Виктор Точинов
Зеркало судьбы
У Славика имелись версии, объяснявшие странность.
Первая: такой уж метаболизм, повезло человеку, пьянеет с малого, экономит и деньги, и ресурсы печени.
Вторая: под охотничьей курткой спрятана плоская фляжка, а трубочка выведена в воротник, – и, якобы занюхивая, Капитоныч добавляет.
Третья, самая реалистичная: морж-алкоголик пьет накануне охоты, и развозит его на старые дрожжи.
14. Спасовка-2 – Святокоммунарск
После второй полагалось перекурить.
Курили двое из пятерых, профессор вынул массивный портсигар и оделил Капитоныча и Гошу двумя папиросами с длинными бумажными мундштуками, как бы даже и самокатанными.
Гоша с Капитонычем удалились в тамбур, а Веймарн, убирая портсигар, достал и быстро сунул Валентину Арнольдовичу нечто небольшое. Славику показалось – визитная карточка, но он сделал вид, что ничего не заметил, что смотрит в окно.
Традицией им предписывалось общаться лишь на охоте, и никаких прямых контактов во внеохотничьей своей жизни они не должны иметь… Координатором и связующим звеном был Капитоныч. Славик порадовался, что при его попустительстве эти двое хоть немного насолят быдломоржу.
15. Святокоммунарск – 69-й километр (без остановки)
Как проскочили 69-й километр, Славик не заметил, да и мудрено было заметить во мраке. Там стояла платформа-призрак, ни одна из проходящих мимо электричка возле нее не останавливалась. Ни единого фонаря, ни единого освещенного окошка… Надо специально вглядываться, чтобы заметить, как промелькнет мимо темный силуэт платформы.
Вглядываться было некогда: добивали бутылку и закуску, под тосты «Чтоб рука не дрожала!» и «Ну, чтоб не последняя!»
Целью их поездки была точно такая же платформа-призрак. Но там поезд останавливался на короткий миг, хоть по расписанию и не должен был: у них имелась договоренность с машинистом.
16. 69-й километр (без остановки) – Васино
Теперь профессору надлежало ознакомить их с какой-нибудь технической новинкой в области охоты.
Иван Иванович был силен в теории: и всю охотничью классику перечитал, и за современной периодикой следил, в том числе и за издававшейся на английском. Плюс к тому регулярно заказывал и опробовал всевозможные технические новшества.
Нельзя сказать, что все познания сильно помогали Веймарну, когда дело переходило от теории к практике. Да и хитроумные изобретения как-то не способствовали успешной стрельбе… По результатам профессор шел на предпоследнем месте, опережая лишь Славика.
Сегодня он презентовал охотничьи патроны – картечные, особым образом снаряженные. Непочатая пачка была вскрыта, и все получили по патрону: и для иллюстрации к рассказу, и чтобы сами могли опробовать позже.
Славик обрадовался, – фирма «Бергель», всемирно известный бренд, у него на такие боеприпасы попросту не хватало финансов.
Гильзы по новой моде были сделаны из прозрачного пластика, что позволяло прекрасно разглядеть всю начинку. Оказалось она примечательной, в патрон последовательно уложена мелкая картечь трех видов: обычная круглая, кубическая и сделанная в виде чечевицы.
Профессор пояснил: все знают, как порой случается, – готовишься стрелять на приличной дистанции, а заяц негаданно выскочит чуть не под ноги, менять патроны в ружье некогда, приходится стрелять теми, что в стволах. Заряд летит плотным конусом свинца – и либо проходит мимо, либо, попав, портит дичь, буквально раздирая на куски.
С таким патроном конфуза не случится. Круглая картечь летит как обычно, квадратная за счет своей формы сильнее отклоняется в стороны, а плоские «чечевички» – еще сильнее. Сноп свинца рассеивается равномерно – попасть легче, и испортить добычу нет риска.
Капитоныча новые патроны, в отличие от профессорского ножа, заинтересовали. Осмотрел дотошно и объяснения слушал внимательно. И признал вслух: полезная выдумка, не в пример многим прочим. Но подаренный патрон себе не оставил, стрелял Капитоныч лишь собственноручно снаряженными боеприпасами.
Все уверения профессора, что у человека погрешности в определении навески пороха и дроби всегда будут выше, чем у станка, управляемого электроникой, Капитоныч пропускал мимо ушей. Свои надежнее, и все тут. И поди поспорь с ним, когда настреливает каждый сезон больше всех…
Капитоныч тут же передарил патрон Славику. С самой паскудной улыбкой вручил.
