Виктор Шендерович
«Текущий момент» и другие пьесы
СТРОНЦИЛЛОВ. Да. Мне говорили, что вы застенчивый. Документы готовы?
НОТАРИУС. Бумажка к бумажке.
ПАШКИН. Что это?
СТРОНЦИЛЛОВ. Это, Иван Андреевич, ваше завещание.
ПАШКИН. Нет! Пожалуйста!..
СТРОНЦИЛЛОВ. Да что ж такое! Полночи уже работаем, пора как-то адаптироваться. Что, в самом деле, за детский сад?
ПАШКИН. Я не хочу завещание! Не хочу!
НОТАРИУС. Кончай базар, сука.
Пауза.
СТРОНЦИЛЛОВ. Видите, Иван Андреевич, что бывает. И, заметьте себе – не в аду, а на земле, в процессе первоначального накопления капитала… Читайте!
ПАШКИН. Я… Я не понимаю. Я не вижу… буквы прыгают.
СТРОНЦИЛЛОВ. Хорошо, можете не читать. Просто подпишите.
ПАШКИН. Да как же? Я не понимаю.
СТРОНЦИЛЛОВ. Понимать тут ничего не надо. А просто – вы завещаете мне принадлежащую вам недвижимость, как то: жилую площадь по адресу – Пятая Прядильная улица, дом три, квартира сорок, со всей обстановкой; земельный участок с домом в поселке Фирсановка по Октябрьской железной дороге…
ПАШКИН. Откуда вы знаете? Ах, да. А зачем вам – недвижимость?
СТРОНЦИЛЛОВ. Вам она уж точно не понадобится: к утру вы будете недвижимостью сами. Хватит болтовни! Вы – подписываете там, где галочка. Быстро и молча. Затем сюда прибывает ликвидатор, и вы уходите из жизни – по возможности легким способом. Вашим посмертным устройством занимаюсь лично я. Райских кущ не обещаю, но вполне терпимые условия обеспечить берусь. Прошу!
ПАШКИН. Но…
СТРОНЦИЛЛОВ. Вам хотелось бы гарантий?
ПАШКИН. Да.
СТРОНЦИЛЛОВ. Их нет. Только мое слово. Им же уверяю вас, что без моей протекции вашей душой распорядятся по справедливости, то есть очень худо – и остаток вечности вы проведете в сильном дискомфорте. Частично – в компании этого господина.
ПАШКИН. Это –?..
СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич, честное слово, вы меня уморите… Никакой инфернальщины, нотариус здешний. И еще немало разных документов оформит в полном соответствии с законом. У него все впереди.
НОТАРИУС. Давайте перейдем к делу.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ваше дело, милейший, не говорить лишнего. Можете приступать.
НОТАРИУС. Все уже готово, и я здесь. Но – мне бы тоже хотелось гарантий.
СТРОНЦИЛЛОВ. Вопрос оплаты с вами должны были обговорить.
НОТАРИУС. Его и обговорили. Но, видите ли, деньги – такая тонкая материя…
СТРОНЦИЛЛОВ. Ничего тонкого в этой материи нет. Вам нужен задаток?
НОТАРИУС. Да.
СТРОНЦИЛЛОВ (после паузы, Пашкину). Иван Андреевич, не в службу, а в дружбу: откройте, пожалуйста, левую дверцу серванта; там у вас в пододеяльниках спрятана пачка долларов США. Отсчитайте скорее, ну, скажем, три тысячи – и отдайте нашему новому другу.
ПАШКИН. Это мои деньги!
СТРОНЦИЛЛОВ. Не будем начинать этот разговор сначала, я устал.
ПАШКИН. Это преступление.
СТРОНЦИЛЛОВ. Правда?
НОТАРИУС. Я сам.
Идет к серванту. Пашкин вскакивает, чтобы преградить ему дорогу – и бессильно опускается на стул.
СТРОНЦИЛЛОВ. Вам будет трудно, Иван Андреевич, если вы как можно скорее не свыкнетесь с мыслью о неизбежном.
НОТАРИУС (уже у серванта). Есть!
СТРОНЦИЛЛОВ. Возьмите три тысячи.
НОТАРИУС. Понял. (Начинает отсчитывать деньги.)
ПАШКИН. Что происходит?
СТРОНЦИЛЛОВ. У нас будет время удовлетворить ваше любопытство. (Не оборачиваясь.) Вы захватили пару лишних бумажек, господин нотариус.
НОТАРИУС. Не может быть. Ах, да. Вот, тридцать листов, Бенджамен к Бенджамену, можете пересчитать.
СТРОНЦИЛЛОВ. Мне пересчитывать не надо.
НОТАРИУС. Я готов.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну что, Иван Андреевич? Пора.
Пашкин не шевелится.
