню.
Когда утренняя прохлада ушла, дорожная пыль, поднятая копытами лошадей, лезущая в рот и в глаза, заставила людей окончательно замолчать. Купцы, сидя в своем возке, которым правил мальчишка, уже давно дремали.
Все это время я шел сбоку от одной из телег, на которой сидел возчик, разговорчивый молодой парень, по имени Жак, которому пыль не мешала болтать языком. Он и стал для меня источником основной информации. Обрадовавшись слушателю, он без умолку рассказывал о своих пьянках и бабах, но при этом быстро переключался, чтобы ответить на мои вопросы, правда, каждый раз корчил удивленную рожу, словно говоря, ну как можно не знать таких простых вещей.
По обеим сторонам дороги тянулись поля и виноградники, на которых виднелись сгорбленные фигурки крестьян, одетых в серую ряднину, но при этом я отметил цветные заплаты на их одежде. Красные, зеленые, желтые. Удивило, конечно, но спрашивать не стал, у меня и так хватало вопросов, причем куда более существенных. Например, что за странная толпа, бредущая нам навстречу?
Путешественники были одеты в грубые рубахи и штаны, шли босиком и опираясь на посохи. Их лица, впрочем, как и наши, покрытые серой дорожной пылью, делали путников неотличимыми друг от друга. У каждого через плечо висела большая тряпичная сумка, сшитая из мешковины, а на головных уборах приколото множество оловянных блях с изображениями святых, но помимо этого у многих на одежде я видел пришитые значки. Когда люди подались в сторону, освобождая нам дорогу, Жак пренебрежительно бросил:
– Ишь, какие! Хотят быть святее святых. Шалишь, не получится.
– Паломники? – высказал я догадку, что сразу было подтверждено кивком возчика. – А что у них пришито на одежде?
– Это знаки посещения святых мест. Их многие монастыри продают или дарят. Скажу честно, по мне так это глупость ходить по святым местам. Конечно, если тебе нужно исцелиться от тяжелой болезни и нет другого выхода, как надеяться на божью милость, то, наверно, можно пойти в другой город и помолиться мощам святого, который исцеляет такие болезни. Вот только даже в этом случае я пойду в церковь и буду молить Господа о ниспослании мне помощи. Знаешь, почему я так сделаю?
Жак явно, по-детски, хотел, чтобы я его спросил.
– Почему?
– Наш священник в своей проповеди как-то сказал: для истинно верующего Бог есть везде. Он вездесущ. Теперь ты понимаешь, что моя молитва придет к Господу в любом случае, и ездить никуда не надо, – сейчас в его голосе звучало торжество, словно он прямо сейчас сделал эпохальное открытие. – Так зачем тратить свою жизнь на это? Кружка пива, хорошая компания и податливая девчонка: разве не ради этого мы живем?
– Согласен. От пива я бы и сейчас не отказался.
Жак, покопавшись под сиденьем, достал наполовину пустую кожаную флягу:
– Глотни, приятель.
Сделав несколько глотков, я вернул флягу. Возчик основательно приложился к горлышку, потом заткнул баклажку пробкой и бросил обратно под сиденье.
Несколько минут я обдумывал смысл паломничества, пока в голову не пришла следующая мысль:
– Раз они ходят туда-сюда по монастырям, то почему бы им не пойти в монахи?
Парень засмеялся:
– Да кто этих бездельников возьмет?
Из его дальнейших объяснений, и к моему большому удивлению, стало понятно, что в монастыри людей со стороны просто так не брали. То есть можно постучаться в ворота, потом плакаться и бить себя в грудь, крича, что мой путь – это служение Господу, но это не поможет, если ты, конечно, не редкий специалист в каком-либо ремесле, либо знаешь несколько языков и умеешь переписывать книги. Только в подобных случаях можно попасть в монастырь, а так, кроме миски жидкого супа, куска сыра и хлеба ты ничего не получишь.