И Славик понял: сейчас начнется…
17. Васино – Владимирская
И впрямь, началось. Повторялся в другом изводе издевательский монолог, что прозвучал в адрес Валентина Арнольдовича, только теперь адресатом стал Славик.
Для разминки Капитоныч невинным тоном предположил, что уж с таким-то патроном Славик сумеет наконец отличиться. Предположение немедленно было им же и опровергнуто: нет, не отличится, куда уж ему. Разве что прикупить зайца надувного, резинового, и, обрядивши в настоящую заячью шубку, положить под кустик… Тогда шансы появятся.
И пошло…
И поехало…
И понеслось…
На Арнольдыче быдломорж лишь разминался. Настоящее цунами остроумия накатило сейчас.
Славик чувствовал, что лицо его багровеет, но сжимал губы плотно, как устрица створки. Знал – стоит возразить хоть словом, и достанется куда больше.
Он опустил взгляд, уставившись на свои пальцы, сжимающие патрон с прозрачной гильзой. И терпеливо ждал, когда словесная экзекуция завершится.
18. Владимирская – Медок
Самое обидное, что наезды Капитоныча, хоть и неимоверно хамские по форме, по сути были верны. Славик до сих пор, за два осенних сезона и один зимний, так и не взял ни одного зайца.
Он не мог понять, в чем дело. Вроде и стрелять случалось из верных положений, а результаты на стрельбище Славик показывал неплохие. А на охоте словно бы кто-то невидимый и бесплотный ствол ружья чуть-чуть в сторону отводил… Ба-бах! – и мимо. И каждый раз мимо. Что за напасть…
Его трофеи – несостоявшиеся его трофеи – добирали потом другие. И наверное, имели полное право на критику… Но лишь поганый морж использовал свое право на полную катушку и в самой издевательской форме.
Иногда Славик подозревал: причина неудач таится в его подсознании. Подсознательно он жалеет дичь. Сознание приучилось не обращать внимания на жалобные предсмертные крики зайцев, и на прочую их белость и пушистость, – и страстно желает трофей добыть. У подсознания иное мнение – и оно мягонько, незаметно отводит руку чуть в сторону.
Капитоныч продолжал выдавать изыски юмора, зачастую переходя на сатиру, а порой и залезая в гротеск.
Славик решил, что надо придумать и провести некий аутотренинг… Чтобы перед выстрелом представлять на месте зайца вислоусую гниду. Неуместная жалость тут же улетучится из подсознания. Заряд полетит точно в цель.
19. Медок – Жальниково
Струя тягучего словесного дерьма не уступала высотой и напором Женевскому фонтану. И не иссякала уже третий перегон.
Славик хотел бы не слышать, мысленно отключить у Капитоныча звук, да не получалось… Тогда он уставился на сжатый в пальцах патрон и заставил себя думать только о нем. О том, что такие патроны дают не только неоценимые преимущества при стрельбе на малой дистанции. Есть и побочный фактор: в разы растет риск зацепить кого-то из коллег картечиной-«чечевичкой», летящей по самой непредсказуемой траектории… На охоте всякое случается. С такими патронами «всякое» будет случаться чаще. В разы чаще. На порядки. Опасное новшество, непродуманное…
Хотя все это умозрительные рассуждения новичка, а «Бергель» – фирма солидная, и раз опытный Веймарн сказал: попробуйте, и опытный Капитоныч с ним согласился, – опробовать надо непременно. Сегодня же, не откладывая.
20. Жальниково – Щёглицы
И ведь однажды он был близок к успеху, он даже зацепил выстрелом зайца – не то подсознание вздремнуло, не то заряд разлетелся слишком широко.
Случилось все в середине прошлого зимнего сезона. Он неторопливо и старательно, как учили, выхаживал след, – а матерая зайчиха, напуганная его приближением, вскочила в другой стороне. Выломилась из кустиков, где таилась, взметнулась но невысокому косогору и тут же исчезла из вида.
Славик выстрелил тот момент, когда заячий силуэт четко нарисовался на вершине пригорка. Дистанция была идеальная. Ни веток, ни сучьев, способных отклонить летящий свинец, на линии огня не оказалось. Он был уверен, что не промахнется. И жалобный заячий крик подтвердил: не промазал.