НОТАРИУС. Дядя! Завещание подписывать будем? (Стронциллову.) Его вдохновить?
СТРОНЦИЛЛОВ. Тщ-щ… Ну что вы. Дело добровольное.
НОТАРИУС. У меня мало времени.
СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич, мы задерживаем человека.
ПАШКИН. Зачем вам моя квартира?
СТРОНЦИЛЛОВ. Какая вам разница?
НОТАРИУС. Покойник! Автограф давай.
ПАШКИН. У меня ручки нет.
НОТАРИУС. Прошу!
Пашкин медлит.
Где галочка. Здесь и здесь.
Пашкин ставит подпись.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вот и слава Богу.
конец первого акта
Второй акт
Та же квартира, пару часов спустя. СТРОНЦИЛЛОВ дремлет в кресле; ПАШКИН неподвижно сидит у стола, глядя в одну точку. На столе – следы застолья. За окном начинает звучать сигнализация. Стронциллов просыпается.
СТРОНЦИЛЛОВ. Из сто тридцать пятой, «жигули»?
Пашкин кивает.
СТРОНЦИЛЛОВ (послушав еще). Вот же, действительно, гад.
Пауза.
ПАШКИН. Когда он придет?
СТРОНЦИЛЛОВ. Кто? А-а… На рассвете. Да не бойтесь вы.
ПАШКИН. Расскажите мне еще…
СТРОНЦИЛЛОВ. Про то, что – за пределом?
ПАШКИН. Да.
СТРОНЦИЛЛОВ. А надо? Успеете еще привыкнуть. Тем более, я же вам пообещал – крайностей с вами не случится. Ада не будет.
ПАШКИН. А что: ад – он какой?
СТРОНЦИЛЛОВ. Кому какой. Босха видели?
ПАШКИН. Кого?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ах ну да. И слава богу, что не видели. Потому что нет этого ничего. Кипящей смолы, костров, чертей с вилами… То есть – есть, но это уже экзотика. Туристические туры для верующих, наглядная агитация… А вообще все гораздо интереснее.
ПАШКИН. Как?
СТРОНЦИЛЛОВ. Я же сказал: кому как. Шелупонь всякая и мучается по-мелкому, а для VIP-клиентов – отдельное обслуживание. Цезарь, например, в каморке маленькой обитает. Там и правит.
ПАШКИН. Кем?
СТРОНЦИЛЛОВ. В том-то и ад его, что – некем. Тараканами руководит. Испанский король Филипп, напротив, во дворце, но пятый век в дыму. Астма у него чудовищная, а дым все валит из-под обоев. И поверите ли: пока все костры, на которых протестантов жарили, по очереди не прогорят, дым не пройдет.
ПАШКИН. Ох ты!
СТРОНЦИЛЛОВ. А вы как думали? Каждому – свое. Мессалина живет в строгом воздержании, Геббельс – среди евреев. Представляете? Геббельс, а вокруг – свитки Торы, семисвечники, пейсы, маца…
ПАШКИН. Мучается?
СТРОНЦИЛЛОВ. Геббельс-то? Пол грызет.
ПАШКИН. А евреи?
СТРОНЦИЛЛОВ. А они его не видят и не помнят его. Они – в раю.
ПАШКИН. А чего это у вас евреи – в раю?
СТРОНЦИЛЛОВ. Не беспокойтесь, не все. Только те, у которых ад был при жизни…
ПАШКИН. А нотариус? Ваш нотариус – с ним что будет?
СТРОНЦИЛЛОВ. Во-первых, нотариус этот – не мой, а по большому счету – ваш… А будет он, я полагаю, пересчитывать деньги. Много денег, мелочью, все время. А время там не кончается. Уставать будет сильно, но сна не наступит. За этим последят.
ПАШКИН. Кто?
СТРОНЦИЛЛОВ. А вот кто сейчас его курирует, тот и потом последит.
ПАШКИН. Поделом гаду.
СТРОНЦИЛЛОВ. Не стоит злорадствовать. У каждого свой скелет в чулане.
ПАШКИН. У меня нет скелета. У меня и чулана нет.
СТРОНЦИЛЛОВ. Я, Пашкин, про человеческие пороки говорю.
ПАШКИН. А-а. Человеческие пороки у меня есть.
СТРОНЦИЛЛОВ. У всех есть. Хотя, конечно, нотариус – особая статья. Он как раз по завещаниям специализируется… Мне его в аренду дали.
ПАШКИН. Кто дал?
СТРОНЦИЛЛОВ. Какой вы, Иван Андреевич, любознательный! «Кто дал»… Кто надо, тот и дал! И не надо так на меня смотреть – что вы, как маленький, честное слово! Да, мы все в контакте – по вертикали, до самого что ни на есть низу. Этажи разные – система одна.
ПАШКИН. То есть Сатана –?..