Пока я переваривал полученную информацию, мы догнали другой купеческий обоз, стоявший на дороге из-за сломанного колеса одной из телег. Задерживаться не стали, и только те, у кого были знакомые, коротко обменялись радостными криками и обещаниями при следующей встрече как следует напиться. Купцы, в свою очередь, сухо поздоровались со своими коллегами, не выражая при этом особенных эмоций.
«То ли конкуренты, то ли личная неприязнь», – подумал я, оценив их отношения.
Вскоре нас обогнал королевский чиновник, сборщик налогов, с помощником, четырьмя конными стражниками и двумя наполовину загруженными телегами. На боку у помощника болталась большая кожаная сумка. Насчет него меня просветил опять же Жак, дополнив свою короткую речь ругательствами, из чего нетрудно было сделать вывод, что и в старые времена эту службу не любили. Дальше снова потянулась пустая дорога, не считая крестьян на полях на фоне парочки деревень, да далекого силуэта то ли замка, то ли монастыря.
С одной стороны, издалека все это смотрелось, как французская пастораль. Природа, крестьяне, птички поют. С другой стороны, если не считать зеленой травки и птичьих трелей, местные крестьяне вблизи выглядели далеко не так радужно. Особенно мужчины и женщины в возрасте. Морщинистые лица, впалые животы и натруженные руки. Нетрудно понять, что такой вид они приобрели от тяжелого труда, недоедания и некачественной пищи. Про местную гигиену мне даже думать не хотелось. От неприятных мыслей меня отвлек стук копыт, а затем всадник, обогнавший нас.
– Глянь, Клод, королевская почта, – проинформировал меня возчик, прервав свой очередной рассказ о пьянке с приятелями.
Проскакавший мимо нас всадник порадовал меня яркими цветами одежды и наброшенной двухцветной накидкой, надетой сверху блестевшей на солнце кирасы.
«Белый и красный. Королевские цвета?..» – сразу возник вопрос, но спрашивать я не стал, чтобы окончательно не пасть в глазах Жака.
Вскоре нам попался скакавший навстречу регулярный отряд королевских войск, состоявший из двух дюжин королевских лучников во главе с офицером. Все они имели красно-белые ливреи, которые подтвердили мое предположение, кроме того, на левой стороне груди у всех были нашиты какие-то значки. Насколько я мог предположить, это были знаки, указывающие принадлежность солдат к какому-то определенному отряду. У каждого из них с одной стороны седла был прикреплен лук, с другой – колчан со стрелами, а с пояса свисал короткий меч. Я проводил их взглядом, потом спросил у возчика:
– Жак, а в городе, куда мы едем, можно найти работу, хоть на время? Может, что посоветуешь?
– Парень, я в Амбуазе никого не знаю. Только скажу тебе честно, Клод: ты какой-то малость придурковатый, поэтому мало найдется желающих иметь такого работника, хотя ты всегда можешь наняться на чистку общественных туалетов или подработать на кладбище у могильщика.
– Я же читать умею, – принял я обиженный вид.
Жак в ответ только пожал плечами.
«Отличная перспектива – чистильщик общественных туалетов».
Снова потянулся скучный и однообразный пейзаж из полей и лесов, пока я не разглядел на нижних ветвях дуба, росшего метрах в тридцати от дороги, пятерых повешенных. Судя по тому, что их лица были исклеваны воронами до полной неузнаваемости, а вместо глаз были черные дырки, висели они тут давно. Только когда мы подъехали поближе, я смог углядеть на стволе дерева какой-то вырезанный знак.
– Жак, это что? – обратил я внимание возчика.
– Разбойники, – в очередной раз удивленный моей тупостью, ответил мне Жак.
– Да нет. Вон там, – и я ткнул пальцем в направлении значка. – Вырезано на стволе дерева.
– А-а-а. Так это королевская лилия, – но увидев мой вопрошающий взгляд, продолжил пояснение: – Вырезается для того, чтобы все знали, что разбойники пойманы жандармами и повешены по королевскому указу.