Он поспешил туда, уверенный, что первый его трофей лежит на обратном склоне пригорка. И тут же влетел в лощинку, совершенно незаметную, доверху заметенную снегом. Ухнул в снег по пояс, еще через шаг – по грудь. Лощинка показалась неширокой, Славик не стал вылезать, двинул вперед, напролом. Пробивал, протаптывал путь – матерясь и подняв ружье над головой. В общем, провозился очень долго.
Трофей на дальнем склоне не лежал. Там валялся лишь большой клок шерсти, выдранный картечиной из заячьей шубки.
Впрочем, надежда еще оставалась, и немалая. На уходящем следе виднелись пятна крови, – небольшие, словно у кого-то из прохудившегося кошелька выпадали монеты, отчего-то красные.
Вторая картечина попала удачнее, и Славик бодро двинул по следу подранка, рассчитывая вскоре добить.
Увы и ах… Ранка оказалась несерьезной, царапиной. Разрывы между красными пятнышками становились все больше, а сами они все меньше и бледнее. Потом и вовсе исчезли.
Он продолжал упрямо идти по следу, на что-то еще надеясь. След привел на рельсы и пропал, снега там не было. Он двинулся вдоль путей, поглядывая по сторонам, ища сходящий с полотна след. Куда идти, направо или налево, Славик не знал, и пошел наугад, с вероятностью угадать пятьдесят на пятьдесят.
Он нашел выходящий след не скоро, но нашел и двинулся по нему. Но вскоре услышал за спиной голос Гоши:
– Эй, эй, паря! Ты своего зайца тропи! За этим я уж второй час иду!
Он ошибся, потерял след и взял чужой… А подраненную зайчиху добрал Капитоныч – та сдуру выскочила прямо на него. Славик опять остался с позорной «баранкой».
21. Щёглицы – Пятиозерье
Ладно бы он тогда просто упустил зайчиху… Но зачем-то прихватил с собой найденный клок шерсти, показал остальным. Дескать, смотрите сами: очень близок был к успеху, совсем чуть-чуть не повезло… Лучше бы не показывал. Потом каждый зимний выезд получал в конце охоты клок шерсти от Капитоныча: держи, мол, добавь в коллекцию.
И сейчас, разумеется, моржеобразная скотина не преминула вспомнить тот злополучный трофей… Славик держался стоически: близилось Пятиозерье, и там его мучения завершатся.
22. Пятиозерье – Малый Наволок
Уф-ф-ф-ф-ф… Отмучился. В последний вагон поезда зашли контролеры, трое, и полицай с дубинкой и с «горынычем» в кобуре, – им в подмогу. Здоровенный полицай, плечистый, – в передних вагонах публика едет всякая, порой нетрезвая и агрессивная.
Контролеры всякий раз, без исключений, подсаживались в Пятиозерье. Дальше начинались земли заброшенные, малонаселенные. Поселки вымирающие и уже окончательно вымершие. Станции, где по заведенному порядку поезда еще останавливаются, но редко-редко кто-то садится или выходит, и билетных касс там, разумеется, нет. Кассы после Павловского редкость, не окупается зарплата кассира.
В общем, в передних вагонах собрались пассажиры, которых надлежит дообилетить. Глагол «дообилетить» приводил Славика в состояние, близкое к экстазу, но именно так контролеры и выражались. И причастие имелось не хуже: «Эй, кто тут еще недообилеченный?» Восторг, душевный восторг.
Капитоныч при появлении контролеров тут же прекратил изблевывать очередную гнусность. Отошел с ними на другой конец вагона, долго толковал о чем-то – с их старшим он был знаком накоротке, да и остальных знал.
В Малом Наволоке контролеры двинулись в поход вдоль электрички. Дообилечивать недообилеченных.
23. Малый Наволок – Четвертый Пост
Малый Наволок был мертвым местом. Неосвещенная платформа без станционного здания, поодаль темные силуэты домов, довольно много, – но лишь два окошка светятся.
Электрички, тем не менее, останавливались. Живут здесь три с половиной старушки – вдруг одной из них приспичит куда-то прокатиться?
Три с половиной – не фигура речи. Капитоныч все окрестности их охотничьих угодий изучил дотошно, и как-то растолковал под настроение: три старушки нормальные, а одной ноги поездом отрезало, давно, лет пятнадцать тому, – вот и получается половинка. Сказав такое, Капитоныч погано, как он умел, загыгыкал, тряся моржовыми усами.
Ладно хоть после ухода контролеров издевки не возобновились. Пришло время расчехлить, собрать и проверить оружие. Гораздо лучше заниматься этим в светлом и теплом вагоне, чем на месте, нет риска уронить невзначай в сугроб цевье или стволины.