СТРОНЦИЛЛОВ. Посол Бога по особым поручениям.
У Стронциллова звонит мобильный.
Пардон. (Всовывает в ухо наушник и нажимает кнопочку.) Алло! «Семнадцатый» на проводе. Да, Пашкина – подтверждаю. Оформляемся помаленьку. (Пашкину.) Вы никуда не торопитесь?
ПАШКИН. Нет!
СТРОНЦИЛЛОВ. Тогда еще посидим. (В микрофон.) К пяти утра прилетайте. (Дает отбой.)
ПАШКИН. Это –?
СТРОНЦИЛЛОВ. Он самый, ангел-ликвидатор. Да не бойтесь вы! Я должен бояться, а не вы.
ПАШКИН. Чего вам бояться?
СТРОНЦИЛЛОВ. Еще не знаю. По обстоятельствам.
ПАШКИН. По каким обстоятельствам? (Пауза.) Что у вас за обстоятельства? Зачем вам моя квартира?
СТРОНЦИЛЛОВ. Слишком много вопросов. Даже не знаю, с какого начать.
ПАШКИН. Кто вы?
СТРОНЦИЛЛОВ. Это, Иван Андреевич, самый трудный вопрос. Спросили бы вы меня чего полегче.
Включает радио, шарит по эфиру. Звучит обрывочная околесица.
Никогда не понимал, как это устроено.
ПАШКИН. Что?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вот, я верчу колесико, а оттуда откуда-то – слова, музыка… У нас там этого никто не понимает…
Замолкает, продолжая шарить по эфиру. Пашкин неотрывно смотрит на Стронциллова.
Ну хорошо, если вы настаиваете на ответе… В настоящий момент официально я – падший ангел. Слышали про такое?
ПАШКИН. Да.
СТРОНЦИЛЛОВ. Что слышали?
ПАШКИН. Ну… Так, вообще.
СТРОНЦИЛЛОВ. Понятно. Ничего не слышали. Тоже хорошо. Потому что все обстоит не вполне так, как описано в художественной литературе. Я, например, не бунтовал против Господа, а пытался исправить положение в рамках существующей системы мироздания.
ПАШКИН. Типа перестройка?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну примерно.
ПАШКИН. И что?
СТРОНЦИЛЛОВ. А вот что видите. Низвергнут на Землю на общих основаниях. (Усмехается.) Решаю жилищный вопрос.
Пауза.
ПАШКИН. То есть вы теперь как бы человек?
СТРОНЦИЛЛОВ. Не как бы, а человек. Сдам вас с рук на руки, закрою ведомость – и всё. Конец ангельской жизни. Линию отключат, дар провидения отнимут – и вперед!
ПАШКИН. А жилищный вопрос вы уже решили.
СТРОНЦИЛЛОВ. Интересно! А что мне было делать? Бомжевать на троллейбусной остановке? Вам бы хотелось жить на троллейбусной остановке, зимой?
ПАШКИН. Нет.
СТРОНЦИЛЛОВ. Вот и мне не захотелось.
ПАШКИН. Зимой, конечно, лучше жить здесь… А летом – на даче в Фирсановке…
СТРОНЦИЛЛОВ. Так получилось.
Наливает в два стакана и один протягивает Пашкину. Тот стакана не берет.
ПАШКИН. Значит, не компьютер…
СТРОНЦИЛЛОВ. Что? А-а. Ну не компьютер.
ПАШКИН. Значит, это вы меня выбрали…
СТРОНЦИЛЛОВ. Началось.
ПАШКИН. Вы?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну я.
ПАШКИН. Дачу я бы вам и так отдал. Она теплая…
СТРОНЦИЛЛОВ. Хватит про это, Пашкин! Сколько можно! Забудьте. У вас впереди – вечность. И благодаря мне не в самых плохих условиях содержания.
ПАШКИН. Мне хотелось еще – здесь…
СТРОНЦИЛЛОВ. С этим – всё! Здесь буду я! Пейте.
ПАШКИН. Не хочу.
СТРОНЦИЛЛОВ. Хозяин – барин.
Выпивает свой стакан.
ПАШКИН. Только – насчет картошки – прямо сейчас попросите, а то… Вы сказали: вам линию отключат…
Пауза.
Нет, вы не думайте – мне вас тоже жалко…
СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич! Насчет Брагиной – всё под контролем, а вот жалеть меня не надо. У меня большие планы на жизнь. (Беря бутылку.) Еще?
ПАШКИН. Давайте.
СТРОНЦИЛЛОВ. На ты?
ПАШКИН. На ты.
Выпивают и целуются.
А как тебя звать-то?
СТРОНЦИЛЛОВ. Это неважно. Так вот, Ваня, на земле я намереваюсь жить вполне благополучно. Хотя недолго.
ПАШКИН. Почему недолго?