Как я потом узнал, «королевская лилия» – геральдический цветок лилии; входя в герб французской династии при Валуа и Бурбонах, он считался эмблемой королевского дома.
Глава 2
Стены Амбуаза показались ближе к вечеру, но еще до этого признаком приближения города стало оживление на дороге, которая постепенно стала наполняться народом. Навстречу нам ехали пустые повозки и тележки крестьян, распродавших свой товар в городе, чаще стал встречаться самый разнообразный народ, а по обочинам дороги пастухи гнали с пастбищ стада овец и свиней.
Стоило обозникам увидеть видневшиеся вдалеке городские стены, как люди сразу оживились, а вслед за ними зафыркали, прядая ушами, лошади, словно почуяли, что их здесь ждет свежее сено и отдых. Меня, в свою очередь, тоже охватило нетерпение, состоявшее из любопытства человека, приезжающего в новое место, и тени надежды, что меня там могут узнать.
Когда мы подъехали поближе, я увидел мост через реку, а на другой стороне раскинувшийся город с замком. Мне уже было известно, что здесь находится королевская резиденция. Высокие и мощные стены замка вздымались вверх. Линии тяжелых защитных контрфорсов постепенно переходили в стрельчатые окна зданий, украшенные орнаментом. Сам город был скрыт городскими стенами, над которыми виднелись только крыши, печные трубы и церковные шпили. Сами стены, защищавшие город, имели шесть метров в высоту и толщину два с половиной метра и были сложены из могучих валунов, облицованных неровными блоками грубо обтесанного известняка.
В отличие от торгового тракта, движение у самого города было более оживленно за счет телег с различным грузом, мелких торговцев и просто одиночек-путешественников. Стражники – королевские сержанты – стояли как на мосту, так и у городских ворот. Чем ближе мы приближались к городским стенам, тем больше замедлялся ход обоза, так как поток телег, двигавшийся в обе стороны, постоянно останавливался. То сцеплялись колесами телеги, то заартачился осел, отказываясь идти, или наглые путешественники пытались пролезть без очереди – начиналась ругань, а спустя какое-то время в ход шли кнуты и кулаки. В этих случаях стражникам на мосту приходилось выступать своеобразными регулировщиками движения. Я видел, как в одном из подобных случаев сержант, пусть не сразу, но довольно ловко пробился сквозь собравшуюся толпу, дал пинка одному крестьянину, древком алебарды огрел другого возчика, пригрозил третьему, и через несколько минут движение вновь восстановилось.
Переехав мост, мы оказались перед городскими воротами. В двух нависших над ними башнях и на крепостной стене, я увидел солдат-лучников, которые скучающими взглядами провожали поток из повозок и людей.
Не успел наш обоз подъехать к воротам, как командир караула, чем-то похожий на нашего старшего охранника, вышел вперед, поднял руку в запрещающем жесте. Обоз встал. Двое стражников в шлемах, вооруженные короткими копьями и мечами, не дожидаясь приказа, прошли вдоль обоза, шлепая руками по тюкам и стуча кулаками по бочкам. Вернувшись, замерли в ожидании решения своего начальника, который сейчас стоял у возка, где сидели купцы, и только после чисто номинальной проверки груза стал уточнять, какие товары и куда купцы их везут.
«Так это своего рода таможня», – только сейчас догадался я.
Пока шел «таможенный досмотр», я крутил головой по сторонам. Из города все еще шел поток пустых повозок крестьян, запряженных мулами, которые временами противно кричали. Спустя пару минут мне это надоело, и я обратил внимание на сидевших на земле, по обеим сторонам ворот, бедолаг, которых по тем или иным причинам стража не пустила в город. Оборванные, покрытые серой пылью, они тянули руки и жалобно выпрашивали милостыню у проезжавших мимо путников и торговцев. Кто они такие, у меня не имелось ни малейшего понятия, но со временем мне стало известно, что средневековые города время от времени проводили чистку населения, избавляясь от пьяниц, хулиганов и бродяг довольно простым способом: выбрасывали их за городские стены, с запретом возвращаться обратно.