Разумеется, правила транспортировки охотничьего оружия категорически воспрещают такие действия в вагонах электричек, да и в любом общественном транспорте.
Да кто ж тут следит за правилами? В местах диких и безлюдных? Никто.
А у них – традиция.
24. Четвертый Пост – Пустынька
Славик укрепил фару «Вепрь» под стволами вертикалки, вложил патроны, поставил оружие на предохранитель.
Патроны, оба, были те самые – прозрачные, с разнородной картечью. Капитоныч (выглядел он не столь трезвым, как полчаса назад), заметив такое дело, ничего не сказал, просто загыгыкал. Он гыгыкал, и тряслись его моржовые усы-клыки, и тряслось моржовое брюхо, и моржовые складки на шее тряслись тоже.
Славик подумал: интересно, а вот чукчи, или эскимосы, или кто там еще на моржей охотится, – куда их стреляют? Куда целятся, чтоб наповал, наверняка?
Оружие было полностью готово, и Славик посмотрел в окно, на станцию Пустынька. Названию своему станция соответствовала идеально. Ни одного светящегося окна, ни сейчас, ни в другие поездки.
Электрички все же останавливались, для кого и зачем, – непонятно. Механический голос объявлял остановку, двери открывались и спустя положенный срок закрывались. Славик поначалу часто поглядывал на платформу: вдруг кто-то все-таки зайдет или выйдет? Никто. Никогда.
Казалось, что по поселку прогулялась чума. Или какие-то упыри выползли из болот и прикончили всех жителей. И в мертвом поселке живут бесплотные призраки его давних обитателей…
Славик знал, что все куда прозаичней. Земледелием здесь никогда не занимались, деревень не было – почвы никудышные даже для Нечерноземья. В относительно недавние времена начали добывать торф в местах низменных, и рубить лес, где посуше, – возникли поселки лесорубов и торфоразработчиков. Жили там и те, кто обслуживал работников лесхозов и торфопредприятий: кто торговал в магазинчиках, преподавал в школах, лечил в здравпунктах и т. д. и т. п.
Потом торфяные пласты истощились. Да и лес вырубали без ума – вместо строевых еловых боров теперь лес мелкорослый, березо-осиновый, для рубки неинтересный.
Поселки начали умирать и умерли. Здоровенная территория стала пустошью, мертвыми землями. Дальше по этой ветке, километров через тридцать-сорок, вновь появляются деревни и обработанные поля.
А здесь – безлюдная зона. Для охоты лучше не придумаешь.
Цель из поездки – платформа-призрак 113-й километр – находилась в самом центре выморочной территории.
25. Пустынька – 113-километр (без остановки)
Поезд сбавлял ход. Они впятером уже стояли в тамбуре, наготове: рюкзаки за спинами, оружие в руках. Десантироваться надо быстро. Электричка здесь не будет стоять положенную минуту, едва раздвинет двери – тут же вновь сдвинет, и полный вперед, нагонять график движения.
Двери разъехались в стороны.
Все пятеро выпрыгнули – не на платформу, прямо на насыпь.
26. Охота
– Зайчиха, молодая, – уверенно сказал Веймарн, подсвечивая след. – Бери ее, Славик.
Все повторялось… Все было как в тот раз. Вновь на следе пятнышки крови, но теперь, в электрическом свете, казались они не красными, – черными. Зайчиха дуриком подвернулась под первый неприцельный выстрел – «взбудный», как называл его профессор Веймарн, нахватавшийся в своих книгах старинных охотничьих терминов.
Славик понял, что ему дают шанс. Верный шанс. Если облажется сейчас – лучше самому сказать, что уходит из команды охотников. Не дожидаться позорного изгнания.
Он двинулся по следу. Капитоныч напутствовал странным звуком, хмыкающе-хрюкающим, моржовый хрен был снова пьян, аж пошатывался.
27. Первый заяц
Наступило утро, но лишь по часам, восток даже не розовел.
Дважды Славик находил свежие лежки – подстреленная зайчиха пыталась залечь, но вновь поднималась, завидев приближавшийся свет фары. След описал большой круг и привел к платформе-призраку.
Здесь было натоптано, но след тянулся дальше, под платформу. Славик не стал спешить, внимательно осветил и осмотрел все вокруг. Выходного следа нет. Вновь легла, и встать уже не пытается. Пора ставить точку.
Он шагнул под платформу, та стояла на высоких столбах, не пришлось даже нагибаться. Посветил – и тут же увидел зайчиху, лежавшую в нескольких метрах.