СТРОНЦИЛЛОВ. А что я тут забыл?
ПАШКИН (тихо). Самоубийство?..
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну уж нет. Как-нибудь по-другому организуем мое возвращение на небеса, не переживай. Вернусь из этого штрафбата чистый, как капля божьей росы. Есть наметки. А пока – работать, работать и работать!
ПАШКИН. Хочешь, я тебя на фирму устрою, на свое место? Я утром позвоню, договорюсь…
СТРОНЦИЛЛОВ. Не стоит трудов. У меня всё придумано. Пойду в Храм всех святых на Гребешках, церковным нищим. Я уже и местечко на паперти присмотрел. Работа – день через два; от паствы – подаяние, от отцов – гонорар.
ПАШКИН. За что гонорар?
СТРОНЦИЛЛОВ. Я же уникальный специалист, Ваня! Там (кивает наверх) все входы-выходы знаю… Я уж мосты навел – буду инструктировать патриархат. Визы в рай, решение кадровых вопросов… Они меня на паперть на руках выносить будут. И на земную жизнь заработаю, и загробную обеспечу.
ПАШКИН. Два в одном, как шампунь.
СТРОНЦИЛЛОВ (доливая в стаканы). Будет им шампунь. Они – там – меня еще узнают! Вернусь в высшие сферы весь в сиянии, вот увидишь.
ПАШКИН. Как же я увижу?
СТРОНЦИЛЛОВ. А я устрою. Как раз тебе кино про кузнечиков показывать перестанут. И вообще: договоримся… Тебе амнистию сделаем, а себе я статус мученика организую. И с башкой светящейся – прямо к престолу Божию! Там с ними и поговорим.
ПАШКИН. С кем?
СТРОНЦИЛЛОВ. Мне – есть с кем!
ПАШКИН. Ну ты силен…
СТРОНЦИЛЛОВ. У нас на небесах слабые не выживают.
ПАШКИН. У нас на Земле – тоже.
СТРОНЦИЛЛОВ. А для начала я здесь порядок и наведу. Временный хотя бы, в отдельно взятом районе. Почистить следует крепко, ты прав, дряни всякой развелось… Я и бумажки захватил.
ПАШКИН. Какие бумажки?
СТРОНЦИЛЛОВ. Какие надо. Ап! (Достает из портфеля пачку каких-то ордеров.) На убытие. С печатями… Только фамилию вписать, и готово дело.
ПАШКИН. Это –?..
СТРОНЦИЛЛОВ. Это, Ваня, социальная гигиена. Расчистка жизненного пространства. Ну что, кутнем напоследок? Как соседа фамилия?
ПАШКИН. Не помню.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ты записывал.
ПАШКИН. Куда-то делась бумажка…
СТРОНЦИЛЛОВ. Найди бумажку, Ваня, найди. Это животное не заслуживает жизни. Тетку родную выселил в Мытищи! Ищи бумажку, сейчас мы его оприходуем. А потом и тетку.
ПАШКИН. Да Бог с ними…
СТРОНЦИЛЛОВ. Нет никакого Бога, Пашкин! Или все равно что нету. Самим надо, самим… Ищи бумажку!
ПАШКИН. Не знаю я, где она… Да хрен с ним, пускай живет.
СТРОНЦИЛЛОВ. А обо мне ты подумал? Он буянит, а мне теперь по ночам не спать? Да, и этого еще не забыть, с сигнализацией… Из какой квартиры «жигули»?
ПАШКИН. Э-э-э…
СТРОНЦИЛЛОВ. Нехорошо придуриваться, Ваня… Из сто тридцать пятой он. Фамилию – завтра в ДЭЗе узнаю, а насчет соседа – не будем откладывать. Дай-ка я поищу листочек… (Роется на столе.) Насвинячил ты, как боров. Как с тобой жена целых пять лет жила? Ага, вот! Ну у тебя и почерк.
Пашкин осторожно заходит сзади, берет с кухонного стола нож и несколько секунд стоит в размышлении. Потом кладет нож и берет с плиты сковородку. Стронциллов не видит этих манипуляций, увлеченный заполнением карточки.
СТРОНЦИЛЛОВ. Соловьев его фамилия. (Вписывает в бланк.) Соловьев Анатолий Петрович! Завтра же и приберем, вместе с автовладельцем. Будут знать. И насчет старух бы не забыть – прав ты был насчет старперок этих, сколько можно кислород переводить? Ладно… Значит, Соловьев. Годы жизни: тысяча девятьсот шестьдесят восьмой – две тысячи… Ну и достаточно, да, Вань?
Пашкин с размаху бьет Стронциллова сковородкой по голове, и тот сползает на пол. Пауза.
ПАШКИН. Ой, бля. Ну, теперь мне точно шандец.