Глядя на них, я подумал, что на данный момент мало чем отличаюсь от этих людей, так как у меня, кроме одежды, тоже ничего нет, но уже в следующую секунду грустная мысль исчезла, так как обоз начал движение, втягиваясь в проем широко распахнутых городских ворот.
Город встретил меня шумной многоголосицей: он кричал, вопил на разные голоса, которые временами сливались в дикую какофонию. Над нашими головами, на верхних этажах домов, которые выступали вперед, нависая над нами, громко переговаривались соседи, обмениваясь городскими сплетнями. Драли горло, как узнал позже, зазывалы, рекламируя заведение или товар. На перекрёстке две кумушки ругались во весь голос, поливая друг друга бранными словами. Неожиданно их перекрыл звонкий звук трубы, потом стало слышно, что кто-то громко зачитывает текст королевского эдикта, а в завершение всего, из-за угла здания вышел мальчишка, который крутил за хвост дохлую крысу и громко напевал похабную песенку. Второй неожиданностью для меня стала вонь. В переплетении узких улиц, где дома стояли впритык друг к другу, все местные ароматы концентрировались, придавая удушливо-противный запах городу.
Сначала мы ехали по довольно широкой улице, но вскоре завернули, потом проехали небольшой рынок, из-за позднего времени совсем пустой, и наконец остановились на небольшой площади, рядом с которой находился постоялый двор. Купцы вылезли из своего возка и сразу направились к широко открытой двери, а меня окликнул Франсуа, старший охранник. Когда я подошел к нему, он сказал:
– Все, парень. Теперь ты сам по себе.
У меня мелькнула мысль, что было бы неплохо попросить у Франсуа или Жака пару мелких монет, вот только чувство самоуважения не дало мне это сделать, да и не стоило начинать новую жизнь с протянутой руки. Поблагодарив охранника, я махнул рукой Жаку и пошел, как говорится в сказках, куда глаза глядят.
Обойдя дурно пахнущую лужу с кучей свежего навоза, я углубился в сплетение городских улиц. Впрочем, как я быстро понял, современного понятия улицы как таковой здесь не было. По обеим сторонам уложенной брусчатки или утоптанной земли шли, впритык друг к другу, двух-трехэтажные дома с расположенными на первом этаже лавками. Верхние этажи выступали один над другим, нависали над головой, закрывая небо и солнце, при этом создавая впечатление наступивших сумерек.
«Интересно посмотреть, как там у них все внутри дома сделано. Наверно, каждый день, из-за любой мелочи, бегают по лестницам туда-сюда. Хм. Интересно. А где печные трубы? Или они едят исключительно, в тавернах?»
Ходил по улицам, не выбирая направления, пока не стало понятно, что я потерялся, словно маленький ребенок, отставший от мамы. Городские улицы, переулочки и тупики так причудливо переплетались и пересекались, что трудно было понять, идешь ты вперед или двигаешься по кругу. После того, как приличные дома стали сменяться на бараки с темными провалами вместо дверей и окон, а прилично одетые горожане совсем исчезли, стало понятно, что я ненароком оказался в неблагополучном районе. Не став искушать судьбу и местных обитателей, которые смотрели на меня оценивающе-раздевающим взглядом, я развернулся и пошел обратно, ориентируясь на крики продавцов и зазывал.