Промахнуться было невозможно, тем более новыми патронами.
Но Славик медлил с выстрелом, разглядывая зайчиху. Все было как в тот раз, кровь со следа исчезла давненько, но теперь Славик видел кровавое пятно на белой шубке – даже, скорее, на полушубке, коротеньком, песцовом.
Приклад влип в плечо.
Зайчиха жалобно закричала.
Славик уже слышал этот голос и этот крик, – когда зайцы стояли кучкой, ошарашенные и ничего не понимающие: все шло как всегда в их заячьей жизни, они отступали по электричке от контролеров, и отступили в первый вагон, и готовились к стандартному своему заячьему трюку, – обежать и вагон, и контроль по платформе, и уже начали трюк исполнять, – а электричка вдруг до срока захлопнула двери и уехала.
Зайцы не понимали ничего, но первый, «взбудный» выстрел Капитоныча все им разъяснил… Тогда и прозвучал голос этой молоденькой зайчихи, не разминувшейся с картечиной.
Палец окаменел.
Палец застыл на спуске и ни в какую не желал сгибаться.
Тело явно сговорилось с подсознанием…
Славик понял, что охотником ему не стать. Выбор прост: или с позором уйти, или от позора застрелиться.
Ружье дернулось в руках, световое пятно чуть сместилось, и Славик с изумлением увидел другое: никакой зайчихи тут нет, он снова спутал след, и переплетение теней под платформой сыграло дурную шутку со зрением.
Там лежал Капитоныч, переборщивший не то с потайной фляжкой сегодня, не то со старыми дрожжами давеча, и белую маскировочную куртку Славик принял за короткий песцовый полушубок, а темное пятно на ней – блевотина, не кровь. Ну а жалобный крик – лишь плод взбудораженного воображения, наслушался он таких криков.
Ошибся, с кем не бывает. Случаются на охоте ошибки, особенно с новичками. Всякое на охоте…
Он потянул спуск, не закончив мысль и не имея шансов промахнуться. Но потом, для гарантии, выстрелил из второго ствола.
Эпилог
Капитоныч дозвонился до Императорского центрального военного госпиталя Страстотерпицы Анастасии с трудом, лишь с третьей попытки. Господь ведает отчего, но связь с Ниеншанцем в тот день оказалась из рук вон плохая. Наконец дозвонился, но и тут не повезло, на звонок никто не ответил, вызов переключился на секретаря.
Лишь через полчаса, после долгих объяснений, кто звонит да зачем, и после долгого ожидания, на экране появился Веймарн.
Был он не в медицинском костюме, как того ждал Капитоныч, взявший отчего-то в голову, что профессор на операции. Веймарн оказался при полном параде, – в шитом золотом мундире медицинских дел надворного советника, при регалиях: «володя» на шее, а в петлице Гиппократ второй степени, на рукояти шпаги тоже болталось что-то наградное, но Капитоныч не разобрал, что, – шпага лишь мелькнула на миг и исчезла за краем экрана.
Веймарн начал было извиняться: дескать, прискакал из обкома оберпартайгеноссе со всей своей камарильей, так что, сам понимаешь… Капитоныч не дослушал, перебил, опасаясь, что со связью опять случится нехорошее. Сказал:
– Иваныч, так уж вышло, что не только Валю заменить нужно… Есть кто из кандидатов у тебя на подходе?
– Есть… – произнес Веймарн так медленно, что стало непонятно, как можно тянуть столь долго слово с единственным гласным звуком.
– Ты пригласи его к себе, да меня извести. Заеду, посижу, погляжу…
– Кто?.. – спросил Веймарн так же неимоверно тягуче.
– Да молодой наш, Славик… Сегодня его нашли.
Капитоныч изобразил рукой, как словно бы набрасывает веревку на шею, и затягивает узел за ухом, затем прикрыл на мгновение глаза и вывалил наружу язык. И пластика, и мимика были у него на редкость выразительные.
Веймарн молчал. Губы его кривились, словно профессор хотел сказать что-то матерное, или харкнуть в объектив камеры, но сдерживался.
– Жаль, но сам ведь знаешь: после первого зайца случается… – сказал Капитоныч равнодушно. – Насчет похорон и поминок я сообщу, как станет известно, но ты приглашай молодого, не мешкай, сезон в разгаре… И «сантаклеровки» бутылек приготовь, у меня как раз вяленая зайчатинка доспела… Пускай молодой причастится.