Продолжая бормотать и тихо вскрикивать, Пашкин судорожно роется в ящиках кухонного стола, бежит в ванную, возвращается за ножом, снова бежит в ванную, возвращается с веревкой и начинает связывать Стронциллова. У того вдруг звонит мобильный. Пашкин еще довязывает узел, когда громкая связь включается автоматически.
ГОЛОС. «Семнадцатый», ответьте «Воздуху».
Пашкин берет телефон, прокашливается.
ПАШКИН. Алло. Я «семнадцатый».
ГОЛОС. У вас все штатно?
ПАШКИН. Да.
Стронциллов стонет и открывает глаза.
ГОЛОС. Объект готов?
ПАШКИН. Готов.
ГОЛОС. Я на подлете, буду в расчетное время.
ПАШКИН. В пять утра?
ГОЛОС. Как договаривались.
ПАШКИН. Жду.
Щелкает кнопочкой – и размашисто крестится всей пятерней.
СТРОНЦИЛЛОВ (стонет). Три пальца должно быть, три! В крайнем случае – два. А ты всей жменей, идиот…
ПАШКИН. Много – не мало. Лежать. Так! Что я хотел? Да!
Наливает водки, выпивает.
СТРОНЦИЛЛОВ. Зачем ты меня ударил, Ваня?
ПАШКИН. Лежи тихо.
Рвет на мелкие клочки ордера.
ПАШКИН. Ишь, разгулялся… Толик ему мешает… «Жигули» со старушками…
СТРОНЦИЛЛОВ. Ваня, ты дебил.
ПАШКИН. Неправда. Во-первых, я не дебил, а во-вторых – не Ваня.
СТРОНЦИЛЛОВ. А кто?
ПАШКИН (надевая плащ и шляпу Стронциллова). Конь в пальто! Узнаёшь?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ваня! Прекрати хулиганить.
ПАШКИН (прицепляя телефонную гарнитуру). Ваня теперь ты. Извини, так получилось. (Открывает папку.) Ваня – а правильнее сказать: Пашкин Иван Андреевич. Родились в Москве, 6 мая 1954 года… Хороший был денек, говорят. Так, годы жизни… – годы жизни указаны правильно. Прекрасное досье у вас, всё так подробно записано…
СТРОНЦИЛЛОВ. Который час?
ПАШКИН. Правильный вопрос. Половина пятого. Полчаса осталось.
СТРОНЦИЛЛОВ. Развяжи меня. Пожалуйста. Я…
ПАШКИН. Лежите тихо, Иван Андреевич.
СТРОНЦИЛЛОВ. Мне больно… Мне плохо.
ПАШКИН. Кому сейчас хорошо.
СТРОНЦИЛЛОВ. Это же глупо! Тебя же все равно найдут. Обязательно найдут. Но уж тогда – ад по полной программе, из Босха.
ПАШКИН. Я людей не убивал, за что мне ад? А Босха никакого не было, ты сам сказал. А будешь мне грозить – ёбну еще раз по балде сковородкой, и всё. А рот я тебе сейчас скотчем заклею, чтобы ты лишнего не вякал. (Уходит в прихожую.)
СТРОНЦИЛЛОВ (кричит вслед). Тарантино вы тут насмотрелись! Ты еще бензином меня облей! И раньше дураковатый был, а под утро совсем тупой стал! Ты что, не понял, что я бессмертный?
ПАШКИН (возвращаясь со скотчем). Бессмертный ты временно. А дальше – сам сказал – на общих основаниях… Говорил? Что притих? Когда у тебя связь-то отрубают? С минуты на минуту. И станешь ты человеком. Ненадолго, минут на десять. А потом – извини…
СТРОНЦИЛЛОВ. Ты не сделаешь этого.
ПАШКИН. Я и не сделаю. Специальная тварь прилетит через полчаса.
СТРОНЦИЛЛОВ. Все равно: убийца – ты. По всем законам выходит, что ты. И будет с тобой, как с убийцей. С котлами, со смолой кипящей, с…
Но договорить не успевает: Пашкин начинает заклеивать ему рот скотчем, приговаривая…
ПАШКИН. Я, значит, убийца. А он, значит, ангел! Полный портфель говна с печатями приготовил. Пространство расчищать прилетел, сука! Что ты мычишь? Сказать хочешь? Так уже сказал. Наговорил умностей, теперь помолчи. (Завершив заклейку.) Теперь я рассказываю. Значит, так: вы, Иван Андреевич, пытались оказать сопротивление. Не захотели смириться. Пришлось склеивать вас подручными средствами…
Стронциллов мычит что-то сквозь скотч.
А-а, страшно умирать? Страшно?
Стронциллов мычит.
А как насчет смирения? Нету? Плохо, Иван Андреевич! Если вы как можно скорее не свыкнетесь с мыслью о неизбежном, вам будет трудно.
Стронциллов мычит.