Разглядывая по пути горожан, я вскоре убедился, что Франсуа оказался прав: моя одежда мало чем отличалась от одеяний большинства увиденных мною мужчин, при этом было совершенно непонятно, зачем мужикам рядиться в яркую, цветастую одежду и выглядеть похожим на циркового клоуна. Тут, надо сказать, на мое мышление накладывалась специфика моей прежней работы: быть одетым так, чтобы можно было в любой момент слиться с толпой. Правда, яркие, попугайные расцветки были у зажиточной части населения: дворян, купцов и богатых горожан. Судьи, писцы, городские чиновники, профессора из университетов носили тоги и плащи исключительно темно-синего и черного цветов. Ремесленники, подмастерья и прочий народ одевались исходя исключительно из своего заработка. Даже при простом анализе можно было понять, что одежда разделяет людей на группы, а уже потом, разобравшись в этом вопросе, понял, что это одна из граней деления населения на три основных сословия. Духовенство, дворянство и остальной народ. Разделяли людей, помимо одежды, различные украшения. Перья, пряжки, перстни, украшенное драгоценными камнями оружие. Все это богатство, выставленное напоказ, словно говорило окружающим людям, что их владелец богат и знатен, определяя для остальных его социальный статус.
«В будущем, – усмехнулся я про себя, – это место займут крутые тачки и любовницы из модельных агентств».
Мимо меня шли ремесленники в туниках и облегающих штанах-шоссах, спешили по своим делам хозяйки в белых чепцах и платьях-коттах, степенно шагали купцы в богатых одеждах и деловито шли, в длинных черных одеяниях, городские чиновники и профессора университета. Довольно много было в городе священников и монахов, одетых в коричневые или черные рясы. Один раз я наткнулся на патруль городской стражи. Четверо сержантов, в шлемах и кольчугах, громыхая сапогами и лязгая железом, куда-то целеустремленно протопали мимо меня по улице.
Подавляющее большинство людей, встречающихся мне по пути, шли пешком, но при этом нередко слышался на соседних улицах цокот лошадиных копыт и предупреждающие крики.
Глядя по сторонам, я не только приглядывался к людям, но и рассматривал вывески, висящие над входом в лавки. Кое-что из рисунков было интуитивно понятно, вроде иглы и нитки над лавкой портного, а что-то для меня осталось загадкой, как нарисованная, над входом в таверну, голова негра (оказалось, что это «Голова сарацина»). В основном я угадывал, каким товаром торгуют в лавке, но желтое (как потом оказалось, золотое) сердечко требовало объяснений, правда, стоило подойти ближе, как все стало на свои места – это был магазин женской одежды.
Проходя мимо мастерских и лавок, можно было видеть, как подмастерье кузнеца бьет молотом по наковальне, а ученик пекаря, орудуя деревянной лопатой на длинной ручке, вынимает из печи хлеб.
Стоило мне пройти мимо очередной лавки пекаря и ощутить запах свежевыпеченного хлеба, как я почувствовал, что зверски хочу есть. Если до этого голод, притупленный новизной впечатлений, молчал, то теперь он завопил во всю мощь. Завтрак в виде тарелки бобовой каши с ломтем хлеба давно уже превратился в призрачное воспоминание для моего желудка.
Неожиданно ударили колокола. Их многократный звон пронесся над городом.
«Чего звонят? На молебен созывают?» – но вопрос остался без ответа, при этом я отметил, что крики зазывал стихают, а хозяева готовятся к закрытию своих лавок.
«Не понял. Неужели колокольный звон означает конец рабочего дня?»
Как потом выяснилось, я оказался прав в обоих своих предположениях. Несмотря на наличие городских часов, находившиеся в городской башне, расположенной на центральной площади, торговцы продолжали использовать звон колоколов, звавших горожан к вечерней молитве, как сигнал к концу рабочего дня. Впрочем, недоумевал я недолго, так как надо было срочно решать насущные проблемы, с питанием и крышей над головой. Мысли были самые разные, начиная от элементарного воровства и мытья посуды в таверне до азартных игр и грабежа припозднившегося горожанина. Мытье общественных уборных и работу на кладбище пока решил, как вариант, не рассматривать.