Вам все равно будет трудно, но если вы не перестанете выть… – я тебя всё-таки сковородкой еще раз ёбну, ангел мой… И попадешь ты в ад, в самый натуральный ад, а я еще расскажу, как ты квартирами запасался и смертные квитанции с неба тырил; вот будет потеха, вот тебя встретят, как родного! Да? Хорошо тебе будет? Эй… Ты чего?
Стронциллов лежит с закрытыми глазами.
ПАШКИН. Опа! Чувствительные какие пошли ангелы. Э! Цирк тебе тут, что ли? Не надо своим ребятам… (Заглядывает в зрачки.) И правда, отрубился. Еще мне не хватало, чтобы он коней тут бросил. Эй! Ты погоди, ты куда синим становишься? Ты что, человеком стал – и сразу дуба давать? (Всмотревшись.) Ой, я же ему нос скотчем замотал.
Отдирает скотч с лица. Стронциллов судорожно вздыхает, но остается лежать неподвижно. Пашкин, взвизгнув, бросается к телефонной трубке, и набирает две цифры.
ПАШКИН. «Скорая»? «Скорая», скорее!.. Пашкин, Иван Андреевич… Пациента? Тоже Пашкин Иван Андреевич. Кто пьяный? – мы однофамильцы!.. Лет? – на вид примерно сорок, а так не знаю… Зачем вам точно, какая вам разница?.. У кого спросить? – он без сознания лежит. Очнется – сразу спрошу про возраст… Понятия не имею, что с ним! Задохнулся. Воздух сквозь скотч не проходил. Пятая Прядильная, три, квартира сорок… Корпуса нет, подъезд второй, этаж – шестой. Код: два – четыре – шесть, тремя пальцами сразу!
В изумлении смотрит на три своих сложенных пальца, крестится, кладет трубку и садится в изнеможении.
ПАШКИН. Эти едут, тот летит… Сейчас тут народу будет! (Стронциллову.) Кто первый успеет, тот тобой и займется. Извини.
Стронциллов лежит неподвижно. Пашкин разрезает на нем веревки – и выбрасывает их вместе со смятым скотчем. Садится, закуривает. Слышно тиканье часов. Включает радио. Шуршит по эфиру. Джазовая кода сменяется мужским голосом.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Каунт Бейси играл для тех, кто не спит в эту ночь. Без четверти пять в Москве. Скоро утро, а у нас – звонок. Алло! Вы в эфире!..
Пашкин сидит, глядя на часы. Их тиканье становится все громче; потом снова на первый план выходит радио.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. …в этот поздний – хотя почему поздний? – в этот уже ранний час специально для Юли из Москвы звучит композиция Эллы Фицджеральд «Спецавиапочта».
Снова джаз. Потом опять становится слышно тиканье часов. Последняя пронзительная нота композиции, секунда тишины и – звонок в дверь.
МУЖСКОЙ ГОЛОС (по радио). Пять утра в Москве.
Пашкин выключает радио, тушит сигарету. Сидит несколько секунд. Повторный звонок в дверь. Пашкин начинает креститься, смотрит на пальцы, подумав, убирает лишние – и кладет правильный крест. Открывает дверь. На пороге стоит мужчина огромного роста.
ПАШКИН (после паузы). «Воздух», я – «семнадцатый».
МУЖЧИНА. Допустим. Вы «Скорую» вызывали?
ПАШКИН. Да! (Освобождая проход в квартиру, показывает на лежащего.) Вот.
ВРАЧ проходит, за ним проходит стоявший за дверью САНИТАР. И они тут же начинают колдовать над телом.
ВРАЧ. Нашатырь! Окно откройте, настежь!
Пашкин открывает окно. Санитар дает Стронциллову понюхать ватку, тот дергает головой.
ВРАЧ. Давно без сознания?
ПАШКИН. Минут пятнадцать.
ВРАЧ. Молодцы! (Санитару.) Строфантин, быстро. (Осматривая пейзаж.) Что пили?
ПАШКИН. Коньяк. Шампанское.
ВРАЧ. Вижу. Кроме этого ничего не пили? Антифриз, лаки?
ПАШКИН. Нет.
ВРАЧ. Так держать.
Делают Стронциллову укол в вену.
ПАШКИН. Что с ним?
САНИТАР. Гипоксия.
ПАШКИН. Понял. (Пауза.) Он не умрет?
САНИТАР. Как не умрет? Умрет, разумеется. Но не сегодня.
Хлопочут над телом. Звонок в дверь.
ВРАЧ. Вы сколько бригад вызвали?
ПАШКИН. Я – одну.
Аккуратнейшим образом правильно крестится – и снова открывает дверь. На пороге стоит ЛИКВИДАТОР. Пожилое тихое существо.
ЛИКВИДАТОР. Простите за задержку: склероз! Вместо Пятой Прядильной, три – прилетел на Третью Прядильную, пять, представляете? Тетку какую-то чуть кондратий не хватил. Я что, такой страшный?
ПАШКИН. Честно? Мне – очень страшно.
ЛИКВИДАТОР. «Семнадцатый», меня предупреждали, что ты приколист. Где объект?
ПАШКИН. А вон.
Ликвидатор проходит в кухню, где приходящему в себя Стронциллову меряют давление врачи – и останавливается в шоке.
ЛИКВИДАТОР. Это что за балаган?
ПАШКИН (разводит руками). «Скорая помощь».
ЛИКВИДАТОР. Вижу. А зачем?
ПАШКИН. Не знаю. Приехали…
ЛИКВИДАТОР. Кто вызвал?
ПАШКИН. Понятия не имею. Поверите: только что – звонок в дверь. Я думал – вы, открываю…
ЛИКВИДАТОР. Кто вызвал реанимацию, «семнадцатый»?
ПАШКИН. Я сам в недоумении. Честное слово. Вот вам крест святой! (Правильно крестится.)
ЛИКВИДАТОР. Я вам что, мальчик, летать туда-сюда?
ПАШКИН. Извините.
ВРАЧ. Это третий ваш вернулся? За добавкой ходил?
ЛИКВИДАТОР. Кто третий?
ВРАЧ. Так! Собутыльники, отойдите от товарища! Ему воздух нужен.
Стронциллов открывает глаза.
САНИТАР (врачу). Кириллыч! Вроде он оклемался.
ПАШКИН. Ваня! Живой! Ну, ты нас напугал.
ЛИКВИДАТОР. Добрый вечер, Пашкин Иван Андреевич.
Стронциллов вскрикивает и снова теряет сознание.
ВРАЧ. Черт! Нашатырь! Строфантин!
Снова хлопочут над Стронцилловым.
ЛИКВИДАТОР (посмотрев немного). Угу. Ну, ребята, я вижу, квалифицированные… Ждать не имеет смысла.
САНИТАР. Вы что, по-русски не понимаете? Уйдите отсюда все!
ЛИКВИДАТОР. Да. Я, пожалуй, пойду.
ПАШКИН (провожая). Извините, так неловко получилось… Я думал – вы, открываю…
ЛИКВИДАТОР. Реаниматоры – бич Божий! Лезут во все щели, не дают работать… (Уже в дверях.) Но докладную я все-таки напишу.
ПАШКИН. А что я? Вы же, извините, опоздали. А эти звонят ровно в пять. Я думал: вы – открываю…
ЛИКВИДАТОР. Я старый ангел, у меня четвертый вызов за ночь, я имею право один раз перепутать адрес! И вообще, я устал. Освещения на улицах нет, номеров на домах нет… Вселенная расширяется все время куда-то… Вы не знаете, когда прекратится этот бардак?
ПАШКИН (радостно). В России – никогда!
ЛИКВИДАТОР. Завтра же попрошусь на пенсию. Вот где мне это всё! (Стучит ладонью по горлу.) Прощайте, голубчик. (Уходит.)
Пашкин закрывает за Ликвидатором дверь и аккуратно осеняет себя крестом. Стронциллов стонет и приходит в себя.
ВРАЧ (Стронциллову). Как самочувствие, товарищ?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ничего. (Осторожно вертит головой.)
ПАШКИН. Он ушел. Его тут нет.
СТРОНЦИЛЛОВ. Правда?
Начинает рыдать в рукав реаниматора.
ВРАЧ (Пашкину). Так. Ему сегодня пить больше нельзя. И завтра не надо. В постельку – и лежать. (Начинает выписывать рецепты.) Утром сходите в аптеку: кордиамин, валидол… Валериановых капель купите… Жена есть?
ПАШКИН. У кого?
ВРАЧ. У него.
ПАШКИН. Нет. И у меня нет.
ВРАЧ. Тогда сходите сами. А потом – ко врачу, и лучше – оба. Пора следить за организмом, уже не мальчики. Позвонить от вас можно?
ПАШКИН. Да. (Протягивает трубку.)
ВРАЧ (набрав номер). Надя? Матвеев. Я с Пятой Прядильной, тут все нормально, что дальше? Записываю.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ты их вызвал?
ПАШКИН. Нет! Проезжали мимо, зашли на тебя посмотреть.
ВРАЧ (в трубку). А что там? (Пауза.) Понял, едем. (Пашкину.) Водички дадите?
ПАШКИН. Может –?..
ВРАЧ. Не-ет, воды!
САНИТАР. Замотались немного. Четвертый вызов за ночь.
ВРАЧ (Стронциллову). Ну, счастливо оставаться.
СТРОНЦИЛЛОВ. Как вас зовут?
ВРАЧ. Пожаловаться хотите?