Вид церкви, мимо которой я сейчас шел, подвиг меня на мысль: не поговорить ли о моем бедственном положении со священником? В принципе это был нормальный вариант в моем положении, если бы он не имел один серьезный недостаток. Мои знания о католической вере, молитвах и обрядах стояли на нулевой отметке, к тому же я не знал, как сейчас обстоят дела с инквизицией и преследованием еретиков. Прокрутив в голове вопрос, я решил отложить его на время, пока не осмотрюсь в новом для меня времени, о котором пока не имел ни малейшего понятия. На первый взгляд люди здесь жили теми же проблемами, как и в будущем: деньги, работа, семья. Вот только разница понятий об окружающем мире сильно выделяла меня из толпы, поэтому я должен был их скрывать, чтобы не оказаться на допросе у инквизиторов или в сумасшедшем доме. За примером далеко ходить и не надо, так как такой наивный и простодушный парень, как Жак, считал меня за придурка. Впрочем, было у меня такое подозрение, что остальные обозники считают точно так же, как и возчик.
Вывернув из очередного переплетения улиц, я вдруг услышал где-то недалеко от себя стук молотков и визг пилы. Похоже, в том направлении шло какое-то строительство. Первая мысль, которая у меня возникла в голове, стоило мне услышать эти звуках: «Может, удастся подработать?»
Ускорив шаг, я вынырнул из переплетения улочек и неожиданно для себя оказался на центральной городской площади, позади небольшой толпы зевак, окруживших деревянную конструкцию.
«Так это же эшафот! – я сразу узнал деревянный помост. – То-то я слышал в обрывках разговоров о предстоящей казни».
Незаметно огляделся. Центром этой площади был фонтан, украшенный лепниной, здесь же находилось трехэтажное здание городской администрации, украшенное фигурными башенками. Из того, что мне уже довелось слышать от возчика, именно в таких зданиях заседал мэр с городским советом, сидели чиновники и судьи. Пригляделся к работе плотников и понял, что о приработке можно не мечтать, они уже закончили строительство и теперь собирали инструмент. Походил, попил водички у фонтана, слушая народ, который, как мне показалось, был излишне возбужден. Какое-то время разглядывал виселицу и непонятное сооружение в виде большого колеса, лежащего на помосте, после чего подошел к одной из групп горожан, чтобы послушать о том, что те говорят.
– Андрэ, ты мне вчера говорил, что будут казнить… – тут один из мужчин показал приятелю три пальца, – разбойников и аптекаря Пьера Вилана, а сегодня Луи мне сказал, что их будет меньше.
– Слушай больше своего глупого Луи! – вспылил его приятель. – Он просто болван и пустозвон.
Отойдя от них, я прошел немного дальше.
– Бедный Пьер, он так любил свою жену. А она стерва…
– Добрые люди, не подскажете: кого будут завтра казнить? – поинтересовался какой-то мужчина, видимо, только что подошедший, как и я, к толпе.
– Откуда ты такой незнающий взялся? Из леса вышел? – усмехнулся кто-то в толпе. – Уже два дня, как глашатаи на всех перекрестках громогласно объявили, что будут казнить разбойников из шайки Жака Рыжего и отравителя Вилана.
– Папа, а Пьер Вилан, это тот аптекарь, который недалеко от нас живет? – неожиданно спросила девочка лет восьми у своего родителя.
– Да, дочка. Только он уже там не живет. Пошли домой. Видишь, дождь собирается.
Только сейчас я заметил, что стало резко темнеть, так как поднявшийся ветер пригнал откуда-то тучи, наползавшие на город. Честно говоря, я даже обрадовался тому, что скоро пойдет дождь. Просто появилась надежда, что сильный ливень начисто отмоет этот вонючий и грязный город. Народ, что еще оставался на площади, при виде накрывающих город туч стал быстро расходиться по домам. Где-то рядом затопали тяжелые сапоги и залязгало железо – шла городская стража. Я уже разворачивался, чтобы уйти и поискать себе хоть какое-то укрытие, как вдруг заметил, что двое бродяг, выскользнув из переулка, кинулись со всех ног к эшафоту.
«Не понял?! А теперь понял».
Сам помост был обшит досками, но под лестницей оставалось незакрытое пространство. Только они протиснулись туда, как я кинулся за ними следом. Своим появлением я сначала испугал бродяг, заставив их отползти в самый дальний угол. В этот самый момент ударил гром, заставивший одного из бродяг перекреститься и начать читать какую-то молитву. Следом блеснула молния, а еще спустя несколько минут по доскам помоста застучали первые капли. Дождь постепенно набирал силы, уже хлеща по доскам изо всех сил. Кое-где вода стала просачиваться в щели, капая на булыжники, а когда одна из таких струек попала мне за шиворот, и я начал двигаться, ища более сухое место. Оно нашлось прямо под виселицей, где я стал устраиваться на ночь. С крышей определился, теперь можно и подумать, к тому же шептавшиеся в дальнем углу между собой бродяги не внушали доверия.
Так как под помостом встать в полный рост было невозможно, поэтому сначала я услышал шарканье ног, а затем во мраке проявились две сгорбленные темные фигуры, подбиравшиеся ко мне. Не успел первый из них ко мне приблизиться, как моя согнутая нога резко выстрелила вперед, ударив по выставленной вперед руке с ножом. Даже в полутьме я увидел тусклый отблеск на его лезвии. Нападавший закричал от боли и рухнул на землю.
Его подельник, испугавшись, отпрянул назад, чем я и воспользовался, кинувшись на грабителя с ножом. Было видно, что я ему сильно повредил руку, потому что тот, вместо чтобы оказать сопротивление, выставил левую руку ладонью вперед, в жесте защиты. Я ударил его кулаком в лицо, потом еще один раз. Под рукой что-то хрустнуло, а грабитель заорал от боли.
– А-а-а! Не бей! Ты мне нос сломал! И руку… – загнусавил он, при этом подвывая от боли.
Чуть отодвинувшись от него, я оперся рукой о землю и вдруг неожиданно ощутил под рукой нож.
«Он же, сволочь, собирался меня зарезать», – вдруг мелькнула мысль, и на меня вдруг накатила ярость, а в следующее мгновение нож оказался у меня в руке. Стоило неудавшемуся грабителю почувствовать острие ножа на своей шее, как он срывающимся от страха голосом заныл:
– Прошу, не убивай, не бери грех на душу. Христом богом заклинаю…
– Заткнись, крыса, а то точно зарежу. Эй ты, придурок, – позвал я забившегося где-то в противоположном углу, второго бродягу, – живо иди сюда.
– Деньги! Живо! – скомандовал я, когда трус подошел ближе. – Иначе обоих тут положу!
– У нас нет ни денье, – проблеял трусливый бродяга. – Мы ничего сегодня не заработали. Наши святые покровители отвернулись от нас, грешников.
– Деньги, собачье дерьмо! Или… – и я кольнул ножом в горло стонавшего бродягу.
Тот сначала дернулся всем телом от боли и неожиданности и только потом, чуть не плача, закричал:
– Нет у нас ничего! Пустые мы! Клянусь святым Бонифацием!
– Заткнулись! – прикрикнул я на них. – Тогда давайте что есть ценного из вещей. Живо!
– Вот. На. Возьми, – торопливо забормотал трус, протягивая мне свой головной убор. – Я ее совсем недавно украл. Она почти новая.
– Не мучай меня больше, нет у нас ничего, – уже чуть ли не заплакал лежащий у моих ног бродяга.
Судя по всему, у них действительно ничего не было, а значит, разжиться парой мелких монет мне не удалось. Неожиданно это вызвало у меня сначала всплеск разочарования, а затем новый взрыв ярости. Обычно я четко контролировал себя, но тут видно сказалось все, что произошло со мной за последние сутки: провал в прошлое, чужое тело, непонятная обстановка, голод, ночевка под эшафотом. Хотя я сумел взять себя в руки, но отголоски ярости чувствовались в моем голосе, когда злобно прошипел:
– Исчезли. Прямо сейчас.