СТРОНЦИЛЛОВ. В судьбе поучаствовать.
ВРАЧ. Спасибо. Но в общем я лучше – сам…
САНИТАР. Его зовут – доктор Матвеев. Алексей Кириллович.
ВРАЧ. Будем знакомы. (Стронцилову.) А вы?..
ПАШКИН. Его зовут – Иван Андреевич.
ВРАЧ. А вас?
ПАШКИН. И меня Иван Андреевич.
ВРАЧ (после паузы). Не пейте сегодня больше, мужики. Сделайте антракт. Привет!
Уходит вместе с санитаром. За окнами уже светлеет.
ПАШКИН. С добрым утром.
СТРОНЦИЛЛОВ. Здорово.
ПАШКИН. Какие планы на жизнь?
СТРОНЦИЛЛОВ. Уже не знаю. Вообще-то я планировал пойти в милицию, отдать документы на прописку…
ПАШКИН. В аптеку за валерьянкой иди, убогий.
СТРОНЦИЛЛОВ. А потом?
ПАШКИН. Потом – сюда. На троллейбусной остановке не останешься, что-нибудь придумаем. Но завещание я все-таки перепишу, а то ты грохнешь меня по старой дружбе где-нибудь в подъезде.
СТРОНЦИЛЛОВ. С завещанием действительно смешно получилось.
ПАШКИН. Ага. Я чуть не умер, со смеху.
СТРОНЦИЛЛОВ. Зря человека подняли ночью…
ПАШКИН. Кстати, с тебя три штуки баксов.
СТРОНЦИЛЛОВ. Не стыдно у бомжа просить?
ПАШКИН. Нет.
СТРОНЦИЛЛОВ. Тогда отдам. Посижу немного у церкви – и отдам. Рассола не найдется?
ПАШКИН. Похмеляться надо кефиром!
СТРОНЦИЛЛОВ. Да?
ПАШКИН. Я тебе говорю. (Наливает в чашки кефир.) Будь здоров.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ты тоже не болей. А насчет нотариуса – ты не думай, он свое получит.
ПАШКИН. Типа божий суд?
СТРОНЦИЛЛОВ. Типа того.
ПАШКИН. Долго ждать?
СТРОНЦИЛЛОВ. Не знаю. Он не из моего сектора. Попробовать ускорить?
ПАШКИН. Не, пускай живет. С нотариусом мы обойдемся по-человечески.
СТРОНЦИЛЛОВ. Это как?
ПАШКИН. А найдем его и отметелим ногами. Он бабки в зубах принесет и обратно в пододеяльник положит.
СТРОНЦИЛЛОВ. Слушай, а чего ты деньги в пододеяльнике держишь?
ПАШКИН. А где их держать?
СТРОНЦИЛЛОВ. В банке каком-нибудь.
ПАШКИН. Пей кефир, лечи голову.
СТРОНЦИЛЛОВ. Я умоюсь?
ПАШКИН. Валяй.
Стронциллов уходит в ванную. Слышен звук льющейся воды.
СТРОНЦИЛЛОВ. А вот ты говорил: дачу бы мне отдал…
ПАШКИН. Не помню.
СТРОНЦИЛЛОВ. Говорил, говорил…
ПАШКИН. Мало ли что. Ты говорил: ты Бога видел.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, видел один раз…
ПАШКИН. Не свисти.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, не самого Бога. Но первых заместителей – видел. Я им говорю: мне к Самому надо, у меня план спасения Вселенной, а они… А! (Звук льющейся воды.)
ПАШКИН. Что?
СТРОНЦИЛЛОВ (выходит с полотенцем). Ничего! Записали меня на прием, на двадцать третий век. Ну не козлы? Мне крышу снесло, я и сказал всё, что думал, про всю их небесную канцелярию. Ну и вот…
ПАШКИН. Ты забудь про это, а то в дурку попадешь. Лучше – оклемайся немного, а потом я тебя пристрою к нам на фирму.
СТРОНЦИЛЛОВ. Не, я в церковь, по профилю.
ПАШКИН. Ну тебя на фиг с твоим профилем! Маньяк. Возьму тебя на фирму, будешь собачьей едой торговать, как порядочный. Снимешь квартиру, временную прописку сделаем. Паспорт-то у тебя есть?
СТРОНЦИЛЛОВ. Паспортом я запасся.
ПАШКИН. Вот! Будешь нормальным человеком. Человек… это, как его… – звучит гордо!
СТРОНЦИЛЛОВ (всматриваясь в зеркало). А выглядит – отвратительно.
ПАШКИН. Не бздо, ангел! Мы тебя в порядок приведем. У меня сестра в Люберцах, у нее племянница по мужу – во такая девка! Мы тебя еще женим.
СТРОНЦИЛЛОВ. Нет; я ведь тут ненадолго, я ж говорил тебе…