Повторять не пришлось. Оба, причем довольно шустро, пролезли в отверстие под лестницей и исчезли за стеной дождя. Вернувшись на свое место, я тихо выругался из-за того, что сорвался, причем по мелочи. Причина моей вспышки была ясна – информационный вакуум. Главное для таких, как я – подготовка и информация. Находясь на чужой территории, мне непрерывно приходилось изучать и анализировать окружающую обстановку, чтобы правильно оценивать степень опасности. А как работать с тем, чего нет?
Чтобы отвлечься, я покрутил шляпу в руках. Это был головной убор с высокой тульей, узкими слегка загнутыми полями и острым, выдающимся вперед козырьком. Попробовал надеть.
«Вроде подошла. В крайнем случае продам старьевщику за пару монет. Возможно, и нож придется продать. Не о том думаешь, – оборвал я сам себя. – Надо идти от исходника и слепить для себя образ Клода Вателя. Если исходить из отличного физического состояния тела, то можно действительно предположить, что тот когда-то был акробатом или жонглером, вот только как быть с цитатами на латыни? Беглец из монастыря? Может, и так. Возраст пока можно оценить только ориентировочно… двадцать пять – двадцать восемь лет. Одет как не бедный горожанин. Так, может, все-таки мелкий торговец? Ну, не знаю. А вот студента из списка точно можно выбросить. Правда, ясности не больше стало, слишком много противоречий. Хм. Может, попробовать наняться в помощники к какому-нибудь купцу? Я знаю несколько языков. Хотя знаю их современные варианты, но есть шанс, что получится так, как с французским. Военное дело по-любому отпадает, моя работа – тайная война. Интересно, как тут обстоит дело со шпионажем? Скорее всего, что никак. А может, мне пойти по медицинской стезе? Неплохо знаю анатомию, немножко психологию и основы скорой помощи. Вот только не мое это, да и перспективы сомнительные. Да еще непонятно, как у них обстоят тут дела с дипломами. А на сегодняшний день? Можно грузчиком… или вышибалой. Короче, надо думать, а сейчас спать».
Проснулся я уже от громких звуков над своей головой. Солнце било сквозь щели, нарезая тонкими полосками утоптанную землю, а за деревянными досками были слышны громкие голоса людей. Я осторожно вылез из-под помоста, чем вызвал у местных зевак дружный смех. Они какое-то время показывали на меня пальцами и отпускали грубые шутки, но стоило мне отойти чуть в сторону, как внимание зевак снова вернулось к эшафоту. Надев «подаренный» мне головной убор, я теперь мало чем отличался от большинства горожан. В животе заурчало. Подойдя к фонтану, попил воды, затем снова вернулся к толпе зевак. Стоя позади людей, снова стал лихорадочно думать, как мне найти хотя бы временную работу.
«Может, в местный трактир попробовать устроиться? Кухонным рабочим. Или вышибалой».
Обдумывая варианты, я смотрел, как мужчина на эшафоте, стоя на лестнице, налаживал петлю. Слишком резко потянувшись, он покачнулся и чуть было не упал, но успел ухватиться за перекладину, правда, при этом выпустил веревку из рук, и та, скользнув, упала на помост. Зеваки, которые смотрели за всеми приготовлениями, почему-то не стали ему помогать. Правда, при этом никто из толпы не смеялся и не отпускал шуточки о его неловкости.
«Наверно, помощник палача. Вот только уже в возрасте дядька, – не успел я так подумать, как следом пришла другая мысль: – Может, помочь человеку? Сделаю доброе дело, глядишь, монета перепадет… или покормят».
Я решительно зашагал к помосту под удивленными взглядами зевак.
– Тебе помочь?
Мужчина, уже начавший спускаться вниз по лестнице, замер, затем внимательно, но при этом с явным удивлением, посмотрел на меня. В толпе кто-то засмеялся, но почти сразу умолк.
